Текст книги "Постоянство хищника"

2

Франция, две недели спустя

Красные полипропиленовые ленты, прикрепленные к решетке вентиляторов, с шелестом развевались под неустанным дыханием лопастей, щекоча сосредоточенное лицо Людивины Ванкер.

Молодая женщина вошла в комнату, держа перед собой «зиг-зауэр», как визитку. Спину ей прикрывал Сеньон, крупный и мускулистый коллега по ПО.

Допотопные обои отслаивались от стен, что придавало пестрым узорам текучую неровность в стиле Дали. Два окна гостиной скрывались за плотными двойными шторами, едва пропускавшими бледный утренний свет. Людивине его хватало, чтобы сориентироваться.

Два вентилятора, установленные по обе стороны от входа, гоняли между стен жирный сырой воздух. К нему примешивалась кислая вонь давно не мытой посуды, сваленной в раковину. Повсюду валялись заплесневелые коробки из-под пиццы и кастрюли с присохшими остатками протухшей еды. Над всем этим барражировали огромные черные мухи.

Мебель была старая. Потрескавшиеся диванные подушки из кожзама напоминали пожилых толстяков, чья кожа полопалась от чрезмерного загара, обнажив поролоновые внутренности. Исцарапанный стол. Пыльный абажур. Перекошенные дверцы шкафов. Грязный плиточный пол.

Прямо перед Людивиной начинался коридор с едва различимыми дверями нескольких комнат. Он был длинным и темным, и на секунду ей показалось, будто он тянется и тянется, словно засасывает ее через взгляд.

Огромный Сеньон прошел вперед и остановился сбоку от первой двери.

– Альбер Докен? – рявкнул он.

Никто не ответил. Ни звука, кроме непрерывного стрекота лент у вентиляторов.

У Людивины вспотели ладони, пистолет норовил выскользнуть, и она все крепче сжимала рукоятку, что было не очень правильно. Если придется в спешке контролировать давление на спусковой крючок, чтобы выстрелить вовремя, не слишком рано и не слишком поздно, застывший от напряжения палец может подвести. Так и происходят несчастные случаи. Трагедии. Но она ничего не могла с собой поделать. Пот лил рекой.

Это же смешно. Абсурдно после всего пережитого позволять эмоциям брать верх во время простого ареста.

Альбер Докен – не рядовой преступник. Простых арестов не бывает. Невозможно предсказать, как все обернется.

Людивина вдруг вспомнила тело, брошенное на коричневом надгробии посреди унылого кладбища, с вывихнутыми и сломанными в суставах конечностями. Гротескный силуэт, словно кукла, побывавшая в нетерпеливых руках капризного ребенка. Пустые глазницы. Кровавые слезы на щеках, напоминающие зловещий грим. Людивина не забыла, как свистел в тот день холодный ветер, как в сером небе каркали вороны, нетерпеливо ждавшие пиршества. Криминалисты глаз не нашли, патологоанатом ясно дал понять, что их извлекли грубо, разорвав веки, а зрительный нерв выдрали, похоже, голыми руками.

Людивина не сомневалась, что преступник забрал глаза в припадке безумия. Учитывая абсурдность этого насилия, жажду переломать все суставы, тело, брошенное среди могил, отсутствие мер предосторожности – повсюду отпечатки пальцев и ДНК, – она была уверена, что преступник психически болен. Он находился на пике бредового состояния. Глаза жертвы так и не нашли, потому что убийца их съел.

Классический случай. В плену своего бреда, стремясь избавиться от преследования, агрессор зациклился на взгляде врага и не придумал ничего лучше, как проглотить глаза, словно перепелиные яйца. Он присвоил их и уничтожил, чтобы вернуть в свою жизнь устойчивость и успокоиться.

Все это Альбер Докен сотворил с родным братом.

Итог медленного психического разложения. Альбер в конце концов погубил того, кто во время приступа шизофренического бреда стал олицетворением всех его несчастий. Как-то так.

