Текст книги "Ядовитый сезон"

Глава пятнадцатая

Тейт стоял на берегу с еще двумя инканту. Дети выглядели беззащитными и напуганными. Все происходящее казалось Леэло неправильным, и хотя она не сопротивлялась, слезы текли по щекам. Фиона стояла рядом, открыто рыдая, и даже Сейдж выглядела немного поникшей. Глаза Китти, однако, были сухими, когда она помогала другим членам совета спустить лодку на воду.

Леэло не знала, как лодка оставалась целой в воде. Будь материал природным, чужаки бы уже тоже догадались. Но лодка была для нее такой же загадкой, как и лилии, по крайней мере, до конца года работы Стражем. В противном случае у людей вроде Леэло могло возникнуть желание переправиться на ней и увидеть потерянных членов семьи. Она пыталась не думать обо всех родителях, знавших принципы магии и все равно не отправившихся на поиски своих детей. Для этого должна существовать веская причина, но каждая придуманная ею причина заставляла только сильнее бояться за Тейта.

Как и Леэло, Фиона уже произнесла слова прощания дома, но, когда Тейт залез в лодку, она направилась к нему.

– Нет, тетя Фиона, – начала Сейдж, потянув ее назад. – Ты же знаешь, что не можешь.

Фиона оттолкнула ее руку с большей силой, чем ожидала Леэло.

– Не говори мне, что я могу, а что нет.

Ей удалось пробраться к лодке, и Леэло обрадовалась, что никто больше не попытался ее остановить. Она смотрела, как мама обняла брата, что-то шепча ему на ухо. И заметно дрожавший Тейт храбро кивнул в ответ.

– Ну ладно, – обратился к Фионе один из членов совета, жестом призывая ее вернуться к семье. – Ты же знаешь, как это работает, Фиона.

Детям дали весла, чтобы они могли самостоятельно переплыть озеро, хотя раньше никто из них не греб. К лодке крепилась специальная веревка, чтобы притащить лодку обратно, когда дети высадятся на берег. Давным-давно на тот берег переправлялись довольно часто, но это означало смерть любого чужака, который попытается воспользоваться лодкой. Нынешний метод предполагал гораздо меньше кровопролития.

Тейт и Бижан взяли по веслу, а Вайолет, самая хрупкая из них, уселась посредине. У каждого за спиной висел рюкзак с пожитками и одеждой. Эндланцы придерживались бартерной системы, поэтому невозможно было дать Тейту денег. Фиона положила в мешок несколько своих лучших вязаных изделий, надеясь, что он сможет их продать. Леэло чувствовала, что брат скорее предпочтет голодать, чем расстанется с одной из маминых вещей. Помимо воспоминаний, эти вещи – единственное, что останется у него от мамы.

Когда дети поплыли по озеру, семьи начали уходить. Это событие не сопровождали песнями, чтобы не подвергать опасности детей, и хотя в глазах некоторых островитян инканту были неполноценными, они все равно не сделали ничего плохого.

Внезапно раздался такой мощный удар грома, что Леэло подпрыгнула и зажала уши. Не было никаких признаков надвигающегося шторма, и все же он разразился. Некоторые говорили, что Блуждающий Лес сам по себе влияет на погоду, но Леэло никогда раньше с этим не сталкивалась. Когда дождь начал падать крупными холодными каплями, девушка увидела, как бедные дети теснее прижались друг к другу в лодке. Теперь они промокнут насквозь к тому времени, как доберутся до дальнего берега.

Фиона до сих пор рыдала, и Леэло решила, что будет лучше уйти. Она взяла маму под руку и повела к дому. Когда члены совета прошли мимо, направляясь обратно в Лес, Леэло окликнула Китти:

– Что насчет лодки?

– Мы притянем ее утром. Никто не захочет выйти на улицу в такую погоду и заболеть.

Это было слишком бессердечно, даже для тети Китти.

К тому времени, как они вернулись домой, Сейдж и Китти уже просохли у огня. Леэло помогла маме снять промокшую одежду и переодеться в теплую фланелевую ночную рубашку, а затем уложила ее в постель.

– Ты моя милая, – сказала Фиона, обняв Леэло. – Мне так повезло, что у меня есть ты.

