Текст книги "Via Combusta"

Глава 1.

Лондон. Гринвич.

Начало мая.

Где-то года три назад.

На просторном, застеленном тиковой террасной доской, и заставленном аккуратными невысокими туями балконе, новенького, малоэтажного клубного дома типа «лэйн-хаус», стоял очень довольный молодой человек двадцати восьми лет. Стоял и широко улыбался в сторону речного простора, бурлящего своей кипучей логистической жизнью. Темза была прекрасна. Вы даже представить себе не можете, насколько молодому человеку было в тот момент хорошо. Вот если и был на свете в ту минуту по-настоящему счастливый человек, то он стоял именно там, в уютных домашних тапочках сорок второго размера. В руке молодой человек держал миниатюрную чашечку свежесваренного крепкого ароматного кофе редчайшего урожая и особой ферментации в желудке какого-то африканского зверька, купленного на онлайн-аукционе с большущим дисконтом. Стоял он и не мог надышаться бодрящим весенним бризом своего абсолютного счастья.

Он был молод. Он сам себе нравился. У него ничего не болело, ни спина, ни голова, ни ноги, ни какая даже самая маленькая брюшная кишка. Словом, ничего. Аккуратно ухоженные и отполированные ногти рук приятно поблескивали в моменты прояснений у переменной облачности, добавляя приподнятому до небес настроению ещё больше света. У молодого человека не было ни семьи, ни детей, никого, кто бы мог создавать сердечные неудобства. Из родственной души, скрашивающей и без того замечательный быт молодого человека, у него был, разве что, арендованный на короткое время терьер породы джек-рассел по кличке Чудик. Вообще-то, его звали Чак, но Чудик именно ему подходило точнее. Чудик был милейшее и ультра-жизнерадостное существо, в каждом своём движении, прыжке или лае демонстрирующем, что он, как никто, разделяет атмосферу вселенского счастья. Чудика приводили к молодому человеку уже готового, справившего где-то там все свои нужды и сытого, поэтому, каких-бы то ни было хлопот в обиходе, он не доставлял. А через пару часов Чудика снова забирали домой, уже до следующего раза.

Протянув маленькую миндальную печеньку-макарунс весёлому пёсику, молодой человек ещё раз искренне поздравил себя с днём рождения, и снова глубоко втянул в себя носом потрясающий влажный и вкусный речной воздух, смешивающийся с роскошным кофейным ароматом, сладко предвкушая утреннюю пробежку, взбодрённую шотом кофе. Дверь его трёхэтажного лэйн-хауса, построенного по проекту, получившему международную архитектурную премию за высокие шумоизоляционные и энергосберегающие качества, выходила прямо на реку. По каменной ровной тропинке, проброшенной через дизайнерский и аккуратно постриженный газон, можно было в два-три прыжка доскакать до беговой и велодорожки, растянувшейся вдоль набережной Гринвича на многие километры. Эта дверь, собственная дверь из дома на улицу, в числе прочих факторов, так же являлась одним из основополагающих элементов всеобъемлющего ощущения свободы и счастья, окутавшего своими тёплыми нежными объятьями нашего героя в это чисто английское утро. Как мы уже упомянули, хозяин двери был молод, а ещё одинок, бодр, здоров, красив, умён, образован, местами ухожен и даже депилирован, а так же вкусно пах гелем для волос на основе эфирных нежирных масел.

Ему только что стукнуло двадцать восемь. Мама и папа, живущие безвылазно на тропической островной вилле в изумрудных райских водах южного Тайланда, уже прислали короткий поздравительный мэссэйдж в виде беспорядочного набора картинок и смайликов-эмодзи, усилив праздничную атмосферу. Но более всего, это идеальное, парящее над землёй состояние, поднимал на свои могучие крылья тот факт, что молодой человек сам себе сделал потрясающий подарок. И был собою очень доволен.

По состоянию на сегодняшнее утро, на его счету в местном Лондонском банке, его собственным интеллектуальным трудом, была сформирована такая сумма личных сбережений, которая позволяла ему жить в том же комфортном стиле жизни десять ближайших лет, и не заботиться о завтрашнем дне абсолютно. Даже и не думать о нём. Вот, даже, если взять, и всё бросить, можно просто десять ближайших лет вообще ничего не делать. Знай себе, бегай по лондонской набережной с арендованной собачкой, посещай все любимые культурные мероприятия, наблюдайся у самых профессиональных докторов, пей вкуснейший кофе, коллекционируй роскошные вина, питайся в ресторанах, полируй ногтевые пластины в ближайших салонах безумной красотищи, путешествуй, куда тебе заблагорассудится, и больше ни о чём не думай. Ни о чём. И ни о ком.

