Текст книги "Неправильный князь. Из XXI века в век Екатерины II. Книга из цикла «Прорвавшийся сквозь время»"

Глава 7. Рабы

Ветераны времени даром не теряли. Как и было оговорено, они каждый день занимались с рекрутами. Причем не только с уже отобранной пятеркой, а согнали еще пятнадцать человек. Гаврила объяснил, что за пару месяцев обучить новобранцев чему-либо стоящему не удастся. Поэтому начинать надо загодя. Вот и собрали всех, кому идти в ближайшие четыре года. И неважно, что младшим исполнилось только пятнадцать, они уже сейчас крепкие, а за отведенный срок подрастут и станут настоящими солдатами.

Я сходил посмотреть на занятия… Что сказать, все уже научились выполнять команды «Равняйсь, смирно!» и поворачиваться через левое плечо.

Единственное, что напрягало – бабы на будущих вояк смотрели жалостливо, а главное – у каждого из тех, кому предстояло уйти навсегда, была невеста.

Дело в том, что рекрутов в деревнях определяли жребием. Так что человек жил, работал, строил какие-то планы, с девчатами шутил… Вдруг – бац! По жребию ему выпадает совсем иная судьба.

Тут, знаете ли, такой психологический удар, что не каждый и выдержит.

И вот, глядя как будущие новобранцы маршируют с палками, изображающими ружья, я подумал: «Если в эту эпоху людей можно продавать, то ведь можно и купить?»

Нет, посудите сами. Те, кого помещики выставили на продажу, они уже оторваны от родных, от привычного образа жизни и внутренне смирились с тем, что их ждет нечто неведомое. Ну, а куда отправит новый хозяин – на работы или на какую службу, уже не столь важно, все равно от корня они оторвались. То есть главное потрясение уже пережили. И теперь, как перекати-поле, несутся под порывами ветра, не зная куда, зачем, и не ожидая от будущего ничего хорошего.

А значит та доля, на которую я их обрекаю, уже не покажется им чрезмерно горькой.

Таким образом, в армию отправим чужаков, а своих ребят сможем оставить дома. Пусть женятся, детишек растят…

Здорово придумал.

Осталось узнать, где можно прикупить пятерых мужиков. (Мда, звучит ужасно. Меня лично так просто выворачивает от перспективы. А ведь еще торговаться предстоит… Кошмар!).

Вот так я стоял, ротозейничал, а сзади неслышно подошла Ксения Александровна.

– Петр Никитич, вы уже определились с местом, где будем строить родильную избу?

А? Что? Уже строить?

Да ни фига я не определился. У меня пока все в фантазиях и в лучшем случае в записях на листочках. (Кстати, пишу гусиным пером, а это та еще морока!).

Но отвечать что-то надо, поэтому пробормотал:

– Надо бы где-то в центре поместья. Чтобы с любого конца добираться удобно было.

– Тогда надо посмотреть карту. У вас ведь есть карта?

Кхм… Невольно почесал затылок. Вообще-то должна быть, но я как-то…

– Есть еще два варианта, – невозмутимо продолжила «барыня». – Расположить эту постройку либо возле церкви, либо неподалеку от усадьбы. Просто, чтобы всегда кто-то мог проконтролировать, как там идут дела. Вы согласны?

– Э-э-э… я…

Вот что у манера у дам? Всегда подкрадутся незаметно и сразу, без предупреждения берут за горло. Прокашлялся.

– Давайте обсудим это вечером, – произнес светским тоном. – В моем кабинете нам будет удобнее.

Как раз и карту найду. Не верю, что у такого толкового хозяина, как Никита Василич, не оказалось бы карты.

– Кстати, Ксения Александровна, вам возможно нужны деньги, чтобы сделать какие-то покупки? Заодно и аванс вам выдам.

Кивнула, отошла.

Слава Богу, отбился.

Однако хватка у дамы нешуточная. Поживет тут подольше, вообще весь дом к рукам приберет.

