Текст книги "Мишка Миронова"

– Здравствуйте, – сказал парень. – Мы с вами списывались вчера.

Его лицо Мишке захотелось обозвать «благостным». Светлые глаза, нос пуговкой, широкий рот с полными губами и счастливые ямочки на щеках. Его светлые волосы были совсем коротко острижены и в полуденном солнце напоминали нимб. На парне были черная тонкая куртка и белая футболка с широким вырезом, в котором виднелся серебряный крестик. Футболка у парня была заправлена в брюки, казавшиеся Мишке знакомыми. Она поняла, что перед ней стоит тот самый Вершик, про которого говорил Сенатор, но ее не оставляло ощущение, что она уже где-то его видела. Особенно выделялись его ботинки – бронзово-бежевые, с широкой подошвой, отсылающие к образам американских поэтов начала шестидесятых, – и худоба. Лицо у Вершика было широкое и светлое, но будто стянутое к ушам. Руки даже в рукавах казались соломинками.

– Здравствуйте, – сказала Мишка, поднимаясь со скамейки и протягивая Вершику руку для пожатия. Он взял ее ладонь обеими руками и крепко сжал, на мгновение закрыв глаза.

«Богомол», – подумала Мишка и тут же вспомнила, что во время встречи с Осой видела кого-то очень похожего возле эскалатора. Она осторожно высвободила руку, сделала шаг в сторону, чтобы посмотреть на шею Богомола. И увидела татуировку – неряшливо заштрихованный круг, чуть прикрытый краем куртки.

Богомол открыл глаза и посмотрел на Мишку.

– Можешь называть меня Вершик, – сказал он, странно протягивая звук «е». У Мишки в голове тут же возникли сцены из фильмов про белое офицерство.

– А меня, пожалуйста, Мишка, – сказала Мишка.

– Хорошо, Мишка, о чем мы будем говорить? – спросил Богомол.

– Давайте пройдемся. Только скажите, как вы меня нашли? Мне казалось, мы должны были встретиться возле метро.

– Мне Нина написала, где она тебя оставила, – сказал Богомол. – Прости, что решил потревожить твой сон, но уже настало время нашей встречи.

– Не страшно, я даже не знаю, что на меня нашло, – сказала Мишка. – Расскажите про Катю.

– Хорошо. Только сразу предупреждаю: мне еще тяжело об этом говорить. Катя мне очень нравилась, да и всем нравилась. – Богомол вздохнул. – Я даже не поверил сначала, когда Соня мне рассказала про поезд.

– Опишите Катю, пожалуйста, – попросила Мишка.

– Умная, добрая, красивая – в ней все было, – сказал Богомол. Мишка уже приноровилась к его речи, будто не совсем русской, но при этом совершенно естественной.

– Мне сказали, что у вас расходились взгляды на религию, – сказала Мишка.

– И что? Расходились. Но с Катей всегда можно было поговорить. Она спорила уважительно, никогда не переходила на личности, – сказал Богомол. – К тому же в том, что она говорила, есть правда. Ей достались плохие люди, прикрывавшиеся Богом. Так бывает, и мне не кажется верным говорить, что настоящие христиане не в ответе за тех, кто лишь пользуется христианством, чтобы скрывать или обосновывать свои преступления. Так же как общество часто виновато в существовании преступников закона, так и люди Веры часто виноваты в существовании преступников Веры.

– Необычная позиция, – сказала Мишка, которая и сама часто размышляла о чем-то подобном. – Вы ассоциируете себя с Русской православной церковью?

– Я не часть РПЦ, не хожу в церкви и на службы. Но я и не закрываю глаза на преступления Патриарха и его прислужников, – сказал Богомол. – Я не считаю их людьми Веры, но тем не менее я не думаю, что этого достаточно, чтобы откреститься от критики.

– Интересно, – сказала Мишка. – А Катя?

– Катя… – Богомол улыбнулся. Его улыбка, в отличие от улыбки Осы, держалась на лице и никуда не исчезала. – Прости меня, что тебе хочется узнать?

– Что вы делали в день ее смерти? – спросила Мишка.

– С вечера я был дома с Ваней, Соней и другими. Я ушел утром, около девяти, вместе с Дашей. Мы сели в метро, доехали до центра, вышли на «Библиотеке имени Ленина» и прошлись до самого конца Нового Арбата, – сказал Богомол. – Там посидели в «Шоколаднице», а потом разошлись по домам.

