Текст книги "Падение Флавиев"

Глава XI

Плавание проходило тихо и спокойно в неспокойном море и в неспокойное время. Пираты не встречались, и это было связано с тем, что судно держалось близко к берегу. Благо путь позволял, ведь цель плавания была Палестина, а не Египет, следовательно, пересекать Внутреннее море не было необходимостью.

Туллий каждый день, на протяжении уже полутора месяцев плавания, тренировался с Меланкомосом на мечах и топорах. Не забывая, до сражения и после него, качать мышцы. С ним занимались так, будто готовили нового чемпиона для игр в амфитеатре Флавиев.

После очередных тренировок Флавий, обессиленный, упал на кровать. Грек же, как ни в чем не бывало, без единой капли пота, поедал лепешки.

– Что плохо в плавании, так это помыться нельзя нормально и поесть мяса. – возмущался гладиатор.

– Да, сейчас бы баранину съесть. Ммм… – протянул Туллий.

Опойя села рядом с ним и стала гладить его голову, перебирая волосы.

– Кстати, как тебе мой гладиус? – и грек положил свой меч на стол.

– Хорош.

– Его мне подарил Тит Флавий, за победу в гладиаторских играх.

– Правда?

– Нет, вру я все. Конечно правда.

– Хороший дар. А мне отец подарил родовой серебряный кинжал, но мне пришлось отдать его… – и Туллий рассказал историю имитации его смерти перед Домицианом.

– Определенно, тебе теперь полегче будет.

– Увидим. А почему ты Молния Колизея, а не амфитеатра Флавиев?

– Потому что в народе принято называть данный амфитеатр Колизеем, неофициально, конечно же. Дословно Колизей (Colosseus) переводится как колоссальный, громадный, огромный. Думаю, это название ему больше подходит, так как в мире нет больше таких размеров амфитеатра.

– А ты был рабом?

– Нет, атлетом с детства. В Олимпии, на первых для себя Олимпийских играх, я проиграл в борьбе и выбыл из состязания. Тогда сильно отчаялся и хотел все бросить. Но мне было всего лишь восемнадцать. Я переборол себя, свой страх, уныние и сомнение. Ждал четыре года и тренировался так усердно, что на следующих играх победил. Потом меня пригласили в Рим поучаствовать в гладиаторских боях и в борьбе. Больше по душе мне нравилась борьба, ведь я выбрал особую тактику, никогда никого не ранить и даже не бить, а лишь с помощью выбора позиции и вытянутых вперед рук смог побеждать своих соперников, уходивших с поля боя, радуясь снисхождению, даже если терпели в схватке поражение. Тит, как человек благородный, не мог не оценить это и пригласил к себе. Тогда он еще не был императором, а был консулом, и мы подружились. Когда же стал Цезарем, то пригласил на ужин не только меня, но и Клитуса и Цецилию. Рассказывал о своих победах в Германии и Британии, а потом и в Иудее. Он не только был великим воином, но и мощнейшим тактиком. Мы с ним могли разговаривать о боях, войнах, тактиках до глубокой ночи. Ни один мой бой он никогда не пропускал. А потом, после череды неприятностей в период его правления, после Помпей, пожара в Риме и мора, он как чувствовал что-то. Незадолго до смерти он меня позвал во дворец и спросил, что я знаю о заговоре против него со стороны Домициана. Я был ошарашен таким вопросом, так как считал, что этого не может быть, брат хочет сместить брата? Конечно же я ничего не знал и не слышал. Но Тит мне рассказал, что Домициан действительно обсуждал с патрициями план переворота, однако большинство его не поддержало. Тогда Домициан, видимо, решил действовать самостоятельно. Тит же, зная о заговоре, решил простить брата и никак не наказал. Как по мне, это его была самая главная и смертельная ошибка. Я об этом императора предупредил, но он не захотел слушать, так как сказал, цитирую: «семья – это самое главное и ценное в жизни каждого человека, и только на нее надо полагаться». Это ошибка вылилась в его преждевременную смерть. Домициан не собирался ждать старости брата, а с учетом того, что Веспасиан умер почти в семьдесят лет, считал, что и Тит также мог жить долго. И, видимо, отравил. Но, может и не травил, может ему просто повезло. Как бы там ни было, Веспасиан и Тит, видя, что собой представляет Домициан, допустили его к власти и на них лежит большая вина за то, что будет твориться дальше в империи.