Леэло поцеловала маму, изо всех сил стараясь не заплакать, и пошла в свою комнату. Она сильно дрожала, снимая с себя промокшее платье и чулки. Обнаженная, она забралась под одеяло, натянула его на голову, ожидая, когда пройдет дрожь. Большинство весенних штормов не были такими холодными и внезапными, и Леэло обычно хорошо предсказывала погоду. Казалось, что остров налагал последнее наказание на инканту, по-своему говоря: «И никогда не возвращайтесь!»

Наконец Леэло почувствовала, что руки и ноги согрелись, а дрожь, сотрясавшая все ее тело, утихла. Сейчас у нее не было никакого желания проводить время с тетей и сестрой, поэтому встав с постели и переодевшись в сухую одежду, она вышла на закрытую веранду. Солнце зашло, буря миновала, луна была почти полной. Детям не придется ориентироваться в полной темноте. Эндланцы не будут петь до завтрашнего вечера, что даст Тейту и остальным шанс убраться подальше от озера.

Леэло слышала, как Сейдж и Китти готовят ужин на кухне. Девушка понимала, что ей нужно унять свой гнев и печаль, поужинать и лечь спать. Это было бы разумно.

Перед луной скользнула тень, низко спикировав на бесшумных крыльях, и приземлилась на деревянные балки над ней. Это была сипуха. Птицы такого размера были на Эндле редкостью, поэтому их появление всегда считалось хорошим предзнаменованием. По какой-то причине Лес еще не поглотил ее. Бледная птичья морда в форме сердца повернулась на шум вдалеке, и сипуха снова взмыла вверх, углубившись в Лес на охоту.

Не думая, Леэло вскочила, пересекла двор и бросилась к деревьям. Несмотря на дождь, земля в Лесу не превратилась в кашу, лунный свет освещал путь. После нескольких минут бесцельной, как казалось девушке, прогулки, она поняла, куда направляются ноги.

Дорога до сосновой рощи заняла больше времени, чем обычно. В своем смятенном состоянии духа она несколько раз свернула не туда, слезы затуманивали зрение. Когда она наконец добралась до рощи, то почувствовала, как внутри разгораются месяцами сдерживаемые тревога, страх и надежда.

Сквозь ветви она посмотрела на сияющую луну. Верхушки деревьев качнулись на ветру, и Леэло заставила себя сделать глубокий вдох. Сейчас это место выглядело мирным и безмятежным, было почти невозможно поверить, что именно здесь они принесли в жертву бесчисленное количество животных, а сам Лес был кровожадным.

В голове прозвучали слова тети Китти. «Это место не несет зла. Оно защищает. Без него мы бы погибли».

Ком печали, застрявший в горле, было невозможно сдерживать. Ей хотелось петь, но девушка знала, что это запрещено. Все еще оставался шанс, что дети находятся в пределах слышимости, но, даже несмотря на это, ей нельзя было петь одной.

Должен быть способ дать волю всему этому гневу. Леэло редко испытывала что-то подобное, но сегодня не могла отрицать это чувство. Ее переполняла кипящая, обжигающая ярость. Тейт ушел, мама умирала, а что потом? Она останется с озлобленной теткой и язвой-сестрой, которую Китти медленно отравляла, словно озеро.

Что же произошло с Китти? Леэло гадала в тысячный раз. Плохо было выйти замуж без любви, но не настолько, чтобы женское сердце изменилось навсегда. Кроме того, муж Китти давно умер. Она могла снова выйти замуж или жить в свое удовольствие. Она могла выбрать счастье. Но не похоже, чтобы Китти интересовалась счастьем. Она наслаждалась собственной злобой, и Сейдж шла прямо по стопам матери.

Фиона посоветовала бы Леэло успокоиться, позволить гневу, словно шторму, утихнуть. Девушке нужно было со стороны наблюдать, как растворяется ярость, уступая место принятию. От ее гнева никому не было пользы, особенно Тейту. Да и Леэло оставалась с тетей временно. Мама позаботится, чтобы она нашла подходящего мужа, кого-то, кто мог ей понравиться, пусть даже без большой любви. Леэло могла бы завести свое собственное хозяйство вместе с Фионой. Пусть Китти и Сейдж ведут дом. Не важно, где жить, главное, быть рядом. Возможно, если бы Фиона отстранилась от Китти и ее постоянной критики, ее здоровье улучшилось бы и она снова смогла ткать.

Гнев Леэло не утихал. Наоборот, он становился сильнее. Чем больше она думала, что Тейт там совсем один, вдали от любящих рук матери и сестры, тем сильнее злилась. И чем больше девушка думала о безразличии Китти к боли ее сестры, не говоря уже о боли племянника, тем больше ей самой хотелось причинить кому-нибудь боль.

