Текст книги "Японская пытка"

Попыхивали трубки, едкий дым слоями заполнял пространство от пола до потолка. Слышалось, как кто-то в наркотическом бреду разговаривает с существами – плодом своей же фантазии, кто-то стонал, кто-то всхлипывал, но большинство лежали молча, как трупы. От железной печурки с кривой трубой, уходившей в стену, поднялась хозяйка притона – старая китаянка. Разглядев в Галицком европейца, сразу же поняла, к кому тот пришел, и подвела его к Дурову.

Тот лежал на мятом матраце, рядом с ним – давно погасшая трубка и пустая бутылка. Бывший корнет бредил, глаза хоть и были открыты, но закатились, отчего Иван казался мертвецом.

– Плохо ему, – проговорила хозяйка.

Николай приложил ладонь ко лбу приятеля, у того был сильный жар – от опиума такого не случается. Даже короткий осмотр дал возможность уверенно поставить диагноз – тиф.

– Давно это у него? – по-китайски поинтересовался Галицкий.

– Сегодня с утра началось. Подняться не мог. Он уже вечером моего племянника с запиской отправил.

Николай Васильевич примерно восстановил ход рассуждений Ивана. Он просил у Маши денег для того, чтобы добраться до больницы, скорее всего диагноз свой корнет знал.

– У нас в квартале многие заболели, – вставила хозяйка. – Говорят, это американские шпионы воду отравляют.

– Его надо скорее в больницу доставить, – произнес Николай.

Он понимал, что о заболевании, грозившем из-за скученности и антисанитарии перерасти в эпидемию, нужно дать знать властям, чтобы те предприняли меры по ее локализации, но прежде всего стоило вытащить отсюда приятеля, чтобы он получил нормальное лечение. Хотя тиф – такая болезнь, что победить ее сложно, тут все зависит от организма – выдержит или нет.

– У меня еще двое таких лежат, – напомнила старуха.

– Скажите племяннику, чтобы нашел рикшу, я заплачу.

Старуха направилась к двери, но ее малолетний племянник сам вбежал вовнутрь, что-то затараторил так быстро, что Галицкий не мог разобрать слов. Чумазый был страшно напуган и показывал на оставшуюся открытой дверь. Николай выскочил на улицу. Там метались перепуганные местные жители. С перекрестков бил яркий свет автомобильных фар. Мимо него пробежали две полуодетые проститутки, за ними переваливался успевший натянуть брюки толстяк и кричал им по-русски, напоминая, что они получили от него деньги, но работы своей до конца не довели.

– Солдаты! – слышалось со всех сторон.

– Буди курильщиков, выгоняй их на улицу! – кричала старуха племяннику. – А я опий спрячу.

Николай понял, что искать для него рикшу никто уже не будет, бросился по улице навстречу бегущим – к слепящим фарам грузовика. Дорогу ему преградила цепочка японских солдат с карабинами в руках. Их лица прикрывали марлевые повязки, на ногах были прорезиненные бахилы.

– Назад! – предупредил поручика солдат и навел ствол на него.

Как человек военный Галицкий понимал, что с солдатами спорить бесполезно, как и просить их, они просто выполняют полученный приказ, все остальное проходит мимо их ушей. Он приподнял руки, выказывая желание подчиниться, и сделал несколько шагов назад. Еще пару раз он пытался вырваться за оцепления, но тщетно. Квартал плотно взяли в кольцо. Когда первая паника улеглась и люди уже смирились, что им отсюда не выйти, по улице группками двинулись военнослужащие. Они заставляли выносить больных и класть их на землю, выгоняли людей из домов, выстраивали вдоль стен. Ничего не объясняли.

Застигнутому врасплох Николаю пришлось стоять рядом с двумя проститутками и толстяком. Мужчина, тоже оказавшийся русским, уже не требовал от жриц любви докончить оплаченную работу, он причитал, что не сможет сегодня вернуться к своей семье, а у него жена и двое маленьких детей. А еще ему надо завтра до вечера непременно быть в Сяньцзине с деньгами, иначе сорвется поставка крупной партии муки для его магазинчика.

