Текст книги "Что видела собака"

Как решить головоломку

Парадоксы реформы разведывательной системы

1

Осенью 1973 года сирийская армия начала выстраивать вдоль границы с Израилем танки, зенитные батареи и пехотные войска. В это же время на юге в египетской армии отменили все увольнительные, призвали на службу тысячи резервистов и приступили к масштабным военным учениям, строя дороги и подготавливая противовоздушные и огневые позиции вдоль Суэцкого канала. Четвертого октября израильская военная разведка установила, что египетская артиллерия переместилась на наступательные позиции. В тот же вечер АМАН, служба военной разведки Израиля, узнала, что часть советских кораблей, стоявших возле Порт-Саида и Александрии, снялась с якоря и что советское правительство начало вывозить семьи своих советников из Каира и Дамаска. В четыре утра 6 октября главе израильской военной разведки поступил срочный звонок от одного из самых надежных разведывательных источников. По его словам, Египет и Сирия планировали нападение на Израиль на следующий день. Израильские чиновники высшего ранга немедленно созвали совещание. Неужели война неизбежна? Ознакомившись с разведданными, глава АМАНа, генерал-майор Эльяху Цейра, сказал, что он так не думает. И ошибся. Этим же утром Сирия нанесла удар с востока, прорвав неплотную оборону Израиля в районе Голанских высот, а Египет атаковал с юга, начав бомбить израильские позиции и переправив через Суэцкий канал 8000 человек пехоты. Несмотря на все поступавшие в последние недели предупреждения, израильское руководство было застигнуто врасплох. Почему же они не смогли сложить все части головоломки?

Если отмотать ленту событий к 6 октября, свидетельства, указывающие на возможность нападения, предстанут со всей очевидностью, и тогда складывается впечатление, что израильская военная разведка всерьез сплоховала. Но если углубиться в историю и начать рассматривать данные, которые израильская разведка начала получать за несколько лет до войны Судного дня, эти же события предстанут в совершенно ином свете. Осенью 1973 года Египет и Сирия, казалось, действительно готовились к войне. Однако создается впечатление, что современные страны Ближнего Востока готовятся к военным действиям непрерывно. К примеру, осенью 1971 года президент и военный министр Египта всенародно заявили о том, что час битвы грядет. Началась мобилизация египетской армии. К Суэцкому каналу были отправлены танки и переправочно-мостовое оборудование, подготовлены наступательные позиции. Но ничего не произошло. В декабре 1972 года египтяне снова начали мобилизацию. Армия исступленно сооружала фортификации вдоль канала. Надежный источник предупредил израильскую разведку о неминуемом нападении. И снова ничего не произошло. Весной 1973 года президент Египта рассказал в интервью журналу Newsweek, что страна «активно мобилизует все силы с целью возобновления битвы». Египетские войска были переброшены ближе к каналу. Вдоль него возводились фортификации. Доноров призвали сдавать кровь. Мобилизовался личный состав гражданской обороны. Во всем Египте проводились временные отключения электроэнергии. Надежный источник опять предупредил израильскую разведку о неминуемом нападении. Но оно так и не состоялось.

Между январем и октябрем 1973 года египетская армия мобилизовалась 19 раз, но так ни разу и не начала военные действия. Израильское правительство не могло мобилизовать армию каждый раз, когда соседи угрожали ему войной. Израиль – маленькое государство, и в армии там служат по призыву. Мобилизация дорого ему обходилась и подрывала привычный ход жизни; к тому же израильское правительство отчетливо понимало: сам факт мобилизации их армии при отсутствии серьезных намерений со стороны Египта и Сирии спровоцирует соседей на то, чтобы перейти к активным военным действиям.

Остальные сигналы также выглядели неубедительными. Отъезд семей советских дипработников мог быть вызван разногласиями между арабскими государствами и Москвой. Да, надежный источник сообщил в четыре утра о готовящемся нападении, но два его предыдущих предупреждения оказались ошибочными. Более того, по словам источника, нападение должно было произойти вечером, а это означало, что противник не сможет нанести удар с воздуха. Израильская разведка не видела закономерности в действиях арабских соседей, поскольку до момента реального нападения Египта и Сирии 6 октября 1973 года в том, что они делали, ее не прослеживалось. Это напоминает пятно Роршаха. То, что в ретроспективе воспринимается как очевидное, редко выглядит таковым до момента свершения. И об этом надо помнить, в особенности в разгар поиска виновных в неожиданной атаке 11 сентября.

