Текст книги "Босиком в Рай"

Лёшик на миг покачнулся, будто бы приход ударил ему в голову, собрался с мыслями, побрёл в свой вагон, где за последние дни пронеслось столько весёлого и трагичного, бесшабашного и философского, и всё это теперь закончилось вот так – спустили в унитаз с кровью и жизнью Кири.

Лёша сел в угол на его кровать, раскинул ноги и устало облокотился спиной о стену, откинув голову. Устремил свой заледеневший взгляд в никуда. Ему уже был неприятен этот отпечаток города на его людях. Уже по первым симптомам в виде фанатичной болезни Вермунда, которым город творил поклонение величию Эго, до грязно угасшего Кири. Лёшик даже не мог размышлять ясно, просто завис в нигде.

Его взгляд привлёк язычок бумаги, высунувшийся из-под подушки Кирилла. Потянул – тетрадный лист, кое-как сложен в форме конверта. Заглянул внутрь. Деньги. Много. Лёшик столько не держал. Рядом записка – «Кактусу Ряховскому на мечту.» Он ничего не ценил. Ни чужие сбережения, ни жизни: ни свои, ни чужие. Лёша вернул посылку на место, как лежало.

Снова откинулся. Глубоко вдохнул. В его руке уже был пакетик с краской.

* * *

Толпа растянулась длинной вереницей от пирожковой до самого поезда, словно в KFC открыли продажу крылышек со скидкой 100 %. В основном, выдвигали версии о слабости личности, инфантильности, отсутствии мотивации, упадке морали и прочей херне, в которой профессионально разбираются люди, исключительно ездящие на метро. Но это в основном те, кто постарше. Мамочки помоложе строчили в Вайберы и Вотсапы, а их ебанутые дети снимали всё на видео непонятно зачем. В воздухе витало нездоровое любопытство, липкий страх и радость от осознания того, что в этот раз не посчастливилось не тебе, и не ты вытащил приглашение на приём к ангелу смерти. Казалось, ещё немного и толпа начнёт требовать, чтобы их впустили – их ножки устали, а подсаженный на инфо-иглу мозгик не может без приторно-вязкой дозы подробностей, которые они буду обсасывать, обгладывать и облизывать со всех сторон ещё ни один месяц, пересказывая произошедшее коллегам, соседкам, подругам, тёлкам и мужьям двоюродных сестёр, что раз в месяц звонят из Анапы. Как будто бы цивильное общество жаждало сплетен.

Но только один человек во всём этом океане сейчас стоял в стороне от прочих рыб и злорадно улыбался, одной рукой придерживая высокий воротник плаща, а второй крепко сжимая небольшой саквояж. Святоша, кто же ещё, ликовал. Он был весьма сообразительным и быстро догадался, что это Киря сыграл в ящик. А даже если и нет, то сама мысль его тешила. Его глаза блестели нездоровым блеском помешанного. Кончик носа даже подрагивал, как от предвкушения лакомства. Он весь сиял. Как же, его влияние оказалось настолько велико! Его персона стала так значима. Его взгляды настолько сильны, что он в состоянии заставить человека отдать жизнь. Его дух переполняла вера, как он думал, в себя. Он не знал о ночном разговоре с Лёшей, который заблудившийся, угнетаемый чувством вины ум Кирилла воспринял в перевёрнутом виде.

Но был у Вермунда и ещё один, весьма корыстный повод для радости. Случилось так, что он тоже успел заглянуть в поезд. Но уже после того, как в вагоне побывал Лёшик. Кто знает, может и вправду провидение его какое привело и неизбежно навело на не особо-то тщательно спрятанное послание. Никого же не было рядом, ну Вермунд и забрал без колебаний себе деньги. Кактус всё равно спустит их на глупые недееспособные проекты. А Киря, конечно же, бездумно ими распорядился. Он-то найдёт им достойное применение. Так рассудил пастырь Божий, поскорее запрятал конверт поглубже во внутренний карман своего плаща и бодро зашагал своим путём.

Ещё через полчаса поезд двинулся. Молчаливо, лениво и медленно.

