Текст книги "Груша на ночь"

Зона турбулентности

Самолет мелко завибрировал, в иллюминатор было видно, что и крылья у него дрожали, как руки алкоголика в треморе. Пассажиры начали тревожно переглядываться. А самолет вдруг резко накренился и стал терять высоту.

– Падаем! – прошептала Марина.

И хотя стюардесса запоздало, но все же сообщила, что самолет попал в турбулентную зону и всем надо просто пристегнуться и пережить всего несколько неприятных минут, ее никто уже не слушал. Народ-то уже привык к тому, что воздушные суда, большие и маленькие, почти каждый день где-нибудь да падают. А вот сегодня очередь, видимо, дошла и до них.

Марина вопила уже во весь голос:

– Боже мой, мы сейчас упадем!

Ее муж Андрей, и сам трясущийся от страха, попытался как-то успокоить Галину, отвлечь ее от ужасных мыслей. И не нашел ничего лучшего, как обнять и сказать проникновенно:

– Раз уж такое дело, давай простимся, милая!

– А-а-а! – заголосила Марина. – Я не хочу умирать!

– Не бойся, это не страшно совсем, – убеждал ее Андрей. – Хлоп – и все! Ничто ничего и не почувствует.

– Правда? – притихла Марина. – Ты откуда знаешь? Ты что, уже падал? Без меня? Когда это было?

– Давно, – неопределенно махнул рукой Андрей. – В армии еще.

Это точно. В армии он один раз упал. Но не в самолете, а со второго яруса солдатской кровати. Во сне. И было ему тогда очень больно, потому что приземлился он на копчик. Но зачем это сейчас знать Марине?

– Ну ладно, давай прощаться, – согласилась Марина и всхлипнула. – И давай простим друг другу, если кто в чем был виноват.

Андрей подумал и поежился.

– А это еще зачем?

– Ну, так принято, милый, чтобы предстать перед всевышним с чистой душой. Ну вот я, например, виновата перед тобой в том, что на прошлой неделе спрятала твои удочки.

– Зачем? – удивленно спросил Андрей, выуживая из кармана фляжку с коньяком – он увидел, что многие вокруг пьют, курят, а одна рыдающая парочка даже пытается заняться любовью прямо в кресле. В общем, все оттягивались напоследок, кто как мог.

– Ну, чтобы ты хоть одну субботу побыл со мной, – призналась Марина и шмыгнула покрасневшим носиком.

– Тоже мне, грех нашла, – отпив из фляжки, хмыкнул Андрей.

– А что, у тебя есть что-то посерьезнее? – насторожилась Марина.

Слегка захмелевший Андрей подумал, что раз уж им предстоит погибнуть, то зачем скрывать то, что камнем лежит на душе? А так, глядишь, признание и в самом деле зачтется на том свете. Но он все же решил повременить. Тем более что инициатива открыть исповедальню на борту падающего Ту-154 принадлежала не ему, а Марине.

– Давай уж, продолжай ты, – сказал Андрей. – Не думаю, что у такой большой красивой девочки за душой всего лишь такой маленький и безобидный грешок, как припрятывание удочки.

– Дай-ка мне. – Марина выхватила фляжку из руки Андрея и отпила из нее солидный глоток. – Ну, было, было…

– Что было? Говори, ну? – приказал Андрей и заиграл желваками.

– Помнишь, у нас на площадке жил Егор Петрович, отставной майор?

– Ну, помню, – прохрипел Андрей. – И что?

– Так вот, я у него два раза была дома, – потупила заплаканные, с потекшей тушью глаза Марина.

– И что вы там делали?!

– Чай пили, болтали, – пожала плечиками Марина. – Ему очень скучно было, он же совсем один жил.

– Только чай? – недоверчиво переспросил Андрей.

– Ну да, – немного подумав, ответила Марина. – Зеленый… С урюком и изюмом. А теперь ты давай сознавайся, в чем грешен передо мной.

– Да я даже не знаю, – с сожалением поболтал опустевшей фляжкой Андрей. – Мы с тобой и живем-то всего три года…

– Три с половиной, – поправила его Марина и нежно провела по ладошкой по всклокоченной голове. – А детей так и не завели… Хотя это даже хорошо! А то остались бы они сиротами. Или, не дай Бог, с нами тут летели бы в самолете. Даже думать об этом не хочу. Ну, чего ты замолчал? Давай выкладывай свою гнусную подноготную.

