Книга: Предательство Риты Хейворт - Мануэль Пуиг

Если отчленить потоки сознания одиноких женщин, болтливых служанок, которые рассказывают о своей тяжелой жизни, то мы получаем главного персонажа ( и это не Рита) - мальчика по имени Тото. Тото рассказывает о том, что его окружает, его детский лепет о друзьях по школе перемешивается со странными отношениями родителей, на которых наброшена мантия недосказанности и взрослых проблем. Мы видим жизнь одной семьи с позиции разных рассказчиков, у который свой угол зрения. В Тото удивляли его странные детские выводы, а также, что девятилетний ребенок размышляет, как пятилетний. Это несколько озадачивало. Часто в устах мальчика появлялись взрослые и грубые слова, например "изнасилил", автору казалось забавным кидать в детскую речь нечто вульгарное, связанное с сексом. Меня это несколько раздражало и казалось странным, особенно учитывая время, когда происходят события конец 30-ых и до середины 40-ых.

Мальчик считает предательницей актрису кино Риту Хейворт, которая так нравиться его отцу. Странно, что детская ассоциация, незаметно проскользнула в название романа. В тексте эта была такая тихоходка, которая не являлась чем-то центральным, не понятно зачем это было делать?!

В целом, произведение предстало странным, от лица маленького Тото - трудночитемым. Возможно, что это неплохой эксперимент в области чтения, знакомства с необычным стилем, но не более.

Итак, я хотел посмотреть кино, а дорога привела меня в бар. Или, если точнее, — что-то среднее между кафе и пабом, в тот день переоборудованное под кинозал: у идеально белой стены поставили небольшой подиум, на окнах повесили тяжеленные светонепроницаемые портьеры, между окнами и подиумом набросали в хаотичном порядке стулья, а для некоего подобия первого ряда даже расщедрились на столы. Там-то я и сел, заказав самый лучший напиток, что у них есть. Ожидая, чем же меня удивят в этом захолустном городке, я осматривался. Белоснежная стена наводила на мысли, что где-то должен быть проектор, и я даже заметил что-то похожее — громоздкое и треногое — в тени портьер. Вообще-то я никогда таких штук не видел, и точной идентификации объект не поддавался, но я все равно успокоился: место наверняка правильное. Вскоре принесли мой напиток, очень старую граппу — итальянскую, сан-леонардовскую, если точнее, чем несказанно меня удивили. Видимо, местные довольствовались граппой перуанского разлива, а кто победнее — так и вовсе подзаборного. Дорогие же оригинальные напитки приберегались для таких алкого… (кашляет) ценителей как я. Я попробовал свой напиток (протяжный стон наслаждения), и сиеста сразу из адского пекла стала превращаться в рай земной. Тем временем набившиеся в зал зрители расселись по местам, и в зале «Адлона» погас свет.

Тут-то я с удивлением и обнаружил, что в первом ряду сижу совершенно один. Ну, не считая граппы, конечно.

