Текст книги "Глубина: Прыгун"

А… пошло оно все…»

Размеренный полет успокаивал. Керк дремала, пока машина не начала медленно снижаться, выпуская шасси, которые вскоре коснулись покрытия улицы перед самым баром.

– Сейчас нажрусь, – сообщила ездолету Блум. – Наверное. Включи блокировку генодатчика. Тетка, присмотри за машиной.

– Присмотрю. Но много не пей, дорогая.

– Ясное дело.

На улице воняло, из открытых дверей бара тянуло дымом и затхлостью, но Керк это нисколько не мешало – она считала «Пикси» своим любимым притоном. Там всегда было достаточно темно, чтобы посидеть в одиночестве, и достаточно светло, чтобы позволить себя подцепить очередному простаку, простачке или бесполому после генотрансформации существу. Но сейчас Блум не хотелось любовных приключений – только напиться. Напиться и забыться.

Она прошла мимо сканера, который, тихо попискивая, просветил ее и, не обнаружив никакого оружия, пропустил в коридор. Быстро пройдя через него, Керк оказалась в большом зале с пустой сейчас голосценой, изгибавшимся вдоль стены баром с автоматами по продаже напитков и проходом в два зала поменьше по сторонам, а также лестницей на второй этаж. Когда-то Блум слышала, что в «Пикси» имелся еще минус первый этаж, находившийся прямо под главным залом, но он ее не интересовал – она подозревала, что там обретаются нелегальные генотрансформанты, нанитовые наркоманы и одному дьяволу ведомо кто еще. Пока же она плыла в дыму сигарет и нескольких кальянов с легкими наркотиками, лавируя в поисках свободного места у бара.

– Мне «Золотую мочу», Фред, – сказала она едва соображавшему бармену. То, что тот в стельку пьян, она заметила почти сразу же. В любом другом заведении он наверняка бы за три секунды вылетел на улицу, но не здесь. Любимый старый «Пикси».

– Меня зовут не Фред, – пробормотал бармен, ставя на стойку квадратный стакан.

– Не важно, – пожала плечами Блум. В свое время она смотрела сотни старых плоскофильмов доимперской эпохи, возможно, снятых еще на легендарной Терре, и, судя по тому, что она помнила, каждого второго бармена звали Фред. А может, она с чем-то спутала. Или… собственно, в самом деле не важно. – Просто налей.

Бармен не возражал. Он налил сто граммов желтоватой жидкости, и под стаканом на мгновение высветились циферки списанных со счета Керк юнитов. Блум сразу же пригубила стакан – вкус «Золотой мочи» вполне соответствовал названию, с некоторым послевкусием ванили.

– Что будут играть? – от нечего делать спросила она, глядя на свое отражение в зеркале за стойкой. Бармен не понял, и она мотнула головой в сторону сцены.

– Сегодня автоматика.

– Никакой группы? Только голо кого-то из Ядра?

– Должен быть Бесподобный Крекки.

– Спасибо. – Керк отхлебнула «Золотой мочи́».

– Керк?

Блум неохотно обернулась, прекрасно видя, на кого наткнулась. На табурет у бара вскарабкивался Камп по прозвищу Вонючка. Фамилию она не помнила, но, глядя на его искусственно омоложенную физиономию, решила, что Вонючки вполне достаточно.

– Камп?

– Кого я вижу? – пропищал Вонючка, улыбаясь Керк потрескавшимися сухими губами. «Если попробует приставать – врежу», – решила Блум. По слухам, Камп когда-то потратил кучу денег на генотрансформаторы, стремясь избавиться от похотливой прыщавой рожи, но что-то пошло не так, и, хотя он в самом деле стал симпатичнее, он так и застыл в облике подростка со всеми его подростковыми недугами. Можно было бы подумать, что генотрансформация сделала его бессмертным, но на самом деле внутренние органы неестественно быстро старели, что фатально влияло на внешность. Кампу оставалось жить не так уж долго, хотя лицо его выглядело молодым. Имелся также неприятный побочный эффект – исходивший от кожи слабый сладковатый запах. Его можно было легко замаскировать… но стоило его раз почувствовать, и он оставался в ноздрях навсегда.