Крикнув Осипа, который за прошедшие дни вполне оправился от своего городского «приключения», карту я, разумеется, нашел. Да она и лежала практически под рукой, просто я глубоко в ящики письменного стола не заглядывал. И, видимо, напрасно. Надо проверить – может там еще что-то полезное отыщется.

Перебирая бумажки, наслоившиеся в канцелярских недрах, я начал расспрашивать Осипа о том, как происходит покупка крепостных, и где в ближайшее время состоится продажа.

Бесценный камердинер сообщил, что недавно умер один из богатых помещиков – господин Горшенин, и теперь его наследники, желая перебраться в столицу, распродают большую часть имущества. Ну и крепостных заодно.

Осведомился о ценах.

Выяснилось, что тут все индивидуально. Обычный мужик стоит не слишком дорого. Но если он умеет что-то по кузнечному делу или, к примеру, плотник хороший, то просить за него будут больше.

Совместно прикинули в какую сумму обойдется покупка пяти человек. Крутые профессионалы нам ни к чему – все равно отдавать их собираемся, главное чтобы больного не подсунули. А то при сдаче такового в рекруты могут возникнуть неприятности.

Пока все обсуждали и подбирали золотые вещицы, которые можно продать, чтобы выручить необходимую сумму, наступил вечер. И, как было договорено, пришла Ксения Александровна.

– Очень кстати, – обрадовался я и, расстелив карту, пригласил присутствующих выбирать место для родильного дома.

Осип о таких моих планах еще не знал, удивился, но счел, что дело стоящее.

В итоге, перебрав несколько вариантов, решили, что лучше всего строить возле церкви. Пусть батюшка там за всем присматривает, у него для этого и актив из наиболее рьяно верующих есть. Да и вообще, больницы всегда строили при монастырях, так что наше начинание будет вполне в христианской традиции.

Выдал «барыне» немного мелочи и пригласил поехать с нами в город. Объяснив, что деньги получу там, и сразу же отправимся за покупками.

Ксения Александровна с таким порядком легко согласилась и, уже собираясь уходить, обратилась с просьбой.

– Петр Никитич, мой старший сын Дмитрий… Он видел, как ваши ветераны занимаются с молодыми крестьянами. И просит разрешения тоже учиться воинской науке.

– М-м… – я немного завис, соображая. Видимо муж у моей «барыни» был офицером, и теперь сын хочет продолжить дело отца. – Не возражаю. Если есть желание, пусть встает в строй.

Ну а что? Помню, читал у Пушкина, что дворянских детей прямо с рождения записывали в полки сержантами. Так что к моменту совершеннолетия они уже ходили в солидных чинах, ничего толком ни об армии, ни о дисциплине не зная. А тут…

Короче, мне это понравилось. Надо будет подарить парню какой-нибудь воинский аксессуар. Перевязь, к примеру, или небольшой кинжал… Впрочем, сначала посоветуюсь со знатоками, чтобы и пацана порадовать, и польза была.

* * *

На распродажу имущества покойного Горшенина, мы поехали этаким воинским эшелоном из трех повозок. Раз предполагалось покупать людей, то нужно же обеспечить транспорт для их доставки в именье, верно?

Местные помещики, разумеется, предпочли бы отправить покупку пешим ходом, но у меня есть упряжные лошади, есть коляски, почему не воспользоваться?

Для охраны взяли пятерых конных рекрутов из старшего состава. Парни, кстати, за последние дни заметно ободрились, и уход в армию уже не казался им чем-то равносильным смерти. Это они еще не знают, что я хочу их не отдавать!

Толстый еврейчик-ювелир, едва углядев нашу кавалькаду, попытался смыться из лавки, но был перехвачен Гаврилой. После чего безоговорочно принял у нас предложенные золотые изделия (посуду, в основном) и дал достойную цену.

Я одобрительно похлопал торговца по плечу и сообщил, что этот наш визит не последний. Чем вызвал у ювелира смешанные чувства: с одной стороны иметь со мной дело оказалось выгодно, с другой – страшно.