В этом плане, Леонид Жальский, а именно так звали нашего героя, в который раз убеждался в истине страшных, но проницательных слов советского диктатора времён второй мировой войны. Нет человека – нет проблемы. Это же на сколько надо было быть провидцем, и так тонко чувствовать людей, чтобы вывести эту простую и гениальную формулу человеческого счастья. Нет человека – нет проблемы, гениально, абсолютно гениально. Леонид не мог себе представить, какой рациональный подход может лежать в основе идеи сожительства с человеческим существом. А особенно, не поддавалось логическому объяснению сама кульминация идеи такого сожительства, а именно бытовая задача совокупления и репродукции человека человеком. Это же дико и уму непостижимо в современном-то цивилизованном мире.

Леонид Жальский, или, как он себя именовал на современный молодёжный лад Лео Борнео Жальский, а когда и просто Лео, был сам для себя удивительным человеком. Удивительнейшим. Родившись в пост-советской России, проведя свои молодые годы в пост-советских странах Балтии, получив блестящее европейское образование в Москве, а потом здесь, в Лондоне, он мог, действительно, с удовлетворением смотреть на свой пройденный путь и восхищаться собой по праву. Молодой, успешный международный юрист, адвокат, являющийся действительным членом всех достойных адвокатских сообществ в цивилизованном мире, как на пост-советском пространстве, так и европейском и североамериканском, в совершенстве владеющий русским, английским и ивритом, плюс, бегло говорящем на испанском, французском и итальянском, он был сам для себя бесподобен. Просто бесподобен.

Связав свою жизнь с хитросплетениями юриспруденции, Лео не пожалел ни разу. Помогла и та его особенность, что с самых малых лет, он обладал очень хорошей, просто потрясающей памятью, которая позволяла ему гонять по таблице Брадиса любого подкованного взрослого аж в три года от роду. А в пять лет он уже не оставлял никаких шансов даже самым серьёзным шахматистам. Этому природному дару наш Леонид был бесконечно благодарен, отдавая себе полный отчёт в том, что именно благодаря ему, этому дару, данному свыше, маленький мальчик на всём своём пути так и ни разу не встретил достойного конкурента. Ни разу.

А это дорогого стоило. Как мы уже упоминали, связав свой путь с юридической наукой, Лео к настоящему моменту был признанный, дипломированный и лицензированный со всех сторон, специалист по уголовному, налоговому, административному и прочим правам, за исключением, разве что, семейного. И, не просто специалистом в рамках какого-то конкретного государства. Нет. Лео с самых малых лет воспитывался в космополитическом ключе, и для него такого понятия, как государственная граница, просто не существовало. Впрочем, как и понятия «родина», но это уже малосущественный фактор, придуманный, по мнению Лео Борнео, консервативными правыми последователями раннего романтизма. Слово «родина», логически рассуждая, ассоциировалось в понятии молодого человека со словом «чушь», а, порой и «чушь собачья», в зависимости от обстоятельств.

Дитя мира, технократ и космополит до мозга костей, структурный, обстоятельный, логичный, независимый и свободный, донельзя, от каких бы то ни было обязательств, молодой адвокат плавал в мутной воде юридических тонкостей, как самая хитрая и хищная рыба. Порой, у Леонида складывалось такое ощущение, что он единственный такой, на всём белом свете, который знает этот лабиринт как свои пять пальцев и с закрытыми глазами, по памяти, может найти выход из любой, даже самой, казалось бы, безвыходной его точки. А теперь, помножьте это на масштаб, ведь Леонид специализировался не только на особенностях прецедентного англо-саксонского Вашингтоно-Брюсселе-Лондонского права, берущего своё начало аж со времён римских патрициев, но и на нюансах, как он любил выражаться, «абсолютно беспрецедентного» права стран бывшего восточного блока, с его центром в Москве.