И снова песня стремилась вырваться наружу. Ее разум затуманился от желания освободить мелодию. И тут, даже не обдумав, но чувствуя, что только это она и может сделать в наказание всем и вся, Леэло достала из кармана нож. Захлебываясь собственной песней, она всадила его в сосну, которую всю свою жизнь кормила жертвоприношениями, молитвами и собственной кровью. Она вонзала его снова и снова, пока не заболела рука. С последним ударом нож вошел в дерево так глубоко, что она не смогла его вытащить.

Алые пятна перед глазами исчезли, Леэло словно вышла из какого-то транса и упала на колени, измученная. Несмотря на все усилия, дерево почти не пострадало, только в нескольких местах откололась кора и пара щепок.

Тейт ушел, и нужно было смириться с этим. С этого момента она будет ставить маму и себя на первое место. Здоровье Фионы станет ее приоритетом. Она продолжит выполнять работу по дому и обязанности Стража, но больше никогда не посетит ни одной церемонии. Даже если это будет стоить ей всего. Даже если она лишится Сейдж.

И поскольку Леэло все еще не могла запеть, то она запрокинула голову и издала дикий крик.

Глава шестнадцатая

Ярен не видел Люпин после их разговора, но слух об их уединенной прогулке распространился быстро, а сплетники Бриклбери позаботились об остальном. Куда бы он ни пошел, его повсюду преследовали перешептывания и смешки. При встрече в пабе Ларс многозначно подмигивал ему.

– До сих пор не понимаю, почему она тебе не приглянулась, – начала Стори во время их совместной работы в саду. – Она очень красивая девушка. Даже слишком хорошенькая для тебя.

Ярен швырнул комок земли в сестру.

– Дело не в красоте. Она просто… странная.

– Почему? Потому что она с Эндлы?

Он грустно покачал головой:

– Вовсе нет. Она сказала, что Лес – это зло. Что он пожирает людей, словно волк, или медведь, или…

– Монстр?

– Точно! И было очевидно, что она не пыталась меня напугать. – Хотя она добилась этого с помощью флирта. – Похоже, она действительно верит в свои слова.

Стори аккуратно опустила два семечка моркови в выкопанные лунки.

– Зачем ей лгать о таком?

– Об этом я и говорю, она не лгала. Думаю, у нее мог немного повредиться рассудок после изгнания. И не виню ее. Она была совсем ребенком.

– Ну, ты не обязан за ней ухаживать. Но лучше тебе проявить хоть немного внимания, иначе вы оба будете выглядеть не в лучшем свете. Люди думают, что вы не просто прогуливались, если ты понимаешь, о чем я.

Ярен поднялся на ноги.

– И чья это вина? Если бы ты не болтала, никто бы даже не заметил! – Он понимал, что это не совсем честное обвинение. Люди сами видели их, и ему следовало хорошенько подумать, прежде чем гулять наедине с девушкой в городке, полном надоедливых жителей. Но тогда и Люпин стоило быть осторожней. Разве что она хотела, чтобы люди подумали, будто между ними что-то произошло.

Он покачал головой. Девушек невозможно понять.

– Ой, успокойся, – приказала Стори, потянув его за руку и возвращая к работе. – Скоро снова случится что-нибудь скандальное, и про вас все забудут.

Позже в тот день, когда он позволил сестрам затащить его в паб, поскольку отец настаивал, что им нужен сопровождающий после случая с Мерриттом, Ярен убедился, что никто ничего не забыл. Особенно Люпин.

Он впервые видел ее в пабе. Она нашла его глазами в тот момент, когда юноша переступил порог, словно ждала его.

Улыбаясь, она пробралась к нему сквозь толпу посетителей.

– Ярен Каск. Давненько я не видела тебя в городке. И начала думать, что ты меня избегаешь.

Ярен покраснел и замотал головой:

– Конечно нет. Просто я не привык, что столько людей в курсе, куда я хожу и с кем. Не люблю такого внимания.

– Это говорит парень, который принес воду из озера Лума. – В ее голосе угадывалось возмущение. Она указала на стол в углу, и он понял, что ему придется последовать за ней. Сестры бросили его сразу, как только они вошли.