Отправив Ксению Александровну за покупками (на всякий случай дал в сопровождение двух верховых), поехали к дому усопшего. Распродажа имущества, чтобы далеко не таскать, происходила прямо там. Какие-то крупные вещи, типа крестьянских телег и сельхозинвентаря были выставлены во дворе, но за основным товаром покупателям предлагалось пройти непосредственно в дом.

Вошли.

Что сказать… Покойник был явно не беден.

К продаже предлагались ковры, картины, бронзовые фигурные подсвечники, декоративное оружие (наверное, на стене висело – мода такая была), и крепостные, которые до последнего времени жили в доме. Толстая тетка с заплаканными глазами – кухарка, три девчонки, исполнявших скорее всего обязанности горничных, несколько мужиков, которые судя по одежде работали кучерами и прочей обслугой.

Я, естественно, заинтересовался последними. А что? Выглядели они крепкими, от голода явно не страдали…

Но опытный Осип дернул меня за рукав и прошептал на ухо, что простые крестьяне обойдутся дешевле.

Ладно. ему виднее.

Прошелся по помещению, разглядывая выставленные на продажу предметы. В принципе, вещи были очень даже достойные. Картины, например. Но с моим финансовым положением подобные приобретения обременительны. Не по карману! Вот когда разбогатею… А что? Предвосхищу славу Третьякова. И себя потешу, и Отечеству польза.

В принципе, уже ясно было, что для нашего дела нужно идти во двор. Тут слишком роскошно и не на мой кошелек.

Но в тот момент, когда я уже шагнул к выходу, взгляд наткнулся на скрипку.

Изящная такая вещища лежала в раскрытом, добротно сработанном футляре.

Подошел ближе: вдруг Страдивари?

Шучу.

Но не утерпел все-таки, взял скрипку в руки, чтобы получше рассмотреть.

Ко мне тут же подлетел распорядитель и начал нахваливать товар.

– Настоящая итальянская, – сообщил он доверительной скороговоркой. – Кузьма Ильич был большим меценатом, и даже крепостного своего послал в Италию обучаться игре на этой штучке.

С этими словами он махнул рукой в сторону выставленных на продажу слуг, и я, как при наведении зума, сфокусировался вдруг на лице одного из стоящих в общем ряду мужчин.

Вот он точно кучером не был!

Одет если и не по-господски, то вполне как свободный мещанин.

И смотрел он так, словно я собирался душу из него вынуть.

Ага. Видать померший барин подарил ему эту скрипку, и он считал ее своей. Но со сменой хозяина скрипачу объяснили, что он – всего лишь имущество, и потому владеть чем-либо не может.

Даже и одежда на нем принадлежит господам, и если те захотели бы, то могли вообще выставить его на продажу голым.

Мда.

Прочие-то крепостные по крайней мере осознавали свое положение и как-то мирились с этим. А скрипач… Попутешествовав по Италии, уже мнил себя, наверное, свободным человеком. Артистом.

И такой поворот.

Я шагнул в его сторону.

– Руки покажи.

– Что?

– Руки, говорю, хочу посмотреть твои пальцы.

Глянул.

Да, этого парня тяжелой работой не напрягали. Видать покойный барин был меценатом до конца. Может даже любил вечерами слушать скрипичные концерты.

Повернулся к распорядителю.

– Сколько?

Осип был потрясен.

Он уже привык к мысли, что я рачительный хозяин и деньги на ветер не бросаю. А тут собираюсь покупать нечто абсолютно ненужное и, вероятно, весьма не дешевое.

Но я уже все решил. И даже придумал, как сбить цену. Ведь данный крепостной не каждому ко двору придется. Делать ничего не умеет, а высокое искусство нынешним помещикам глубоко по барабану.

А я возьму!