– Ладно, – решился Андрей. – Помнишь, у нас как-то засиделась твоя подруга Лина

– Это которая? А, Ерошина Ангелина! Так, и что?

– Ну, и ты попросила проводить ее домой, а сама не пошла с нами, у тебя голова тогда разболелась.

– Ну, и пошел ты ее провожать, дальше что? – Марина сцепила руки и нервно захрустела тонкими пальцами. – Она, между прочим, очень даже ничего, Линка эта. Да, Андрюша?

– Не, ты лучше, – категорично заявил Андрей.

– Ну и в чем тогда твой грех?

– А я ее поцеловал, – сообщил Андрей. И видя, как гневно изламываются тонкие брови Марины, торопливо добавил:

– Да в щечку, в щечку!

– То-то же! – облегченно вздохнула Марина.

И тут раздался ликующий голос стюардессы:

– Уважаемые дамы и господа! Наш самолет благополучно миновал зону турбулентности! Экипаж приносит вам свои извинения за доставленные неудобства.

Все пассажиры закричали «ура!», захлопали в ладоши, кроме той парочки, которая все это время пыталась заняться любовью. И у них наконец-то это получилось, и потому они сейчас никого и ничего вокруг себя не замечали.

Андрей с Мариной крепко обнялись и надолго так замерли.

«Боже, как хорошо, что я не все рассказала Андрею!» – думала Марина.

«Как же я вовремя догадался скрыть горькую правду от Маринки! – радовался в душе в это же самое время и Андрей. – А то ведь сейчас черт знает, что было бы…»

Да, им было, что скрывать друг от друга. На самом деле Марина распивала не только чаи со своим соседом-вдовцом Егором Петровичем. Он ей как-то предложил даже шампанского, и Маринка из вежливости отпила из фужера один глоток. Всего один. Но ведь отпила! В компании чужого мужчины!!

Да и Андрей был хорош! Он покривил душой, когда говорил, что поцеловал Маринкину подругу Лину в щечку. На самом деле это не он ее целовал, а она впилась своими бесстыжими губами в его губы и даже пыталась затащить его к себе в квартиру. Андрей тогда вырвался от нее с большим трудом и настоятельно попросил Лину больше не приходить к ним.

Ну и чего вы смеетесь? Хотите верьте, хотите – нет, но так все и было.

Йети Паша

В прошлую субботу персонал небольшой фирмы ООО «Альфа-Корпорейтед» дружно выехал на корпоративный пикничок. Повеселились славно: пили, пели, потом попарно разбредались по кустам, и кусты в иных местах ритмично, а в других хаотично подрагивали. Что творилось под сенью июльской листвы – можно было только догадаться.

Ну, а когда вволю нагулялись, кое-как собрались и, недружно погрузившись в два микроавтобуса, уже в сумерках укатили восвояси, оставив после себя неубранную поляну со следами пиршества. А еще кого-то забыли под раскидистым шарообразным кустом ивняка, на самом берегу тихо лопочущего ручейка. Это кто-то сладко спал, спрятав голову под лопух и негромко посвистывая носом. Иногда посвист переходил в громкий храп, и тогда спящий вздрагивал от перемены издаваемых им звуков и глаза у него беспокойно бегали под закрытыми шторками век. Наконец, последнее из особенно громких всхрапываний разбудило спящего.

Он открыл мутные глаза, присел и беспокойно заозирался по сторонам, силясь понять, кто он, что он и зачем он. Ярко светила луна, так же негромко бормотал ручей, и вокруг – никого. Что-то вспомнив, мужчина сунул руку под соседний лопух, повозился там и извлек тускло сверкнувшую под луной бутылку водки.

– Ничего, Егор Прокопцов, мы не пропадем! – хрипло рассмеявшись, довольно сказал мужчина. – Значит, оставили меня, сволочи! Одного, на съедение диким зверям… А нам не страшно, вот! Щас вот сориентируемся немного да двинем домой. А еще лучше разведу-ка я костерок, а домой утром пойду.

Прокопцов вылез из своего убежища и направился к давешней поляне, где еще недавно шумело их корпоративное застолье. И вдруг увидел, что там, спиной к нему, кто-то сидит, и чавкает.