– Во сколько вы оказались в «Шоколаднице»? – спросила Мишка.

– Около часа, а ушли около двух тридцати, – сказал Богомол.

– У вас нет чека оттуда? – спросила Мишка.

Богомол покачал головой:

– Я же не знал, что мне придется быть подозреваемым в убийстве. Спроси, пожалуйста, Дашу или официанток в кафе.

– Обязательно, – сказала Мишка. – Но вы пока что не подозреваемый. Вы не знаете, есть ли кто-то, кто мог желать Кате зла?

– Нет, она всем нравилась. Я и к самой идее убийства отношусь с осторожностью. Мне кажется, она скорее случайно упала, а о худшем мне даже думать не хочется, – сказал Богомол.

– В смысле – о самоубийстве? – спросила Мишка.

– Да, и не нужно думать, что я переживаю из-за того, что это грех. – Богомол поморщился. – Просто Катя была близкой подругой, и совсем не хочется думать, что мы могли что-то проглядеть.

– К сожалению, иногда даже близкие люди не замечают самого важного, – сказала Мишка.

– Я знаю, – сказал Богомол. – У меня отец покончил с собой.

– Мне очень жаль, – выдавила Мишка после паузы. Если Богомол пытался сбить ее с толку, ему это удалось.

– Это было очень давно, – сказал Богомол. – Я благодарен тебе за то, что ты решила во всем разобраться. Я не думаю, что было совершено какое-то преступление, но, надеюсь, хотя бы Соня найдет покой. Катина смерть очень сильно ее взбудоражила.

– А как Соня обычно воспринимает такие ситуации? – спросила Мишка, надеясь выловить ответ, который прозвучал уже в трех рассказах.

– У нее сложная психика, и у нас не то чтобы часто случается что-то похожее. В общем-то, это первая смерть среди наших близких друзей. Соня запускается, словно юла, носится по столу, сметая все на своем пути. Если места достаточно – успокоится и остановится, а если где-то край… Не дай бог, – сказал Богомол. Ни «заземления», ни «молнии», на которые рассчитывала Мишка, он не упомянул.

– Я очень надеюсь, что вам удастся ее успокоить, – сказала Мишка.

– Спасибо, я тоже на это надеюсь, – сказал Богомол. – Ты поговоришь с ней еще раз?

– Да, – сказала Мишка. – Хочется на нее внимательнее посмотреть, на всякий случай.

– Я тебя понимаю. Но советую снять при встрече крестик – это ее раздражает.

– Но ведь и вы носите крестик, – заметила Мишка. – Или вы снимаете его при встрече?

– Меня она очень давно знает.

– Понимаю, – сказала Мишка. – Спасибо, что со мной встретились.

– С удовольствием, давно было интересно на тебя посмотреть, – сказал Богомол. – До свидания.

– До свидания, – сказала Мишка. Она даже не успела обдумать его последнюю фразу, а Богомол, махнув рукой, уже быстро шел в сторону Политехнического музея.

Вершик знал: показания всех свидетелей не сойдутся, потому что разговаривала с ними сестра, а на нее нельзя было положиться. Если бы Ваня и остальные были братьями и сестрами, он бы, конечно, сам провел беседы, но приходилось полагаться на Соню, которой гораздо лучше удавалось налаживать общение с мирскими. Вершик знал про себя, что нехорошо умеет это делать.

Произвести впечатление на детективку ему, кажется, удалось. Он не рассчитывал убедить ее в правдивости всего сказанного остальными – он хотел убедить ее в том, что никакого преступления не произошло. Если ее Вера будет достаточно крепка, она проигнорирует любые расхождения.

Только теперь нужно было решить, что делать с сестрой. Поговорить, наставить. Или, даже лучше, когда расследование совсем закончится, запереть ее в спальне на неделю, создать такой домашний колодец. В еду замешивать Двоицу, чтобы она вообще в себя не приходила, а потом посмотреть, что выползет наружу. В Обители так иногда делали с предателями. Человек мог выйти инвалидом, а мог и, наоборот, просветлеть умом. Сестра, конечно, не была предательницей, но ее необходимо было наставить. Может быть, обойтись исповедью и беседой? Вершик не знал.