* * *

Когда Лёшик открыл свои большие глаза (на тот момент Вермунд ещё только подходил к перрону), он не поверил тому, что увидел. Прямо перед ним, посреди узкого прохода, навис грузный, тучный медведь. Зверю приходилось сильно сутулиться, чтобы не стукнуться своей приплюснутой головой о потолок. Его непропорциональные уши время от времени дёргались, отгоняя мошек. На круглом животе словно бы краской были выведены тёмно-красные узоры-линии. Он стоял, опустив свои тяжёлые лапы чуть ниже колен. Стоял. Смотрел сурово, как устал и снова стоял. Дышал тяжело, наполняя всё своё неповоротливое тело кислородом, так что плечи и холка высоко поднимались при каждом вдохе.

Лёшик протер глаза кулаками, но медведь по-прежнему стоял и стоял, перегородив своей грушеобразной тушей весь проход. Потом он неодобрительно взглянул на парня, повернулся и небрежно поманил того за собой увесистой, когтистой лапой. Лёшик послушался и пошёл следом.

СНЫ

ВСЕЛЕННОЙ

Реальность покачнулась и рассыпалась миллионом незримых колокольчиков. Словно облако цветного порошка холи, она ударила в лицо. Седой, как старость туман плотно укутал явь и зарослями паутины повис всюду. Пробираясь сквозь него, можно было разглядеть образы не то людей, не то духов, надевших шкуры людей. На обоняние терпко лёг запах благовоний, знакомый до неузнаваемости. Полотно пространства туго натянулось и застыло в напряжении, в ожидании какого-то рокового решения. Оно стало очень сконцентрированным, готовясь переродиться во что-то. Подобно цветку, скелет которого, зажатый в семени, готовится раскрыться прекрасным.

А потом глубокий звук огласил о появлении нового мира и раскинулся волной по многочисленным вариациям события. Всё гнетущее ожидание обернулось смешной нелепостью. На смену пришла живительная музыка голоса чистого, впитавшего в себя ручей жизни. И маленькие озорные леприконы закружились толстенькими короткими ножками, доверчиво зажмурившись, и звеня своими серебряными колокольчиками.

Вскоре многочисленные духи превратились в невообразимых, красочных существ. Любопытными драконами они проплывали мимо и раскрывали свои пасти, заглядывая в самую глубь души. На крыльях, заменявших небо, уносились вверх. Сливались с яркими, пёстрыми петухами и оборачивались пучеглазыми сомами красного цвета, что сливались в бурное море. Всё пространство вокруг стало тянущимся и обволакивающим – оно заботливо окутывало собой, согревая и защищая.

Лёшик осторожно отодвинул крупный листок размером больше него самого и заглянул в новый мир, который закрутился и заплясал вокруг него.

Но праздник это был не веселья. Он лишь выглядел таковым. И не праздник то был вовсе. Ритуал перехода мира, когда старые образы теряют окраску и блёкло растворяются, а новые атрибуты высыпаются, как карандаши из коробки всевозможными цветами, переливами и настроениями. Мир настраивается. И не замолкает он никогда. Лишь на время остановится, а потом загадочной мелодией неизвестности потечёт вокруг, погружая в новые вариации, сложенные из кубиков реальности, настолько удивительных, что и не знал ты о них.

1. ЗНАКОМСТВО С ТЁМНЫМ АНТИПОДОМ

Лёшику не привыкать ходить. Не привыкать есть, когда придётся. За свои двадцать пять лет он научился не ощущать усталости и не зависеть от голода. Покинув поезд, он последовал за своим необычным проводником и, вот, оказался у города.