2

Из всего, что было написано после событий 11 сентября, наибольший резонанс вызвала книга «Ячейка: Заговор 11 сентября и почему ФБР и ЦРУ не смогли ему помешать» (The Cell: Inside the 9/11 Plot, and Why the F. B. I., and C. I. A. Failed to Stop It). Ее авторы – Джон Миллер, Майкл Стоун и Крис Митчелл – начинают свой рассказ с Эль-Саида Нуссара, египтянина, который в ноябре 1990 года был арестован за убийство раввина Меира Кахане, основателя Лиги защиты евреев, в зале «Мариотт Отеля» на Манхэттене. Во время обыска в квартире Нуссара в Нью-Джерси следователи обнаружили 16 коробок с документами, в том числе руководства по боевой подготовке Специальной военной школы (Army Special Warfare School), копии телетайпных сообщений, адресованных Объединенному комитету начальников штабов, руководства по изготовлению бомб и карты на арабском с указанием таких значимых объектов, как статуя Свободы, Рокфеллеровский центр и Всемирный торговый центр. По утверждению авторов «Ячейки», Нуссар был связан с торговцами оружием и с исламистскими радикалами из Бруклина, которые, в свою очередь, ответственны за взрыв во Всемирном торговом центре, произошедший два с половиной года спустя. Организатором взрыва был Рамзи Юсеф, арестованный в 1994 году в Маниле, где он планировал убийство Папы Римского, воздушную атаку на Пентагон или ЦРУ и одновременный взрыв как минимум 12 трансконтинентальных авиалайнеров. А с кем Юсеф общался на Филиппинах? С Мохаммедом Халифой, Вали Хан Амин-Шахом и Ибрагимом Муниром. Все трое присягнули на верность неуловимому миллионеру из Саудовской Аравии Усаме бен Ладену и сражались вместе с ним.

Последние десять лет Джон Миллер работал телевизионным корреспондентом, и лучшие места книги – это его воспоминания об освещении террористических актов. Он выдающийся репортер. Во время первого теракта во Всемирном торговом центре в феврале 1993 года он прикрепил синюю мигалку на приборную панель своего автомобиля и проследовал за вереницей спецмашин в центр города. (На месте взрыва у него на хвосте постоянно висела свора журналистов – и я в том числе, – надеявшихся собрать как можно больше информации о происходящем, подслушивая его разговоры.) Миллер подружился с агентами ФБР, возглавлявшими нью-йоркский антитеррористический отдел, в частности с Нилом Херманом и Джоном О’Нилом, и также помешался на «Аль-Каиде», как и они. Вместе с ФБР он находился в Йемене, когда «Аль-Каида» отметилась нападением на американский эсминец «U. S. S. Cole». В 1998 году в «Мариотт Отеле» в Исламабаде Миллер и его оператор встретились с человеком, которого они знали под именем Ахтар. Он тайно провел их через границу в горы Афганистана, чтобы взять интервью у Усамы бен Ладена. Период с 1990 года по 11 сентября 2001 года предстает в «Ячейке» хроникой эволюции «Аль-Каиды». «Как же такое могло случиться с нами?» – этим вопросом авторы задаются на первых страницах. Ответ на него, по их утверждению, можно отыскать, проследив «ниточку», связывающую убийство Кахане и 11 сентября. В событиях последнего десятилетия, заявляют они, прослеживается четкая «повторяющаяся модель».