– А что будет?

– Будто ты не знаешь своего дядю!? Но я отвлекся, Тит попросил присмотреть за тобой, если он не сможет. Он показал мне тебя, наверное, ты не запомнил, и велел помочь отправить тебя на Восток, узнать твою родословную. Далее, когда я услыхал, что Тита вынесли на носилках из Колизея, и что он при смерти, я тут же бросился ко дворцу. Но его там не оказалось, ведь Цезаря решили доставить на родовую виллу на Авентине. Меня не пустили внутрь, и я остался стоять на улице, среди переживающей толпы. Спустя время ты вышел из виллы, ни на кого не глядя, и я последовал за тобой, думаю, на всякий случай. Я же не знал, что Тит уже скончался. Затем я заметил, как тебя кто-то преследует. Когда я уже не сомневался, что это опасно для тебя, на меня набросились четверо бывших преторианцев. Видимо, они просекли, что я тоже слежу за тобой. Они сзади ударили меня мечом по голове, тупой стороной, конечно, и я, потеряв равновесие, упал. Они стали спрашивать, кто я и зачем преследую Туллия. Я попросил немного времени, чтобы отдышаться, встал и уложил их всех. Далее бросился догонять тебя, услышал звон монет и радостные крики жителей, прибежал на звуки и обнаружил тебя с тем лысым преторианцем. Пришлось снести ему голову, собрать монеты, которые ты разбросал, немного получилось, но все же. Ты лежал и бредил. Я отнес тебя к эскулапу, он очистил раны, полечил и перевязал, а я арендовал карруку и доставил тебя в Тарент, к моему брату. Вот как все было.

– Вот почему Клитос вечно избегал вопроса насчет того, как я был спасен. Но почему ты мне сразу не открылся, почему лишь спустя полтора года?

– Я хотел быть в тени. Вдруг тебе понравится жизнь на ферме, ты никуда не захочешь уплывать и, тем более, не захочешь мстить Домициану.

– Почему? Ты же и сам хочешь его смерти.

– Я-то хочу, но ведь понимаю, что это путь в один конец. Даже убив его, даже сбежав после, все захотят наших голов, не потому что любят Домициана, а потому что так надо, наказать убийц, чтоб остальным неповадно было убивать императора. Нас начнут разыскивать везде.

– Нет, вот увидишь, мы станем героями, а меня провозгласят императором. И первым делом, что я сделаю, так это назначу тебя префектом преторианцев. Ты будешь одним из самых влиятельных людей империи.

– О, нет, римские должности не для меня. Ты же знаешь, что я не люблю Рим и римлян.

– Ага, и при этом рискуешь жизнью ради римлян Флавиев? Жаждешь мести ради римлянина Тита? Что-то тут не складывается.

– Ну, в большинстве случаев не люблю римлян. – и он подмигнул.

– Я найду способ тебе отдать долг.

– На вот. – и грек кинул Флавию свой меч. – Подарок.

– За что?

– Пятое октября сегодня. Тебе же семнадцать исполнилось. Да и память о Тите снова будет при тебе.

– Туллий? Ты день рождения сегодня? – поразилась Опойя. – Ой, прости, у тебя день рождения? Почему не сказал раньше?

– Мы никогда не отмечали мой день рождения.

– Почему? А зря, надо праздновать именно в день рождения, ведь настоящих праздников так мало в нашей жизни. – сказал Меланкомос.

– Благодарю! Откуда знаешь про день рождения?

– Тит рассказывал. А я вечно все запоминаю сразу и надолго.

– И про родителей рассказывал?

– В двух словах, откуда они и кто.

– А где именно похоронены?

– Он сказал, где искать могилу твоей матери. Но я могу не сориентироваться в той местности. Лучше найти тех, кто хоронил, епископа, например.

– Да, так и сделаю.

– А что Тит рассказывал про твою мать?

– Ничего. Когда я спрашивал, он говорил, что еще не время. Что она умерла при родах в Антиохии Сирийской. А-а-а… точно… как я раньше не догадался, мой день рождения – это ее день смерти. Вот почему в этот день не до праздника.

– Тогда понятно. Так, значит, ты сириец. – усмехнулся грек.

– Я римлянин. – сурово ответил Туллий.

– Твоя мать иудейка, а у иудеев действует закон, считать национальность по материнской крови. Значит, ты вообще законный иудей.