«Я все узнал, – написал Никита. – Двоица – это такие таблетки, их продают всего несколько человек, причем дорого. Есть место – антикафе „Стулья“ на Чистых прудах, нужно там поспрашивать. А тебе зачем?»

«Спасибо, – ответила Мишка. – Как-нибудь потом расскажу».

Все происходило слишком быстро, а ведь еще предстоял разговор с Котей.

«Понятно, – ответил Никита. – Бывай».

Мишка загуглила «Стулья» и внимательно рассмотрела сначала фотографии интерьера, которые занимали бóльшую часть веб-сайта, а потом краткое описание ближайших мероприятий: поэтический вечер, семинар по лингвистике, лекция об основах современного российского буддизма. «Стулья» оказались именно тем, что могло объединять Сенатора и Осу, – высокомерным московским заведением, которое никогда бы не выдержало здоровой конкуренции в развитом европейском мегаполисе вроде Лондона или Парижа. В Москве, где у богатой молодежи почти не было выбора злачных мест, «Стулья» идеально вписывались в общую атмосферу пира во время чумы – дубовые столы, будто перебитые из гробов, полуголые нависающие стены с редкими граффити и маленькими картинками без рамок, кривые коридорчики, уводящие из темного центрального зала в комнаты поменьше. Эти самые комнаты занимали бóльшую часть сайта «Стульев». Мишка просмотрела фотографии «Черной», «Белой» и «Тайной» комнат, но ничего подозрительного не обнаружила. В каждой стояли два стола, десяток стульев и книжные шкафы. Последней шла «Комната со стульями», в которой не было ни одного стула, а на полу валялись блекло-оранжевые пуфики.

Мишка уже собиралась закрыть сайт, когда ее внимание привлекла картинка, прилепленная к кирпичной стене скотчем. Неизвестный фотограф пытался снять коридор и двери комнат, поэтому картинка оказалась размытой, но Мишка все равно узнала простенький рисунок – плохо заштрихованный черный круг.

– Мишка? – тихо спросил кто-то у Мишки за спиной. Она резко обернулась и чуть не ткнула Котю в грудь телефоном.

– Простите. – Котя отпрянула и, споткнувшись, полетела на асфальт.

– Вы меня простите. – Мишка помогла ей подняться. – Я вас не заметила.

– Простите, что я вчера убежала, – сказала Котя, благодарно приседая в подобии книксена.

– Ничего страшного, – сказала Мишка. – Я понимаю, что вам сейчас, должно быть, непросто.

– Это ужасно, – сказала Котя. – Когда человек умирает.

– Я знаю, – сказала Мишка.

– Если бы не Вершик, я бы, наверное, с ума сошла, – сказала Котя. – Он для меня специальную молитву написал, К Кате.

– Вершик пишет молитвы? – спросила Мишка.

– Не совсем. Он их называет медитациями в словах, но мне кажется, это именно молитвы, – сказала Котя. – Потому что от них становится легче.

– Я понимаю, что Вершик много для вас значит, – сказала Мишка.

– Очень. Знаете, в некоторых католических монастырях была такая традиция: когда монах достигал определенного возраста, он отправлялся в длительное паломничество в сопровождении одного из старших братьев, – сказала Котя. – Мы с Вершиком как будто такие монахи.

У Мишки возникло неожиданное предположение.

– Как называется такая пара? – спросила она.

– Двоица, – рассмеялась Котя. – Как таблетки. В смысле, конечно, таблетки называются в честь монахов.

– А почему так? – спросила Мишка.

– Я не знаю, – сказала Котя. – Но их часто принимают вдвоем, хотя это скорее что-то японское, чем христианское.

– Потому что ощущение самоубийства? – спросила Мишка.

– Да, ты проваливаешься, падаешь, а кто-то рядом с тобой туда же. – Котя закрыла глаза и улыбнулась. – Но все когда-то заканчивается.

– Давайте вернемся к Кате, – попросила Мишка.

– Хорошо, только можно я вас за руку возьму? – спросила Котя. Она протянула Мишке ладонь. Мишка взяла ее за руку и почувствовала на запястье ледяные пальцы. Котя продолжала улыбаться, но ее рука казалась мертвой.