Такой же аргумент выдвинул и сенатор Ричард Шелби, вице-председатель Особого комитета сената по разведке, в своем отчете по расследованию событий 11 сентября. В этом документе Шелби перечисляет все проигнорированные или неверно интерпретированные сигналы, которые свидетельствовали о возможности этого теракта. ЦРУ было в курсе прибытия в страну двух членов «Аль-Каиды»: Халида аль-Мидхара и Навафа аль-Хазми, однако не поставило об этом в известность ни ФБР, ни Совет национальной безопасности. Агент ФБР из города Финикса отправил в штаб-квартиру докладную записку, начинавшуюся словами: «Цель настоящей записки – сообщить Бюро и Нью-Йорку о потенциальных попытках Усамы бен Ладена направить учащихся в американские университеты и колледжи гражданской авиации». Однако ФБР никак не отреагировало на полученную информацию и не увязало ее со сведениями о том, что террористы планируют использовать в качестве оружия самолеты. ФБР арестовало по причине подозрительного поведения в летной школе некоего Закариаса Муссауи, подозревавшегося в принадлежности к «Аль-Каиде», но не сумело включить этот случай в общую картину действий террористов. «Основная проблема заключается в неспособности наших разведывательных служб “сложить все фрагменты головоломки” которые имелись в их распоряжении до 11 сентября 2001 года и которые указывали на интерес террористов к атакам на символичные для США цели», – говорится в отчете Шелби. Фраза «сложить фрагменты головоломки» употребляется в этом документе так часто, что воспринимается как своего рода мантра. Налицо закономерность, которая отчетливо прослеживается при ретроспективном взгляде на события, но осталась незамеченной хваленой американской разведкой.

Правда, ни одно аналитическое исследование не дало ответа на вопрос, поднятый «войной Судного суда»: была ли эта закономерность очевидна до теракта? Этому вопросу – пересмотру нами собственных суждений после свершившегося факта – большое внимание уделяют психологи. Приведем пример. Накануне исторического визита Ричарда Никсона в Китай психолог Барух Фишхофф попросил группу людей оценить вероятность нескольких потенциальных результатов поездки. Каковы шансы, что поездка поспособствует установлению стабильных дипломатических отношений между Китаем и Соединенными Штатами? Что Никсон встретится с лидером Китая Мао Цзэдуном хотя бы один раз? Что Никсон сочтет поездку успешной? Визит оказался дипломатическим триумфом, и Фишхофф попросил тех же людей вспомнить сделанные ими прогнозы. Оказалось, что большинство участников «помнило» более оптимистичные, чем это было на самом деле, версии. Если вы изначально считали встречу Никсона с Мао маловероятной, то впоследствии, когда газеты запестрели сообщениями об их беседе, вы «вспоминали», что оценили вероятность этого как довольно высокую. Фишхофф назвал этот феномен «ползучий детерминизм» – усиливающееся ощущение того, что свершившееся было на самом деле неизбежно. Ползучий детерминизм, отмечает психолог, проявляется главным образом в превращении неожиданных событий в ожидаемые. Вот что он пишет: «Реальное свершение того или иного события повышает его апостериорную вероятность и делает его менее неожиданным по сравнению с изначальной оценкой вероятности».

Читая отчет Шелби или непрерывную хронику от Нуссара до бен Ладена в «Ячейке», можно прийти к убеждению: если бы ЦРУ и ФБР сумели сложить фрагменты головоломки, случившееся 11 сентября не стало бы полнейшей неожиданностью. Что это – справедливая критика или проявление ползучего детерминизма?

3

Седьмого августа 1998 года два террориста «Аль-Каиды» взорвали начиненный взрывчаткой грузовик возле посольства США в Найроби. В результате 213 человек погибли, более 4000 получили ранения. Миллер, Стоун и Митчелл рассматривают взрыв возле посольства как хрестоматийный пример просчета со стороны разведывательных служб. ЦРУ, как они утверждают, выявило в Кении ячейку «Аль-Каиды» задолго до теракта, и ее члены находились под пристальным наблюдением. В его распоряжении имелось восьмистраничное письмо, написанное членом «Аль-Каиды», в котором говорилось о скором прибытии в Найроби «инженеров». Этим кодовым словом обозначались изготовители бомб. Посол США в Кении Пруденс Бушнелл умоляла Вашингтон обеспечить посольству безопасность. Выдающийся кенийский адвокат и правовед говорит, что кенийская разведка предупреждала американскую о планах террористов за несколько месяцев до 7 августа. В ноябре 1997 года человек по имени Мустафа Махмуд Саид Ахмед, работавший в одной из компаний Усамы бен Ладена, пришел в посольство США в Найроби и рассказал о планах по взрыву здания. Что же предприняло наше руководство? Заставило главу кенийской ячейки «Аль-Каиды» – американского гражданина – вернуться домой, а потом внезапно прекратило наблюдение за группировкой. Проигнорировало восьмистраничное письмо. Предположительно, показало предупреждение кенийской разведки израильской разведке Моссад, которая его опровергла. Допросило Ахмеда и сочло его рассказ неубедительным. Как пишут авторы «Ячейки», после взрыва один из высокопоставленных чиновников Министерства иностранных дел позвонил Бушнелл и спросил: «Как такое могло случиться?»