Следом за военными в квартал вошли вольнонаемные. Они тоже носили марлевые повязки и бахилы. За спиной у каждого был баллон, соединенный с ручным насосом. Они методично поливали белесым раствором стены, больных и здоровых людей, заходили внутрь домов. На вопросы не реагировали, будто и не слышали их. Когда же кто-нибудь из жителей становился слишком навязчивым, тут же появлялся солдат с карабином.

– Что они делают? – спросил толстяк, когда и его опрыскали из насоса, даже заставили поднимать ноги, чтобы опрыскать и ступни.

– Дезинфицируют, – ответил Галицкий.

– А почему?

– Как я понимаю, в квартале вспышка тифа.

– Тиф? – ужаснулся коммерсант. – Это же страшная болезнь.

– Страшная, – согласился поручик.

Проститутки тоже перешептывались, но очень тихо. Они пытались заигрывать с вольнонаемным, который брызгал на них из насоса, но тот оставался непроницаемым, только глаза поблескивали над повязкой.

Наконец появился и офицер, в руке он держал жестяной рупор. Разговоры между жителями тут же стихли, все ждали объяснения своей дальнейшей судьбы.

– Мы заберем сейчас больных и отвезем их в больницу, – крикнул в рупор офицер. – Всем оставаться на местах и беспрекословно выполнять распоряжения военных.

Больше никаких объяснений не прозвучало. Заурчали моторы. С двух концов улицы медленно двинулись грузовые машины с затянутыми брезентом кузовами. Они останавливались возле домов, вольнонаемные забрасывали в них больных, бросали, особо не церемонясь. Когда Николай увидел, как возле притона поднимают с земли бесчувственного Дурова, он рванулся к нему, но был тут же остановлен направленным на него стволом карабина.

– Они же сказали, что повезут в больницу, – попытался обнадежить его толстяк.

– Надеюсь, – произнес, скрежетнув зубами Николай, он, боевой офицер, чувствовал свою полную беспомощность, он уже не принадлежал самому себе, все за него решали эти узкоглазые япошки.

Забрав больных, машины растворились во тьме городской окраины. Следом на улицу выкатилась машина с цистерной. Двое вольнонаемных несли идущий от нее толстый резиновый шланг.

– Раздеться, – прозвучала команда, подкрепленная наведенными на людей стволами карабинов.

Заставляли раздеваться всех там, где кто стоял, мужчин и женщин. Одежду сбрасывали в мешок. Затем давали разрезанное на маленькие кусочки плохо пахнувшее мыло и поливали людей из шланга, вода была не просто теплая, а горячая. Проститутки, стоявшие рядом с Николаем, почему-то сильно стеснялись своей наготы, мылись, повернувшись к мужчинам спиной. После помывки всем выдали просторную черную одежду, в которой обычно ходят китайские крестьяне.

Толстяк пытался достучаться до сознания японских военных, требовал, чтобы его пустили отыскать его пиджак в соседнем доме, напоминал, что у него дорогой костюм, а в кармане лежит кошелек с деньгами.

Но он приумолк, когда увидел, как мешок с собранной одеждой обливают керосином и поджигают посреди улицы.

– Черт, что же это такое? – бурчал он, одеваясь в китайский балахон и натягивая просторные штаны из самой дешевой материи.

– Думаю, нам сейчас объяснят, что у них на уме, – предположил Галицкий.

Но никто не посчитал нужным давать объяснения. И вообще чувствовалось, что японские военные относятся к китайцам и немногочисленным европейцам как к безмолвному скоту, которому нужен пастух, и не больше.

– Всем зайти в помещения. Не покидать дома. На улицу выходить только по нужде. Вас обеспечат всем необходимым.

Людей под угрозой применения оружия загоняли в дома, причем военных не интересовало, где кто живет. Загоняли туда, где застали на улице – в ближайшую дверь. Так Галицкий, толстяк и две проститутки оказались в чужом доме. Тот был небольшим – две комнатки и отгороженная занавеской кухонька. На плите стояла кастрюлька с подгоревшей кашей, угли под ней еще не успели погаснуть окончательно.

– И как долго нас здесь собираются держать? – не выдержал толстяк.

– Вопрос не ко мне, – ответил Николай, осматриваясь. – Я бы вас отпустил по домам хоть сейчас вместе с собой.