– Ну и кого же ты видишь, Камп? – спросила Керк, программируя на стойке новую порцию выпивки.

– Прославленную Керк Блум, – ответил Вонючка. – Генохакера Гатларка, принцессу проводов и нейроконнектора. У которой как раз появился шанс проверить, как глубоко может к ней подключиться Камп, знаменитый на всю планету ухажер.

– Слушай, Камп, а ты не так уж плохо болтаешь языком.

– Спасибо, – похоже, он в самом деле обрадовался. «Бедняга», – подумала Керк. Он даже не пытался к ней подкатывать – ему хотелось лишь бросить фразу, которую он наверняка составлял всю последнюю лазурную неделю, зная, что никаких шансов у него нет. Интересно, что было бы, если бы она ему позволила? Выглядел он вполне недурно – настолько, насколько мог выглядеть тощий подросток с прыщом на лбу. Собственно, не все ли равно?

«Напасть, я уже пьяная», – подумала Керк.

– Кстати, Блум, – продолжал Вонючка, махнув полусонному бармену, – около двух лазурных дней назад тебя искали, знаешь? Какие-то типы… ну знаешь…

– Нет, не знаю.

– Ну, эти… бритоголовые. И бабы с белыми волосами. В общем, секта. Там был один такой… Эй, да подойди же ты! Напасть, ну и бармен! Ладно, не важно. В общем, они про тебя спрашивали, и про Таблиса, того ясновидца, который предсказал несколько лет назад результаты гонок, помнишь?.. Да, я к тебе обращаюсь! Нальешь мне того же? Спасибо. И еще спрашивали про какую-то бабу… даже про двух, не помню. Показывали твое голо, когда ты была моложе. Неплохо, да? А когда я спросил, в чем дело, они ответили, что это меня не касается, и я ответил, что с тем же успехом они могут меня чмокнуть. Наверняка у них Жатва. Знаешь, что Собрание иногда устраивает Жатву? Собирают со всей Выжженной Галактики тех, кто… Эй, куда ты?

Но Керк уже не было.

Машина уже садилась – они видели ее бесформенный, похожий на жука силуэт. На «Няне», вследствие ее размеров, имелись только два челнока класса ТПК – транспорт планета-космос, именовавшихся обычно «тупаками», и два истребителя типа «стилет», действительно напоминавших своей вытянутой формой стилеты. Пришвартованные непосредственно к корпусу, они как бы являлись частью эсминца, находясь в пределах прыжкового поля, которое генерировал глубинный привод. То, что их было только два, особого значения не имело – Вальтер знал, что Мама Кость подобрала для них лучших пилотов, супругов Цару и Малькольма Джейнисов, якобы бывших убийц, пиратов, охотников за головами и воров, реабилитированных в обмен на службу. Учитывая технологически продвинутый уровень «Няни», он также не сомневался, что «стилеты» – не совсем то, чем они кажутся.

Проклятый корабль. У Динге не было никакого желания отправляться на него вместе со смотрительницей, но деваться ему, похоже, было некуда. Раз уж сказал «А», придется оттарабанить весь алфавит.

«Тупак» выдвинул серый язык трапа, и один из пилотов направился в сторону «Иглы». «Мама Кость полетит со мной, – понял Вальтер. – Напасть, ни минуты покоя. Будет торчать рядом на челноке, а потом ни на шаг от меня не отойдет. Ждет моего поражения? Выдержу, – решил он. – Лишь бы подальше от этого планетного смрада».

На «Няне» все было иначе – эсминец Маделлы Нокс славился своей чистотой, которую сравнивали с чистотой лучших кораблей Лазури. Корабль был вылизан до блеска. «Если все получится, сам обзаведусь таким же, – решил Динге. – Хватит с меня поста контролера без территории. Пора бы уже пойти на повышение, а то и перепрыгнуть через две ступеньки. Может, системным контролером? Хватит с меня посменной работы с постоянными перелетами с поста на пост… лишь бы все получилось».