Порой, Леонид, действительно думал, что он знает и помнит всё. Набив свою руку на уголовных делах в судах Москвы, отточив своё мастерство в экономических тяжбах под юрисдикцией Высокого суда Лондона, Стокгольма и других западных судов, не раз выпутывая своих доверителей из самых, казалось бы, безнадёжных ситуаций, в которых они могли потерять не малые капиталы, а порой и свободу, Леонид заработал себе в определённых кругах славу, именно широкую славу, самого молодого, профессионального и беспринципного адвоката. Что непременно сказывалось на уровне достатка. Московские доверители принесли Леониду известность в России, квартиру в центре Садового кольца и новенький спортивный J_r, без которого успешного московского адвоката просто невозможно было себе представить.

Но настоящих высот адвокатской мудрости Леонид сумел достичь уже на выходе из здания суда, суда в его обобщённом понимании. Леонид понял, что настоящие деньги, как и настоящие дела, в судах не делаются. Напротив, раз ты попал в суд, значит, ты был настолько туп, глуп и слеп, что умудрился так вляпаться в человеческие экскременты, что это стало достоянием общественности и было отдано на его арбитраж. Но ведь так жить нельзя. Настоящие дела, во-первых, не терпят огласки. И во-вторых, делаются так ювелирно, что не должны вызывать ни тени подозрений или сомнений в своей грязной чистоте даже при пристальном изучении. Постигнув это знание, Лео, наконец-то возвысился.

Теперь, стоя на своем собственном английском балконе, ему всё было видно, ясно и понятно. Вот она, кульминация его адвокатского пути, начинавшаяся с дурно пахнувших и душных московских залов судебных заседаний, продолжившаяся в менее дурно пахнущих, но столь же душных, европейских и североамериканских судах, и теперь кристаллизовавшаяся здесь, на балконе. «Мир не так устроен, Лёня, совсем не так. И, слава богу, ты это понял! Люблю тебя», умозрительно добавлял к своему утреннему поздравлению Леонид.

В сознании рано просветлевшего и достигшего вершин вселенской мудрости адвоката представлялась следующая потрясающая мировоззренческая картина. Мир весь взаимосвязан. В мире всё между собой сообщается, обменивается и всё на всё влияет. В основе всего современного мироустройства лежит экономическая целесообразность, частная собственность, и трансграничный товарообмен. Существуют границы государств, и, раз ООН провозглашает приверженность принципу территориальной целостности стран-членов, доставшемуся человечеству в ходе первой и второй мировых войн, значит, этот принцип будет ещё долго обуславливать и цементировать прочерченные семьдесят лет назад национальные границы. Что очень хорошо. Любая граница – это барьер, сложный к преодолению барьер, создающий трудности к перемещению не только грузов и рабочей силы, но и, что самое интересное, препоны к перемещению всего. Но, в первую очередь, главного – капитала, то есть денег. А раз границам быть, и быть ещё бог знает сколько времени, то свободным и беспроблемным трансграничное перемещение мирового капитала станет совсем не скоро. И это золотая жила, та самая, дающая прилив жизненных сил золотая жила, разработке которой Леонид и посвятил весь прошедший год.

И вот он результат, в нём можно жить, из него можно бегать на утренние пробежки по Темзе, можно не думать о деньгах и о завтрашнем, да что там греха таить, и о послезавтрашнем дне десять ближайших лет. И это всё, считай, за один год. Фантастика! Всё это цена одно правильного и вовремя принятого Леонидом решения, решения специализироваться на трансграничном перемещении капитала. Чем больше границ, тем больше проблем. Чем строже санкции, тем дороже услуги проводника, ведущего в обход санкций. Господи, какое же это счастье, счастье наблюдать, как рушатся межгосударственные союзы, рассыпаются на мелкие кусочки целые страны и блоки, возводятся стены, копаются рвы. Господи, какое же всё это счастье!