Найдя ящик с углем, он подбросил совком в очаг, раздул пламя. Погода еще стояла холодная. В доме отвратительно пахло дезинфицирующим раствором. Проститутки сели рядышком на низкую скамеечку и молча следили за тем, что делают мужчины.

– Меня Петром Порфирьевичем зовут, – представился толстяк. – Фамилия моя Бекасов. Не слышали?

– Нет. Харбин город большой. Рад был бы познакомиться при других обстоятельствах, – и Николай тоже назвался.

Протянутая для знакомства рука толстяка повисла в воздухе.

– Извините, господин Бекасов, но в сложившейся ситуации лучше избегать контактов. Тиф как-никак. Говорю вам это как медик.

– Я уж подумал, вы мной брезгуете.

Бекасов выглянул в окно. Военные разносили и ставили перед домами картонные коробки, судя по иероглифам, это были солдатские пайки. Затем поехала машина с цистерной, останавливалась у каждого дома, невольные пленники выходили с ведрами, наполняли их.

– Ищите ведра, тазы, берите все, куда можно налить воду. Чем больше ее у нас будет, тем лучше, – обратился Галицкий и к толстяку, и к проституткам.

После раздачи воды военные о пленниках словно забыли. Но через окно было видно, как в конце улицы время от времени вспыхивают ручные фонари. Значит, оцепление не сняли.

– И сколько же нам здесь сидеть придется? – не уставал задаваться одним и тем же вопросом толстяк.

– Несколько дней посидеть здесь придется, – уверенно заявил Николай. – Они выждут, когда кончится инкубационный период болезни, и тогда здоровых смогут отпустить. Действуют они не слишком гуманно, но с медицинской точки зрения вполне грамотно.

– Придется обживаться. Думаю, хозяева не будут на нас в обиде, – проговорил Бекасов и принялся рыться в шкафах. – Ого! – обрадовался он. – Да тут неплохие запасы.

Он продемонстрировал находку, пять бутылок рисовой водки, спрятанной под газетами. Лицо Бекасова приняло мечтательное выражение. Глазами он уже искал рюмки, затем зашептал Галицкому:

– Не такой уж плохой расклад получается. Дамы у нас с вами есть, спиртное тоже. Харчи нам доставили. Неплохо проведем время. Предлагаю бросить жребий, кому какая комната достанется. Проходную занимать, понимаю, никому из нас не хочется, но пусть решит жребий.

– Вы собираетесь использовать их… – Николай слегка замялся, ища более приличное слово. – Использовать по назначению? – он покосился на проституток.

– Почему бы и нет? К тому же я им уже заплатил, а они банально не успели, – Бекасов сально подмигнул поручику. – Я, конечно, человек семейный, но иногда себе позволяю.

– Оставим в стороне вопросы морали, – предложил Николай. – Но я хочу удержать вас от безумства. Обо всех телесных контактах следует на время забыть. А что, если одна из девушек больна? Или вы больны? Или я?

– Так мы чувствуем себя нормально, – возразил Бекасов.

– Забываете об инкубационном периоде болезни. Ее возбудители могут уже находиться в организме, но еще не приступили к своей разрушительной работе, плодятся. Возбудители тифа могут оказаться повсюду. Мы же не знаем, что случилось с хозяевами дома.

– Верно говорите. Я и не подумал об этом. Что же нам теперь делать? – испугался толстяк.

– Действовать, а не думать о развлечениях.

Николай говорил так уверенно, что к его решению прислушались даже китайские проститутки. К тому же врачам люди склонны доверять. На горящих углях уже стояло полное ведро воды.

– Пить только кипяченую, – давал указания Галицкий и поставил к ведру четыре кружки. – Каждый должен пользоваться исключительно своей посудой. Воду не черпать, а наливать из ведра. Водку использовать исключительно для дезинфекции.

– Думаю, можно и немного продезинфицировать себя изнутри, – вставил Бекасов.