Это была Москва. Лёша узнал её сразу. В скудных лучах неприветливого утра, казалось, что солнце сюда заглядывает нехотя, бросая крупицу тепла мимоходом, лишь бы поскорее отделаться от этого безнадёжного местечка, которому сколько ни давай – оно всегда ноет и жалуется. Оторванный от леса и обделённый солнечным вниманием, мегаполис высокомерно высился, разбросав вокруг себя множество человеческих муравейников. Сокрытый под низко опустившимися облаками. Заросший дебрями коммуникаций, сверхумных технологий и скоропортящихся святынь. Уже отсюда Лёша ощущал, как туго переплелись все его внутренности: словно под куполом, тут роились сгустки энергий, нарывавших, как гной внутри чирия, готового взорваться. Да только не взрывался он, а рос всё глубже, проникая в суть природы, и всё больше он обвивал своими корнями, утрамбовывал в спрессованные брикеты и вытачивал под собственные требования – под механизмы города, функционирующего только при наличии Принципа – за его же отсутствием эта Система, эта глобальная машина рушилась, а все, кто были в ней разбегались, напуганные и обезумевшие от нечто неизвестного им, живущим в алгоритме. Лёшику было любопытно рассмотреть этот вариант жизни. Он хотел понять джунгли такого рода. Это был его план на ближайшие несколько месяцев.

Лёша разведывающе ступил в город.

Многокилометровая трасса взяла его за руку и повела из мира ощущений в мир условности. С шумом сновали автомобили. Молчаливый асфальт тяжело гудел, пропитанный едким дыханием машин. Чем сильнее Лёшик приближался к городу, тем яснее он ощущал, как нерадостно приходилось этому безмолвному организму. Казалось, что небо, точно капроновый капюшон, натянули на эту местность, где царил культ тщеславия, синтетики и эмоции.

Оказался Лёша на отшибе трассы, километров за тридцать от Москвы. Закинув голову, как потерянный пингвинёнок он смотрел куда-то вверх и видел что-то своё за серой хмарью, раскинувшейся повсеместно. Вязкий поток гнетущих ощущений, тёк мимо и дела страннику не было до проблем синтетического мира – до того, как там скучающий в переизбытке похоти мажор придумал своему эго поводы для беспокойства или как обдолбанную присытившимся комфортом булемичку за горло тоска схватила. Вот и не спешил он никуда, шёл своей дорожкой, пока ещё незамеченный миром, извратившим первозданное, боготворящим мёртвое.

Первым, кто встретил Лёшу на пути к просыпающемуся мегаполису было монструозное изображение женщины на здоровенном билборде. Она смотрела приветливо и по-доброму, как заботливая мама. А вот выбивающаяся из глубокого декольте грудь была призвана провоцировать совсем не сыновьи чувства. Хитрая замануха на грани инцеста. «Большой концерт HOLLY MOLLY – экс-участницы легендарного дуэта No-Tell». Лёшик постоял, посмотрел. Да и пошёл дальше. И так весь день: трасса, машины, пыль, гул, придорожные магазины, духота, однотипные многоэтажки ближнего Подмосковья на горизонте, снова трасса.

Через несколько часов плёнка с повторяющимся кадром кончилась. Лёшик добрался до города. Парень ещё не знал этого, но уже минут двадцать как, он миновал извивающийся, словно тело устрашающей МКАД и теперь ступал по тротуару, вымытому на ночь поливальными машинами. В воздухе стоял запах асфальта. Стало свежо. Бодрящая лёгкость проникала внутрь. Лёшик осмотрелся. Он уже заметил, что сцену обставили новыми декорациями и теперь пытался разглядеть тот клубочек, который вёл его – это он так называл чувство, что направляло его, сперва «на Сахалин», а теперь сюда. Осмотрелся. Внимание привлекли многочисленные фотографии, понаразвешанные на каждом столбе. «Пропала девушка, рост/вес такой-то, последний раз видели там-то, вышла из дома и не вернулась» – говорило каждое тревожное сообщение. Лёше стало не по себе. Нет, не от страха. Он опять не понимал этого больного мира, где ты просто живёшь своей уютной жизнью, занимаешься своими делами, ездишь на работу, ходишь вечером в магазин, думаешь, какой фильм посмотреть сегодня, а чья-то высокомерная воля, чьё-то неокрепшее сознание, чей-то необузданный невроз обрывает всё, чем ты успел так заботливо заполнить свой мир – воспоминания, дорогие сердцу мелочи, мечты. Всё стирается, оставляя безмолвное забвение и боль утраты близких, если таковые у тебя имеются. Почему-то это отозвалось в подсознании Лёшика, словно бы нащупал он ту нитку из клубка, который на время убежал и захотелось ему этот ужасный процесс изничтожить в мире, равно как и в себе. Поймав направление, молодой Лёша двинулся дальше.

