Текст книги "Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи"
![](/books_files/covers/thumbs_150/vampiry-ih-serdca-i-drugie-mertvye-veschi-279654.jpg)
Автор книги: Марджи Фьюстон
Жанр: Книги про вампиров, Фэнтези
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Папа не сказал «да», но и «нет» не сказал.
Отец засыпает, но покой ускользает от него даже во сне, время от времени его лицо искажается гримасой. Каждый раз, когда это происходит, в моей груди все сжимается, пока сердце не заходится болезненной пульсацией, которую я не могу игнорировать. Она побуждает меня сделать хоть что-нибудь – что угодно. Я не могу сидеть здесь и смотреть, как умирает мой отец, но и не могу просто поехать веселиться в Новый Орлеан или отправиться на Тахо и притворяться, что ничего не происходит.
Но что, если я поеду туда по другой причине?
Новая, слабая надежда зарождается в моей груди, как надувной спасательный плот, и я цепляюсь за нее.
Я сделаю папу счастливым. Я поеду в Новый Орлеан.
Но отправлюсь туда не ради развлечения.
Наутро я стою перед бирюзовой дверью, в которую обычно стучала кулаком. Пять быстрых ударов – это был наш секретный сигнал в детстве, чтобы Генри знал: это я. Я стучала так еще долгое время после того, как мы вышли из возраста дурацких секретных сигналов. Генри считал это забавным, а я была готова на все, лишь бы увидеть его широкую глуповатую ухмылку, когда он открывал дверь. Мышечная память и сейчас побуждает меня так постучать, но я вовремя останавливаю себя и звоню в дверь как взрослая.
Сэм, младший брат Генри, открывает дверь. Его глаза расширяются при виде меня.
– Виктория! – произносит он. – Что ты здесь делаешь?!
Я открываю рот и снова закрываю его, внезапно почувствовав неловкость.
– Прости. Это было грубо с моей стороны, – извиняется Сэм. – Ты пришла к Генри? Или…
– Да. – Я улыбаюсь в ответ. Мне всегда нравился Сэм, но он на три года младше Генри, так что, само собой, мы все детство сторонились его.
– Генри! – кричит Сэм, потом поворачивается ко мне. – Сожалею о твоем отце.
– Ага, – отвечаю. Сэм кивает, но, в отличие от большинства людей, не спрашивает, как дела у моего отца. Ему ли не знать. Только человек, который лично столкнулся с раком, может понять мою ситуацию. Это секретный клуб, в котором никому не хочется состоять.
Из-за угла выходит Генри, и его рот открывается при виде меня, но мой бывший друг тут же берет себя в руки.
– Привет. – Он поднимает руку и машет, затем, похоже, понимает, как нелепо это выглядит, и опускает ее вдоль тела. – Входи.
Сэм убегает, окинув нас напоследок таким долгим взглядом, что я уверена: он знает все наши секреты. Он всегда был проницательным ребенком.
Я вхожу в прихожую, все такую же теплую и уютную, выкрашенную в желтый цвет, все с тем же столиком из вишневого дерева, на котором стоят свежие гладиолусы – любимые цветы мамы Генри. Это немного похоже на возвращение домой после долгого отпуска.
Генри возвышается надо мной, проводя рукой по волосам. Эта привычка появилась у него еще в детстве, но из-за уверенности, с которой он держится сейчас, жест все время кажется признаком рассеянности. Генри проводит по волосам второй раз, и я понимаю, что дело тут не в рассеянности.
В гостиной ревет Губка Боб, и я ухмыляюсь.
– Бабушка Накамура все еще контролирует телевизор?
– Мультики ежедневно, целыми сутками напролет, – смеется Генри. – Иногда днем мама крадет у нее пульт и включает «Доктора Фила»[3]3
Американское ток-шоу, созданное Опрой Уинфри и ведущим Филом Макгроу.
[Закрыть], но бабушка начинает жаловаться, что ей приходится смотреть, как напыщенный белый старик притворяется всезнайкой, пока мама не сдастся и не включит мультики снова.
– Она не ошибается.
Я смеюсь, и становится легче. Обе бабушки Генри жили с его семьей с тех пор, как мы были детьми, – его белая бабушка Коннор и японская бабушка Накамура. Он всегда получал самый лакомый кусочек грильяжа и лучший моти с арахисовым маслом, а я бесконечно завидовала, потому что никогда не знала так близко своих бабушку и дедушку. Папины родители умерли, когда я была маленькой, а мамины ведут бродячий образ жизни, путешествуя по миру и управляя компанией, производящей натуральные чистящие средства. Мама большую часть своей жизни жила на чемоданах, и иногда я задаюсь вопросом, не поэтому ли она захотела стать юристом – чтобы обрести хоть какую-то стабильность.