– Но она христианка, да и мой отец испанец.

– Не важно. Хотя, в Испании ты будешь считаться по отцу испанцем. А христиане – это не нация, а религиозная секта.

– Почему ты не христианин, как твой брат?

– Я не верю в богов, абсолютно ни в каких. Мою родину, Грецию, боги оставили, и мы были покорены римскими варварами. Ведь это у нас римляне украли культуру и историю, и стали выдавать ее за свою. А сейчас чуть ли не говорят, что это Рим дал культуру Греции, что это Рим центром цивилизации всегда был. Впрочем, не зря я люблю помалкивать, а то как понесет, то потом не остановлюсь.

– Ты это и Титу говорил?

– Да, все, кроме римлян-варваров.

– Хаха, и что он?

– Смеялся, но соглашался. Говорил, что римляне и греки дополняют друг друга. Часто читал мне стихи на греческом.

– Это верно.

– Надо бы вина нам хлебнуть. Праздник все же.

Еще месяц понадобился, чтобы добраться до Ахайи, полностью пересекая Ионическое море. Рядом находился остров Крит. За это время судно дважды попадало в шторм и сбивалось с пути, уходя от цели. Зайдя в гавань города Корона, капитан собрался пополнить запасы провизии. Меланкомос прямо расцвел, когда его нога коснулась греческой земли.

– О-о-о да! – протянул грек и развел руки. – Вот он запах свободы и культуры.

– Что за странное название такое, Ахайя?

– Почему странное? Это же самый юг Греции. Название получила от живших здесь ахейцев еще двенадцать столетий назад. Наряду с ионийцами, дорийцами и эолийцами они являлись одним из основных греческих племен, при этом наиболее древними. После победы над Македонией римляне подразумевают под Ахайей всю Грецию, как часть македонской провинции; а сто десять лет назад она стала сенатской провинцией с центром в Коринфе. При Нероне, греки получили освобождение от налогов. Поэтому, когда решим проблему с Домицианом, я вернусь на родину умирать.

Лишь полдня они пробыли там и отправились дальше в плавание, огибая остров Крит, родину самого Зевса, отца всех богов, который, согласно легенде, именно здесь и родился в одной из пещер.

Через месяц плавания капитан резко изменился. Он стал агрессивным и вечно с оскалом. Первая странность была в том, что он поменял название онерарии, вывесив на корме табличку с надписью: «Месть Плутона». Затем поснимал все признаки Римской Империи, флаг (красное полотно с золотистыми венками с надписью SPQR). А также каждый день на палубе он вглядывался в даль.

В очередной день все на судне услышали звон колокола. Папа влетел в каюту и обратился к Меланкомосу:

– Нужна помощь, пираты!

Туллий также поспешил за греком. К онерарии приближалось одно пиратское судно. Все матросы собрались на палубе, вооруженные до зубов. Капитан приказал вывесить флаг, и к удивлению Флавия, это не был флаг империи, а пиратский черный флаг. Заметив его, пиратское судно решило развернуться и уплыть чем подальше от непонятно кого, но Папа уже вошел в раж:

– Догнать, словить и истребить!

Рабы еще сильнее стали грести веслами, к тому же начал усиливаться ветер, что, естественно, облегчало преследование.

– А кто из нас пираты? – поинтересовался Туллий у грека.

– Не знаю, но кажется, теперь ясно, в чем заключается веселье и авантюры у нашего капитана.

Онерария догнала пиратское судно и, использовав корвус[73]73
  Корвус – перекидной мостик на кораблях для абордажа.


[Закрыть], матросы ринулись на борт врага. Завязался бой. Пираты даже не думали сдаваться и сражались довольно умело. Сам Папа с криками бегал по вражескому судну, легко разбираясь со своими врагами. Сказывались его навыки бывшего гладиатора. Меланкомос сам не пошел драться и Флавия не пустил:

– Будет еще шанс.

– Но это идеальное время проверить себя в бою, проверить все то, чему я уже научился.

– Не стоит, еще опыта нет. Можешь пропустить удар со спины и что тогда?

– Так и будем стоять и смотреть?

– Да, это не наш бой.

Наконец последний пират пал и капитан с матросами начали грабить судно. Они с радостью переносили награбленное, складируя, кто на палубе, кто сразу у себя в каюте. Папа тоже довольный нес что-то в мешке, и проходя мимо Флавия и грека бросил им монетку:

– На вот, подарок, а если бы сражались, то и сами сейчас бы радовались захваченному.