Нет, ни один арест не бывает простым. Никто не мог предугадать, что задумал Альбер, пока их ждал.

Возвращение в реальность после отпуска в раю оказалось жестоким испытанием. Сеньон посмотрел на Людивину: белки его глаз ярко сверкают, черная кожа матова. Он подал знак, что можно начинать. Она колебалась. Еще пятеро жандармов ждали снаружи, готовые ворваться.

В висках гудело, пульс оглушительно колотился в ушах. Людивина часто дышала, ноги были ватными, пропала устойчивость, которая нужна в момент действия, ощущение твердой почвы под ногами. Что с ней происходит?

Сеньон уточнил, готова ли она войти.

Глубокий вдох. Руки сжимают влажную рукоятку пистолета. Людивина моргнула, еще и еще раз.

Сеньон медлил, чувствуя, что ей не по себе, но тут она кивнула. Великан резким движением нажал на ручку и носком ботинка толкнул дверь. Они увидели комнату с закрытыми ставнями. Воздух затхлый, воняет чем-то грязным. Затем резко пахнуло дерьмом.

На полу – хаотичный прямоугольник. Скомканные простыни и матрас.

Альбер Докен парил перед следователями, словно косматый пророк. Он плыл, и его огромные, широко раскрытые глаза ловили отсветы из коридора, рот был разинут, толстый язык вывалился на подбородок. Альбер плавно покачивался. То, на чем он висел, продавило борозду на его горле.

На нижней части лица оставалось немного засохшей крови. Крови его брата.

Собственными экскрементами он написал на стене несколько слов.

«Жизнь нас выплевывает – смерть внутри нас, она растет, она нас поглощает».

3

Из кухни за открытой барной стойкой ароматы кофе доносились в гостиную, окаймленную длинной верандой. Из-за мартовской серости в лофте на первом этаже было темновато, его едва освещали три свечи, потрескивавшие тут и там, и камин. Картины Фаззино на стене с одной стороны и огромный потертый американский флаг с другой делили между собой пространство, не занятое книжными полками. Людивина смотрела с дивана то на камин, то на сад за стеклом. Ее вьющиеся белокурые волосы были забраны в хвостик. Зимой она не сумела устроить все так, как хотелось, но планировала наверстать упущенное в ближайшие недели, как только отступят холода.

Она положила голову Марку на грудь. Там, под футболкой, находились шрамы от двух пуль, едва не убивших его несколько месяцев назад. Два круглых шрама, которые она любила обводить кончиками пальцев. Такие живые. Полные смысла. Марк спасся чудом. Без последствий. Словно ничего и не было.

– Что там у тебя? – спросил он.

– О чем ты?

– Что у тебя за дело на этой неделе? Я чувствую, что ты где-то не здесь, думаешь о своем. Что-то серьезное?

– Все, чем мы занимаемся в ПО, серьезно.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Марк действительно понимал: он работал в контрразведке и часто расследовал деликатные дела как агент под прикрытием. Марк – лучшее, что случилось с Людивиной пять месяцев назад, осенью. Достойный человек. Он тормошил ее, если нужно, заставлял открываться. Он хотел, чтобы они всем делились друг с другом, ничего не скрывали. Когда следователей двое, велик риск, что каждый будет держать худшее при себе, лелеять свою темную сторону в одиночку, та разрастется до немыслимых размеров и разделит их. Вот Марк и бдил.

И был прав. В драмах, с которыми они ежедневно сталкивались, существовала своя иерархия. Даже смерть могла по-разному влиять на них.

– Убийство. Психотическое. Извращенец, – наконец нехотя уронила она.

– Личность установили?

– Да. Но он нас опередил. Повесился.

Она почувствовала, как Марк тихонько кивнул. Главное сказано.

– Тебе полегчало?