* * *

Он лёгким шагом сбежал по ступенькам в метро. Было душно, откуда-то из глубины задувал сильный ветер – всё создавало атмосферу нервную, контрастную и максимально побуждающую покинуть это местечко. Тусклый болезненный свет давил на глаза, как в палате предсмертников. Мраморные стены пожелтели от времени и покрылись пятнами, разводами и грибками. Как по гиблому подземелью, пропитанному затхлостью, куда гигантские пауки складывают опустошённые сосуды жизни, тут и там по проторенным тропами сновали муравьишки-люди, точно запрограммированные функцией «Инстинкт» на один и тот же сценарий поведения – «дом – работа». Поток пассажиров периодически менял свою полярность, становясь то редким и дружелюбным, то плотным и враждебным – человеку, вообще, свойственно гораздо охотнее проявлять агрессию в толпе.

Лёшик с трудом пробился сквозь густые заросли толкающихся, подрезающих, прущих напролом, беспринципно цивильных гражданинов да неприкосновенно враждебных тёток и вынырнул где-то посреди потока. Он там в углублении стены газету заметил, которую обычно в метро раздают. Поудобнее устроившись меж двух колонн, которые образовывали уютную пещерку Лёша стал с интересом вчитываться в новости – хотел почувствовать природу этого города. Разложив громоздкие развороты перед собой, он совсем не замечал людей вокруг. Как, в принципе, и всегда.

Но люди замечали его. Уже через пятнадцать минут, бодро распихивая всех, по Лёшину душу направлялся полицейский. Высокий мужчина. Сложен хорошо, но не без пары лишних кило. Побочка от семейной жизни (которая, скорее всего, его поглотила), да пива перед телеком как ни как отложились на его брюхе. И подбородке. Шёл – сама решительность и карающая ярость закона. Бесцветные глаза обратили бы в пыль любого, кто встал бы сейчас у него на пути. Его лицо выглядело раздраженным, словно робкий ученик осмелился совершить провинность и его надо на всю жизнь задрочить. А вообще лица этого человека было и не уловить в беспрерывном мельтешении. Обычный мент в униформе, ничё особенного: лет за тридцать, мелькает то тут, то там и словно бы расплывается его индивидуальность. Как призрак проскользнёт и не понять, какой он. Только если специально вглядываться, можно удивиться необычайной жёсткости, очень похожей на жестокость, написанной на языке мимики его каменного лица. Будто и неживой. Но когда ты обернёшься, чтобы понять не показалось ли, он уже исчезнет, и ты забудешь форму его оболочки.

Лёшик беспечно читал про важность озеленения мегаполисов, когда крепкая рука здорового мужика в пагонах грубо схватила его за шкирку и бесчеловечно вырвала из временно гостеприимного грота. Потом также неуважительно он повернул парня к себе спиной и выпихал за угол. Сильный удар под живот.

– Ты чё, гнида, мою станцию с приютом попутала? Забыла своё место?

Цедил слова злобно и вкрадчиво. Голос его мучительно вонзался спицей в нерв, как к пытке готовя. Он унижал с наслаждением. Вдыхал страх и упивался бессилием, сознательно причиняя боль. Это был один из тех людей, кто осознанно несёт вред. Самая опасная порода. Бойся такого.

Лёша уже знал, что эта встреча ничего хорошего ему не сулит, а потому не рассчитывал на благоприятный исход.

– Безусловно моя вина глубока, а искупление тонет в омуте её вод, спорить не стану, но спускаясь по ступеням сего великолепного храма невероятной скорости, мне на глаза не попалось ни одной таблички, которая ограничивала бы меня в свободе появления здесь.

Лицо мента пронзило злостью. Неприятные губы задрожали, а глаза налились кровью. Он сипло выдавил, брызгая слюной:

– Совсем страх потеряли нелюди.

Последнее, что разглядел Лёшик были его бесцветные, как стеклянные зрачки. Будто и не человек перед ним был, а глиняное орудие в руках чьих-то. А потом на худых запястьях молодого бродяги сомкнулись наручники. Мент схватил его за воротник и унизительно потащил через общий проход. Как псину, швырнул в открывшиеся створки турникета и, держа за шею, повёз по эскалатору. В толпе Лёшик услышал голос девочки лет пяти:

– Мама-мама, смотри! – она мерзенько указала на них пальцем – А это дядя полицейский бандита поймал и будет его наказывать, да?