– Я была такой дурой, что не выразила тебе соболезнования, когда умерла бабушка Коннор… Мне очень жаль, – выпалила я извинения, прежде чем успела передумать.
Генри пожимает плечами.
– У тебя были на то свои причины.
Слова неожиданно жалят меня. Возможно, он был рад, что я исчезла из его жизни.
– Точно. – Я оглядываюсь на дверь. – Прости. Мне пора идти.
Я делаю шаг к двери, но Генри шагает следом за мной.
– Я не хотел… Пожалуйста, останься.
– Мы можем… – я делаю паузу, – мы можем где-нибудь поговорить?
Он ведет меня знакомой дорогой в свою спальню, расположенную наверху. Комната не изменилась, а мне бы хотелось, чтобы это произошло. Стены по-прежнему темно-синие и увешаны плакатами с изображением футболистов. Здесь все еще есть две книжные полки, заваленные книгами. Постер фильма «Другой мир», который я подарила Генри на двенадцатый день рождения, висит на стене. Нам еще даже не разрешали смотреть этот фильм, когда я подарила ему постер. Знакомая обстановка вызывает дискомфорт, как будто мои кости хотят остаться в этом безопасном месте навсегда, но мышцы напряжены от нервов.
Генри замечает, что я пялюсь на Кейт Бекинсейл в ее длинном кожаном плаще, выделяющемся на фоне полной луны.
– Это по-прежнему единственный фильм о вампирах, который мне нравится, – произносит он.
Это вызывает у меня легкую улыбку. За прошедшие годы я заставила Генри посмотреть множество фильмов о вампирах, хотя он никогда не был большим их фанатом.
– Это же Кейт Бекинсейл, надирающая задницы в кожаном плаще. Что тут не любить?
– Верно, – соглашается Генри. – Ради этого я могу забыть обо всем.
Он плюхается на кровать и смотрит на меня.
Я колеблюсь, когда Генри указывает на место рядом с собой.
– Обещаю не кусаться. – Он пытается рассмеяться и при этом выглядеть небрежно, но напряжение все портит, и его смех переходит в удушающий кашель, пока я сохраняю серьезное выражение лица.
Первый перелом в нашей дружбе произошел здесь: в восьмом классе мы сидели на кровати и смеялись, читая вместе комикс, но вдруг все изменилось. Генри повернулся ко мне с каким-то новым выражением лица; от его взгляда у меня в горле застрял смех, и когда он медленно наклонился, я не отодвинулась. Мы поцеловались. Потом я ушла. Просто встала и побежала в лес, потому что, несмотря на то что поцелуй мне понравился, несмотря на то что мне захотелось его повторить, я понимала: он изменил между нами все. Что, если наши отношения перестали быть идеальными?
К тому времени, как Генри догнал меня, я убедила себя, что все будет хорошо. Что я хочу этих перемен. Но прежде чем успела это сказать, Генри рассыпался в извинениях. Он не хотел разрушать нашу дружбу.
Мы договорились даже не помышлять о свиданиях друг с другом до окончания средней школы. И после этого каждый раз, когда наша дружба грозила перерасти в нечто большее, мы тут же отодвигались подальше от опасного края, ни о чем не сожалея. Хотя я сожалела об этом. Много раз.
Все было бы совсем по-другому, если бы я тогда не запаниковала.
Или если бы мы дополнили наше соглашение о запрете свиданий условием, что и ни с кем другим встречаться не будем. Это тоже пошло бы нам на пользу.
Я делаю крошечный шаг назад. Приходить сюда было ошибкой. Возможно, я смогу убедить папу отпустить меня одну. Я все равно должна поехать одна. Мой план состоит в том, чтобы Генри притворился, будто едет со мной, и отвез меня в аэропорт. Потом он сможет отправиться веселиться на озеро Тахо. Я оплачу его проезд, если он действительно не может себе этого позволить. Никто не узнает, что я поехала одна.
Сидя на кровати, Генри наклоняется вперед и кладет локти на колени. Он смотрит на меня бесхитростным взглядом, которым всегда умел обезоруживать людей. Это его умение часто выручало нас в детстве – и при этом Генри даже не пытался никем манипулировать. Когда он улыбался, то делал это искренне.
Даже сейчас его тепло словно крючок в моей груди, притягивающий меня к нему, но я борюсь с этим.