Людивина помедлила. Даже смерть убийцы не снимала тяжесть с души. Никогда. Так она считала. И очень плохо, что не будет суда. Хотя Альбера Докена и так не судили бы. Старая добрая статья уголовного кодекса 122-1. По ней лица, страдающие психическими расстройствами на момент совершения преступления, ответственности не подлежат. Невыносимо для семей жертв, бесит следователей. Она не чувствовала ни удовлетворения от мысли, что все кончено и убийца обезврежен, ни печали от страшной развязки.

Внезапно Людивина не без некоторой вины осознала, что ее беспокоит нечто куда более личное. Проблема в ней самой. В том, что с ней было у Докена.

– Я потеряла уверенность при задержании, – призналась она.

Разговоры с Марком всегда освобождали ее. Это бывало болезненно, но его слова, его внимание или просто взгляд успокаивали, от них становилось легче.

– Технически или эмоционально?

– Я нервничала. Чувствовала, что подведу и себя, и команду.

– Но все закончилось хорошо. Такое случается, особенно после того, через что мы прошли зимой. Это твоя первая операция «в поле».

– Нет, были еще…

– Да брось. Ты была на подхвате при мелких арестах. Я каждую неделю узнаю о тебе всю подноготную, так что все понимаю, даже если ничего не говорю.

– Я знала, что встречаться с контрразведчиком – так себе идея…

– Не увиливай, я серьезно.

Марк сел на диване прямо, Людивина тоже, и они посмотрели друг на друга.

Пламя очага освещало правую часть его лица зыбким оранжевым сиянием, левая оставалась в глубокой тени, и глаз был почти невидим. С этой легкой небритостью Марк ей казался красивым. Дикая, необъяснимая красота. И сексуальная.

Он взял ее руку в теплые ладони.

– Будь к себе помягче, – сказал он тихо, но властно. – Вспомни все, что пережила за последние годы, все, что ты мне рассказала о Людивине бесчувственной, закованной в броню, которая защищала тебя даже от жизни. О Людивине одинокой. О Людивине, боевой машине, жаждущей стать неуязвимой… Знаешь, в чем твоя настоящая проблема? Ты не позволяешь себе быть обычным человеком, хрупким, со своими взлетами и падениями, своими недостатками. Ты ищешь совершенства.

Людивине хотелось отмести эти рассуждения, ей не нравилось, что Марк напоминает о ее слабостях. Настолько это банально, что бесит. Однако она сдержалась и молча слушала. Разговор о своих недостатках ей не нравился. Она хотела бы выглядеть лучше, особенно в его глазах, производить впечатление женщины на уровне, девушки… Идеальной? Ну вот, ты снова начинаешь. Марк прав по всем статьям.

Он как будто прочел ее мысли и добавил:

– Мне не нужен гениальный робот, я ищу живую женщину. Со всеми достоинствами и слабостями. Любовь держится только за наши неровности, просачивается через трещины, а на гладкой душе ничто не задерживается. – Глаза Марка лукаво сверкнули. – Мне нравится идея видеть рождение каждой твоей морщинки, – сказал он, – и поверхностной, и глубокой.

– Они тебя раздражают, – возразила Людивина.

Они прыснули со смеху и тут же снова стали серьезными.

Она состроила рожицу и поцеловала его.

Марк прав. Нужно научиться терпеть свои трещины, любить их, а не пытаться скрыть любой ценой или затолкать на дно души. Старая песня…

Больше всего ее волновало не то, что их сочтут уродством. Плохо, что она оказалась не на высоте перед друзьями и коллегами во время последней операции. Как же трудно найти баланс между непробиваемым, но таким надежным бесчувствием и болотом эмоций! Она должна оставить сомнения.

Людивина любила четкость. Во всем.

Поднявшись на третий этаж старой казармы, где размещался ПО, Людивина сразу поняла: что-то происходит.

Стены, восстановленные прошлой зимой после теракта, показались ей совсем другими, а каждый встретившийся в коридоре сотрудник отводил взгляд – небывалый случай!

Сеньон и Гильем, самые близкие люди, с которыми она делила кабинет, обычно такие словоохотливые, уткнулись в экраны компьютеров.