К о н ф е р а н с ь е. Дорогие сеньоры и сеньориты! Особенно, конечно, сеньориты — вы лучше всех сможете понять и оценить наше сегодняшнее представление и, смею тешить себя надеждой, останетесь довольны, — но и немногочисленные сеньоры тоже. Мы хотим представить вашему вниманию мультимедийную постановку по сценарию, основанному на романе Мануэля Пуига — в будущем знаменитого аргентинского писателя, а пока еще практически новорожденного, (доверительно наклоняясь к залу и голосом как бы заключая дальнейшие слова в скобки) ведь на дворе 1933 год, и Мануэль Пуиг родился лишь год тому назад — что кажется мне исчерпывающим совпадением, — а роман, на котором основан наш сценарий, будет написан и вовсе в 1968 году (нормальным голосом), так вот, по сценарию, основанному на книге писателя, о котором вы еще услышите, и постановка эта называется «Предательство Риты Хейворт». Прошу простить мне частые забегания наперед, но и здесь я вынужден сделать небольшое отступление: в нашем славном 1933-м году женщина по имени Рита Хейворт не блистает на экранах всего мира, и имя это вам, скорее всего, будет незнакомо, но поверьте мне: никто не улыбнётся с экрана так сладко и не станцует перед кинокамерами столь сладострастно, как эта женщина в золотые годы голливудского кино. Впрочем, вам об этом знать не обязательно, потому что сегодня вы едва ли еще хоть с десяток раз услышите это имя. Едва ли, да. (Помолчав и пожевав губами) Молодой человек в первом ряду, да-да, вы (Рик вежливо выпрямляется на стуле, весь внимание). Не хотели бы вы пересесть подальше? (Рик, оглянувшись через пустой второй ряд на толпу людей позади, отрицательно мотает головой). Ну что ж, воля ваша. (Рик салютует Конферансье стаканом). Понимаете, уважаемые зрители, эта постановка — невероятно новаторская для аргентинского искусства, поэтому, молодой человек, я хочу Вам намекнуть: с дальних рядов будет лучше видно, и к тому же, если вдруг Вам что-то покажется неясным, Вы сможете обратиться к любой представительнице прекрасного пола за объяснениями. В действе участвуют герои обоих полов, но сам процесс, боюсь, может показаться до странности непривычным. Чувствую, дорогие сеньоры, что сейчас повышу градус энтропии, посеяв хаос в ваших головах, — да простится мне сия вольность, — но я должен предупредить: только женщины в должной мере смогут разобраться в происходящем, без подсказок уследить за диалогами и потоком мыслей, и это, возможно, придаст некоторую двуполую двусмысленность мужским персонажам, но прошу вас, умоляю (сложив руки перед грудью), просто досмотрите до конца. В конце, вероятнее всего, вы будете больше понимать в происходящем — если не заснете в середине второго акта, — но я почти уверен, что не сможете подобрать точных слов и лаконичных емких фраз, чтобы коротко пересказать друзьям, не почтившим нас сегодня своим присутствием, то, что увидели. Поэтому просто расслабьтесь и наблюдайте. Спасибо, что так долго терпели вашего покорного слугу (кланяется). Ну что ж, начнем!

Взмахнув мантией так, чтобы на секунду из-под нее показались белые одежды, Конферансье разворачивается спиной к залу и взмахивает руками, как бы завершив длинный красивый акробатический трюк и готовясь принимать аплодисменты. Возможно, он и не Конферансье вовсе, а Шпрехшталмейстер — зрительный зал словно задумывается об этом и не аплодирует. Непонимающе оглянувшись, Конферансье медлит еще мгновение и уходит. Прожектор гаснет.

Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Мультимедийное представление в двух актах. Акт первый. Год 1933-й.

Множество людей начинает говорить одновременно. Всё происходит в полнейшей темноте. Слышно, как кто-то передвигается по сцене. По голосам можно догадаться, что в основном разговаривают женщины — сплетничают, делятся сокровенными мыслями, пожимают друг другу руки, шутят и улыбаются — иногда по-доброму, иногда не очень. Но звучит и несколько мужских голосов. Поначалу чувствуется, что разговаривают интеллигентные, воспитанные герои, но потом атмосфера резко меняется, как будто на сцене остались одни служанки, чтобы поперемывать хозяевам косточки. По вздохам Рика, изредка доносящимся с первого ряда, должно быть понятно, что он в этот момент размышляет о месте женщины в аргентинском обществе.

Р и к (вполголоса). Ну какой мужчина мог такое придумать? Ну как мужчина мог такое написать? Он что, сидел под окошком и записывал всё подряд, о чем женщины балаболят? Или же он всерьез озаботился досугом и образом мыслей аргентинских женщин? Интересовался, где, кем и как женщины могут работать. Всерьез учился подражать их манере разговора? Изучал, как они проводят свободное время, и исследовал, каким темам в диалогах между собой отдают предпочтение? Опрашивал служанок? Следил, с какими словами те выполняют работу или нянчят хозяйских деток? Ох, голова трещит. Ну что за мужик, ну как так можно…

Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Год 1939-й.