– Да, Лерочка, – ответила та и покрепче прижала к себе, видно, боясь, что Лёша утащит её – Вот будешь себя плохо вести, тебя тоже поймают и отдадут дяде.

Устами близких пропаганда начала запускать свои стальные клещи в пока ещё уязвимое сознание ребёнка. Система всегда беспощадна к самым беззащитным из рода людей и не стесняется в выборе средств для их приватизации.

Всё метро скомкалось для Лёшика в любопытно-осуждающие взгляды, авторитетные комментарии, типа «да, с весом приняли» и не пойми зачем лезущие в лицо камеры телефонов.

Эскалатор кончился. Мент плюхнул свою добычу в какую-то одинокую безликую дверь без единого распознавательного знака, вделанную посреди глухой стены. За ней крылось одно из таких помещений, о которых не говорят в СМИ, какими не хвастают в цирке патриотов – такими пугают по истечении срока важности, лет через пятьдесят в документалках по «Первому». Одна из тех каморок, о которых знают лишь избранные стражи государства и такие же работники подземки.

Короче, впихал он Лёшика туда и безысходно щёлкнул замком. Внутри оказалось очень тесно и складывалось отчётливое впечатление, что требовать уважения своих гражданских прав в таком положении было бы решением максимально неуместным. Спёртый сырой запах, как в подвале. Свет едва горит – убогая лампочка болтается туда-сюда, крайне непочтительно относясь к здоровью глаз. Стены покрыты плесенью. На полу какие-то непонятные доски, в толстом налёте грязи. Всё помещение наполняет негромкий гудящий звук непонятного происхождения, он проникает тебе в мозг и многотонным грузом оседает на воспалённых нейронах. Скорее всего, отсюда имеются и другие ходы, но знать о них тебе не положено. Мент затолкал Лёшу ещё глубже в крохотную комнатку. Там на стене висели доисторические пузатые мониторы, на экранах которых можно разглядеть даже те части метро, которые типа запрещено по закону, но кого это волнует, да? Вообще, всё это место напоминает грязный подпольный пункт слежки. В воздухе дым дешёвых сигарет, мат, разнузданная вседозволенность, не ограничиваемая чувством достоинства. Тут всем плевать на декорации, а важна только мякоть – возможность иметь доступ к тебе. На мониторы, а заодно и в головы пасущих их свиней, стекается весь сок: кто, кого толкнул, кто вытер козявку тебе о куртку, кто украдкой расправил трусы. Любого можно выдернуть из потока и завести сюда. Лёша поднял голову и увидел, что в центре каморки стоит обшарпанный стол: весь в царапинах и ожогах. За ним сидят ещё трое ментов, чё-то жрут и ржут над происходящим в их «телевизорах подземки». Двое взрослых, упитанных. По их рылам видно, что они явно рады своему фантому всесилия, а ещё больше неожиданно вывалившейся из темноты добыче. Третий – молодой. Редкая особь. Глаза злые. Нрав взрывной. Самомнение – ментовское. Неспособный ни на что, кроме черновой работы, такой бьёт с удовольствием, вымещает всю обиду на жертвах. Фанат. Такого унижают начальники. В отдельных случаях петушат.

– Шерсть себя за человека приняла. – пренебрежительно бросил Узурпатор и пнул Лёшика под ноги ментам.

Те с предвкушением веселья оглядели Лёшика, который не удержался на ногах, потерял равновесие и бухнулся в пылищу.

– Доходной, – оценил один из стервятников, вытянув шею из-за стола.

Молодой подскочил сразу. Схватил с крючка на стене ремень и начал хлестать им Лёшика по шее и спине. Как псих какой-то, который среагировал на условный сигнал. Лёша попытался защититься, но браслеты слишком крепко держали его и бедолаге пришлось беспомощно прятать лицо к коленкам, что не особо-то помогало. Переведя дух, борзый с яростью посмотрел на Лёшика, словно тот являлся виновником всех неудач в его жизни, собрал свою сконцентрированную ненависть и харкнул пленнику в лицо.