Кстати, уже придумал, как его можно использовать. Мы же кафе-мороженное открываем. То есть нечто утонченное, сугубо европейское и очень престижное. Вот тут-то удивительный скрипач придется очень даже к месту. (Надеюсь, играть он все-таки умеет, не зря же прежний барин столько денег на него потратил).

Короче, сторговались.

Причем основной расход пришелся на покупку скрипки. Вещь утонченная, и местные барыги понимали, что стоящая.

Но я купил.

А потом пошли выбирать мужиков.

* * *

Уже дома, отлеживаясь в кресле после целого дня беготни по торгам разного рода, я в полудреме вспомнил нашего учителя истории.

Когда он рассказывал об Африке, то говорил, что этот континент издревле поставлял в Европу разные экзотические товары. Такие как золото, слоновая кость. перья страусов, алмазы, рабы…

На последнем слове историк делал этакое придыхание, как будто его возбуждала сама возможность приобретения столь уникального товара.

А я вот сегодня покупал людей и прямо скажу: не понравилось.

Если постоянно этим заниматься, свихнуться можно. Слишком большая нагрузка на психику.

Ощутил себя этаким Шиндлером из оскароносного голливудского блокбастера. Там главный герой старался как можно больше людей выкупить из лагеря смерти. Но был ограничен в финансах и вынужден мучительно выбирать кого спасти, а кто останется в лапах палачей.

Как и ему, мне хотелось выкупить всех. Потом поселить где-нибудь в именье…

На фиг. У меня земли недостаточно, чтобы всех прокормить. И вообще, я – банкрот. Дай Бог свое-то сохранить, а чтобы за все российское крестьянство думать, это в цари надо пробиваться.

Не осилю.

Глава 8. Еретик

Следующее утро началось с визита батюшки.

Но не моего поместного, а городского. Не знаю, как правильно называется его должность, но это был главный поп в нашем уезде. И уже по его сытой физиономии, шелковой рясе и массивному золотому кресту на… ну, скажем на груди…. было понятно, что данный иерарх – очень большой начальник.

Естественно, приняли его со всем почетом. Ксения Александровна, подавая мне пример, скромно подошла под благословление, подвела деток, которых батюшка милостиво перекрестил.

Приглядевшись, как надо действовать, подошел и я. Склонил голову, принял крестное знамение… словом, не опозорился незнанием ритуала.

Милостиво разделив с нами трапезу, благочинный дал понять, что у него ко мне дело.

Ладно. Церковникам отказывать нельзя, так что я пригласил городского батюшку в кабинет.

И там он мне выдал!

Оказывается мой поместный священник – раскольник и еретик!

Службу ведет по старому обряду, чем вводит свою паству в грех. Причем тяжкий.

Еще на Московском соборе 1656 года старообрядцы были преданы анафеме!

Далее на меня обрушили водопад церковных терминов, которые должны были продемонстрировать глубину грехопадения моего священника. Я только моргал, когда иерарх, тыкая в меня пальцем, произносил страшные слова типа «монофизитство», «количество просфор на проскомидии», «сугубая аллилуйя», «крещение посолонь» и тому подобное.

Не уверен, что правильно запомнил все эти обвинения, но стало ясно, что над моим поместным батюшкой нависла нешуточная угроза.

Улучив момент, когда городской поп, утомившись сделал паузу, я встал с самым решительным видом.

– Все понял. Разберусь. Будут приняты жесткие меры.

И тут же смягчив физиономию, сделал предложение, от которого сложно отказаться.

– Не желаете ли коньячку?

На лице главпопа отразилось смятение и некоторая борьба чувств. Поэтому я продолжил вкрадчиво:

– Вы все в трудах и заботах день и ночь. Представляю, как это утомительно. А коньяк у меня хороший, помогает расслабиться, придает сил… На вкус – чистый виноград!

В итоге иерарх укушался винца (когда коньяк закончился, я велел подавать наливки из винного погреба), да так, что в коляску его загружали под руки.

Уже во дворе я сунул в его пухлую ладошку несколько золотых монет и, не переставая кланяться в пояс, выпроводил наконец со двора.