Щурясь в лучах тёплого майского атлантического солнца и вдыхая тёплые влажные испарения Гольфстрима, естественного планетарного теплообменника, Леонид очень чётко представлял себе, чем он должен отныне заниматься, почему он этим должен заниматься, и почему именно он и должен этим, что называется, заниматься. Всё сложилось один к одному. Его российским клиентам было что выводить заграницу и было что скрывать. Его западной клиентуре было что вводить в Россию, и было что защищать, оставляя себе возможность к отступлению, то есть к обратному выводу, в любой момент времени. И как это всё правильно организовать, чтобы, как говориться, комар носа не подточил, знал, в совершенстве знал, именно Леонид. А, может быть, на таком высоченном уровне исполнения, и только он один. Леонид представлял себя модератором такого виртуального финансового Гольфстрима, когда поток денег течёт с Запада на Восток и обратно, течёт, чтобы разогреться в одном направлении, и возвращается, чтобы остыть, в другом. И всё это течение проходит, как бы сквозь него, Леонида Жальского, сообщая ему, как посреднику, ровно столько энергии, сколько это должно сообщать. Ни больше, ни меньше. Достаточно. Но этого «достаточно» хватит Леониду теперь на всё, ровным счётом на всё и навсегда.

О, как он был счастлив. Это просто невозможно передать. Сперва, по молодости, видимо отрабатывая свою фамилию, Леонид старался с состраданием относиться к своим доверителям, с жалостью. Потом, с возрастом, он научился колоть своих противников по экономическим тяжбам, жаля насквозь сторону обвинения и выводя из-под ответственности любого финансового мошенника. Но теперь, скрытый смысл своей фамилии Леонид видел в сострадании ко всем живущим на Земле людям, к жалости к ним, запутавшимся в себе, в бесконечных семейных дрязгах, в проблемах поиска полового партнёра, смысла жизни. Да мало ли в чём они там путаются, внизу-то. Чего с них, убогих, взять, их пожалеть надо. И порадоваться, что они именно такие, ищут себе друзей и партнёров, а потом с ними срутся. Снова ищут и снова срутся. Лгут, всё время что-то скрывают, прячут, ныкают, боятся за свои гроши и имущество, боятся разоблачения, страхуют всё что ни попадя, трясутся за всё это, судятся. Господи, спасибо тебе за счастье такое. Вот, по-братски, спасибо.

Не то, что Леониду было совсем чуждо всё человеческое. Да, он тоже ошибался, как и все живущие под Луной, хотя и старался не оставлять себе права на ошибку. Он так же, как и мы с вами, был подвержен страстям и желаниям, хотя и старался их сдерживать. И был у него, конечно, и определенный багаж жизненного негативного опыта за плечами. В его-то двадцать восемь. Поэтому Леонид понимал где тонко у человека внутри, и где чаще всего рвётся. Всё это понимание позволяло ему как-то вписываться в современное общество, находя себе в нём комфортную для обитания нишу. Однако, идея создания вокруг себя круга друзей, а уж тем более общественной ячейки в виде семьи или, хотя бы, её предпосылок, представлялась совсем неоднозначной.

Что было тому виной, теперь уже восстановить было сложно, ведь корни такой апатии к активному социальному строительству вокруг себя, скрывались где-то в далёком и немного передавленном властной мамой детстве. Но даже такой немаловажный фактор не мог полностью нейтрализовать разрушительно-созидательную энергию мужского полового влечения. Поэтому был, к слову сказать, у Лео даже и сексуальный опыт. И даже, чего греха таить, с другим человеком. С человеком, если можно так выразиться, диаметрально противоположного пола. Но, чтобы этот опыт как-то привлекал Лео, так, скорее, наоборот, Лео не любил о нем распространяться. Он просто не понимал, что в этом может быть полезного, или хотя бы, приятного. Ведь надо будет снова его трогать, трогать другого малознакомого человека. Лизать этому другому человеку слюнявый напомаженный рот, зубы, шершавый язык. А кто знает, какая там у него микрофлора? Опять надо будет снимать штанишки, преодолевая стыдливое стеснение из-за достаточно скромного, очень скромного, да к тому же ещё и обрезанного мужского достоинства. Чего доброго, опять слышать смущённое хихиканье. Бррр…

На всё такое надо было ещё силы накопить, чтобы снова решиться через это пройти. Но Леонид пытался. Честно, пытался. Он пытался нащупать в себе хоть какую-то логичную зацепку, ведущую к половому влечению, как к единственной иррациональной причине социального строительства. Лео даже целыми днями мог проводить на откровенных сайтах в поисках возможного катализатора своего влечения, или хоть какого-нибудь ориентира на идеал. Но, томно глядящие с экрана компьютера неприкрытые юные мастерицы, изящно подставляющие объективу все свои сочные прелести, не только не вызывали у Леонида ответного отклика возбуждённых чувств, но и напротив, окончательно его остужали. У этой девушки синяк на попе. Бли-и-ин… У этой прыщик и раздражение на причинном месте. У этой молочные железы не симметричные, одна больше и выше другой. У этой ноготь сломан и краска облупилась. У этой волосы грязные и секутся. У этой нос здоровенный и кривой. У этой глаза косят. У этой пятки шершавые и сухие. У этой вроде всё хорошо, но конский волос торчит на боку, хоть заретушировали бы его, что ли. В общем, опять сплошное расстройство, ей богу.