– А ну отойди-ка! – нагло вклинился второй мент и оценивающе оглядел Лёшу – Ну и урода привёл! Слышь, тело, ты страшное, ты знаешь? – быканул он, склонившись над заключённым.

Затем достал откуда-то пакет и надел Лёшику на голову. Краем глаза, перед тем, как тьма заполнила пространство, бедняга ухватил взгляд Узурпатора. Тот стоял в стороне и с садистским наслаждением наблюдал страдающие глаза жертвы, вчитывался в боль и изучал, изучал, изучал… Лёша разглядел в нём не глухоту разума, скрытую за ширмой безвольной одержимости, он увидел, как этот человек черпает удовольствие в чужой боли. Всё явно не в первый раз творящееся в этой грязной, поросшей грибами и заразой каморке не было для него актом злобы – так он добывал себе покой. Перед Лёшей сейчас стоял изощрённый, влюблённый в своё дело садист. И он любовался преломлением страха жертвы, записывая его на плёнку своей прогнившей памяти.

Тьма сомкнулась. Пакет неплотно сел Лёше на голову, так чтобы и не дышал толком, но и не сдох. Жирный мент перевернул его на живот. Выждал. Позволил неизвестности стать холодным зверем, тяжело дышащим за спиной, прежде чем разодрать добычу. А потом взял, да и ошпарил парня крутым кипятком из электрического чайника. Камеру наполнило диким нечеловеческим воем беспомощного зверька. Кожа Лёши покрылась пузырями. Пошёл пар. Не в силах вырваться и прекратить этой боли в лучших традициях преисподней, Лёша червём извивался на земле, пока его кожа начала вариться под пропитавшейся кипятком одеждой. Сразу же, не давая перевести дух, посыпались пинки тяжёлых сапог.

Пока ребята резвились в кураже, старший наблюдал. Не отрывая от действа безжизненного взгляда, спросил одного из своры, который преданно ждал повода быть полезным:

– Что из предметов сегодня?

Лебезило задумался:

– Из предметов? Да как-то… Лампочку мы того. Удлинитель, кажется, ещё был, кубик Рубика… А, и каша! Каша ещё осталась, сегодня в «Перекрёстке» покупал.

Узурпатор не удостоил ответом. Вместо этого безуважительно отодвинул занимавшегося Лёшей коллегу. Сел на корточки. Брезгливо снял пакет с головы. Лёшик стал жадно ловить воздух ртом, одновременно пытаясь заглушить боль и убедить сознание принять безысходность. Неизбежность настигла его, придавив своей лапой к грязному полу. Мент стянул со своей жертвы штаны и унизительно поставил раком, как шалаву, которую сначала ебал отчим, потом весь двор, а потом и все, кто хотел. По обыкновению скупо процедил:

– Ты запомнишь мою станцию, выблюдок.

Узурпатор принял из рук подчинённого гречневую кашу. Она давно остыла и превратилась в мерзко-склизкую склеившуюся дрянь. Не выражая ни удовольствия, ни неприязни, он набрал полную ложку и поднёс её к анальному отверстию Лёшика.

– Расслабься, мягче войдёт. – так звучала безысходность.

Нависла гнетущая тишина. Лишь звук раскачивающейся лампочки и скрежет поездов где-то вдали грохотали в сознании. Блюстители порядка замерли от смешавшегося ужаса, больного любопытства и теперь уже азарта. Каждая новая пытка была для них исследованием, как далеко они могут зайти. С отвращением все трое наблюдали за вожаком. И хотя простой Лёшик ещё не понимал, что происходит в извращенном уме ленивых, нереализованных, трусливых, но полных амбиции людей, которым посчастливилось ухватить слепок власти – он понимал, сейчас случится что-то дикое. Мрак сгустился. Мусара онемели. Молчание стало ещё одним орудием пытки, мгновение – бесконечностью. Лёша уже не пытался вырваться. Безвыходность сомкнула капкан осознания. Внезапно, тишину нарушала вибрация телефона. Двое жирных боровов вздрогнули и точно чайки на базаре загудели и замахали руками: «Ну-у-у ёпта!», «Расходимся!», «Ну надо ж, такой прикол обломать!». Лишь молодой непоколебимо стоял, сохраняя серьёзность арийца на казни. Главный мент плюнул. Отложил ложку. Посмотрел на номер. Сухо ответил:

– Да. – женский голос в трубке – Скоро буду.