В центре сценического подиума неподвижно стоит шестилетний мальчик в белых одеждах. Его лицо тоже бело. Мальчик молчит, детский голос доносится откуда-то из темноты, и зрители начинают перешептываться, до чего он похож на голос Конферансье. Это действительно он, подражая голосу ребенка, медленно и почти безэмоционально произносит монолог Тото. Рик тем временем обращает внимание, до чего странный в этой сцене свет — слабый и подвижный, — и иногда порывается обернуться и рассмотреть получше его источник, но ничего не может разглядеть. К тому же он явно старается не потерять нить происходящего на сцене. Это первое знакомство с героем, которого можно назвать главным в сюжете, поэтому оно очень важно — это подчеркивается всё более глубоким и выразительным вниманием сидящего в первом ряду Рика.

Т о т о. …а Фелиса говорит: „расскажи кино про танцы“, и я рассказал неправду, не про то, как они танцуют вдвоем и ветер поднимает ей тюлевое платье и фалды его фрака, а будто тихонько прилетают птички и поднимают шлейф ее платья и его фалды, и птички танцуют с ними, потому что Джинджер Роджерс и Фред Астер поднимаются под музыку в воздух, и ветер уносит их высоко вместе с птичками, которые помогают кружиться им все быстрее, какой красивый цветок! он, наверное, нравится Джинджер, белый цветок высоко-высоко на дереве, и она просит птичку его сорвать? а птичка притворяется, что не слышит, когда я хочу дать им крошки хлеба, они улетают и надо далеко идти, они меня боятся? и маму тоже? но там есть одна птичка, самая хорошая из всех, и когда Джинджер не видит… она летит и срывает цветок с дерева и втыкает ей в светлые волосы, а потом Фред Астер поет, что с цветком ей очень красиво, и она смотрится в зеркало, а в волосах у нее цветок, который она хотела, совсем как заколка, и она подзывает хорошую птичку, которая садится ей на руку, и гладит ее и ласкает, потому что птичка сделала ей такой приятный сюрприз. Фелиса всему верит, а это неправда…

Внимание Рика заметно ослабевает. Легко догадаться, что он рассчитывал в этой сцене впервые услышать имя Риты Хейворт, но Астер танцует с Роджерс, а мальчик на сцене будто грезит наяву — у него абсолютно отсутствующих взгляд. Он еще совсем ребенок и вряд ли отличает добро от зла, реальность от выдумки. Любой красивый видеоряд может заворожить и захватить его, мальчик не знает границ, чувствует себя всемогущим, — и всё это, конечно, можно понять по отсутствующему выражению лица. По линии наклона головы Рика можно догадаться, что он размышляет в этот момент не о мальчике, а о том, что безграничная фантазия позволяет жить в счастливом мире грез, и плохо будет лишь тогда, когда грезы эти столкнутся с суровой реальностью. В какой-то момент Рик замечает, что мальчик на сцене уже не шестилетний, а девятилетний, хотя и такого же роста, вот только невозможно сказать, когда же они поменялись местами. Рик снова внимательно прислушивается и, наконец, улавливает то, чего столь долго ждал.

Т о т о. …папа говорит, что она из всех самая красивая. Напишу большую букву «Р», от слова Рита, и большую букву «X», а сбоку повыше нарисую гребень и кастаньеты. Только в «Крови и песке» она предает хорошего парня. Не буду рисовать Р. X. большими буквами.

Рик глубоко задумывается над этими словами. По руке, упершейся в подбородок видно, что он считает, будто главная идея книги может быть расшифрована с помощью этих слов. Тем временем Конферансье объявляет следующие сцены и года. На сцену поочередно выходят десятилетняя девочка, двадцатилетняя девушка и тридцатилетняя женщина, все трое в белых длинных платьях, белых накидках и с белыми лицами. Они стоят на сцене и молчат, пока по ним скользит подвижный слабый свет и соответствующие персонажам женские голоса озвучивают поток их мыслей. Иногда озвученные мысли и эмоции находят отражения в лицах и движениях актрис. На первый взгляд это пустая женская болтовня. Но при желании в этих трех последовательных сценах можно разглядеть постепенное взросление и созревание женщины — как она цепляется за родителей, как впервые влюбляется, как переживает уже о собственных детях и семье, — и сложить из слов мозаику цельной психологической картины, хотя и разбитой почти равномерно на трех разных героинь. Но Рик занят, ему уже не до женщин — Рик думает.

Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Акт второй. Год 1944-й.

Появление на сцене юноши, красивого и мужественного, но с печальными глазами, вызывает волну женских восхищённых вздохов, которая тут же захлебывается ропотом и возмущением, потому что речи и мысли юноши до неприличного вульгарны и похабны. Похабность изображается характерными жестами и движениями. Рик не обращает на происходящее внимания, потому что на сцене — не Тото.

Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (настолько внезапный и громкий, что вырывает Рика из задумчивости, и тот, наконец, смотрит на сцену). Год 1945-й!

Р и к (вполголоса). Черт возьми, я всё пропустил. Видимо, это и было обещанное кино. Интересно, что они могли там показывать? Наверняка, тех сцены из жизни персонажей, которые в тот момент описывались в монологе. Черт, черт, никогда я еще не был таким невнимательным. Я вслушивался в слова и всматривался в лица, но упустил из виду смысл между строк. Впрочем, жизнь героев в аргентинской глубинке явно не ахти. Все, о чем они могут думать, — так это о сплетнях, своих и чужих грехах и выгодах, кто к кому как относится и кто с кем переспал, — а если ни о чем не думать, то грезить наяву. Ладно, уверен, я ничего не потерял. А могло ведь показаться, что все женщины здесь дуры, а мужчины — скоты. Но разве вся наша — так называемая — реальная жизнь не глупа? Не низменна? Не банальна? Кроме Тото — он сам безумец, и жизнь у него странная. Мальчик не такой как все. Наверное, поэтому я невольно воспринимаю его как главного героя, хотя мало усилий было предпринято, чтобы как-то выделить его. Ладно, посмотрим, что там дальше.

Р и к (вполголоса). Бедный мальчик. Да, да, скорее всего так оно и есть. Я могу ошибаться, но мне всё же нравится думать, что Тото следует жалеть. Он так старался найти кого-то, кто будет ему другом до конца дней, кто никогда не предаст, но всё время обманывался — и тогда уж от всей коварной души своей начинал ненавидеть предателя. Бедный малыш, который в детстве много времени проводил с матерью, разделяя все ее печали и грезы — хотя они были ему не по плечу. Да, беды юности часто произрастают из детства, это Пуиг верно подметил. И требуется немало сил, чтобы в истоках разобраться. Бедный юноша, в конце концов, его неизменными друзьями будут лишь невыразительная русская девочка-одноклассница и старая дева — чахлая, но интеллигентная учительница музыки.