– Резонно, но, прежде чем проглотить, хорошенько прополощите спиртным ротовую полость…

Вскоре обнаружилось, что пол дощатого туалета во дворе на несколько пальцев в высоту густо, как снегом, засыпан хлоркой. Николай позаимствовал оттуда несколько пригоршней порошка. Уже далеко за полночь под его руководством проститутки мыли стены и пол в хибаре хлорным раствором. В нем же замочили и простыни, на которых предстояло спать. Бекасов громко чихал от едкого запаха. Спать улеглись, когда уже рассвело, ждали, пока хоть немного просохнет над огнем белье. Есть не хотелось, в горле першило от хлорки. Мужчины лишь выкурили по сигарете из хозяйских запасов. Дом сиял стерильной чистотой, какой наверняка тут не было со дня его постройки.

Глава 3

Спали весь день. Поэтому завтрак превратился в ужин. Прежде чем делить пищу, Галицкий тщательно протер руки водкой. На улице послышалось движение. Бекасов выглянул в окно.

– Ходят, – только и сказал он.

У двери соседнего дома стояли капитан медицинской службы и лейтенант из оцепления с двумя вооруженными солдатами. Двое китайцев пытались вынести на улицу заболевшую женщину. Слов не было слышно, но было понятно, что мужчины умоляют избавить их от опасного соседства. Капитан оставался неумолим. Солдаты заставили унести больную в дом.

Вскоре делегация объявилась и в халупе, где вынужденно обитали Галицкий, Бекасов и две проститутки. Капитан тут же потянул носом, учуяв запах хлорки, прошелся взглядом по вылизанной до стерильности обстановке. На вопросы не отвечал, лишь провел беглый осмотр пленников, заставлял открывать рты, показывать животы. Затем удовлетворенно хмыкнул и покинул дом. Галицкий успел услышать часть разговора японских офицеров. Капитан хвалил лейтенанта за проделанную работу. Мол, очаг заболевания был грамотно и надежно изолирован от остального города. В его словах чувствовалась какая-то недосказанность. Капитан говорил про борьбу со вспышкой тифа как об учениях, словно заранее знал, где эта вспышка произойдет.

Своими предположениями он поделился с Бекасовым во время ужина, говорили между собой, разумеется, по-руски.

– Думаете, что они специально заразили людей тифом? – изумился коммерсант. – Зачем им это надо?

– Я слышал, как капитан презрительно отзывался о жителях квартала. Мол, если даже умрут любители опия и торговцы им, всякие проститутки, для империи будет только польза. Кстати, и русских они не любят, считают всех нас советскими шпионами. Думаю, и версию о том, что вспышку тифа спровоцировали шпионы, запустили именно японские военные.

– Смысл? – коротко поинтересовался коммерсант.

– Оправдать свое существование. Квантунской армии в последние годы японское правительство уделяет очень мало внимания, основной упор сделан на флот и авиацию.

– Вы интересуетесь политикой, а вот я стараюсь держаться от нее подальше, – вздохнул Бекасов.

– Вы не будете интересоваться политикой, тогда она заинтересуется вами, – пошутил поручик.

– Послушайте, – после некоторого молчания произнес Бекасов. – Насколько я понимаю, мы все здоровы. Подцепить заразу я мог только от одной из девиц легкого поведения, а они вон как наворачивают наши харчи.

– Я тоже так думаю и улавливаю ход вашей мысли, господин Бекасов. Сам хотел предложить, но не знал, как вы отнесетесь к предложению. Япошки никаких списков не составляли, документы у нас не проверяли. Поэтому, чем сидеть здесь неизвестно сколько, стоит попробовать убежать.

– Вы считаете? – потер переносицу Бекасов.

– А что мы теряем?

– А что находим?

– У меня нехорошее предчувствие, – признался Галицкий, – а оно меня никогда не подводило. Вспомните, как они хладнокровно заставили наших соседей-китайцев занести больную женщину обратно в дом. Русских японцы любят еще меньше.

– Вы правы, – согласился Бекасов. – При малейшем подозрении на болезнь они с нами церемониться не станут.

Посовещавшись, мужчины предложили бежать и проституткам. Однако те отказались почти сразу же. У них и так были нелады с местной полицией и жандармерией Квантунской армии. К тому же они жили в этом квартале, отыскать их не составило бы труда. Поэтому рисковать они и не хотели.

– Куда бежать? Наш дом здесь, – прозвучало в ответ.

Собирать что-либо в дорогу было бессмысленно. Они в Харбине. У Бекасова и у Николая свои квартиры в городе, до которых и пешком меньше чем за час можно добраться.