«Впервые после взрыва, – пишут Миллер, Стоун и Митчелл, – страх Бушнелл обернулся гневом. Этому предшествовало слишком много событий. “Я же писала вам письмо!” – вскричала она».

Все это достойно осуждения, но разве в данном случае мы не имеем дело с ловушкой ползучего детерминизма? Не известно, выдержат ли описываемые события проверку на ползучий детерминизм. Перед нами отредактированная версия прошлого. Мы не знаем обо всех других людях, за которыми вела наблюдение американская разведка, о том, сколько других предупреждений она получала, какой процент казавшейся значимой информации оказывался «пустышкой». Сбор разведывательных данных всегда сопряжен с тем, что объем бесполезной информации значительно превосходит объем полезной. В отчете Шелби упоминается о том, что у антитеррористического отдела ФБР имелось 68 000 непроверенных и непроработанных зацепок, относящихся к 1995 году. Из них полезными можно считать, вероятно, не более нескольких сотен. Одним словом, аналитики должны быть разборчивы, и в свете этого решения, принятые в Кении, не кажутся столь уж необоснованными. Слежка за членами группировки прекратилась, но ведь ее лидер покинул страну. Бушнелл предупреждала Вашингтон, но, как признают авторы «Ячейки», угрозы взрывов в Африке отнюдь не редкость. Сотрудники Моссада сочли данные кенийской разведки сомнительными, а уж Моссад-то в этом разбирается. Ахмед, возможно, и работал на бен Ладена, но не прошел проверку на детекторе лжи; к тому же, как выяснилось, этот человек уже несколько раз выступал с подобными – безосновательными – заявлениями в других посольствах в разных африканских странах. Когда к вам приходит человек, заваливший тест на полиграфе и распространявший по всему городу одну и ту же неподтвержденную информацию, можно ли винить вас за то, что вы указали ему на дверь?

Миллер, Стоун и Митчелл совершают ту же ошибку, приводя в книге расшифровку разговора, записанного итальянской разведкой в августе 2001 года. Разговор происходил между двумя членами «Аль-Каиды»: Абделем Кадером Эс Сайедом и человеком, известным как аль-Хилал. По мнению авторов, это еще одно свидетельство, «указывающее на теракты 11 сентября»:

– Я изучаю самолеты, – сообщает аль-Хилал Эс Сайеду. – Если Богу будет угодно, надеюсь, на следующую встречу я смогу принести иллюминатор или другую часть самолета.

– А что, будет джихад? – спрашивает Эс Сайед.

– В будущем. Слушай новости и помни эти слова: «Высоко», – отвечает аль-Хилал.

Сайед думает, что собеседник говорит об операции в его родном Йемене, но аль-Хилал поправляет:

– Неожиданная атака будет произведена из другой страны, ты никогда ее не забудешь.

Мгновением позже аль-Хилал описывает замысел:

– Это нечто, вселяющее страх, простирающееся с юга на север и с востока на запад. Человек, которому принадлежит эта идея, сумасшедший, но он гений. Он повергнет их в ужас.

Сегодня кажется, что этот провокационный разговор указывает на 11 сентября. Но в каком смысле его можно считать «предсказанием»? В нем не упоминается ни место, ни время, ни метод, ни цель. Из него явствует лишь факт существования террористов, планирующих нечто, в чем будет задействован самолет, – что никоим образом, и об этом следует помнить, не отличает их от любых других террористов последних 30 лет.

В реальном мире разведданные неизбежно отличаются неопределенностью. В информации о намерениях врага обычно недостает подробностей. А информация, изобилующая деталями, обычно не раскрывает намерений. В апреле 1941 года союзные войска узнали, что Германия передвинула огромную часть своей армии к границе с СССР. Разведывательные данные не подлежали сомнению: войска можно было видеть и сосчитать. Но что означали эти перемещения? Черчилль пришел к выводу, что Гитлер собирается напасть на Советский Союз. Сталин полагал, что Гитлер всерьез планирует нападение, но только в том случае, если Советский Союз не выполнит условия ультиматума Германии. Британский министр иностранных дел Энтони Иден считал, что Гитлер блефует в надежде добиться от России дальнейших уступок. Британская разведка полагала – по крайней мере поначалу, – что Гитлер всего лишь хочет укрепить восточные границы на случай нападения со стороны Советского Союза. Прояснить значение полученной информации могла только еще одна порция информации – такой, как, например, телефонный разговор между аль-Хилалом и Эс Сайедом, – в которой речь шла бы о намерениях Германии. Точно так же телефонному сообщению аль-Хилала определенность могли бы придать разведданные – такие же подробные, как данные о перемещениях немецких войск, имевшиеся в распоряжении союзников. Однако разведывательным службам редко выпадает счастье получить информацию обоих видов. И их аналитики не умеют читать мысли. Это умение люди обретают только при ретроспективном взгляде на события.