– Нарисовала что-нибудь интересное в последнее время? – Его голос звучит легко и непринужденно, как будто мы просто два старых друга, которые встретились в кофейне.
Мой взгляд перемещается на его коллекцию моих рисунков, приколотую над изголовьем кровати. Это Генри убедил меня поступить в художественную школу, вместо того чтобы попытаться хоть раз сделать маму счастливой. Генри и папа – они были в сговоре по этому поводу.
Я думала, что Генри уже снял все рисунки со стены, – хотя так же считала и когда он начал встречаться с Бейли. Но Генри этого не сделал, и я продолжала твердить себе: это что-то да значит. Я была не права. Генри больше не встречается с Бейли, но и мы с ним тоже не вместе.
– Нет. – Мой ответ прозвучал резко, хотя я этого и не хотела. Я напрягаюсь от усилий держать себя в руках.
Я не хочу стоять в этой комнате, которая хранит так много наших воспоминаний, и думать о Бейли. Тем более что я скучаю и по ней, даже если это не то же самое, что потерять Генри.
Сначала Бейли была моей подругой. Она перевелась в начале прошлого года и стала посещать со мной уроки рисования. В тот день нам задали рисовать автопортрет, но я изобразила широкое поле с высокой желтой травой и голубым небом, по которому бежали дождевые облака. Учитель только что поругал меня за то, что я не следовала указаниям, когда Бейли заглянула через мое плечо.
– А по-моему, здесь нарисована ты, – сказала она.
Я даже не думала о том, что это автопортрет, – просто не хотелось рисовать свое лицо. Мы с Бейли уже пару недель вели дружеские беседы, хвалили работы друг друга, но в тот момент я поняла, что мы станем подругами. Она разглядела меня на этом рисунке раньше, чем я сама. В тот же день я пригласила ее пообедать со мной и Генри.
Честно говоря, я ожидала, что Бейли станет в основном дружить со мной. Она была более тихой и менее предприимчивой, чем я, по характеру больше похожей на задумчивую художницу, со светлыми волосами и мягкой улыбкой. Но она играла в футбол, как и Генри, и они тоже сблизились.
По вечерам мы с Бейли тусовались и рисовали закат.
Но она также встречалась с Генри перед школой, чтобы погонять мяч.
У нас были и другие друзья, но мы с Генри всегда чувствовали себя обособленно, как в своем отдельном мире, и Бейли единственная стала его частью.
Это казалось мне непривычным, но я смирилась, пока не начала замечать, что между мной и Генри все реже происходят те маленькие неловкие моменты – моменты, когда наши пальцы соприкасались и мы не спешили отстраняться; эта неспешность говорила о том, что рано или поздно придет время, когда ни один из нас не отстранится. Я думала, что эти моменты были обещанием.
Я думала, что Генри, возможно, перестал меня касаться, чтобы Бейли не чувствовала себя третьим лишним в нашей неизбежной истории любви.
Я думала так до того момента, пока они не сказали мне, что встречаются, – они встречались уже целый месяц, не поставив меня в известность. Это было еще больнее. Они знали, что это причинит мне боль. Я так сильно беспокоилась о том, что Бейли окажется третьей лишней, а оказалась ею сама.
Я притворялась, что все в порядке, но это было все равно, что пролить чашку грязной воды на акварель, над которой ты работал всю свою жизнь. Картина мечты разрушена – пути назад нет.
Остается лишь выбросить ее и начать все сначала.
Я даже пару раз пыталась встречаться с парнями после того, как узнала об отношениях Генри и Бейли, чтобы попытаться сделать ситуацию менее неловкой. Но это напоминало попытки любоваться репродукцией одной из картин Моне с изображением водяных лилий, понимая, что оригинал тебе недоступен.
Мне было тяжело, и я осталась без лучшего друга, с которым могла бы поговорить об этом. Генри снова и снова повторял, что между нами ничего не меняется, но как это могло ничего не изменить?
Лицо Генри смягчается, когда он наблюдает, как я борюсь со своими воспоминаниями. Он словно читает мои мысли, но не торопит меня.
– Садись, – мягко приглашает он, не сводя с меня глаз, и каждый раз, когда я перевожу взгляд с двери на него, вижу, что Генри за мной наблюдает.
Сделав глубокий вдох, я расслабляю колени и делаю шаг к нему. Я не ожидала, что это будет так сложно. Кровать подпрыгивает под моим весом, когда я сажусь.
Генри тоже пытается выровнять дыхание.
Я складываю руки на коленях, чтобы меньше касаться его кровати.