Он двинулся за Мамой Кость, оставив позади Пустоши Гатларка. Нокс уже сидела в кресле, застегивая ремни, и он последовал ее примеру, неуверенно улыбнувшись, но, естественно, она никак не отреагировала. «Тупак» втянул трап, закрыл люк и, издав несколько контрольных звуков, начал подниматься в воздух. Динге взглянул в стекло пилотской кабины. Машина быстро ускорялась, летя на полных антигравитонах, и, когда ее внутренность залил белый свет, Вальтер понял, что они оказались в облаках, перед тем как устремиться в усыпанную звездами космическую черноту.

«Няня» находилась прямо перед ними – небольшой ангар мигал позиционными огнями. Они летели на автомате; пилот, явно расслабившись, перемещал пальцами голоформы данных, отпустив ручки управления. Ускорение, замедление, стабилизация. Вальтер даже не заметил, когда они преодолели магнитное поле корабля, на долю секунды останавливавшее работу всех устройств, но «тупак» включил стандартное автономное управление и мягко опустился на посадочное место номер два.

– Выходим, – сообщила Нокс, что было совершенно излишне. – Вальтер, через пятнадцать минут хочу тебя видеть в стазис-навигаторской. Будем готовиться к глубинному прыжку.

– Само собой.

Но до прыжка было еще далеко. Когда «тупак» открыл люк, их, к удивлению Вальтера, ждала уже целая команда – молодой парень с коротко подстриженными светлыми волосами, видимо, астролокатор, если верить нашивкам… и еще двое: правая рука Маделлы Нокс на корабле, чисто выбритый законченный службист, двигавшийся, словно Машина, капитан Вермус Тарм и незнакомая молодая женщина, похожая на мышь, с перепуганным взглядом.

– У нас проблема, Мама, – сообщил шелестящим голосом Вермус.

– В чем дело?

– Второй астролокатор, боцман Цицеро Флинк, – Тарм показал на парня, – заметил, что в околопланетном пространстве появился неавторизованный глубинный зонд, ведущий передачу кодом. Впрочем, он тебе сам расскажет. Флинк?

– Каждый глубинный зонд должен быть зарегистрирован в Потоке, – начал парень. – Все прочие подпадают под статью Контроля. Я не стал его трогать, но провел глубокое сканирование со сбросом данных.

– Как тебе это удалось без физического контакта с зондом?

– Зонд передавал данные, и я их скопировал. Садиться он не собирался… К сожалению, данные оказались защищены, и я попросил нашего компьютерщика взломать защиту. Младший техник Лотта Лар справилась с задачей, но… – он взглянул на стоявшую рядом женщину, у которой был такой вид, будто она вот-вот лишится чувств.

– Данные были защищены на высшем уровне, Мама, – заикаясь, проговорила младший техник Лотта. – При попытке их прочесть они оказались частично стерты. Мне удалось спасти только около шестидесяти процентов.

– И? Кто там с кем разговаривает?

– Трудно определить, но один из них, похоже, выдает себя за… прошу прощения, Мама, но это звучит очень глупо…

Лотта Лар будто ушла в себя, закрыв глаза. Похоже, решил Динге, она впервые имела дело со смотрительницей. Что ж, первый раз всегда больно.

– Что звучит глупо? Говори конкретнее. У нас мало времени.

– Прошу прощения. Этот некто выдает себя за кого-то из Ложи и говорит о данных некоего Вальтера Динге, касающихся неких экстраполяций, – сообщила она. Вальтер шумно засопел. – Это ведь какая-то чушь, да? – добавила техник. – Никакой Ложи ведь нет.

– Похоже, все-таки есть, – прошептал Вальтер. Ему незачем было смотреть на Маму Кость, чтобы увидеть, как лицо ее превращается в удивленную, полную гнева маску.

«Напасть, – внезапно сообразил он. – Они добрались до данных. И теперь они знают все! Они нас обкрадут».

7. Вопросы

Единство? Единство – есть святотатство. По какому праву машинное бытие поименовало себя Единством? Можно ли в случае Машин говорить о сознании в том смысле, в каком мы его понимаем? Достичь истинного Единства способен только человек. Человек, которого поведет за собой Собрание.