Вот еще напасть-то. Избави Господи.

По первому разу будем считать, что отбрехался. А дальше посмотрим, как лучше поступить.

* * *

Главпопа отправили, но успокоения в моей душе не наступило. Даже выпитое вместе с церковным барином вино не действовало – я был трезв, как стекло.

Пометавшись по двору (Ксения Александровна смотрела с беспокойством, но подойти не решилась), понял, что откладывать проблему на потом нельзя. Как там говорят? Паровозы нужно давить пока они чайники.

В итоге крикнул Гавриле, чтобы подседлал мне коня, и поехал к церкви.

Знаю, что время неурочное и в храме, скорее всего, никого нет, но душу жгло, и терпеть это жжение не было никаких сил.

Перекрестившись чисто машинально – я, увы, не воцерквленный человек, и всякие там ритуалы воспринимаю с известным скептицизмом – вошел под своды храма.

Здесь было темно и как-то по-особому сумрачно. Свечи – вещь дорогая, так что возжигают их только при богослужении. А сейчас скудный свет падал только из узеньких оконцев под самым куполом.

Но из-за этого полумрака какие-либо огрехи иконописцев полностью истаяли в темноте. И казалось, что на меня со всех сторон смотрят не рисованные лики святых, а их живые воплощения.

Аж мороз по коже.

Прошел вперед и встал напротив главной алтарной иконы «Господь Вседержитель».

Удивительная вещь, я точно знал, что только один художник рисовал Спасителя при его жизни. Все остальные лишь перерисовывали Его лик один у другого.

Постепенно выработался канон, и образ Христа на всех иконах имел теперь общие, легко опознаваемые черты.

А вот самый первый портретист – апостол Лука, работал в манере, которую в наше время назвали бы импрессионизмом. Или, возможно, даже примитивизмом.

Полагаю, так получилось оттого, что во времена Иисуса художники еще не познали законы перспективы и не научились грамотно рисовать объемные тела.

Но зато импрешшен Лука передавал так, что волосы вставали дыбом.

Мда…

Помню как-то в Москве отправился я в кремлевский собор Успения Пресвятой Богородицы, чтобы взглянуть на икону «Спас Златые Власы», написанную в XIII веке.

По многочисленным репродукциям я хорошо знал этот шедевр древнерусского искусства. Христос изображен там глубоко пожилым человеком – его златые власы – это седина. А в молодые годы, и это подтверждается всеми, он был темноволосым.

Но больше всего потрясает, что художнику удалось совместить в лике Спасителя сразу два разных выражения. Если взглянуть на его губы, то отчетливо читается гордость и властность. Что, собственно, не удивительно, так как Иисус по сути являлся правителем всего обитаемого мира. Мусульманство, как отдельная религия оформилось на несколько веков позднее. Потому Христос – Царь царей!

А вот если обратить внимание на глаза… Там сосредоточена такая скорбь…

Он ведь видел не только несовершенство и грехи мира, который в котором жил. А там порой попадались настолько лихие людишки, что современные мне кровопийцы, встретившись, содрогнулись бы от ужаса.

Нет, Христос нес на своих плечах все горе мира, потому как провидел будущее.

Знал, через что человечеству предстоит пройти. Что будут реки крови мировых войн, ужасающий голод, концлагеря, массовые резни мирного населения, атомные бомбардировки городов…

Старался все это предотвратить по мере сил. Но мы, люди, очень странные существа…

И вот это сочетание гордой властности и глубочайшей скорби бьет в сознание зрителя, словно пневматический молот. Лично мне жутковато смотреть даже на репродукции, а уж когда перед тобой подлинник…

Я задумался, по-прежнему глядя на алтарную икону, находящуюся прямо передо мной. Взгляд расфокусировался, мысли утекали в прошлое, пробудилась память…

Елки растудыть!

С иконами надо быть осторожней!