Он говорил коротко, чётко, как солдат. Внушал уверенность – немногословность распространённый миф тут про эталон мужества.

– Гера, приберёшь. – обратился он к борзому. Тот перечить не смел, но от его негодования разве что лампочка не перегорела, Узурпатор относился к нему как к бесполезному старому носку и не скрывал этого – Вы двое – со мной. Тело разберём по пути. У меня жена рожает.

Гера вспыхнул, метнул оскорблённый взгляд, но о его психологическом комфорте в этом коллективе явно не заботились.

* * *

Вышли, как и предполагалось, окольными путями. Где-то в районе Дмитровского шоссе. Почувствовав свежий воздух и снова окунувшись в разнообразие городских звуков, Лёша ожил и рванул неожиданно резво – жить очень уж хотелось. От внезапности витавшие в облаках конвоиры выпустили его из рук. Лишь главарь банды среагировал. Вырубил набиравшего скорость беглеца прикладом пистолета, подхватил его обмякшее тело и определил под заднее сиденье машины, где тот и затих. Узурпатор не счёл нужным и посмотреть на нерадивых стражей. Короче, повезли.

Нескованная, всепроникающая тьма завладела Лёшей в этот момент. Он временно не принадлежал себе. Он оказался во власти силы могущественной и беспощадной, в её реалии не включено понятие Сострадание. Жестокая первобытная субстанция, которая заполняет своих носителей грязью. Лёжа в ногах у ментов, Лёша видел только серое днище машины и ощущал, как тьма неизбежно обволакивает его. Он не думал, что это конец. Как для тёмной материи, проникшей ему внутрь, не существовало понятия Сострадание, так для него не ввели понятие Конец. Он просто был в непрерывном течении жизни и чувствовал. Разное. Сейчас – холод.

Огни, как и прежде, недосягаемо маячили на горизонте. Время от времени машины проносились. Всё оставалось прежним, но невозвратно другим. Пронизанным волокном черноты. Перед её лицом весь Лёша сжался и стал таким маленьким, что целый мир не видел его.

– В лесу выйдете. – раздался стальной голос Узурпатора – Фантазию не ограничивать.

– Э-м… А тело? Валим? – робко спросил один из ментов.

Тот отрицательно покрутил головой:

– Нужно, чтобы выблюдок разнёс весть.

Оба полицейских понимающе закивали, восхищённые стратегическим талантом своего командира.

За окном пронеслось ещё сорок км, когда полицейская машина притормозила у обочины. Лёшик к тому моменту уже пришёл в себя. Стали выталкивать. Он начал брыкаться, отчаянно пинаться, руками кое-как крутить и всячески пытаться вырваться. Лёша вспомнил, как однажды в детстве, когда его поймал сторож, он так же вот брыкался и убежал. Словно бы получив укол адреналина воспоминанием, его сердце забилось силой сотни механических поршней. Лёша как встрепенулся, и принялся изо всех сил барахтаться. Его просто занесло в мутный поток, и он хотел во чтобы то ни стало вынырнуть из вод холодной всепокрывающей тьмы и вернуться в свою гавань. Всё существо Лёши прокричало миру о том, что его дитя в опасности – его нужно спасать.

И тот услышал.