Комментарий к «Анализу Машинной войны» библиотеки Собрания, автор неизвестен

«Ленточка» сообщила об успешной стыковке с «Кривой шоколадкой». Компьютер в капитанской каюте настойчиво запищал, но Грюнвальду не хотелось выходить. Ему хотелось остаться и, словно после лекарства доктора Гарпаго, провалиться в пустоту – ни о чем не думать и обо всем забыть. Прежде всего – забыть.

Закрыв глаза, он полежал в тишине около сорока долгих, тягучих секунд, а потом сел и протянул руку к початой бутылке.

Пустота и смерть. Конец всему, будто тебя выжигает изнутри. Но со временем все приходит в норму.

Эрин Хакль, ждавшую у шлюза прибытия Тартуса Фима, капитана «Кривой шоколадки», мучили неясные, очень тревожные предчувствия.

Огонек над шлюзом все еще светился красным, медленно сменяясь желтым, который в конце концов должен был превратиться в зеленый. Трап, как обычно называли межшлюзовую соединительную трубу, наверняка был удобным решением, но требовал некоторого времени на подготовку. Соединяя шлюзы «Ленточки» и «Кривой шоколадки», он становился как бы продолжением обоих кораблей и потому должен был соответствовать условиям, имевшимся на каждом из прыгунов. Обычно, правда, предполагалось, что на звездных кораблях действует та же сила тяжести, что и на Лазури, но у капитанов имелись свои предпочтения, и редко бывало, чтобы два встретившихся в космосе корабля обладали в точности одними и теми же параметрами.

Хакль подумала, что намного удобнее и быстрее было бы воспользоваться скафандром, как на военных кораблях, но команды частных прыгунов, грузовиков и фрегатов привыкли к удобствам. Зачем надевать скафандр и ждать в шлюзе, пока выровняется давление, если можно перейти прогулочным шагом с одного корабля на другой – если, конечно, у капитана вообще хватало отваги оставить свой корабль. Нечто подобное наверняка мог позволить себе Миртон, но он, судя по тому, что упоминал Гарпаго, записал в корабль свой импринт. Эрин подозревала, что этот самый Фим либо установил исключительно мощную блокировку на стазис-навигаторскую, либо включил на «Кривой шоколадке» программу самоуничтожения, которую мог запустить в любой момент с помощью персоналя. Именно так поступали многие капитаны, вынужденные покинуть корабль.

Персональ, правда, можно было отобрать, но лишь как интерфейсный модуль. Само устройство содержалось в организме пользователя, представляя собой нечто вроде дополнительной нервной системы, и его основные функции можно было активировать и без модуля. Сама Эрин могла подать несколько базовых команд, не пользуясь физическим интерфейсом, хотя демонстрация подобных умений не всегда вызывала восхищение у посторонних, скорее даже наоборот. Выжженная Галактика слишком хорошо помнила Машины, чтобы хвастаться пусть даже мягкой киборгизацией. Лишь стрипсы считали персонали существенным плюсом Машинной войны, воспринимая их как пример вознесения человека на более высокий эволюционный уровень. Эрин относилась к данному вопросу довольно безразлично, полагая, что вживляемые в момент рождения персонали, нанитовая часть которых передавалась вообще в процессе зачатия, являются чем-то всеобщим и практичным, чего ей вполне хватало. В конце концов, без них подключиться через нейроконнектор к компьютерным системам и модулям памяти было просто невозможно.

– Говорит Тартус Фим, – неожиданно послышался из расположенного над шлюзом динамика хриплый, но по-своему приятный голос. – Напасть, вы вообще открывать собираетесь? У меня уже яйца отмерзли.

Что-то пробурчав себе под нос, Хакль нажала кнопку. Зеленый огонек замигал и погас, люк с тихим вздохом открылся, и Эрин увидела перед собой алкоголика.

«Два сапога пара», – промелькнула у нее мысль. Тартус Фим стоял в люке во всей своей красе – ростом сто шестьдесят сантиметров, с длинными растрепанными седыми космами, усами, как у пьяницы с галактического базара, и внешностью одышливого инфарктника. С банкой пива в одной руке и с окурком в другой, он не то стоял, не то шатался, и Хакль на мгновение испугалась, что он и в самом деле свалится без чувств.