В «Ячейке» говорится о том, что в последние месяцы перед 11 сентября Вашингтон пребывал в тревоге:

«Резкий всплеск телефонных переговоров между предполагаемыми членами “Аль-Каиды” в начале лета [2001], а также признания арестованного члена “Аль-Каиды”, который решил сотрудничать с правительством, убедили следователей в том, что бен Ладен планировал важную операцию – в одном из перехваченных сообщений говорилось о событии “наподобие Хиросимы” – и планировал ее в ближайшем будущем. На протяжении лета ЦРУ неоднократно предупреждало Белый дом о неминуемых терактах».

Тот факт, что эти опасения не помогли предупредить случившееся 11 сентября, не говорит о плохой работе разведывательных служб. Он свидетельствует о недостатках разведданных.

4

В начале 1970-х годов профессор психологии из Стэнфордского университета Дэвид Розенхан собрал группу, в которую вошли художник, аспирант, педиатр, психиатр, домохозяйка и три психолога. Им было дано задание: под вымышленными именами обратиться в различные больницы с жалобами на слуховые галлюцинации. Согласно указаниям, им нужно было говорить, что незнакомые голоса произносят такие слова, как «пустой», «глухой» и «полый». Во всем остальном псевдопациенты должны были отвечать на вопросы как можно правдивее, вести себя естественно и при любой возможности сообщать персоналу больницы, что голоса пропали и других симптомов у них не имеется. Все восемь пациентов были госпитализированы в среднем на 19 дней. Одного продержали почти два месяца. Розенхан хотел выяснить, раскроют ли врачи этот обман. Обман так и не раскрылся.

Эксперимент Розенхана отчасти объясняет, в чем заключается классическая проблема разведданных. Имелся сигнал (человек, находящийся в здравом рассудке), погребенный под лавиной противоречивых и сбивающих с толку данных (психиатрическая больница), и имелись аналитики разведданных (врачи), которых попросили сложить в общую картину фрагменты головоломки – и они не сумели это сделать. В течение всего пребывания в больнице восемь псевдопациентов получили в общей сложности 2100 таблеток. Они проходили психиатрическое освидетельствование, по результатам которого составлялись серьезные и умные отчеты с описанием их патологий. По просьбе Розенхана участники описывали методы лечения, и это тоже сочли проявлением патологии. «Пациент страдает графоманией» – такую зловещую запись сделала одна из медсестер. Причисленные к больным при поступлении в больницу, эти люди так и не смогли опровергнуть поставленный диагноз. «Нервничаете?» – участливо поинтересовалась медсестра у одного из участников эксперимента, когда тот проходил по коридору. «Нет, – поправил ее тот, – скучаю».

Решение этой проблемы кажется вполне очевидным. Врачи и медсестры должны допускать вероятность периодического попадания в психиатрические клиники нормальных, здоровых людей. Поэтому Розенхан предупредил сотрудников одной больницы, располагавшей собственной исследовательской и учебной базой, что на протяжении последующих трех месяцев пришлет к ним одного или нескольких псевдопациентов. В ходе этого эксперимента из 193 пациентов, принятых в течение трех месяцев, 41 человек был сочтен здоровым по крайней мере одним сотрудником больницы. Но врачи снова ошиблись. Розенхан вообще не отправлял туда ни одного человека. В попытках разрешить одну информационную проблему – гипердиагностику, сотрудники больниц создали новую проблему – гиподиагностику. Это второе и, вероятно, более серьезное последствие ползучего детерминизма: в стремлении исправить то, что представляется нам проблемами прошлого, мы только порождаем новые проблемы в будущем.