– Капитан, – обратился Туллий. – а куда именно мы плывем?

– Как куда, в Кесарию Палестинскую.

– Нет, нам надо в Антиохию Сирийскую.

– Я-то тут причем? Вы мне не помогаете, и я вам не помогу. – и ушел.

После того, как пиратское судно было опустошено, его оставили дрейфовать, а спустя неделю уже стали преследовать другой онерарий, возле острова Кипр.

– А-а-а. – смеялся Папа. – египетское торговое судно. Будет чем поживиться. Все готовы, надеюсь? – После чего посмотрел на Меланкомоса. – Нам бы не помешала помощь великой легенды Колизея.

– Нет, я не пират.

– А я, значит пират?

– Ты это сказал.

– Ну что же дети мои! – закричал он, обращаясь уже к матросам. – Вперед и никого не жалейте.

Опять они использовали корвус для абордажа и бросились на палубу врага, когда со стороны острова стали быстро приближаться две римские квадриремы. Матросы заметили их и бросились бежать. Капитан тоже. Египтяне радостно кричали и ликовали, поздравляя друг друга с победой.

– Уберите флаг, – кричал Папа. – сбросьте название. Гребите что есть мочи, мы должны оторваться.

Матросы сбросили надпись «Месть Плутона», выбросили за борт корвус и вывесили флаг и штандарт империи. Онерария ускорилась все более отдаляясь от острова. Но, римские квадриремы считались самыми быстроходными судами в военном флоте Рима и бронепалубные. Носовая часть оборудована тараном, на вооружении квадрирем состояли абордажные вороны и разнообразные метательные орудия. Они довольно быстро не только догнали торговое судно, но и перегнали, начиная преграждать путь с двух сторон, зажимая. Послышался треск дерева от сдавливания. Сюда же подплыло и египетское торговое судно.

– Что нам делать, капитан? – спросил матрос.

– Остановиться и сдаться, другого выхода не вижу.

– Но как же? Нас же двести пятьдесят человек на борту. Мы можем дать бой.

– Их столько же на одном только судне, а тут целых два. Они запросто потопят нас, если не сдадимся. К тому же, это вам не пираты, а римские воины.

– У нас же контрабанда в трюме.

– Меланкомос, – обратился Туллий. – мы тоже сдадимся?

– А что ты предлагаешь? Одной рукой убить пятьсот легионеров?

С двух сторон на онерарию обрушились корвусы. Командовали квадриремами два центуриона. Один из них громко объявил:

– Сложить оружие и поднять руки, чтобы видно было.

Все так и поступили, лишь после этого центурии ступили на борт и окружили всех.

– Так, так, так. – произнес, обходя захваченных в плен, второй центурион. – Онерария, а занимается пиратством. Кто капитан?

– Я! – гордо объявил Папа.

– Да ты и впрямь вылитый пират.

Центурии рассмеялись.

– Я гражданин Рима и требую уважения к себе.

– Неужели? Как по мне, ты позор Рима, который я всеми силами защищаю.

Здесь появился капитан египетского судна.

– А, проходи. – встретил его центурион. – Они на вас напали? Что им нужно было.

– Не сказали, просто накинулись на нас и стали убивать. У них был черный флаг и надпись «Месть Плутона».

– Да, я видел дощечку в море. Придется нам всем прибыть в Антиохию…

Туллий и Меланкомос удовлетворенно переглянулись.

– …и там, все, кто является гражданами Рима, удостоятся аудиенции самого наместника Сирии, который и решит, что с вами делать. Остальных же будет судить местный суд. Онерарию мы конфискуем. А сейчас, проверьте трюмы и будьте осторожны, – обратился он к центурии. – там могли попрятаться матросы и будут защищать свое награбленное.

– Центурион! – взмолился Флавий.

– Чего тебе?

– Там в трюме моя рабыня. Прошу, позволь спуститься и забрать ее, я не хочу, чтобы ее убили.

– Нет, стой здесь. Ее приведут. Мы не убиваем женщин и детей.

Действительно, из трюма послышались крики и звон мечей. В целях безопасности, всех матросов, находящихся вне палубы, перебили. Центурион оказался прав, испуганную Опойю вывели на палубу и вместе с остальными связали, перевели на квадриремы, и заперли в клетках, а судно отконвоировали в Антиохию.