Время клонилось уже к ночи. Менты всё-таки выпихали жертву и приковали к дверце машины наручниками, чтобы получить последние наставления от вожака стаи. На дороге не было ни души. Даже вездесущие «Яндекс.Такси» и «Белка Кары» куда-то испарились. Точно по велению тёмной силы, что покровительствовала предстоящим бесчинствам, некое неведомое сознание расчистило реальность, дабы не мешать ритуальному жертвоприношению. Казалось, будто бы декорации незаполненные людьми подготовили для поединка между силой, которую заключал в себе Лёша, и мощью этой смерть несущей материи чёрного цвета. Издав крик о помощи, Лёша должен был пошатнуть её и тем самым, спася себя, как воплощение Живого, обуять её безграничную алчность, не ведающую меры. И, возможно, если бы какой простоватый, собранный из механизмов здоровой справедливости таксист сейчас и решился перечить ментам, то, наверняка, его бы просто стёрло. Но так или иначе на горизонте показался автомобиль. И был это не возвращавшийся в область студент на взятом в кредит Ниссане или ищущий заработка водила. Нет, это был тот самый, нужный человек в нужное время, тот какой требовался для того, чтобы противостоять подобного рода Вселенскому дерьму. Короче, вот, что там произошло.

Подчинённые послушно кивали, пока Узурпатор прояснял, что, как, куда и на сколько сантиметров. Их брифинг нарушил мягкий шум мотора. Совсем не к месту. Словно ты хоронил своего дряхлого деда, а у того лицо в улыбке свело, и ты такой не понимаешь, разрешает ли Господь смеяться в такой ситуации или это будет неуважением к усопшему. Шакалы растерянно замерли, не успевая сообразить, чё им делать с Лёхой. Главарь не паниковал. Стоял ровно. Вглядывался в туман. Ждал, что оттуда выедет и оценивал ситуацию. Ещё через некоторое время на дороге проступили очертания новенького Audi Q8. Мчал он, конечно, стремительно. Непозволительно для того, чтобы его простили в данной ситуации. Да ещё и без фар! В общем, превышение скорости, езда с не включёнными ходовыми, да и просто субъект, мешающий свершению истязаний – все поводы для того, чтобы побеседовать с данным возмутителем дела смерти близ шоссе.

Узурпатор не колебался. В достаточной степени рассмотрев машину, он встрепенулся и обречённо проговорил, словно бы приняв решение взять больше, чем запланировал:

– Научим эту мразь правилам.

Он вышел на середину дороги. Безукоризненно. Не боясь быть сбитым. Со смертью на ты, он явно не был из тех людей, кто поощряет страх. Водитель неуклюже сбавил скорость и криво затормозил.

Напряжённая тишина впилась в горло момента, растянувшегося на километры шоссе и на десятки ударов сердца в секунду. Неприятный холод растекался по дороге и оседал по деревьям – молчаливым свидетелям жизни. Небо раскинулось свободным простором, готовым принять в свои владения любого из участников сегодняшней сцены. Водитель не показывался из машины. Узурпатор выжидал. Противостояние между бесконечно Живым и пепельно мёртвым началось. Полицейский стоял. Он не торопился. Чёрная фигура посреди бескрайнего мира, одетая в седой страх, он наслаждался, медленно пропуская через ноздри заледеневшую реальность. Ему нравилось, как могильный лёд стягивает пространство, чтобы потом скоротечно оборвать чью-то линию жизни. Это был его адреналин и его тёмный Бог. Напряжение, словно по незримым проводам передавалось всем участникам происходящего.

Предтраурную идиллию нарушил один из ментов. Его коротенькое тельце засеменило ножками, преодолевая дистанцию от машины до своего Господина.

– Лейтенант, Ваша жена. – он обратился тихо, но с раздражающей навязчивостью.

– Подождёт, – отрезал тот.

Ему пьянил азарт. Его глаза ожили – впервые за весь вечер. Он ясно ощущал затаившееся, глядящее ему в лицо существо, что было выбрано для противостояния и, как охотнику, которого влечёт не добыча, а сама охота, его распирало от любопытства – кого же прислала сила баланса.

Лейтенант оправил форму. Расстегнул кобуру. Снял оружие с предохранителя. Он положил руку за спину и стал неторопливо разрезать тишину ночного шоссе звуком своих шагов, точно собранный маньяк, что скрупулёзно и методично линчует свою жертву. Он приближался к замершему Ауди. Красивое, обтекаемое тело благородного кроссовера, словно зеркало ночи отражало каждое преломление чёрной королевы своими гладкими изгибами. Как породистый конь выдыхает ноздрями воздух, так и автомобиль выдыхал остывающим двигателем пар, нарушая влажную прохладу туманного безмолвия.