Перл-Харбор, к примеру, многие сочли организационным провалом. Соединенные Штаты получили достаточно данных, чтобы предвидеть нападение Японии, однако все эти сигналы хаотично поступали в различные разведывательные службы. Армия и флот не контактировали друг с другом, а только и делали, что спорили и соперничали. Отчасти это объясняет создание в 1947 году Центрального разведывательного управления. В его задачу входили сбор и обработка разведывательных данных в одном месте. Через 20 лет после Перл-Харбора Соединенные Штаты пережили еще один провал такого рода в заливе Кочинос: администрация Кеннеди сильно недооценила боеготовность кубинцев и степень их приверженности Фиделю Кастро. Однако на сей раз диагноз был иным. По заключению Ирвинга Джениса, сделанному им в известном исследовании на тему так называемого «группового мышления», причина фиаско в заливе Кочинос коренилась в том, что операция планировалась небольшой замкнутой группой. Тесная сплоченность не оставляла места благотворному влиянию споров и соперничества. Централизация превратилась в проблему. Один из наиболее влиятельных социологов послевоенной эпохи Гарольд Виленски превозносил политику «конструктивной конкуренции», проводившуюся Франклином Рузвельтом. По его мнению, именно благодаря ей Рузвельт обладал внушительными объемами данных, позволивших ему вести борьбу с Великой депрессией. В своей классической работе 1967 года «Организационное мышление» (Organizational Intelligence) Виленски писал:

«Рузвельт нередко использовал информацию, полученную от одного анонимного источника, для проверки другого, заставляя обоих постоянно находится в состоянии боевой готовности. Он брал на работу сильных личностей и провоцировал их столкновения. Во внешней политике президент придерживался того же принципа: поручал Моули и Уэллсу задания, которые совпадали с функциями государственного секретаря Хала. Давал Иксу и Уоллосу идентичные поручения в сфере охраны природы и энергетики; в сфере соцобеспечения, путая функции и аббревиатуры, он назначал Икса главой ведомства общественных работ (PWA), а Хопкинса – главой администрации общественных работ (WPA). Фарли же был вынужден бороться с другими политическими советниками за политическое влияние. Результат: и эксперты, и президент имели возможность анализировать стабильный поток аргументов и делать соответствующий выбор».

Разведывательная служба, какой она была до 11 сентября, являлась порождением этой политики. Предполагалось, что ФБР и ЦРУ станут конкурировать друг с другом так же, как Икс и Уоллос. Но сегодня мы считаем иначе. ФБР и ЦРУ, неодобрительно сообщает сенатор Шелби, спорят и соперничают друг с другом. Теракт 11 сентября, резюмирует он в своем отчете, «должен послужить наглядным уроком того, к каким печальным последствиям приводит несвоевременный и неэффективный обмен информацией между организациями и в рамках одной организации». Шелби настаивает на централизации и делает акцент на сотрудничество. Он предлагает создание «центральной национальной организации, занимающейся сбором информации и не зависящей от несговорчивых бюрократических аппаратов». По его мнению, разведывательной службой должна управлять небольшая сплоченная группа, а ФБР следует полностью отстранить от антитеррористических операций. ФБР, по словам Шелби, руководствуется «глубоко укоренившимися представлениями, по которым подкрепленное доказательствами изложение обстоятельств дела ценится выше вероятностных заключений, выведенных на основе неполной и фрагментарной информации с целью подкрепления того или иного решения. Правоохранительные органы обрабатывают информацию, делают выводы, да и вообще мыслят совсем не так, как разведывательные службы. Из аналитиков разведывательных служб вышли бы никудышные полицейские, и совершенно очевидно, что из полицейских не получилось бы хороших аналитиков разведки».

Выступая с ежегодным посланием конгрессу в 2003 году, президент Джордж Буш исполнил желание Шелби: объявил о создании Центра сбора информации о террористических угрозах (Terrorist Threat Integration Center) – специальной организации, объединяющей антитеррористические функции ФБР и ЦРУ. Некогда восхваляемая культурная и организационная диверсификация разведывательной деятельности была предана забвению.