«Ага! – обрадовался Прокопцов. – Значит, кто-то еще остался. Неужто Яковенко? Спинища-то могутная – его, ничья иначе».

– Слышь, Яковенко, а почему нас-то не забрали? – хрипло спросил у могучей спины Прокопцов. Чавканье прекратилось, спина зашевелилась, и оборотилась к Прокопцову волосатой физиономией с широкими ноздрями и красными, как угольки, глазами. В мертвенно бледном свете луны субъект этот выглядел как самый настоящий питекантроп.

«Екарный бабай, так это же никак этот, как его… йети, снежный человек!» – вдруг понял Прокопцов и буквально обомлел от страха.

Йети негромко ухнул и даже как будто ухмыльнулся – похоже, он был доволен произведенным впечатлением. Разглядев в руке Прокопцова бутылку, снежный мужик отшвырнул в сторону консервную банку с остатками шпрот и в два прыжка оказался рядом. Он протянул свою волосатую лапу к Прокопцову и осторожно вынул из его руки бутылку. Прокопцов, обмерев, стоял молча, опустив руки по швам, и чувствовал, что сейчас с ним может приключиться детский грех.

А йети между тем взболтнул бутылку, сунул ее себе в разинутую пасть с огромными желтыми зубами и с хрустом откусил и выплюнул горлышко. Затем, как показалось Прокопцову, подмигнул ему и одним глотком выдул не менее четверти содержимого бутылки. И вдруг протянул изуродованную емкость Прокопцову.

– Надо же! – пролепетал Прокопцов. – Так ты и мне предлагаешь выпить? Какой молодец, а! Ну, давай, Гоша!

И осторожно, чтобы не порезать губы, приложился к зазубренному краю бутылки.

– Х-хоша? – вдруг отчетливо не просто сказал, а судя по интонации, спросил йети.

– Точно! – обрадованно подтвердил Прокопцов. – Георгий я. Ну. Гоша, значит. Гоша я… понял? Го-ша!

– Го-ша, Го-ша, – часто-часто закивал лохматой головой йети и вновь оскалил свои желтые зубищи.

– А тебя как зовут?

– Зо-вут, – повторил йети и почесал под мышкой.

– Нет, не то, – с досадой сказал Прокопцов и сел на травку.

– Да ты тоже садись, – похлопал он рукой возле себя.

Йети сел рядом и покосился на бутылку. Прокопцов перехватил его взгляд и торопливо протянул водку:

– На, дерни еще!

Йети шумно отхлебнул, передернулся и преданными глазами уставился на Прокопцова.

Тот осторожно вынул из его лохматой горсти бутылку и тоже сделал глоток.

– А теперь давай разберемся, как тебя зовут, – совсем по-свойски сказал Прокопцов и икнул – его уже начало вновь развозить. – Д-давай ты будешь этот, как его, Константин. Нет, погоди, это тебе будет сложно… ик!.. запомнить. Во, ты будешь Паша. Ты – Паша, понял?

Прокопцов для закрепления урока ткнул йети пальцем в его могучую волосатую грудь:

– Па-ша. Паша, понял?

– Па-ша? – переспросил Йети и тоже ткнул себя пальцем в грудь. – Паша!

Это имя йети явно понравилось, и он без конца повторял, стуча себя в грудь:

– Па-ша, Па-ша. Паша!

– Ну вот, все путем, – довольно сказал Прокопцов. – На, Пашуня, выпей за знакомство. Да пойдем ко мне. У меня баба такие… ик!.. пельмени лепит, ты сроду не ел! С соседкой тебя познакомлю. Здоровущая баба, я тебе доложу. Тебе в самый раз. Разведенка, между прочим, Зоей зовут.

– Ба-ба! – сказал Паша и, допив остаток водки, отшвырнул пустую бутылку в сторону. – Ба-ба Зо-я, – повторил он мечтательно и встал с места. – Пошли, Гоша?

Прокопцов не успел удивиться линвистическим успехам своего нового друга, как недалеко от их поляны послышался шорох. Потом зашевелились кусты, и на поляну с негодующим уханьем выскочил еще один йети, очень грудастый и ростом пониже Паши.

– Во, блин! Снежная баба! – поразился Прокопцов. – Никак, твоя, Паша? Нам и без нее хорошо. Гони ты ее, на фиг!