– Парни, что такое? Я в чем-то провинилась?

Сеньон поднял голову и указал пальцем на потолок.

– Жиан хочет тебя видеть.

– Полковник? Зачем?

– Сказал: «Пусть зайдет, как появится…»

Немного волнуясь, Людивина бросила куртку на стул и уже через минуту оказалась в кабинете шефа, который – ну хотя бы он! – встретил ее вежливой улыбкой, которая не вязалась с властной манерой держаться и сухощавой долговязой фигурой.

– А, Ванкер, садитесь.

– Что-то случилось, полковник?

– Сегодня печальный день.

– Я догадалась. В чем дело?

– Вы нас покидаете, лейтенант. Расстаетесь с парижским отделом расследований. Будете служить в Понтуазе.

– Мне назначили ознакомительную встречу в следующем месяце, значит окончательный перевод летом…

– Все случилось быстрее, чем мы предполагали. Департамент поведенческих наук открывает перед вами двери прямо сейчас, нет времени на торжественные проводы, вечеринку придется отложить, – видимо, им срочно требуется подкрепление. Генерал сам позвонил мне, чтобы ускорить процедуру, они на вас рассчитывают. Вы должны быть там завтра утром. Соберите самое необходимое, за остальным вернетесь позже.

Ошарашенная Людивина молча пыталась переварить новость. Жиан покачал головой и добавил, смягчив тон:

– Нам будет вас не хватать, Ванкер. Было честью работать с вами в этом хаосе.

За минуту судьба пустила под нож воспоминания, дела, эмоции, пережитые в этих стенах. Людивина сама инициировала процесс, но не была готова к тому, что все случится так внезапно.

В коридоре раздались шаги коллег. Она знала, что будет дальше. Взгляды, объятия, улыбки… Вряд ли получится уйти, не пролив слез.

4

Герб департамента поведенческих наук – синий круг с силуэтом лежащего тела в центре загадочного желтого треугольника. Довольно туманный образ, подумала Людивина, убирая в стол информационную брошюру, которую ей вручили по прибытии. Чего не скажешь о современных, строгих, безупречно упорядоченных и внушительных помещениях уголовного центра национальной жандармерии в Понтуазе. Настоящий корабль из оцинкованного железа и стекла, где работало множество военных в синей форме.

Капитан Форно шел рядом легким пружинящим шагом. Неизменная улыбка на губах, седая голова, льдисто-голубые глаза – он всегда производил впечатление на людей.

– Генерал сожалеет, что не может сам вас встретить, ему пришлось срочно уехать на фронт, – сказал он, жестом пригласив ее в хромированный лифт.

– Надеюсь, ничего из ряда вон выходящего?

Форно молча нажал кнопку четвертого этажа.

Людивина вздернула брови. Да, они были знакомы с де Жюйя, но она не считала, что заслуживает гида в генеральских погонах. Конечно, она перестала быть неизвестным следователем после дел, которые вела, а уж в НИИ криминалистики, особенно здесь, в экспертных лабораториях жандармерии, куда она постоянно приезжала, ее знали как облупленную. Прошлой осенью де Жюйя как бы между прочим забросил удочку, сказав, что, учитывая послужной список, ей самое место в ДПН. Идея укоренялась медленно, до Рождества, пока Людивина восстанавливалась после бурного года. Бросить Сеньона, Гильема и всю их компанию из ПО казалось невозможным. И все же она чувствовала, как рутина затягивает ее. Дела, пусть сложные и требующие моральных сил, с годами выстраивались в монотонную цепочку, и она опасалась, что постепенно – может, не сразу, но в будущем – лишится аналитических способностей. Карьера любого жандарма – это череда регулярных переводов с должности на должность, а она застряла в Париже. Решение было принято, и январским утром Людивина, не слишком веря в успех, встретилась с руководством, чтобы выразить желание перевестись. Коллегам она ничего не сказала. Не была готова. А теперь они злятся. Знали, что перемены грядут, но не так же внезапно! Людивина не особо волновалась – это никоим образом не повлияет на их дружбу. Сеньон уже успокоился и простил, хотя ему было особенно грустно терять напарницу. Она пообещала, что однажды они снова поработают вместе, жандармерия – тесный мир…

Как ни странно, ее надежда сбылась.