– Где вы были в день Катиной смерти? – спросила Мишка. Девушка смотрела ей прямо в глаза, но в ее зрачках не было ничего живого. Мишка с трудом сдержалась, чтобы не сглотнуть от тяжелого чувства, которое вызвал у нее этот взгляд.

– У Сони до утра, а потом пошла гулять с Вершиком, – сказала Котя. Она продолжала улыбаться, но Мишка чувствовала, что эта улыбка просто наваждение, рябь на воде.

– Где именно вы гуляли? – спросила она.

Девушка покачалась на каблуках.

– По Арбату, а потом сели в кафе.

– В каком?

– В «Шоколаднице», только я не знаю, во сколько точно, около часа, наверное.

– А сколько вы там пробыли? – спросила Мишка. Она все не отпускала взгляд девушки, и та послушно отвечала, будто зачарованная.

– Часов до двух тридцати, наверное, – сказала Котя. Она крепче сжала Мишкину руку. – Мы пили кофе, а Катя уже лежала мертвая.

– Все будет хорошо, – сказала Мишка и скривилась, мысленно обругав себя за это «хорошо».

– Я знаю, – сказала Котя. – Все будет хорошо.

– Расскажите мне про Катю, – попросила Мишка.

Глава шестая

В больницу к бабушке Мишка поехала в приподнятом настроении, потому что план дальнейших действий в расследовании был примерно ясен. Нужно было еще раз встретиться с Осой и посетить кафе «Стулья». После этого дело девочки по имени Катя, упавшей под поезд на станции метро «Кропоткинская», можно было считать закрытым. Обыкновенная московская компания с трудом справлялась с неожиданной и случайной потерей дорогой всем подруги.

В Лабиринте было пусто, но Мишка даже этому порадовалась, потому что решила, что недолгий отдых ей не помешает. Нужно было разобраться с тем, кому сдавать квартиру, и проследить, чтобы семейный сбор прошел без происшествий.

Полтора часа спустя Мишка плакала в подземном переходе. Мимо скользили люди. У стены напротив крутил в пальцах сигарету небритый мужик в спортивном костюме. Просеменила в сторону выхода согнутая практически пополам старушка. Ей навстречу бросился парень с букетом цинний. В последний момент он сделал шаг в сторону, преграждая путь студентке, которая шла, уткнувшись носом в телефон. Старушка замерла, будто пересчитывая в уме ступеньки, а потом быстро пошла вверх, навстречу небу. Парень протянул студентке букет, и дальше они пошли вместе, держась за руки. Телефон студентка спрятала и весело шептала парню на ухо.

Бабушка всегда говорила Мишке, что у Бога не нужно просить прощения. Тем не менее Мишка хотела извиниться перед Богом, потому что однажды, давным-давно, когда ей было девять лет, она попросила у Бога, чтобы отец вернулся к ним в семью.

Об этой молитве Мишка вспоминала с чувством ужаса и отвращения. Она пришла из школы злая и поссорилась с бабушкой из-за какой-то мелочи. Она пришла из школы злая, потому что одноклассник пошутил про ее родителей. Он посмотрел передачу про арт-группу «ТА-РАН», в которой рассказывалось об одной из их последних акций: активисты целый день ходили по Екатеринбургу с огромным плакатом «… людей, спасай Россию», – и сказал, что понимает, почему Мишкин отец уехал в Израиль. Мишка не знала, как ему ответить. Очень хотелось его ударить или обидеть – отец одноклассника часто заявлялся на родительские собрания пьяный, и Мишка могла бы многое об этом сказать, – но бабушка всегда говорила: против зла никогда не нужно использовать грубую силу. Поэтому Мишка просто расстроилась.

В тот вечер, еще не разобравшись в себе, а просто чувствуя тупую боль обиды, Мишка встала на колени возле своей кровати и попросила Бога о том, чтобы он вернул домой отца и чтобы никто больше не говорил про нее гадости. И вот семь лет спустя «мечта» сбылась. Бабушка простила Бориса Александровича Файнберга и попросила Мишку позвать его на семейный сбор. Не приказала, потому что знала: Мишка не смогла бы отказать, а попросила.

– Нет, – сказала Мишка.

– Хорошо, – сказала бабушка. – Но я хочу, чтобы ты знала – я на него больше зла не держу. Каждый для себя выбирает счастье.