Однако правда в том, что после 11 сентября не составляет особого труда привести доказательства в пользу старой системы. Разве не является преимуществом то, что ФБР мыслит не так, как ЦРУ? В конце концов, именно ФБР сделало запрос на получение ордера для тайного обыска вещей Закариаса Муссауи и представило пресловутую докладную записку из Финикса. В обоих случаях ценность анализа ФБР состояла как раз в его отличии от традиционных общих вероятностных заключений. Местные агенты ФБР сосредоточились на одном случае, копнули поглубже и представили «подкрепленное доказательствами изложение обстоятельств дела», которое яснее ясного свидетельствовало о возможной угрозе со стороны «Аль-Каиды».

То же самое можно сказать и о мнимой проблеме соперничества. В «Ячейке» описываются события, произошедшие после того, как полиция Филиппин обыскала квартиру, в которой Рамзи Юсеф жил вместе со своим сообщником Абдулом Хакимом Мурадом. Агенты антитеррористического подразделения ФБР немедленно вылетели в Манилу и «лоб в лоб столкнулись с ЦРУ». Как говорится в старой байке о бюро и управлении, ФБР хотело вздернуть Мурада, а ЦРУ хотело его распять. Обе группы в конце концов объединили усилия, но только потому, что были вынуждены сделать это. «Соперничество и недоверие наложили свой отпечаток на эти отношения». Но что плохого в этом соперничестве? Как пишут Миллер, Стоун и Митчелл, главная причина, по которой Нил Херман – бывший глава антитеррористического подразделения ФБР – возражал против «сотрудничества с ЦРУ, не имела никакого отношения к процедуре. Он считал, что в поисках Рамзи Юсефа от ЦРУ не будет никакого проку. “Я вообще считал, что ЦРУ не сможет отыскать человека в ванной комнате, – говорит Херман. – Черт, я даже не был уверен, что им удастся отыскать ванную комнату!”»

Сторонники реформ всегда исходят из того, что соперничество между ФБР и ЦРУ – это как разлад между людьми, которые обязаны работать сообща, но не могут. Но его можно рассматривать и как версию рыночной конкуренции, благодаря которой компании прикладывают больше усилий и производят более качественные товары.

Идеальной разведывательной системы не существует, и любое кажущееся улучшение требует взаимных уступок. Несколько месяцев назад, к примеру, в Канаде арестовали подозреваемого, которого искали в Нью-Йорке по обвинению в подлоге. Арестованный дал полиции имена и фотографии пяти арабских иммигрантов, которые, по его словам, пересекли границу Соединенных Штатов. ФБР разместило имена и фотографии на своем сайте в разделе «Война с терроризмом». К делу подключился даже президент Буш, заявивший: «Мы должны узнать, зачем они пробрались в страну, что они собираются здесь делать». Как оказалось, арестованный подозреваемый просто выдумал эту историю. Впоследствии представитель ФБР утверждал, что размещение фотографий было «разумной мерой предосторожности». Современные разведывательные службы отличаются невероятной быстротой реакции. Однако эта быстрота имеет свою цену. Как писал в своем эссе «Анализ, война и решение: почему ошибки разведки неизбежны» политолог Ричард Беттс: «Чем быстрее реакция предупредительных систем, тем меньше риск неожиданности, но тем больше сигналов ложной тревоги, что, в свою очередь, снижает быстроту реакции». Если мы со всех ног несемся покупать клейкую ленту, чтобы заделать окна перед угрозой химической атаки, и ничего не происходит; если правительство неделями декларирует оранжевый уровень опасности и ничего не происходит, мы вскоре начинаем подвергать сомнению любое полученное предупреждение.

Почему тихоокеанский флот в Перл-Харборе никак не отреагировал на угрозу нападения Японии? Потому что за неделю до 7 декабря 1941 года было зарегистрировано семь сообщений о появлении японских подводных лодок в этом районе – и все оказались ложными. Психиатры из эксперимента Розенхана не смогли распознать здоровых людей, но после эксперимента они начали в каждом пациенте видеть здорового человека. Не всякое изменение позитивно.

5

После окончания войны Судного дня израильское правительство создало специальную комиссию по расследованию, и одним из допрошенных свидетелей был генерал-майор Цейра, глава АМАНа. Почему, спросила комиссия, он счел войну маловероятной? Тот дал простой ответ: «Начальник штаба должен принимать однозначные решения. Реальная помощь, которую глава АМАНа мог оказать начальнику штаба, заключалась в том, чтобы дать четкую и однозначную оценку при условии ее объективности. Разумеется, чем яснее и однозначнее оценка, тем яснее и однозначнее ошибка – но для главы АМАНа это профессиональный риск».