Генерал де Жюйя, известный как тонкий политический стратег, наверняка приложил к этому руку: он всегда добивается желаемого.

– Добро пожаловать в ДПН, – произнес Форно, когда двери лифта открылись. – Я представлю вас начальнику отдела майору Торранс.

Людивина волновалась и была рада компании капитана. Они познакомились некоторое время назад, и она все время просила, чтобы тот держал ее в курсе научных открытий НИИ криминалистики. Он был приятным человеком, с ним можно было общаться непринужденно, не по протоколу. Многие жандармы мечтали попасть сюда. Ведущий исследовательский институт, колыбель инноваций в обрамлении футуристической архитектуры, которая оберегает его секреты, лидеров, легенду. «Французский Куантико» – так его называли журналисты, имея в виду штаб-квартиру ФБР. Людивина ликовала: она будет здесь работать!

Они свернули направо и оказались перед длинным коридором с окном в дальнем конце. Полы с ковровым покрытием, белые стены, много света и тишины. С тем же успехом здесь могла располагаться штаб-квартира крупной компании: ничто не выдавало зловещую природу здешних исследований. Двери по обе стороны коридора открывались в святилище, которое на долгие годы станет ее новым домом. На стене, на видном месте, красовался герб департамента поведенческих наук. Через ДПН прошли сотни уголовных дел, его сотрудники ежедневно имели дело с самыми страшными убийцами и их жертвами. Подумав об этом, Людивина поежилась.

Из первого кабинета вышла стройная изящная женщина и двинулась им навстречу. Лет тридцать на вид. Асимметричное каре такого же черного цвета, как и глаза. Черного, непроницаемого даже на свету. По коже разбросаны родинки, словно, когда она родилась, на нее высыпали их целый горшочек. Это придавало лицу оригинальность, которую она очень умело использовала. Все в ней напоминало пантеру, причем не только внешне, и образ был не гротескно-карикатурный, а будто нарисованный тонкими естественными штрихами. Походка, наклон головы, а особенно взгляд. Она изучала Людивину словно добычу, с головы до пят, оценивая ее слабости, прикидывая, стоит ли овчинка выделки.

Людивину поразила эта женщина. Она повидала много незаурядных личностей и была уверена в собственном профессионализме, но сумела лишь натянуто улыбнуться в ответ.

– Командир отделения майор Торранс, – представил женщину Форно. – А это лейтенант Ванкер, она вливается в ваши ряды.

– Для меня честь работать с вами, майор, – произнесла Людивина, пытаясь вернуть самообладание.

Отношение Торранс мгновенно изменилось, как по щелчку выключателя. Лицо смягчилось, пухлые губы округлились, даже хищный лазерный пучок, которым она гипнотизировала Людивину, превратился в искрящийся букет цветов. Эта перемена потрясла Людивину больше всего, и она запнулась посреди фразы.

Торранс пришла ей на помощь:

– Никаких «майоров», зовите меня Люси. Мы здесь живем не по табели о рангах. Мы исследуем бездну, и нам нужно как можно больше человечности. Извините за прямоту, капитан.

Форно поднял руку, давая понять, что не обиделся.

– Это для нас честь, что вы нас выбрали, – продолжила Люси Торранс. – У вас прекрасный послужной список. Что касается работы, вы оказывались ближе всех к врагу. Не сомневаюсь, вам есть чему нас научить.

Людивина смутилась: она не ожидала, что окажется в центре внимания.

– Вы в надежных руках, – сказал Форно, – и я могу вас оставить. С генералом поговорите на месте.

– В каком смысле?