– Итак, – начинает Генри, – чем могу быть полезен? – Сделав паузу, он, кажется, переосмысливает свои слова. – Я имею в виду… чего ты хочешь? Или, скорее, чем я могу тебе помочь? Да. Давай остановимся на этом.
Я сглатываю и ищу силы в образе Кейт Бекинсейл.
Нет простого способа признаться кому-то, что ты хочешь попросить его прикрыть тебя, пока ты охотишься на вампиров.
– Ты можешь мне довериться. – Мягкость его голоса напоминает мне о том, как мы были детьми и нашли раненую птицу, которая врезалась в раздвижную стеклянную дверь дома Генри. Мы соорудили маленькое гнездышко в старой коробке из-под обуви, и Генри хлопотал над птицей, пока она не умерла. Я выглядываю из окна его спальни на задний двор. Камень, который мы превратили в надгробие, вероятно, все еще стоит у подножия гигантского дуба, на который мы когда-то взбирались.
Надеюсь, это не заставит Генри жалеть меня. Я бы не смогла этого вынести.
– Мне нужно, чтобы ты подвез меня в аэропорт. – Я начинаю с самой простой вещи. Генри не обязательно знать все причины.
– О-о-о… – Он выглядит практически разочарованным. Вероятно, ожидал что-то наподобие тех грандиозных планов, которые я придумывала в детстве. Если бы он только знал, что я задумала самый безумный план в своей жизни! Отчасти мне хочется все выложить Генри, и не потому, что мне нужно с кем-то поделиться своей задумкой, – а потому, что мне нужно поделиться ею с Генри. Мне хочется рассказать о своем плане парню, который всегда поддерживал меня.
– Ну, я же говорил тебе, что всегда готов помочь, – отвечает он.
– Значит, ты отвезешь меня? – Я перестала потирать большие пальцы друг о друга. Если я знаю нервные движения Генри, то он наверняка знает мои.
Слишком поздно. Он смотрит на мои руки, снова неподвижно лежащие у меня на коленях.
– Почему твоя мама не может отвезти тебя? Или Джессика?
– Им некогда. – Короткие, односложные ответы лучше всего подходят для лжи.
– И куда ты собралась?
– В Новый Орлеан. – Мне следовало бы солгать, но я не стала. Генри наверняка помнит о поездке, которую мы с папой планировали. Я довольно часто о ней упоминала, хотя, возможно, пропустила ту часть, где мы планировали искать настоящих вампиров. Генри никогда в них не верил, но я хочу, чтобы он видел, как для меня это важно.
И он видит. Он догадался: я что-то скрываю.
– Виктория.
Есть нечто особенное в том, как Генри произносит мое имя. Это трудно объяснить, но когда в кофейне вас окликают по имени, чтобы выдать заказ, это отличается от того, как ваше имя звучит из уст кого-то близкого. То, как Генри произносит мое имя, вновь воскрешает все доверие, которое раньше было между нами, и вселяет надежду, что все вернется снова, если только я сделаю шаг навстречу.
– Я должна была поехать туда с папой. Это был его подарок мне на выпускной. Теперь папа хочет, чтобы я отправилась туда с друзьями и повеселилась. – Стараюсь сделать так, чтобы мой голос звучал как можно тверже и увереннее, но пристально смотрю на свои руки, пока говорю. – Но я собираюсь поехать туда одна, чтобы отыскать вампира. И мне нужно, чтобы ты прикрыл меня.
Глава 3
Не знаю, как ты, но меня учили давать отпор.
Настоящая кровь
Генри поджал губы. Он знает, что я говорю серьезно, и не знает, что с этим делать. Я хочу, чтобы он в присущей ему манере торжественно кивнул, принимая мой план без вопросов. Вместо этого он издает сдавленный смешок.
– Хочешь найти себе Эдварда, да? Ну, то есть сам-то я за Джейкоба, но ты – это ты.
Он пытается перевести все в шутку. Дает мне шанс отшутиться и отказаться от сказанного. Я понимаю, что такой будет реакция большинства людей. В обычной жизни вампиры не устраивают приемы и не рассылают приглашения. Команды профессионалов не смогли их обнаружить, так почему же мне должно повезти? Но я надеюсь, что Генри не спишет меня со счетов сразу. В конце концов, однажды он помог мне установить ловушку на снежного человека в лесу за домом, основываясь на моих неубедительных доказательствах в виде выщербленных стволов деревьев и сломанных веток… часть которых я сломала сама, чтобы создать больше доказательств.
– Мой папа тоже за Джейкоба, – говорю я, потому что не знаю, как преодолеть его сомнения.