Р и к (задумчиво). Да, в этом что-то есть. Сложно, но похоже на супер-авангардную пьесу — только почти без ремарок. Нет, даже на супер-супер-артхаусное кино, только без нормального видеоряда. К о н ф е р а н с ь е. Сеньор, Вы что-то сказали? Р и к. Как Вы думаете, что хотел сказать автор? К о н ф е р а н с ь е. Увы, сеньор, не могу знать. Он еще толком не научился говорить, — а в Ваше время, насколько мне позволено предполагать, он и вовсе умер, так что спросить у него нет никакой возможности. Поэтому Вы вольны предполагать всё, что Вам заблагорассудится. Р и к. Знаете, я могу понять, почему структура выглядит так: автор старался приблизиться к реальности настолько, насколько это возможно для автора. Если диалоги — то без ремарок, кто и что сказал — в реальности их не бывает. Если мысли героя — то это поток сознания, монолог внутреннего голоса, — потому что иначе не бывает, мы же не мыслим связными и красивыми предложениями. Если герой излагает мысли на бумаге — то это дневник или письмо. Или сочинение, но не абстрактное, а написанное специально для конкурса. Структура совершенно логична, но… К о н ф е р а н с ь е (поощрительно). Но-о-о…? Р и к. Но очень сложно понять, для чего всё это написано. Можно ли Тото называть главным героем? Тогда почему описано всего 15 лет, а не вся жизнь? Что особенного в этих годах? И без какой-либо осмысленной кульминации текст внезапно замыкается и кончается. Больше похоже, что взросление Тото стало лишь поводом для описания жизни в Аргентине тех лет. Больше похоже на психоаналитическую ретроспекцию, записанную под гипнозом, чем на роман. Как будто автор пытался понять самое себя, а не описывал выдуманных героев. И то, я даже представить не могу, что общего у автора с Тото кроме безграничной страсти к голливудским фильмам? К о н ф е р а н с ь е. Сеньор, я повторюсь: Вы вольны думать так, как Вам нравится. Если Вы так считаете, то так оно и есть. Р и к. Да? (С некоторым облегчением) Ну что ж, тогда налейте мне еще граппы. И скажите, что за книга Чехова стоит у вас на полке? К о н ф е р а н с ь е. Где? А, это... Наверняка вы ее читали — повесть «Безумец». Р и к. Нет, впервые слышу! К о н ф е р а н с ь е. Не может такого быть, сеньор! Это повесть о враче, который был настолько не похож на свое окружение, что в конце концов попал в палату для душевнобольных, где и скончался. Р и к. А-а-а, эта повесть. Кто бы мог подумать, что у вас так переведут «Палату №6». К о н ф е р а н с ь е. Я был уверен, что Вы ее знаете. Так вот, сеньор, как Вы думаете, если бы он с детства…

Итак, книга дочитана. Увы, мне кажется, что я не смог прочитать книгу должным образом, многое упустив, так что чтение можно читать провальным. Слышу ли я щелчок, который слышал ДФУ в Пуиге? Да, слышу. Но охватить всю картину целиком никак не выходит.

Начнем с того, что стиль Пуига сразу же начинает отпугивать неискушенного читателя. Первая же глава представляет собой диалог разных собеседников, в разных местах, причем переход между ними никак не обозначается, да и неясно, кто произносит слова, тут никаких тебе "сказала Мита" или "произнес Тито", поэтому приходится догадываться самому, собирая улики по ниточкам: кто кого назвал мамой, ага, а вот и имя промелькнуло, а отец Виолеты - башмачник, а значит, Адела - сестра Миты и так далее, и далее. Вопрос в том, интересно ли это делать? И имеет ли какое-то оправдание решение написать диалоги именно так? Как знать, как знать.

Вторая глава написана точно так же, а далее мы практически всю книгу имеем дело с потоком сознания: то от лица шестилетнего ребенка, то тридцатипятилетней женщины, то девочки, то кого-либо еще. Хоть и главы порой занимают по 20+ страниц, читается всё довольно быстро, буквально на одном дыхании; это достигнуто минимумом точек, и плавными, почти неосязаемыми переходами между мыслями, вот вроде только что Тото думает о "Великом Зигфельде", но какая-то деталь завладевает его вниманием, и он вспоминает нечто другое, и скользит, скользит мыслями по прожитому. Я бы не сказал, что все происходит "в прямом эфире", то есть персонаж явно описывает события, которые уже произошли, но одновременно так, будто бы он находится там, поэтому частично поток сознания Пуига напоминает дневник. Кроме того, одна из глав и правда является дневником. Еще одна - сочинением. И последняя - письмом, но письмо и так является потоком сознания, только с необходимыми формальностями. Хм. Впрочем, как и дневник. Надо сказать, написано и правда шедеврально.

Но вернемся к сюжету. Как из рарозненных глав собрать сюжет? Кто является главным героем книги? Что за событие здесь описывается? Чего хотел добиться автор? На эти вопросы может существовать только один ответ: черт. его. знает. Потому что понятного здесь мало. Если же это "авант-гарде", где главным было влезть в шкуру какого-либо персонажа и пронаблюдать, как он видит себя и остальных, то эксперимент удался, некоторые главы действительно читаются с упоением. Повторяю еще раз, написано мастерски, но совершенно ничего не понятно.