А может, всё-таки, не расстройство? А может это божий знак? Природный барьер, который переступать не следует по дороге к счастью? Рациональное лучшее, истинно, враг нерационального хорошего. Именно к такому личному выводу приходил Леонид, добавляя на чашу весов и тот факт, что сожительство с женщиной несёт в себе не только неприязненные обязанности сексуального характера, но и чисто бытовые трудности. Во-первых, постороннее живое существо непременно захочет что-то кушать, пить, во что-то одеваться, куда-то ходить, и так далее и тому подобное. И, наверняка, потребуется тратить на него какое-то личное время, средства, о чём-то говорить, спорить, обсуждать. Не удобно же всё это безумно, держать у себя в доме такую голодную, соскучившуюся по человеческому общению, вспыльчивую и готовую забеременеть в любой момент обузу с кукушкой в голове, которая к тому же, может выращивать у себя там тараканов. Тем более, и это было уму непостижимо, что продукты жизнедеятельности женской особи пахнут не фиалками, а как… Как я не знаю… Как мужские. С этим пониманием Лео Борнео ну никак не мог примириться. Поэтому уже и не особо стремился развиваться в этом направлении. Тем более, что при полном равнодушии отца, мама занимала ярую позицию по недопущению до её любимого Лёнечки хищных и агрессивных львиц, держащих в своем кровожадном уме только одно – как бы разбить сердце её сыночку и смотаться от него к какому-нибудь тестостероновому Тарзану с половиной Лёниного имущества.

Леонид видел, что его приятели пытаются, конечно, получить хоть какую-то пользу от такого сожительства, совокупляясь с сожительницами и поручая им такие примитивные бытовые функции, как рождение и воспитание детей, мытьё полов, приготовление пищи, ещё какие-то непонятные и малоинтересные хозяйственные операции. Но, ведь, чтобы прибраться в доме, давно придумали бесшумных роботов, которые, по мнению Леонида, прекрасно справлялись у него с этой задачей. А приготовление пищи в домашних условиях вообще не разумно, ведь куда проще было заказать доставку ресторанных блюд в любое время дня или ночи. Это же лучше, чем держать у себя для этого специальную тётю, да и куда дешевле. Ну детей, ребят, если уж приспичит, можно было, наверняка, арендовать где-нибудь, на время, как и собачку.

В общем, с девушками логически всё как-то не срасталось. Единственные женщины, которых Леонид любил всем сердцем, всем своим технократическим рациональным сердцем, были его мама и британская королева. Причём, если мама – это просто мама, и любовь к ней прилагалась безусловно, то любовь к британской королеве имело под собой прочный меркантильно-мировоззренческий фундамент. Ведь британская корона символизировала собой самую вершину европейской монархии и знати, оставшуюся после многочисленных потрясений, революций и реформ. Вершину той самой благородной аристократии, от которой и произошёл весь мировой капитал. Долгу свободного и беспроблемного трансграничного перемещения которого Леонид теперь так исправно служил. Именно поэтому, Лео так страстно желал здоровья и долгих лет жизни угасающей королеве, подкожно чувствуя, что никто, из идущих после неё, не сможет так же высоко и ровно держать этот королевский флаг. А если флаг, и так уже крепко потрёпанный и покосившийся под волнами натиска пролетариата, начавших его точить ещё в 1800-х годах, начнёт окончательно падать, то он способен похоронить под собой не только сложившееся мировое устройство и систему права, но и самого Леонида со всеми его мечтами и планами. Ныне здравствующая британская королева была именно тем ключевым краеугольным камнем, который поддерживал всю конструкцию этого лабиринта, в котором так свободно ориентировался Леонид. Поэтому, Боже, храни королеву!