– Нет, – сказала Мишка. Она закрыла лицо руками и затрясла головой. У нее за спиной открылась дверь, и в палату кто-то вошел.

– Мишка? – отец стоял на пороге палаты с глупой улыбкой на лице, как будто ожидая, что сейчас дочь бросится ему на руки. Вместо этого Мишка вскочила и выбежала вон.

«Бог никому не должен», – говорила бабушка. «Бог не должен никого прощать», – говорила бабушка. Мишка ей верила, и вот теперь оказалось, что Бог не должен, а Екатерина Наумовна должна. Она сама сказала, что чувствует себя обязанной простить Бореньку. Но Мишка себя обязанной не чувствовала. Спросила у Бога:

Господи, что делать?

Бог, как ему и полагается, не ответил. Мишку это никогда не удивляло – с Богом она разговаривала, потому что так делала бабушка. Она привыкла за бабушкой повторять все – выбирать по ее вкусу книги и музыку, прислушиваться к ее советам по работе. Мишка посмотрела по сторонам, заметила, что небритый мужик ушел. Нужно было придумать, как отвлечься, – Мишка сейчас просто не готова была думать об отце.

Она спустилась на станцию, прошлась из конца в конец. Садиться в поезд не хотелось. Достала телефон, повертела его в руках. Обычно, поссорившись с бабушкой, она писала дяде Сереже, но в этот раз было понятно, что дядя Сережа заранее знал о примирении Екатерины Наумовны с блудным сыном. Потому-то и хотел с ней, Мишкой, поговорить, да, видимо, не решился нарушить данное Екатерине Наумовне обещание. Это означало, что на него Мишка была зла не меньше, чем на бабушку. Из друзей был еще Арт, но обращаться к нему за эмоциональной поддержкой во время расследования, в котором он выступал свидетелем, было бы неправильно.

Добравшись до дома, Мишка скрепя сердце написала Никите и предложила ему созвониться в дискорде и поиграть вместе в безумную игру PlanetSide 2, в которой Никита мог зависать часами. Мишка играла с ним всего однажды и ничего не поняла, кроме того, что никогда до этого не слышала Никиту настолько возбужденным и веселым.

«Не могу! – ответил Никита почти сразу. – У меня рейд».

Мишка вздохнула и написала ТИ-1: «Привет, ты можешь сегодня со мной встретиться?»

Почти все люди, которым Мишка когда-либо помогла, чувствовали себя перед ней в долгу, и она понимала, что ставит ТИ-1 в некомфортное положение, но других друзей у нее не было, а ТИ-1 сама сегодня попыталась начать какое-то общение по поводу потенциальной соседки. Мишка решила, что не слишком ее обяжет, но все-таки написала еще: «Ничего страшного, если ты не можешь».

«Не знаю, Мишка, – ответила ТИ-1. – У меня дела. Я могу написать попозже. Это срочное?»

«Нет», – ответила Мишка. Она решила, что раз нельзя отвлечься от мыслей общением, то нужно заняться работой. Написала Осе: «Софья, вы говорили, что пришлете фотографии».

Смотреть на фотографии было тяжело. Лицо у Кати теперь было мертвое – на каждой фотографии Соня видела, что глаза у подруги погасли, душа изошла.

Поэтому Соня все откладывала поиски, откладывала и откладывала. Потом ей написала детективка, и тут уж пришлось напрячься, включить телефон. Очень хотелось, чтобы кто-то был рядом, но Вершик ушел по делам, а Ваня не отвечал на сообщения. Соня чувствовала, что отношения с Ваней наверняка скоро кончатся. Вообще было понятно: вся настоящая жизнь скоро закончится. Ночью она сделала недозволенное – подслушала тайную молитву Вершика – и знала, что он думает сбросить ее в колодец. В колодце Соня была всего один раз, в далеком детстве, но запомнила этот опыт на всю жизнь. Никогда она не молилась так, как в колодце.

Катя на фотографиях улыбалась, и Соня тоже попыталась ей улыбнуться, но вместо этого заплакала, потому что улыбка у подруги была страшная, как будто кожаную маску растянули на железном каркасе. Видны были швы, черные дыры глаз, в которые Катя будто утягивала Соню. Это тоже был выход – пойти, броситься под поезд. Вот только за рельсами Соню ждал ад. А ад она представляла себе очень хорошо. Он прятался под круглой крышкой и пах гнилой капустой. Черная такая дыра, глубокая. И зовущая, прямо как в Бабиной сказке про черта с рогом на шее.