– Не беспокойся за местных, – сказала Люпин, когда они сели. – Они сплетничают, потому что здесь, на горе, у них нет опасностей и забот. Вероятность того, что до Бриклбери доберется чума, невелика, учитывая, как редко сюда забредают чужаки. Еды вдоволь, благодаря плодородной горной почве. Им просто скучно, скажу я тебе. А любимое развлечение таких людей – сплетни.

– Но все же прогулку по лесу вряд ли можно считать чем-то скандальным.

– Возможно, ты не заметил, но люди предпочитают избегать меня, Ярен. Так что не прогулка дала повод для разговоров. А девушка.

– Прости. Я не знал. Надеюсь, твоя репутация не пострадала.

Она запрокинула голову и рассмеялась, обнажая белые зубы.

– Моя репутация? Они все считают, что я ведьма.

Ярен огляделся. Сомнений не оставалось, люди глазели на них.

– Почему ты остаешься здесь? – спросил он. – Не выношу, когда меня постоянно оценивают вот так.

– Тебя будут оценивать, куда бы ты ни отправился. Я знаю, кто я. Так почему меня должно заботить их мнение?

Ярен хотел бы иметь такую же уверенность, которая приходит с осознанием того, кто ты есть.

– Прости, если произвел на тебя неверное впечатление, Люпин. Я не собираюсь жениться в ближайшее время. Я еще даже не выбрал ремесло.

Она провела пальцем по краю посуды и улыбнулась:

– Ох, глупышка. Разве кто-то говорил о браке?

Ярен не мог уснуть. Каждый раз, закрывая глаза, он видел призывную улыбку Люпин. Как только он пытался улечься поудобнее, как в голове звучала та самая мелодия, которую он услышал с Эндлы первой. Прежде с ним такого не случалось, и он решил, что песня немного сводит его с ума. Может, и причина странностей Люпин крылась в этом.

Или дело было в том, что он не знал песню целиком, только эту маленькую цепочку нот, и какая-то часть его мозга продолжала цепляться за них, пытаясь восполнить утерянное. Если бы у него была хоть какая-то музыкальная склонность, он мог бы сыграть ноты на каком-нибудь инструменте и попытаться закончить песню. Но он ничего не знал ни о гаммах, ни о мелодиях и уж точно не умел играть. Так что он попал в плен этих нескольких нот, повторяющихся у него в голове. Да, человек определенно мог бы сойти с ума от этого.

Около полуночи, когда сон так и не пришел, Ярен откинул одеяло, натянул брюки и как можно тише спустился по лестнице. Он на цыпочках прошел мимо отца, который обычно спал так крепко, что даже землетрясение не могло его разбудить, схватил ботинки с камина и выскользнул в ночь.

Прохладный воздух тут же прояснил его разум. Если немного прогуляться, то можно вовсе избавиться от песни. Гулять одному по ночному лесу было далеко не лучшей идеей, но все же лучше, чем потихоньку сходить с ума в постели.

К сожалению, у Ярена была привычка тщательно обдумывать каждую волнующую его тему. И если он не собирался думать о песне – а он не собирался, будь она проклята, – оставалось думать только о Люпин.

Люпин, с ее волосами цвета меда и зелеными, как луг, глазами. С невеселым смехом и безжалостным флиртом. С намеками на готовность к некоторым делам без замужества. Ярен знал, что если одна из его сестер сделает такое до брака, то ее репутации конец. Но с другой стороны, Люпин нечего было терять в глазах местных жителей.

Несмотря на то что он вырос в окружении девушек, Ярен считал их предсказуемыми только в одном – в их непредсказуемости. Стори могла смеяться и шутить, а через секунду она уже злилась не пойми на что. Но что еще хуже, если она отказывалась объяснять, из-за чего разозлилась. Увлечения Головастика были мимолетны, как летний шторм, и даже у Саммер, возможно, самой уравновешенной из трех сестер, иногда случались перемены настроения, приводившие в замешательство любого мужчину. И с ними тремя он вырос! Как можно ожидать, что он поймет мотивы едва знакомого человека?

Но с мамой все было по-другому. Он всегда ее понимал. Разумеется, она тоже злилась, но всегда было понятно почему: если он оставлял грязные ботинки у камина, или, замечтавшись, сжигал хлеб, или уходил на рынок за яблоками, а возвращался с картофелем. Когда она была чем-то расстроена, то уходила на прогулку или удалялась в спальню, которую они с отцом делили в их прежнем, более просторном доме, а вернувшись, снова становилась собой. Она даже объясняла причину грусти, если отец сам не понимал. А когда сестры были особенно вспыльчивы, мама отправляла мужчин по делам. К их приходу страсти, как дождь, утихали.