Давно замечал, что картины настоящего мастера имеют привычку оживать. Если не смотреть тупо в упор, если не спугнуть…

И вот прямо сейчас… Да я мог бы поклясться, что Господь Вседержитель с алтарной икновы отчетливо сказал мне «Да»!

Ух, мама дорогая. Ничего себе фокусы.

Пробрало до костей!

Поневоле поверишь во всякие чудеса. На фиг, на фиг, что-то не по себе стало.

Поспешно осенив себя крестным знамением, повернулся, чтобы выйти на воздух… (Может это выпитое вино со мной шутки шутит?) И почти наткнулся на незаметно подошедшего батюшку.

– Здравствуйте, святой отец, – пробормотал, плохо понимая что делаю.

Ухватил священника под локоть и почти поволок к выходу. Разговор предстоял сложный, и хотелось быть при этом в полном сознании. Без воздействия извне.

На воздухе немного очухался, но все равно пару минут потребовалось, чтобы отдышаться. Только после этого смог начать говорить.

– Святой отец, – (елки, надо бы узнать, как его зовут, а то неудобно), – ко мне сегодня приезжали из города…

Батюшка сразу понял, к чему я веду, и насупился.

– Ничего не имею против старой веры, но… – я замолчал, подбирая слова. – Коротко говоря, спокойно вам жить не дадут. А заодно и нам тоже.

Уставил испытующий взор на священника, а тот ответил взглядом твердым и как будто даже вызывающим.

Ага. Вызываю огонь на себя. Герой, ёлы-палы. Панфиловец!

Только вот огонь может оказаться вполне реальным. Мало кто знает, но таких стоиков от веры не только в Европах, но и в нашем благословенном Отечестве сжигали порой на кострах. Правда, широкого распространения эта практика не получила, или, если говорить точнее, подобное не афишировалось. И сколько таких вот приверженцев старой (истинной, как они считали) веры реально бросили в огонь, один Бог ведает.

Стремление остаться непоколебимым до конца вызывает, конечно, уважение. Только вот мне этого, в моем имении не надо.

– Я вполне разделяю ваши убеждения, – произнес, не отводя взгляда. Мы вообще стояли глаза в глаза, как будто пытались морально передавить друг друга. И, надо сказать, батюшка был силен!

– Но государыня наша императрица много сил прилагает к тому, чтобы обновить российские храмы. Жертвует немалые средства на обновление иконостасов в церквях, присылает новые книги, по которым должна вестись служба…

Священник упрямо молчал.

– Куда при этом деваются старые алтарные иконы и богослужебные книги, не знаете?

Ага, встрепенулся.

– Их уничтожают, – произнес я безжалостно.

Потом снова взял батюшку под локоть и повел к стоящей неподалеку скамейке.

– Подведем итог. Ваша твердость в вере приведет к тому, что все бесценное убранство нашего храма окажется утраченным для потомков. И ладно бы только убранство!

Прихожане, которые слушают ваши проповеди и конечно же разделяют ваши взгляды, окажутся под ударом. Когда сюда приедут карательные отряды церковников…

– Они не посмеют!

– Посмеют, поверьте. И даже я защитить людей не смогу, потому что всего лишь помещик, частное лицо. А те, что приедут, будут выступать от лица государства. Тут силы несоизмеримые.

– Господь не попустит!

Вот упрямый черт. Твердокаменный большевик, елки, одна порода.

– Господь даже Христа, возлюбленного сына своего, не защитил, когда тот шел в Крестный путь на Голгофу.

– Не нам судить об этом.

– Верно. Но если мы что-то можем сделать, чтобы защитить людей, которые нам доверились…

Вот! Кажется начало что-то доходить.

Во всяком случае фанатичный блеск в глазах несколько приугас.

Правильно. Своей судьбой можешь распоряжаться, как угодно. На то нам свобода воли дана.

А вот подвергать смертельной опасности других (хорошо еще, если удастся отвести беду, и дело закончится только плетьми и батогами), это уже недостойно пастыря.

– Предлагаю вам уйти в подполье.