Соня пошла на кухню, вскрыла пакетик с таблетками, высыпала горсть на стол. Стала яростно толочь. Когда на столе осталась кучка порошка, примерилась к ней, хотела слизнуть целиком. Потом передумала, чуть-чуть приложила к кучке палец, стянула с него белые крошки. Вырубить ее не должно было. Так, тряхнуть. И вернуть к жизни. Вернуть так, чтобы можно было нормально посмотреть Катины фотографии, не опасаясь провалиться в мертвые глаза.

Поезд уже высадил Мишку на Чистых прудах, когда Оса наконец ответила: «Знаешь, смогла найти всего семь, вот».

Мишка просмотрела присланные фотографии. Да, они все были похожи на первую, из инстаграма[13]13
  Instagram – продукт компании Meta, признанной экстремистской организацией, деятельность которой запрещена на территории Российской Федерации.


[Закрыть] Осы, но было несколько отличий, которые тут же бросались в глаза. Во-первых, ни на одной у Осы на руке не было черного браслета. Во-вторых, на всех фотографиях было сразу видно, что фотографка ниже Кати. И в-третьих, Катя была одета иначе. На ней была кофта с длинными рукавами, скрывавшими ее локти. Да, в одном кадре она сняла эту кофту и держала ее в руках. Под кофтой оказалась розовая футболка. Пластырь на локте отсутствовал.

«Мы можем с вами сегодня встретиться?» – написала Мишка в ответ на фотографии. Она уже вышла из метро и теперь шла по направлению к «Стульям».

«Если ненадолго, – написала Оса. – Где?»

«Антикафе „Стулья“», – написала Мишка. Она остановилась посередине тротуара и заозиралась, потому что кафе должно было находиться где-то рядом, но никакой вывески на улице видно не было.

«Я могу там быть минут через пятнадцать, – написала Оса. – А вы там часто бываете?»

Мишка обрадовалась такой реакции. Оса явно занервничала.

«Нет, – написала Мишка. – Сегодня в первый раз иду».

Она наконец заметила, что в подворотне, возле трехступенчатой лестницы, курят несколько молодых людей. У них за спиной виднелась дверь, над которой кто-то углем написал: «СТУЛЬЯ». Даже при свете дня разглядеть надпись было практически невозможно.

За дверью оказалась узкая темная лестница, по которой навстречу Мишке сбежала угловатая девушка с цветными косичками. На ней были черные брюки и темная футболка, из-за чего в полумраке казалось, будто ее голова парит над лестницей. Девушка не обратила на Мишку внимания, и Мишка ответила ей взаимностью.

Лестница окончилась толстой металлической дверью, за которой Мишку встретили узкая барная стойка и парень с бейджиком «Себ», одетый в ту же самую черную форму, что и девушка на лестнице.

– Имя? – спросил парень. – Комната?

– Мириам, – сказала Мишка. – Я жду подругу.

Парень выдал ей карточку с криво нарисованной табуреткой и указал на дверь за стойкой.

В главном зале «Стульев» было пусто – только за одним из десятка столиков сидела компания из трех человек. Парень с длинными вьющимися волосами что-то объяснял двум скучающим девушкам. Мишка села за соседний столик, положила перед собой включенный телефон и стала прислушиваться к разговору.

– …Мне кажется, это вообще неверный подход к проблеме, – говорил парень. – Да, в кино не хватает красивых женщин, но почему нельзя экранизировать книги, в которых герой уже женского пола: «Джейн Эйр», «Война и мир», «Голодные игры».

– «Голодные игры» уже экранизировали, – устало сказала одна из девушек.

– Вот именно, – сказал парень. – Вот именно.

– Сходи покури, – сказала вторая девушка. Парень на удивление покорно встал и направился к выходу.

– По-моему, у него просто не стоит, – сказала первая девушка. Она оживилась и теперь стучала по столу большим пальцем правой руки. – Врет все.

– М-да. – Ее подруга достала из кофты пачку сигарет. – Пойдем тоже перекурим.