– На фиг!.. – набычившись, повторил Паша, и сплюнул себе под ноги. Это явно не понравилось грудастой йетихе, и она тут же вцепилась в Пашины космы, что-то пронзительно вереща.

По поляне при свете луны катался клубок волосатых тел, клочьями летела шесть.

– Гоша! – рвался из этого клубка жалобный вопль. – Баба Пашу – бух, бух, на фиг!

– Ух, ух! – продолжала азартно лупить йетиха своего непутевого спутника дикой жизни.

– Эх, Паша, сделал бы я тебя человеком, да, видать, не судьба! – тяжело вздохнул Прокопцов. – У меня принцип – в чужие семейные дела не лезь!

А припомнив, что дома заждавшаяся жена может устроить ему трепку не хуже этой, Гоша Прокопцов выбрался на опушку леса и рысью припустил к светящемуся вдали яркими огнями родному городу…

Немного про миногу

А вы знаете, что рыбалка бывает еще и подледной? Это когда рыба подо льдом плавает, а рыбак сверху над лункой сидит, пятую точку морозит. Я вот тоже недавно подморозил. В гости к свату ездил, на Север. Он там на Обской щеке живет. Или нет, на носу. А, что я говорю – на губе, вот! Это залив такой, где река кончается, а море еще не начинается. Не то Карское, не то Татарское. В общем, так как-то. И сват мой там всю жизнь прожил, на Севере-то. Уже и дети все у него выросли, попереженились, поперезамужвыходили и разъехались. На юга. А сват ни в какую. Я, говорит, ни в жисть отсюда! Где еще, говорит, и морскую рыбу можно поймать, и речную, то леща, то миногу, то ни фига, а то сразу много. Мне и любопытно стало, что там у него за рыбалка такая? Я-то на Дону живу, и до последнего считал, что это у нас настоящая подледная рыбалка! На Дону-то лед хоть и успевает замерзнуть, но всех желающих порыбачить не выдерживает. Вот и приходят мужики с рыбалки всегда злые и мокрые, с магазинным филе минтая или хеком, у кого на что денег хватит. А со сватом, как ни поговорю по телефону – он мне все свою Обскую щеку эту нахваливает. Говорит, никогда без рыбы не возвращаюсь. Сразу, говорит, солю ее там и мешками домой везу. Приезжай, говорит, и тебе насолим. Но главная фишка, говорит, в том, что рыбалка у нас – полный экстрим!

Ну, не выдержал я, получил отпускные за два года, еще жена добавила… Нет, вру – жена-то как раз половину отобрала (все равно, говорит, пропьешь там на льду со сватом, знаю я, говорит, вас, подледных судаков). Это мне детишки деньжат подбросили – сын-то мой на дочке свата женился, когда она у нас на югах училась, и они тут у нас так поднялись, что ты! Предпринимателями стали! Жена моя, слышь ты, пирожки печет, компоты-консервы на даче крутит, а они ими торгуют, деньгу зашибают, куда там северянам!

Ну вот, приехал я к свату, с пирожками и компотами, на его этот Север. А холод стоит – собачий! Ни одной собаки на улице! Сват-то меня сразу на рыбалку потащил, пока сватья с работы не вернулась. Иначе, говорит, она обоих-то нас на Обу не отпустит. Я, говорит, и один-то ей с этой рыбой надоел, а уж вдвоем-то мы с тобой цельный прицеп притараним! У свата есть снежный мотоцикл, «Буран» называется. Вот на прицепе «Бурана» он меня на лед и притаранил. Я чуть не околел. Но сват – он человек опытный. Сразу, как только приехали, палатку на льду развернул, печку газовую растопил, меня оттаял. Знай, коктейли из спирта и компота намешивает, мне подливает, себя не забывает, и про рыбалку подледную байки мне травит: «Вот в прошлом годе столько рыбы домой привез, в позапрошлом – столько!». Я говорю:

– Ты чего, раз в год сюда ездишь?

– Ну да, – говорит сват. – Дак, а больше и не надо. Два мешка рыбы за раз привожу если!

– Ну, так пошли рыбачить! – говорю я ему. Мне-то уже не терпится наловить рыбки.

Глядь, а свата-то уже развезло. Никуда, говорит, я не пойду. Мне и здесь, говорит, хорошо! А если хочешь, иди, говорит, сам и долби лунку. И запомни – лунка должна быть такой, какую рыбу ты хочешь поймать.