– Куда? – батюшка так удивился, что даже привстал слегка.

– То есть убираем и прячем все старые книги, которые есть в храме, снимаем особо ценные иконы.

– И чудотворную?

– Особенно ее.

– Но как же…

– Вы же не хотите, чтобы она погибла?

Батюшка застонал и сгорбился, обхватив руками голову.

– Короче, обновляем все убранство церкви. Вы можете ничего вразрез своих убеждений не говорить, это я возьму на себя. Службы ведите по-прежнему, так, как считаете нужным. Но только тогда, когда в храме нет посторонних.

– Посторонних?

– Ну, чужаков из города.

– Как я могу не пустить в храм страждущих?

– Не о страждущих речь, а о шпионах. Которые доложат, что вы службу ведете не по новым правилам. Наши-то все друг друга знают, и если прибьется кто-то со стороны, сразу вам на него укажут. Это понятно?

– Разве не долг каждого священнослужителя нести…

– Вот и несите, – грубо перебил я. – Меньше всего хочу, чтобы вы стали новомучеником и страстотерпцем. Люди нуждаются в божьем слове, вот и несите его пастве. А умирать ради веры неправильно. Ради этого надо жить!

– Но… – батюшка явно не знал, на что решиться.

– Я все сказал, – прекратив уговоры, я добавил металла в голосе. – Христос на кресте не умер. Так что не пытайтесь стать святее сына Божьего. Я запрещаю!

Наступила длинная пауза. Губы священника, сидевшего потупившись, беззвучно шевелились. Видимо, он молился и в молитве просил совета у высших сил.

Потом словно бы очнулся и посморел на меня как-то по-новому. Так, словно увидел впервые.

Взгляд у него был такой, что я как бы мысленно попятился.

Силен, однако!

Надо было заканчивать этот спектакль.

– Значит так, – произнес вставая, – завтра к обеду – вы как раз службу закончите, – пришлю несколько повозок с сундуками.

Туда упаковывайте все, что выдает приверженность старой вере, мы все это увезем и спрячем. Надежно спрячем!

В городе я объявлю, что наша церковь обратилась к новой истине и теперь ее нельзя считать еретической. Заодно выдавлю из них деньги на новый иконостас и книги. Не откажут!

– Они не поверят, что я отрекся, – тихо произнес священник. – Пришлют нового настоятеля.

– М-м-м… – Это была неожиданный для меня поворот. Хотя, если подумать… Ну да, конечно… Вот я, лапоть, не догадался.

Безусловно, батюшку, упорствующего в своих убеждениях, как минимум лишат сана. Но если он отойдет мирно, не давая повода для дальнейших репрессий…

– Так, – я взялся рукой за подбородок. – Мы со следующей недели начинаем строить родильный дом здесь неподалеку. Вон там, (показал рукой в нужном направлении). – Нужен будет человек, который станет смотреть там за порядком.

Видя удивление моего собеседника, для которого такое нововведение было неожиданным и отчасти даже непонятным… Ну никогда такого не бывало! … счел нужным пояснить:

– Слишком много женщин умирают родами. Да и младенчики часто не выживают. Хочу это изменить. Вы ведь за души людей боретесь? Вот и спасайте их. Во славу Господа нашего.

Кажется, я опять сильно удивил батюшку. Он снова чуть отстранился, разглядывая меня так, словно сравнивал с кем-то очень знакомым и пытался определить: тот или не тот?

– Я не совратитель рода человеческого, – произнес устало, слегка отмахнувшись от его испытующего взора. – Просто знаю, что так надо. Поверьте мне.

После чего встал и, не оглядываясь, пошел к своей лошади.

А что еще говорить? Будет упорствовать, прикажу связать. Или сам свяжу, если крестьяне откажутся.

Но никаких самосожжений или массовых казней на вверенной мне территории не допущу!

И знаю, что прав. (Хотя скорее всего то, что произошло в храме, мне просто померещилось). Все равно прав!