– Где фанфары? – прохрипел капитан «Кривой шоколадки». Не дожидаясь ответа, он переступил порог шлюза и отхлебнул пива, критически оглядывая нижнюю палубу. – Ты кто?

– Пилот «Ленточки» Эрин Хакль, – ответила она, закрывая люк.

– Пусть будет так, – Тартус лениво пожал плечами, уронив на палубу несколько капель пива. – Это… вообще летает?

– Летает, – лаконично ответила Хакль.

– Ладно. Жопу не рвет, но сойдет. Для галактического дома престарелых, или как он там называется.

– Я просканировала ваш корабль. Интересный у вас набор бывших в употреблении деталей. Сами собирали?

– Ого, мы еще и огрызаемся? – Фим улыбнулся, показав желтые, частично испорченные зубы. – «Кривая шоколадка» – роскошная яхта-прыгун, полная сюрпризов и укромных местечек. Если соорудишь хорошей выпивки, может, и тебе покажу. Как и другие интересные места.

– Спасибо, но, пожалуй, нет. Музеи вгоняют меня в тоску, – неприязненно отрезала Эрин. «Во имя Ушедших, что за бред!» – подумала она. Работая еще на «Лазурном полете», полном скучающих пожилых туристов, разбрасывавшихся тысячами юнитов, она наслушалась подобной чуши в сотнях всевозможных вариантов. Болтуны-эротоманы, постоянно сравнивавшие длину и живость своих сокровищ, не могли удержаться от того, чтобы стукнуть женщину по попке, за что нередко получали подобный же ответ, только в челюсть.

Они уже шли в сторону ведшей на среднюю палубу лесенки, миновав по пути явно пребывавшего в приподнятом настроении Месье. При виде капитана «Кривой шоколадки» бортмеханик с улыбкой покачал головой и закрыл люк доступа к упрятанным внутри стены проводам от реактора.

– Чего ржешь? – спросила его Эрин, хватаясь за лесенку. Тартус уже скрылся наверху, распространяя после себя вонь перегара.

– Да брось, Хакль, – оскалился Месье. – Ты ему понравилась – уж я-то в этих делах разбираюсь, принцесса. Вы отлично друг другу подходите.

– Что ты несешь, механик?

– Роман у вас будет, мать вашу.

– Отвали, Месье, – поморщилась Эрин, карабкаясь по лесенке. Смешок механика, однако, смолк лишь тогда, когда она преодолела последние сантиметры и вышла на среднюю палубу.

Гребаный придурок.

Факт прибытия Тартуса Фима, который отметил Хаб Тански, отобразился в Сердце в виде сигнала смены давления, мигающего зеленым огонька системы управления шлюзом и тарахтения автоматической записи данных бортжурнала. Установленная компьютерщиком прослушка внутренней связи также сбросила ему короткую беседу капитана «Кривой шоколадки» и Эрин Хакль, стычку с механиком и звук решительных шагов гостя по средней палубе.

Тански прекрасно понимал, что настоящее веселье начнется в капитанской каюте, находящейся под столь мощной защитой, что Хабу не приходило в голову ничего иного, кроме как подсадить какой-нибудь замысловатый, устойчивый к глушилкам жучок. Впрочем, он полагал, что это просто невозможно – Миртон рано или поздно обнаружил бы прослушку, и в итоге возникла бы ситуация, допустить которую было никак нельзя. В результате Тански лишился бы единственного, что представляло для него ценность, – контроля. А контроль означает свободу – если, конечно, все контролируешь сам, а не находишься под контролем.

И от этой свободы Хаб Тански вовсе не собирался отказываться.

Как в таком случае поступить? Закурив, он погрузился в размышления, скрывшись под вуалью голубоватого дыма. Ответ не требовал долгих раздумий – он знал его с самого начала. И ответ этот был прост – взломать импринт.

Тански уже успел понять, что сведения насчет импринта носят достаточно отрывочный характер. Сидя в Сердце и отслеживая работу программ, он, однако, располагал достаточным временем для того, чтобы прочесать доступный Поток в поисках данных. Флюктуации Потока в пустом секторе, излучаемые системными спутниками и зондами, были довольно слабы, но Хаб не спешил. Хотя на выделенные им капли Потока хватало всего пяти процентов оперативной памяти, его персональ и компьютер «Ленточки» постепенно заполнялись информацией.