– Пошли. – Девушки встали, но направились не к выходу, а куда-то вглубь кафе. Только тут Мишка заметила, что в стену, которая казалась сплошной, врезано несколько узких дверей.

Девушки исчезли, и Мишка осталась в зале одна. Несколько минут прошли в тишине, а потом входная дверь распахнулась, и в зал ворвалась Оса. Она огляделась и, заметив Мишку, подбежала к ее столу.

– Почему ты захотела встретиться здесь? – спросила она.

– Всегда хотелось посмотреть, что за «Стулья» такие, – сказала Мишка, поднимаясь ей навстречу.

– Это не самое безопасное место, – сказала Оса.

– Почему? – спросила Мишка.

– Пойдем. – Оса протянула Мишке руку.

Они прошли через одну из дверей в задней стене зала и оказались в длинном коридоре, увешанном плакатами и картинками. В самом конце коридора, возле черной двери, исписанной белыми граффити, Оса внезапно обернулась и бросила:

– Больше никогда не приходи сюда одна. – Она хлопнула рукой по стене и распахнула дверь. Мишка задержалась в коридоре всего на мгновение, чтобы посмотреть на последний рисунок на стене, тот самый, на который легла ладонь Осы. На желтоватом листе бумаги красовалась неровная окружность, заштрихованная углем.

За дверью оказалась небольшая комната с голыми стенами. На полу были раскиданы потертые оранжевые пуфики. Из единственного окна – квадратной прорези в стене, прикрытой жестяным листом, – на пуфики падала полоска неяркого света. Мишка огляделась в поисках выключателя, но Оса указала на разбитую лампочку под потолком.

– Здесь сумрачно.

– А когда стемнеет? – спросила Мишка.

Оса опустилась на пуфик, пошарила рукой по полу.

– Здесь где-то есть свечи. Садись.

Мишка села рядом.

– Нам с вами нужно поговорить, – сказала она.

– Я знаю. – Оса щелкнула зажигалкой, и через секунду на полу сияли три маленькие свечки. Оса откинулась на пуфике, протянула руку к Мишке, взяла ее за запястье. – Я отвечу на любые вопросы, только, пожалуйста, говори со мной на «ты».

– Хорошо, – сказала Мишка. Она попыталась заглянуть Осе в лицо, но та тряхнула головой. – Ты что-то приняла?

– Нет. – Оса моргнула. – Неважно. – Она откинулась на пуфике, провела пальцем по Мишкиной руке. – Я хорошая, – сказала Оса. – И я не знаю, что происходит.

– Давай по порядку, – сказала Мишка. – Фотография из инстаграма[14]14
  Instagram – продукт компании Meta, признанной экстремистской организацией, деятельность которой запрещена на территории Российской Федерации.


[Закрыть] не относится к вашей майской фотосессии.

– Конечно, нет, – сказала Оса. – Я никогда не ношу этот браслет.

– То есть он твой? – спросила Мишка.

– Мой. Только я его не ношу, – сказала Оса. Она помахала рукой, показывая голое запястье.

– Он у тебя? – спросила Мишка.

– Нет, его кто-то выкрал, – сказала Оса.

– Расскажи мне, что произошло, – попросила Мишка. Она поймала руку Осы и прижала ее к пуфику. – Пожалуйста.

– Хорошо, – сказала Оса. – Смотри. Я посадила Катю на наркотики, так? Не специально, не специально, но ты же знаешь, какой у нас плюрализм. Все что-то принимают. Была Катюша, стала Катя.

– Я понимаю, – сказала Мишка. Арт однажды продемонстрировал ей, как профессиональный дилер умеет заболтать потенциального клиента.

– Кто-то решил меня наказать, кто-то хотел показать, что это я ее убила, – сказала Оса.

– Ты имеешь в виду, что кто-то подстроил ее смерть и надел твой браслет, чтобы тебя подставить? – спросила Мишка.

– Нет, нет, нет, – сказала Оса. – Они хотели показать мне, что я подталкиваю людей к смерти.

– Кто «они»? – спросила Мишка.

– Я не знаю. – Оса поднесла свободную руку ко лбу, промокнула выступивший пот. – Но это кто-то близкий, кто-то, кто мог украсть мой браслет и мой телефон.

– Телефон могли украсть Иван, Котя, Вершик или Арт, – сказала Мишка. – Но вернуть его на место не мог никто.