Форно и Торранс переглянулись, как заговорщики.

– Торранс вам все объяснит, – сказал капитан и быстро зашагал прочь, словно в отделе возникла чрезвычайная ситуация, потребовавшая его срочного присутствия.

Люси отошла в сторону и указала на светлую комнату:

– Жаль, что вы начинаете при таких обстоятельствах. Нет времени представлять вас остальным, мы в самом центре бури. Идемте, я введу вас в курс дела.

К Людивине вмиг вернулись рефлексы следователя.

– Что за буря?

Торранс на секунду задумалась, поджав губы, и ответила:

– Апокалиптическая.

5

Небольшая комната для совещаний следователей ДПН была заставлена стеллажами с досье и специализированными книгами, названия которых могли бы напугать простого смертного.

Овальный стол и полдюжины стульев служили рабочими местами. Торранс пригласила Людивину сесть, открыла большой шкаф и спросила:

– Вам не передали сообщение? Я предупредила, чтобы вы захватили вещи на несколько дней.

– Э-э… Нет.

Торранс посмотрела на бедра Людивины:

– У нас вроде один размер… У меня всегда есть запас, я дам вам трусы и футболку, а зубную щетку и дезодорант купим на месте. Правило номер один в ДПН: всегда держите наготове тревожный чемоданчик.

Она достала кожаную спортивную сумку, сложила туда одежду, села и придвинула к себе картонную папку. Людивина успела прочесть слово, написанное черным маркером через всю обложку: «Харон».

Единственное окно в комнате находилось за спиной Торранс, и ее подсвечивал странный белый ореол.

– У меня меньше часа, чтобы ввести вас в курс дела, потом прилетит вертолет и заберет нас.

– Вертолет? Все настолько запущенно? – нахмурилась Людивина.

– Мы должны действовать быстро. Это расследование наделает шуму в прессе, так что нужно успеть получить хотя бы часть ответов.

– Куда полетим?

– На восток, к Мюлузу, где старая шахта. Ее закрыли под руководством бюро геологических и горных исследований, как и большинство из них за прошедшие десятилетия.

– Ее затопили? Я читала, что старые шахты заполняли водой.

– Нет, эту завалили бетонными плитами. Со временем местный молодняк обнаружил несколько входов и устроил там притон. Особенность шахты «Фулхайм» в том, что ее никогда не засыпали, только блокировали входы. Тела обнаружили в помещении, где когда-то хранилось оборудование, глубина там всего двадцать метров.

– Тела? – переспросила Людивина.

Торранс откинулась на спинку стула и серьезно посмотрела на новенькую:

– В этом-то и проблема.

– Много?

– На данный момент семнадцать. И раскопки не закончились.

Людивина не смогла скрыть удивления. О таком массовом захоронении во Франции ей до сих пор слышать не приходилось. В голове крутилась тысяча вопросов.

– Раз этим делом занимается ДПН, там ведь не забытые трупы шахтеров?

– Верно. На первый взгляд только женщины. Если судить по одежде, они там где-то с восьмидесятых годов.

– И более свежих нет?

– Пока нет.

Нераскрытое старое дело. Удивительно.

– Когда закрыли шахту?

– В 1974-м. Тела, само собой, сбросили позже.

– А обнаружили… Когда именно?

– Два дня назад неподалеку прогуливался фотограф. Он заметил, что появился новый проход, и решил полюбопытствовать… Не пожалел.

Торранс взяла папку и достала страницу, чтобы процитировать точно.

– Он позвонил семнадцатого, вызвали бригаду из Энсисхайма, коллеги приехали, взглянули и сразу вернулись, чтобы доложить начальству. Сотрудники страсбургского отдела расследований прибыли, чтобы взять дело в свои руки, но, учитывая масштаб, его передали нам и главному управлению национальной жандармерии. На данный момент в СМИ полное молчание, никто не в курсе, мы делаем все, чтобы не допустить утечки. Но шума на месте не избежать, так что новости вот-вот вырвутся на свободу.