Общедоступные интерпретации данного явления мало его интересовали. Как он успел заметить, прочитав полтора десятка статей о киборгизации, они были весьма туманны и неконкретны, а в большинстве случаев представляли собой полную чушь. Информационные сервисы сходились лишь в одном: первыми импринт начали использовать Машины, тестируя возможность связи между программным обеспечением и мозгом. Подопытными кроликами, естественно, стали пленные люди. Тански с интересом пробежался по голограммам и плоскофильмам, показывавшим нечеткие слайды со встроенными в древние версии Сердец человеческими головами и элементы захваченных людьми кораблей Машин. Однако во всех них описывался не столько сам импринт, сколько его зачатки. Пустая трата времени.

«Данные стрипсов», – решил Хаб. По сути, только там он мог что-то найти – его бы крайне удивило, если бы технологическая секта не интересовалась импринтом. Но данные стрипсов наверняка находились где-то во внутренней части Потока. Как их добыть? У стрипсов не было родной планеты со множеством передающих спутников, но секта имела представительства на большинстве планет, так же как Собрание и элохимы. Соответственно, там должен быть доступен и внутренний Поток стрипсов. Фактически он представлял собой отдельную паутину данных, объединяющую их Флот Зеро, как они называли свою настоящую родину – сборище разбросанных по Выжженной Галактике прыгунов, фрегатов, грузовиков, эсминцев и даже крейсеров.

«Плохо дело», – подумал Тански. Чтобы подключиться к передаваемым стрипсами данным, нужно было найти хотя бы один их корабль. Или станцию? Должны же у них быть какие-то станции, но где? Может, потолковать на эту тему с девчонкой-астролокатором? А потом уговорить капитана отправиться в небольшое путешествие в регион пребывания технологической секты… Нет, он не согласится. А что, если?.. Ходили слухи, будто у стрипсов есть собственные системы обращения в свою веру, якобы еще более безумные, чем у элохимов, и еще более навязчивые, чем у Собрания. Кажется, они называли это «технологическим спасением». Хаб понял, что нужно узнать побольше. Пока же он торчал в своем коконе, дожидаясь подходящего случая.

Тански закурил очередную тошнотворную цигарку, а затем, после краткого мига наслаждения дымом, показавшегося ему целой вечностью, отключился от кокона и не спеша, почти с неохотой отправился на поиски Пинслип Вайз.

Доктора Гарпаго Джонса вновь вызвали в капитанскую каюту – почти сразу же после того, как он ее покинул.

Как он и ожидал, Миртон хозяйничал возле бара, шаря среди початых бутылок. Стоявший неподалеку Тартус Фим сжимал в руке банку какой-то дряни. «Будто талисман», – подумал доктор.

– Точно не хочешь? – спросил Миртон, наливая виски в квадратный, грубо обработанный стакан. Фим что-то отрицательно проворчал, приплясывающей походкой двигаясь в сторону небольшого стола примерно в центре каюты, исполнявшего роль дополнительного проектора, постоянно соединенного с системой стазис-навигации. Пока он был выключен, и на крышке его виднелось лишь несколько влажных следов от стаканов. Капитан, похоже, все больше расходился, и доктору оставалось лишь надеяться, что он не разнесет в итоге и сам корабль.

– А вы, я вижу, все так и обретаетесь с этим лохом, доктор? – Тартус Фим уселся за стол, довольно вертя в руке банку пива. Джонс криво усмехнулся, не имея никакого желания садиться, а тем более напротив Фима.

– Что поделаешь… – ответил он. – Такая уж судьба.

– Да, пожалуй, – согласился Фим. – Впрочем, насчет судьбы порой бывает весьма забавно. Взять, скажем, ту историю с «Драконихой». Корабль разбит, в живых остаетесь только вы и капитан, но вы мужественно не расстаетесь со своим шефом. Во имя Ушедших! В таком, простите меня, возрасте? Да вы настоящий герой! Вашей преданности можно только позавидовать, – театрально вздохнув, он отхлебнул пива. – Наверное, именно потому я и летаю один. Но ведь был и у меня момент слабости! Некая Спети… может, вы знали ее, доктор?