– Рим, может быть? – спросила Оса. – Нет, он очень любил Катю. Очень сильно.

– Он не показался мне расстроенным, – сказала Мишка.

– Он такой. Скрывает все, буддист хренов, – сказала Оса. Ее дыхание участилось. – Только не Рим, только не Рим, скорее Нина.

– Нина не могла выкрасть телефон, она ушла вечером, – сказала Мишка.

– Значит, украл его кто-то другой, а Нина просто вернула в квартиру, – сказала Оса. Она попыталась приподняться, но вместо этого уронила голову Мишке на плечо. – Я засыпаю, Мишка.

– Кто не любил Катю? – спросила Мишка.

Оса рассмеялась:

– Котя.

– Почему она не любила Катю? – спросила Мишка. Оса не ответила.

– Софья? – позвала Мишка, осторожно поворачиваясь. Оса спала, завалившись на сторону. Ее рука качнулась над одной из свечек, на Мишкину ногу брызнул воск.

– Соня? – Мишка взяла Осу за плечо. – Соня?

– Не трогай, – прошептала Оса. – Господи, нехорошо.

Мишка осторожно столкнула ее голову на пуфик и встала, достала телефон, набрала Никиту. Тот ответил почти сразу:

– Алло?

– Как понять, что у человека передоз? – спросила Мишка.

– Что? – спросил Никита. Кажется, Мишка говорила слишком быстро.

– Как понять, что у человека передоз?! – Мишка сжала телефон, боясь его выронить. Пальцы дрожали.

– Спокойно. Проверь, дышит? – сказал Никита. Мишка наклонилась к Осе, откинула ее волосы, попыталась прислушаться, но в телефоне что-то шумело, мешало сосредоточиться. Где-то в другой вселенной королева наг Азшара заревела: «Проклятая банши! Думаешь, я не знаю, что за тьму ты собираешься впустить в Азерот?»

– Кажется, – сказала Мишка.

– Кажется что? – спросил Никита.

– Дышит, – сказала Мишка. В этот момент у нее за спиной хлопнула дверь.

– Что здесь происходит? – В проеме появился парень, которого Мишка видела за барной стойкой.

– Ей плохо, – сказала Мишка, опуская телефон и сбрасывая звонок. Перед Никитой можно было извиниться после.

– Вон, – сказал парень, отступая, чтобы освободить проход. Мишка покачала головой. Она живо представила себе сцену из фильма «Криминальное чтиво», в которой женщине с передозировкой перезапускали организм ударом шприцом с адреналином в грудь. Очень не хотелось, чтобы этот парень уколол Осу чем-нибудь в сердце.

– Вон, – повторил парень и махнул рукой. – Я знаю, что делать.

Движения у него были плавные, как будто он уже не раз имел дело с такими ситуациями. Парень опустился на пол рядом с Осой, поднес к ее приоткрытому рту выключенный телефон. По черной поверхности расплылось еле заметное пятно.

– Я вас очень прошу, – парень повернулся к Мишке, – постойте в коридоре.

Мишка отступила в коридор, но дверь придержала, чтобы продолжить наблюдение. Сзади раздались шаги. Из главного зала к ней спешила девушка в черном.

– Что произошло? – спросила она.

– Там человеку плохо, – сказала Мишка. Девушка оттолкнула ее и, хлопнув дверью, исчезла в комнате. Мишка хотела пойти следом, потом решила, что ссориться с работниками кафе смысла нет. Вместо этого она достала телефон и написала Сенатору: «Соне плохо, возможно, передоз. Мы в Стульях».

Сенатор прочитал сразу.

Он появился минут через двадцать и сразу направился к Мишке, которая вышла в зал и встала у двери.

– Где она? – Сенатор выглядел все так же внушительно, но лицо у него теперь было хмурое.

– В комнате. Там с ней работники, – сказала Мишка. За время ожидания из комнаты один раз появилась девушка, и через приоткрытую дверь Мишка видела, что Оса уже пришла в себя. Она полусидела, опершись о колено парня в форме.

– Спасибо. – Сенатор сжал Мишкино плечо. – Давайте посмотрим.

Он открыл дверь, придержал ее для Мишки, потом уверенно провел ее по коридору.

– Кто там? – спросил женский голос.