Далеко за полночь присели на дорожку, попрощались с проститутками и выскользнули на улицу. Густая ночь висела над неприглядной окраиной, редкие звезды просматривались сквозь облака в темном небе. Оцепленный квартал полнился тихими звуками. Кто-то в соседней хибаре с тонкими стенами не то бредил, не то молился. В кустах мяукали и шипели коты. Пробежала бродячая собака.

– Пошли, – прошептал Галицкий.

Они прошмыгнули мимо туалета, в изгороди отыскалась калитка, ведущая на подворье соседнего дома. Побег казался легким и безопасным. Улица просматривалась в обоих направлениях. На дальнем перекрестке виднелся солдат с ружьем. Он стоял, прислонившись спиной к столбу, свесил голову на грудь.

– Дремлет, – усмехнулся Бекасов.

– Ни черта у них дисциплины в армии нет, – не удержался от комментария Николай. – Двинем аккуратно.

Бекасов первым приоткрыл калитку, выбрался на улицу, хотя пространство было открытым, он пригибался. Николай подался следом за ним. И тут от темной стены дома отделился силуэт, послышался гортанный окрик. Бекасов, даже не оборачиваясь, рванул бегом по улице.

«Куда?!» – хотелось крикнуть Галицкому.

Бежать вдоль улицы было безумием. Солдат вскинул карабин, хлопнул выстрел. Бекасов на бегу раскинул руки, упал лицом в лужу и больше уже не поднялся.

Николай бросился на солдата, сбил его с ног, кричал, что надо было стрелять в воздух. Опомнился он, когда с двух сторон улицы к нему уже бежали военнослужащие из оцепления. Галицкий метнулся к стене дома напротив, рванул дверь, та оказалась заперта. Он не успел добежать до угла, над головой просвистела пуля, за ней вторая. Если бы не пригнулся, разнесла бы голову. Николай в два прыжка преодолел улицу, успел-таки броситься в спасительную темноту. По памяти, почти на ощупь, отыскал ту самую калитку, через которую парой минут раньше пробирался вместе с Бекасовым.

Через пять секунд он уже был в доме, цыкнул на всполошившихся проституток, сбросил китайскую хламиду, сунул ее под простыню и тут же в одних штанах вышел на улицу, изображая на лице сонную озабоченность. Солдаты светили фонариком в соседнем дворе. Луч света ударил в его сторону, облил по пояс. Николай замер, дал себя рассмотреть. Ему махнули рукой, чтобы возвращался в дом. Галицкий вздохнул. Возможно, его спасло то, что для представителей желтой расы почти все европейцы на одно лицо. Возможно, никто и не собирался искать неудачливого беглеца. К тому же сбитый им солдат видел его всего лишь несколько секунд. Так или иначе, Николая больше никто не потревожил до самого утра.

Еще два дня провел он в оцепленном квартале. На третий вечером на улицах вновь появились военные в марлевых повязках, они выгоняли из домов тех, кто остался здоров. Таких набралось немного, пятнадцать человек. Каждого из них придирчиво осмотрел тот самый капитан медицинской службы. На этот раз он даже позволял себе кое о чем спрашивать.

– Как самочувствие? – интересовался он на скверном китайском. – Жара не чувствуете? Голова не болит?

Наконец, убедившись, что все отобранные им люди здоровы, он приказал построиться им в общую шеренгу. Пару раз прошелся перед строем молча, затем стал говорить, глядя себе под ноги, словно бы обращался к кому-то невидимому.

– Нам пришлось продержать вас в изоляции из-за вспышки тифа, которую устроили в Харбине подлые шпионы. Вам удалось не заразиться благодаря свойствам вашего организма. Поэтому ради процветания Маньчжоу-Го и Великой Японии вы должны пройти обследование в отделении военного госпиталя. Там наши медики выявят причину вашей устойчивости к заболеванию, чтобы потом использовать полученные знания для выздоровления других больных. Это займет немного времени. Впоследствии всех вас распустят по домам и даже заплатят.