– Знал.

– Настоящая звездочка, согласитесь! Сама прелесть. Как она повсюду бегала своими ножками, стучала кулачками по моему кораблю, везде заглядывала, нос свой любопытный совала. То сюда заглянет, то туда, проводок потянет, что-то перепрограммирует… Такая милая, на все готовая… мол, учиться хочу, говорила. У вас, капитан! Корабли пилотировать. А когда было грустно и одиноко… ну, вы и сами лучше меня знаете. Кажется, я видал пару раз, как она вас за руку держала, а вы ей что-то объясняли долго и путано. А как она слушала – аж лобик свой симпатичный морщила!

– Хватит тебе, Тартус. – Миртон упал на стул и поставил стакан. Желтоватая жидкость опасно задрожала, но не пролилось ни капли. Фим словно его не слышал, глядя лишь на доктора.

– Вот только все прекрасное, увы, не вечно, – продолжал он, с удовольствием подмечая реакцию Джонса. – Уж столько это дитятко напрограммировало, столькому выучилось, что я пошел как-то раз в гальюн облегчиться, а горшок мне: «Кто вы? Прошу немедленно покинуть корабль! Прошу немедленно покинуть корабль!» Как же мне тогда стало грустно… С каким же сожалением нажал я кнопку вышестоящей программы, о которой не знала наша дорогая Спети… И как же мне потом чуть ли не плакать хотелось, когда я запихнул бедняжку в шлюз, а затем…

– Достаточно, Фим, – отрезал Грюнвальд, видя, как багровеет, а затем бледнеет морщинистое лицо доктора Гарпаго. – Заканчивай!

– Ладно, ладно… – Тартус поднял руки, изображая покорность. – Ничего с ней не случилось, доктор, не падайте в обморок! Напасть, ну и нервы у вас… Да, в шлюз, но на Дельмаре-4! Приятная песчаная планетка, знаменитая тем, что на ней правит картель Паллиатива. Думаю, они быстро вправят ее куриные мозги, выбив из них все глупости – она и думать забудет захватывать корабли. Но так уж оно бывает, когда пытаешься объяснить скромной девушке-пилоту третьей категории, что ее контракт… гм… под вопросом с точки зрения жалованья. Тогда у нее сносит крышу, и хлопот не оберешься. Разве нет?

– Чересчур много болтаешь, Фим, – поморщился Миртон. – С тех пор как ты сюда явился, постоянно несешь какую-то несуразицу, аж рот не закрывается. Но звуки, которые ты издаешь, никого не интересуют. Нас интересует твой несессер. А его я при тебе не вижу.

– Есть он, есть. На «Кривой шоколадке». Весь набит ампулами. При мне его нет? Ах, какой недосмотр! Сейчас возьму и полечу за ним. Аж дрожу от нетерпения. Кстати, он того стоит – прекрасный, профессиональный товар. Доставленный из весьма… гм, как бы это сказать… интересного с политической точки зрения источника. Довольно опасный, если размахивать им перед носом Научного клана и Альянса. Может, даже очень опасный. Но хороший. Хороший, даже если его разбавить. Вы ведь его слегка разбавили, да? – он замолчал, ожидая реакции, но ее не последовало. – Я как-то раз сел за компьютер и начал считать, – после некоторой паузы продолжил он. – Люблю считать. Циферки, столбики и прочую хрень. Расслабляет.

– Да что ты говоришь?

– И я посчитал, – невозмутимо продолжал Тартус, – что кое-что у меня не сходится. Что склонило меня к дальнейшим размышлениям.

– Капитан… – начал Гарпаго, но Грюнвальд жестом заставил его замолчать.

– Каким размышлениям, Фим? – медленно спросил Миртон. Тартус отставил банку с пивом и сосредоточился полностью на ней, будто все остальное внезапно перестало его интересовать.

– Простым. Даже банальным, – ответил тот, поглаживая банку кончиками пальцев. – В чем смысл жизни? В самом ли деле существовали легендарные Иные? Можно ли найти любовь во Вселенной? Движется ли время в обратном направлении? Почему у меня иногда свербит там, где не должно? Не отвалится ли у меня хозяйство после последнего визита в бордель на станции Йорк в Рукаве Стрельца? И так далее.