«Ты слишком накручиваешь себя, Ярен», – думал он, бредя по лесной тропе. Он так увлекся, что точно не знал, по какой тропе идет, но решил, что подумает об этом, когда придет время возвращаться домой.

Крадущееся приземистое существо пробежало по дороге, скорее всего лиса. Где-то вдалеке крикнула ночная птица, и время от времени он слышал, как кто-то шуршит в кустах. Обычные звуки ночной жизни леса, хотя и не такой бурной, как он ожидал.

Внезапно раздался скорбный вой, от которого волоски на затылке встали дыбом. Ярен тут же вспомнил рассказы об огромном волке и осознал, что у него нет с собой ножа. Он был совершенно беззащитен.

Вой доносился издалека, обратная дорога не сулила спасения, поскольку юноша не был уверен, с какой стороны доносился вой. Ярен продолжил идти, хотя теперь думал не о женских капризах. Вой повторился, на этот раз ближе. Ярен замер и прислушался. Где-то над головой ухнула сова, взлетая с ветки, очевидно в поисках собственной добычи. Ярен огляделся по сторонам и узнал расщепленное дерево слева от себя, круг поганок справа. И с замиранием сердца понял, что сделал это снова.

Он шел к Эндле.

Снова раздался вой, теперь еще ближе. Ярен завертелся, пытаясь определить, откуда тот доносился, пока не закружилась голова. Он запутался еще сильнее. Юноша истерично рассмеялся, подумав, что он действительно сходит с ума. Магия Эндлы повлияла на него как песня сирены. Как еще он мог объяснить, что ноги снова выбрали эту тропу? Как еще оправдать решение прогуляться в одиночестве посреди ночи?

Следующим звуком, донесшимся до него, был не вой. Это было низкое, рокочущее рычание хищника, прозвучавшее намного ближе. Ярен медленно повернулся, лихорадочно вглядываясь в темноту, пока не увидел два светящихся глаза, смотрящих в ответ. И они были слишком велики, чтобы принадлежать кому-либо, кроме огромного голодного волка.

Он бросился бежать. Ярен инстинктивно понимал, что существо не отступит, как бы громко Ярен ни кричал и ни размахивал палкой. Очевидно, этот зверь был вожаком леса, возможно, даже целой горы, и один жалкий беззащитный человек не сможет его напугать.

Каким-то чудом Ярен не споткнулся, пока несся по тропе. Кажется, его ноги знали дорогу. Он слышал волка за спиной, тот уже не рычал, а просто дышал на бегу. Ярен не понимал, почему существо не пытается схватить его, он был куда проворнее с четырьмя лапами и острым ночным зрением, чем юноша. Волк пытался его измотать? Или умышленно гнал в пасть поджидающей стаи?

Ярену не хватало воздуха, чтобы позвать на помощь, да и звать было некого. Он был здесь совершенно один, по собственной воле, и скоро умрет. Он надеялся, что семья сможет опознать его по останкам, хотя потеря все равно сломит их. Девочки только что потеряли любимую мать. Если он недостаточно ценил свою жизнь, чтобы держаться подальше от леса и проклятого острова, то следовало поставить на первое место спокойствие и безопасность сестер.

Пока его ноги касались тропы, эта бессмысленная, коварная песня вернулась в его обезумевший разум и в некотором смысле успокоила его. Он сосредоточился на мелодии, а не на горячем дыхании голодного зверя с когтями и клыками, следовавшего за ним по пятам.

И с тем небольшим вздохом, который остался у Ярена, он взмолился о пощаде, обращаясь неизвестно к кому.

Глава семнадцатая

Леэло была на полпути домой, когда услышала вой. По телу побежали мурашки, волоски на теле встали дыбом, словно после грозы.

На мгновение она замерла, гадая, не почудилось ли ей. Волки никогда не забирались так далеко в горы, а этот вой звучал так близко, словно исходил с Эндлы. Но он повторялся снова и снова, Леэло пропускала звук через себя, словно песню, которую знала всю жизнь.

– Тейт, – охнула она.

Внезапный порыв ветра пронесся мимо, заставив деревья вокруг заскрипеть, как старые двери. Леэло поняла, что на этот раз ей не почудилось. Лес заговорил.

А волк наступал.