Капитан вскинул руку, предупреждая, что на вопросы отвечать не намерен, он и так слишком много своего драгоценного времени уделил счастливчикам. На улицу въехала крытая брезентом военная машина. С пассажирского сиденья выбрался коротышка в форме вольнонаемного японской армии. Но по той почтительности, с которой обращался к нему капитан, было понятно, что тот занимает должность повыше, хоть и не носит погоны.

Водитель откинул задний борт, поднял тент. Солдаты выстроились коридором и стали подгонять людей, чтобы забирались в кузов. Пока Николай подсаживал проституток, ему удалось услышать обрывок разговора капитана с вольнонаемным коротышкой. Говорили они о каких-то «бревнах», которые теперь можно будет «пустить в дело». Но он не придал этому значения…

Кузов машины оказался странным. Если снаружи он выглядел, как обычный брезентовый тент на дугах, то под ним оказался спрятан металлический кунг без окон. По полу проходили трубы для обогрева выхлопными газами. Ни лавок для сидения, ни матрасов, ни даже соломы. Дверца кунга с грохотом захлопнулась, внутри наступила полная темнота, такая густая, что ее, казалось, можно резать пластами. Люди тут же испуганно притихли, машина тронулась с места.

Николай пытался представить, куда их везут. Пока ехали по городу – скорость небольшая, часто сворачивали. Галицкий считал повороты.

– Влево, вправо, потом снова вправо… – поначалу еще удавалось угадать, на какую улицу сворачивают.

Минут через пять он все же сбился, потерял ориентацию. Одно знал точно, что они где-то в центре. Машину почти не трясло, дорожное покрытие твердое, хорошее. Звук автомобильного двигателя изменился, стал натужным, машина шла на подъем, затем вокруг кунга засвистел ветер, захлопал брезент. Галицкий различил характерное гудение стальных ферм моста.

– Реку переезжаем, – догадался он.

В Харбине имелся только один большой автомобильный мост. Мысль работала быстро.

«Реку до этого мы не переезжали, значит…»

Автомобиль остановился, было слышно, как открывают ворота. Машина поползла медленно-медленно и стала осторожно разворачиваться, сдала задом.

«Значит, территория ограниченная. Внутренний двор…»

Грузовик несильно ткнулся во что-то и замер. Дверца кунга открылась. Машина стояла, плотно прижавшись к стене, так что разглядеть, куда приехали, было невозможно. Впереди виднелся бетонный пандус, слабо освещенный электричеством, он уходил вниз.

– Всем выходить. По одному, – распорядился жандарм с шестигранной деревянной дубинкой в руках. – Пошевеливайтесь.

Люди поднимались. Николай первым спрыгнул, стал помогать спускаться женщинам, за что тут же получил несильный удар дубинкой между лопаток.

– Пошел, пошел… Сами справятся.

За бетонным пандусом и коридором оказался большой бетонный бункер без окон. Под потолком имелись лишь вентиляционные отверстия, прикрытые стальными решетками. Вдоль стен шли узкие скамейки. Из другой мебели имелся и письменный стол, за которым восседал еще один жандарм. Вряд ли он собирался составлять какие-то бумаги. Столешница была бы девственно чиста, если бы на ней не лежала деревянная дубинка с толстым кожаным ремешком на рукояти.

Было понятно, что долго здесь их не задержат. Это помещение являлось чем-то вроде накопителя, тут, кроме тех, кому удалось пережить вспышку тифа, уже находилось человек пять в штатском. Их скорее всего взяли прямо в городе. Об этом говорила одежда и недоумение на лицах. Жандарм сидел с каменным лицом, никто не рисковал обращаться к нему за разъяснениями.

Николай присел на лавку возле знакомых проституток. По его прикидкам, они могли оказаться лишь в одном месте – в подвалах японского консульства в Харбине. Так что мысль о попытке давить на то, что он подданный Маньчжоу-Го, а потому японские военные удерживают его незаконно, можно было забыть окончательно. Вся площадь консульства считалась японской территорией. Да и с марионеточной Маньчжурской империей японцы практически не считались. Квантунские вояки вели себя здесь куда развязнее, чем у себя на островах.

Некстати вспомнилось невыключенное дома радио. Дубликат ключей от квартиры имелся и у соседки Маши, но вряд ли она решилась бы ими воспользоваться.

«А сейчас, наверное, как раз сводку Совинформбюро передают», – подумалось Галицкому.