Людивина лихорадочно анализировала данные. Семнадцать жертв. Невероятно. Она колебалась между двумя вариантами. Столько смертей в одном месте в первую очередь наводили на мысль о секте вроде «Ордена Солнечного Храма», о коллективном самоубийстве. Но среди жертв не было мужчин, что ставило ее в тупик.

– Тела лежали в определенной позе?

– Нет. Эксперты уже на месте, чтобы взять побольше образцов и при этом поменьше наследить. Вы все увидите, когда приедем.

– Причины смерти ясны?

Торранс внимательно посмотрела на Людивину. Ум в ее глазах сиял, словно лазерный луч, способный проникнуть сквозь кожу до самой души. И на лице ее появилась улыбка. Сама того не замечая, Людивина не стала ждать информацию, а принялась задавать вопросы. Проактивная позиция. Новой шефине это явно понравилось.

– Многое указывает на то, что это были насильственные смерти, но полные данные получим, когда судмедэксперты извлекут и изучат останки.

– У них были при себе документы?

– Пока эксперты-криминалисты ничего не нашли, но они работают осторожно, не перемещая тела, так что ждем сюрпризов.

Скопление тел – это подсказка, подумала Людивина. Только женщины, скорее всего убитые, спрятаны от посторонних глаз, чтобы никто их не опознал… Это не братская могила, а зал трофеев.

Серийный убийца.

– Вас это напрягает? – спросила Торранс.

– Нет, я… семнадцать жертв, все женщины, в одном месте… Вопрос, умерли они все сразу или были убиты в разное время. Это все меняет.

Торранс кивнула, внезапно посерьезнев:

– Понимаю, к чему вы клоните. Но давайте не будем спешить, у нас еще много работы по сбору улик и доказательств, прежде чем мы сможем сделать первые выводы.

Она права, ты торопишься.

Торранс продолжила:

– НИИ криминалистики отправил на место мобильную лабораторию, она должна была уже прибыть. Возьмут образцы ДНК, чтобы получить первые экспресс-результаты.

Людивина видела эту мобильную лабораторию, шедевр под названием ЛАБДНК: фургон, готовый к работе и оборудованный по последнему слову техники. Среди них и GendSAG[6]6
  GendSAG – быстрый метод анализа ДНК, используемый французской жандармерией, название образовано от Gendarmerie + Sample and Go; буквально: «собери образцы и иди».


[Закрыть], гордость института, революционный метод, разработанный в самой жандармерии, который позволял провести генетический анализ менее чем за два часа и стоил дешевле традиционных методов, которые требовали в три-четыре раза больше времени. Мобильная лаборатория не раз доказывала свою эффективность – например, на месте крушения самолета компании Germanwings и во время терактов.

Торранс продолжила излагать факты:

– Приоритет расследования – опознание тел. Нам придется установить подробную виктимологию, попытаться понять, что случилось, хотя прошло три или четыре десятилетия, а в идеале составить психологический профиль преступника. Или преступников. Мы будем поддерживать расследование, выдвигать правдоподобные и обоснованные гипотезы, чтобы помочь коллегам на передовой.

– Миссия ДПН, – кивнула Людивина, желая показать, что знает, куда попала.

Громкий гул прервал беседу: над зданием появился вертолет жандармерии и пролетел мимо окна. Рев винтов отдавался эхом, когда вертолет разворачивался и садился под немыслимым углом на поле стадиона за комплексом из оцинкованного металла.

– Наше такси прибыло, – объявила Торранс, подхватывая сумку. – И последнее, касательно общих выводов: среди тел мы нашли кучу разложившихся птиц. Без голов.

– Птиц? А где головы?

Снаружи стрекотали лопасти вертолета; полозья коснулись травы.

Торранс поморщилась:

– Их нет.

Красота, подумала Людивина. Мощный старт для новичка. И в голове у нее почему-то возникла нелепая идея.

Головы сожрал огромный злой волк.