Я, конечно, большую рыбу захотел поймать. И потому выдолбил не лунку, но прорубь метра на полтора точно. А сват знай себе храпит, только стены палатки трясутся. Ну ладно, думаю, спи, сватушка, спи, а я тебе докажу, что тоже могу рыбачить! Только размотал закидушку, слышу, тарахтит кто-то. Еще пяток снегоходов и один вездеход подкатили с прицепами и мужиками.

– Слышь, – кричат мне. – Немцы есть?

– Да какие, на фиг, тут немцы?

– Не, – говорю. – Я тут один со сватом в палатке рыбачу. Русские мы!

Ну, мужики тоже палатки поставили, стаканами зазвенели, гитарами забренчали. «Это что же за рыбалка у них такая? – думаю. – Когда же они миногов-то ловить собираются? Только я наживил крючки салом с колбасой – а другой наживки у нас со сватом и не оказалось, – как опять что-то затарахтело. На этот раз в небе. Мама моя ты незабвенная – вертолет садится на лед! Мужики из него выскочили, к нам бегут, на ходу орут:

– Немцы были?

Да что они тут, замороженные все какие-то, что ли? Война-то еще вон когда кончилась, а они все немцев спрашивают. Плюнул я с досады в прорубь, и тут как забурлит в ней! Я хоть слабоверующий, а тут креститься начал: «Святые угодники или как вас там, – шепчу. – Спасите меня от северной водяной нечисти!»

И что ты думаешь? Поднялась из проруби труба какая-то с глазом стеклянным, покрутилась, покрутилась вокруг своей оси, в палатку к свату заглянула, мне подмигнула. Мать ты моя донская женщина, никак – подлодка? Точно она: вслед за перископом и рубка черная поднялась, с залепленными скотчем опознавательными номерами. Люк в рубке с лязгом открылся, капитан в фуражке с крабом высунулся и орет:

– Где немцы?

Так, значит, все же здесь заварушка с немцами началась? Опять они без всякого объявления войны на нас напали! А почему? Может, газопровод «Северный поток» как-то не так с нашими поделили?

Я к свату, тормошу его, ору благим матом:

– Вставай, немедленно! К оружию – немцы сейчас будут!

Сват глаза протер, на часы посмотрел, зевнул и говорит:

– Ты что, компоту опился? Не немцы, а ненцы! А с ними ханты и манси. Через час должны с моря подъехать. Вот затаримся у них рыбкой по дешевке, компот твой допьем, да домой поедем.

– А чего ж ты мне, – говорю я обижено, – впаривал тут про подледную экстремальную рыбалку?

– А что? – говорит он мне. – Разве не было экстрима? Замерзал же?

– Ну, замерзал!

– Лунку вручную продолбил?

– Какая там лунка – прорубь целая! Вон выйди, глянь, подлодка из нее всплыла!

– Ну, так это подводники наши. Они тоже у ненцев рыбу покупают. Испугался?

– Ну, было дело!

– А сейчас еще и удивишься!

И только он это сказал, как в глубине этой самой Обской губы завихрился снег, послышался топот копыт, скрип полозьев, и крики: «Поть-поть-поть!» И к нашей стоянке стремительно подъехала целая кавалькада тех самых ненцев, хантов и мансов на оленных нартах. А на нартах этих – пропасть мороженой рыбы в мешках. И пошел тут торг. Да какой там торг – рыба же здесь дешевле грибов, влет уходит. А после торга начался такой гудеж с песнями да плясками, с братанием ненцев с русскими – я думал, губа эта Обская треснет, на фиг, и провалимся мы все к чертовой матери, как бывало у нас на Дону. Ан нет – выдержал лед! Он тут на совесть сработан, метровой толщины.

Вот такая у меня незабываемая рыбалка нынче случилась на Обской губе. До сих пор, после сватовых коктейлей-то, не могу толком разобраться: на самом ли деле это было со мной, или приснилось? Но рыбу-то я привез от свата – целый мешок соленой щуки, сигов, язей и так кое-что по мелочи. Кроме миноги – это, как я потом выяснил, сват приврал немного про миногу, чтобы я клюнул. Нет у них там, в Обской губе-то, ни миногов, ни осьминогов. А всего остального – хоть завались. У этих, у ненцев с хантами и мансями. Если не веришь, сам поезжай туда – сначала по Иртышу немного вправо, а там по Оби все вверх и вверх. Пока не упрешься в хату моего свата. А уж там как с ним договоришься. Главное, компоту побольше возьми. Уж очень северяне компоты уважают.