– Вам вовсе незачем это слушать, капитан, – вмешался Гарпаго, но Грюнвальд даже не взглянул на доктора, продолжая смотреть на Фима, который с кривой усмешкой отхлебнул пива.

– Подобные размышления естественным образом ведут к последующим раздумьям, – заявил он, вздыхая над банкой. – Когда летишь в пустоте, глядя на эти… как их там… которые светятся…

– Звезды, – подсказал Миртон.

Тартус хлопнул ладонью по столу.

– Именно! Звезды! Человек такой маленький на фоне всего этого дерьма, верно? В общем, смотрел я, смотрел, и мысли мои бродили туда-сюда… а потом остановились на нашем дорогом СНС – синапсово-нейронном стабилизаторе, известном также как «малый стазис». Полулегальное средство, которое дают тем беднягам, что имели несчастье побывать в Глубине, будучи в сознании, – Тартус с явным удовольствием переключился на лекторский тон. – СНС – средство, лишь отсрочивающее неминуемый конец. Созданный Научным кланом препарат можно применять лишь с согласия Альянса – порой ведь бывает, что контролеры хотят узнать подробности случившегося и дают согласие на продление агонии жертвы. Крайне интересен также тот факт, что за относительно короткое время действия стабилизатора мозг больного не в состоянии чему-либо научиться! Он функционирует так, словно его заморозили, и может воспроизводить лишь уже известные данные. Однако этого достаточно, чтобы подвергнуть больного допросу без всяческих безумных бредней насчет глубинных чудовищ, таинственного псевдопространства и прочей чуши. Просто захватывающе! Естественно, до поры до времени, – Тартус постучал по банке. – Как говорила моя дорогая бывшая супруга по контракту, всему есть свой конец.

– Короче, Тартус, – сухо бросил Миртон.

Торговец взглянул на него, с плохо изображаемым негодованием подняв брови.

– Уже кончаю, кончаю… – пообещал он. – В общем, сперва я думал, что вы продаете СНС куда-то дальше, но вы слишком мало его брали. Чтобы дело окупилось, вам пришлось бы брать по крайней мере тысячу единиц каждую лазурную неделю, – он развел руками. – Вполне логично. Именно это у меня и не сошлось. Впрочем, где вы могли бы его продавать? На Дурдоме? У них есть свои собственные легальные поставки. Станциям во Внешних системах? Как основу для какого-то наркотика? Абсурд. А может, вы сбываете стабилизатор где-то в захолустных, всеми забытых планетных системах? Но зачем, во имя Напасти? И кому? Селянам с их остатками юнитов в платежном чипе? И так далее… – Тартус печально покачал головой. – Если честно, у меня от всех этих мыслей аж башка разболелась. Я все пытался понять – если они так мало берут, может, тут замешан какой-то частный получатель? Но – опять-таки, какой? Стабилизатор имеет свои ограничения. Его можно использовать чуть дольше лазурного месяца… может, даже и меньше, и с каждым днем он становится все хуже. Так что оставалось лишь одно. И тут все начало сходиться.

– Просвети нас, Фим, – глухо проговорил капитан, и доктора Гарпаго пробрал мороз по коже.

– Конечно, конечно! – замахал руками Тартус. – Естественно, речь идет о «Драконихе», разбившейся примерно пол-лазурного года… а может, год назад? Не помню. Но я помню те заголовки… Почти вся команда погибает при загадочных обстоятельствах в окрестностях системы Бурой Элси. В катастрофе выживает лишь капитан, посадивший остатки корабля на планету… и его любимый доктор Гарпаго, найденный в выброшенной с корабля дрейфующей спасательной стазис-капсуле. Из чего следует, что доктор был без сознания, а вся катастрофа каким-то образом связана с Глубиной, – Фим с деланой грустью покачал головой. – Не с каким-то пульсаром, не с поврежденным реактором. И таким образом, складывая два и два, получаем четыре. И еще одну мелочь, которую можно свести к простому вопросу.