Период разворачивающейся истории охватывает 1933-1947 гг., причем в 1933 году рождается Тото, из чего можно предположить, что его-то историю мы и наблюдаем, но однозначного ответа дать нельзя, причем в какой-то момент он вдруг из Тото превращается в Хосе Касальса, что, конечно же, выглядит довольно странно, либо я просто плохо знаком с испанскими именами. В общем, мальчик растет очень умный, достаточно умный для того, чтобы в возрасте шести лет узнать, что такое "изнасилил", а потом и рисовать половые органы, предпочительно женские, да и, кстати, все чуть не поголовно считают его девочкой, потому что плавать не хочет и на велосипеде не катается, ему только бы с девочками играть, да платьица всякие вырисовывать, да и мюзиклы ему очень по душе, только вот эта Рита Хейворт, папке которая нравится, а ему не нравится, так вот, она - предательница. А почему? Фиг пойми. В общем, напишите мне, пожалуйста, на мыло, в чем смысл этого прорывного дебютного романа. И как можно устоять от вкладывания в детские уста таких слов как "изнасилил" или "порвет тебя как орех", "буфера" и т.д. Видимо, невозможно, так как автор только этим и занимается: показывает, как дети познают свою сексуальность. Может, в этом смысл? Сексуальное становление? А по мне так, если ребенок говорит, что видел пипиську или что-то подобное, да и еще таким наивным, невинным голоском, чтобы было ясно, что он совершенно не понимает, с чем имеет дело, по мне так, это клише. Сам так делал.

Удовольствие от прочтения получил. Если найдется что еще сказать, так я подпишусь ниже, под оценкой. А оценка такова:

3/5 (на том уровне понимания, на котором я сейчас нахожусь, а, может, и вообще)

Но, в общем, каким же скиллом нужно обладать, чтобы так грамотно выстроить произведение, чтобы из нескольких потоков сознания выстраивался сюжет, причем мы собраем его по деталям, то тут, то там проскакивают важные события, и герои даже могут не придавать им значения, но мы знаем, мы-то знаем. Казалось бы, как можно все это уместить без обращения к линейному повествованию, но в том то и соль: только таким образом можно было показать все события, да еще и с разных точек зрения, и никак иначе. Внутренний мир героев разнообразен, и повествование меняется в зависимости от того, кто рассказывает нам историю. Но все-таки, если бы я писал эту книгу и дописал последнее предложение, был бы я уверен, что закончил ее? Что все, что я хотел написать, написано, и имеет логическое завершение? Трудно сказать. Но, по крайней мере, нам удалось заглянуть в этот мир, и он настолько живой, насколько может быть.

И тут появляется во-вторых. Во-вторых, с такими книгами (даже если я дочитываю их до конца) я постепенно приближаюсь к полному осознанию, ну, вы поняли, наверное. Да, что плохую книгу надо закрывать, а плохой фильм прекращать смотреть. С моим уточнением, вполне, впрочем, справедливым, что список этот у каждого свой, и вот "Предательство" для меня в этом самом списке. От невыполнения этого пункта мир не рухнет и не остановится.

В-третьих, вот такие вот примеры литературы потока сознания (потому что если это не оно, то я вообще не знаю, что это) - просто не для меня и впредь я буду обходить их стороной. Вульф - да, Пюиг и похожим на него - нет. Познакомить читателя больше чем с половиной истории и все еще оставить его в точке, где ничего непонятно - ни по сюжету, ни по решению построить текст именно так - это надо постараться. Пюиг и постарался, но я не смогла оценить его стараний. Так что пусть эти герои в экзотической и далекой Аргентине доживают свои истории без меня. И черт с ним, в самом деле, что я так и не узнаю, в чем же заключается предательство Риты Хейворт. Адьос, амигос!

И вроде бы всё хорошо, стильно и выдержанно, но я часто выпадала из повествования, и это мне совсем не нравилось.

Кстати, собственно о предательстве героини Риты Хэйворт в "Крови и песке" от силы пол-странички. Хотя старым голливудским фильмам уделено очень много внимания, и я, почитав об авторе, поняла, что эта рекурсия и есть фишка Мануэля Пуига.