Любовь бутербродиком

Он обмазал ее грудь шоколадной массой. Затем вымостил клубникой дорожку к ямочке пупка, а саму ямочку заполнил ликером. Она только поеживалась и прерывисто вздыхала, томно ожидая, чем же закончится это строительство. А Он своими толстыми волосатыми пальцами не спеша зачерпывал из вазочки взбитые сливки с кусочками авокадо и аккуратно прокладывал этой восхитительной массой тропку еще дальше и ниже. Закончив отделочные работы, с причмокиванием обсосал перепачканные пальцы, затем наклонился над Ее грудью и стал слизывать шоколад. Его сизый толстый язык мелькал все чаще и чаще, тщательно обрабатывая набухшие шоколадные соски и приводя Ее в экстаз. Не выдержав, Она с искаженным от страсти лицом обхватила Его голову обеими руками и потащила ее вниз, к сливкам с авокадо…

– Выключи, Костик, я больше не могу на это смотреть! – простонала Лариса.

– А что, пусть идет, – вяло запротестовал Костик. – Сейчас самое интересное будет.

– Я тоже так хочу! – вдруг загорелась Лариса. – Не то, что мы с тобой – все бутербродиком да бутербродиком.

– Это чтобы я тебя чем-нибудь перепачкал и облизал, да?

– Ага, и облизал, и все остальное, – мечтательно прижмурила глаза Лариса. – Ну, надо же как-то разнообразить наши отношения.

– А что, можно, – подумав, согласился Костик. – Тем более что мы еще не ужинали.

– Ну, так что же ты теряешь время? Приступай к делу! – поторопила мужа Лариса, укладываясь в постели поудобнее.

– Ты бы это, халат-то сняла, – посоветовал Костик. – Как в видаке чтобы. Ну, я пошел.

Он ушел на кухню, захлопал там дверцей холодильника, загремел посудой, на плите что-то зашкворчало. Лариса недоуменно принюхивалась к доносящимся с кухни запахам. Наконец, появился Костик. Он сноровисто расстелил на оголенном животе жены скатерку, принес исходящую паром тарелку, нарезал хлеба.

– Ты чего это, а? Ты чего, дурак, что ли? – растерянно залепетала Лариса. – Горячо же.

– Да ну, он теплый, я сильно разогревать не стал, – возразил Костик. – Сметаны положить?

– Ты что, собрался жрать на моем животе? – возмутилась Лариса и сделала попытку привстать. – Извращенец! Я тебя о чем просила?

– Это те, которые в видаке, извращенцы, сразу с десерта начинают, – сказал Костик. – А я все по-человечески делаю. Вот сначала первого похлебаем – я что-то в обед его плохо поел. А сейчас борщок настоялся, в самый раз. Ну, открывай ротик-то! Вот, ложечку тебе, ложечку мне, ложечку тебе, ложечку мне.

Ошарашенная Лариса молча водила широко открытыми глазами за ловко шмыгающей в руке мужа ложкой: от тарелки к ней в рот, снова в тарелку и в рот себе, снова к ней, снова к нему…

Скоро тарелка опустела.

– Ну как, вкусно? – Костик заботливо слизнул с губ Ларисы остатки борща, чем привел ее в трепет. – Лежи, лежи, я за котлетами пошел.

– Горчицы не забудь прихватить, – грудным голосом сказала ему в спину Лариса и счастливо улыбнулась.

Котлет они поели, уже просто сидя рядышком на постели и болтая о всякой чепухе.

– Ну, теперь можно и о сладком подумать, – сказал, наконец, Костик. – Только, Ларисочка, у нас ничего, кроме халвы и малинового варенья, нет. А оно совсем жидкое. Стечет с тебя все, и только постель перепачкается.

– Ты у меня и так самый сладкий! – пролепетала Лариса и прижалась к нему голой, но чистой и теплой, ничем не перепачканной грудью. – Иди ко мне скорее! Ну как, как… Как всегда – бутербродиком! Мне так нравится.