Генри снова смеется, но смех неловко застревает у него в горле.
Я сглатываю. Он даже не пытается скрыть свою жалость.
Чтобы не расплакаться, я по привычке прикусываю щеку изнутри.
– Перестань так на меня смотреть. Вампиры существуют.
– Вампиров не существует. – Генри произносит эти слова медленно, осторожно, как будто я даже не раненая птица, а дикое животное, которое он пытается приручить. – Это был розыгрыш, Виктория. По-твоему, почему они так быстро исчезли? Они не могли продолжать в том же духе.
Я съеживаюсь. Мы уже обсуждали это раньше, но тогда для меня не имело значения, верит Генри или нет. Главное, что он не относился ко мне презрительно из-за моих убеждений. Многие люди не поверили, когда Джеральд впервые появился… даже когда он ударил себя ножом и исцелился в прямом эфире, люди назвали это тщательно продуманной иллюзией. Они обвинили команду выпуска новостей в том, что те устроили шоу ради рейтингов.
Но я помню выражение лица ведущего, когда бледная разорванная кожа Джеральда снова слилась воедино – чистый шок от столкновения с чем-то, что ты всю жизнь считал невозможным. Никто не смог бы сыграть это так правдоподобно.
Я поворачиваюсь к Генри и наклоняюсь ближе, на мгновение позабыв обо всех причинах, по которым мне не следует нарушать его личное пространство.
– Можешь ли ты доказать, что их не существует?
– Нет, но…
– Мой отец умирает. Доктор сказал, что нам ничего не остается, кроме как провести с ним последние дни. Клинические испытания на его стадии болезни уже не помогут.
Генри тянется ко мне и накрывает ладонью мою руку, лежащую на кровати.
– Еще рано сдаваться. Чудеса случаются.
– Я и не сдаюсь, – отвечаю, отдернув руку. – Я собираюсь искать вампира. Знаю, что шансы ничтожно малы, но хотя бы попытаюсь.
Я привыкла к тому, что шансы все время ничтожно малы. Как только у папы обнаружили рак поджелудочной железы, врачи сразу заявили, что шансов на выздоровление почти нет, но это не помешало нам пробовать разные методы лечения. Я не знаю, каковы шансы на чудо, но это не помешало мне молиться. Скорее всего, я не найду вампира, но это не удержит меня от его поисков.
В ожидании ответа Генри я задерживаю дыхание.
Он вздыхает.
– Мне пора готовить ужин.
– Что? – Я ожидала от него других слов. – У вас ведь всегда мама готовит.
Обычно мама Генри каждый вечер готовила изысканные блюда. Я весь минувший год скучала по ее морепродуктам под соусом альфредо.
– Больше нет. С тех пор, как… – Не закончив фразу, Генри встает, но на этот раз я, не задумываясь, хватаю его за руку, и он снова падает на кровать рядом со мной.
– Расскажи мне все.
– Мама редко стала готовить с тех пор, как бабушка Коннор умерла от… – Генри умолкает, но мы оба знаем, какое слово он так и не смог произнести.
– Но это случилось больше года назад! – Я тут же сожалею о своих бестактных словах, но Генри только крепче сжимает мою руку.
– Я знаю.
Не могу представить себе мир, в котором мама Генри не колдует на кухне, одетая в свой бело-голубой фартук с узором пейсли, который почему-то всегда остается ярким и свежим, хотя я уверена, что она носит его с тех пор, как их семья поселилась по соседству с нами. Я спущусь вниз, и она попросит меня остаться на ночь, как всегда.
Хотела бы я сказать, что переживаю только за Генри и его маму, но на самом деле все мои мысли лишь о том, какой я стану через год, если мой отец умрет. Если я превращусь в океан глубокого горя и никому не помогу. Эта мысль заставляет меня крепче ухватиться за робкую надежду, еще живущую внутри.
Я делаю несколько коротких вдохов.
– Это настоящая причина, по которой ты не поехал на озеро Тахо?
– Да. – Генри смотрит мимо меня на постер фильма «Другой мир».
– Ты все еще лжешь.
Он вздыхает, проводя рукой по лицу.
– Я не хочу говорить об этом.
Но он мог бы догадаться, что так просто от меня не отделается. Я никогда в жизни не отступала просто так.
– Скажи мне.
– Я не хотел оставлять тебя.
– Меня?! – Я вздрагиваю, инстинктивно отодвигаясь от Генри. Кровать подпрыгивает, и его лицо обретает страдальческое выражение. Я открываю рот и снова закрываю его, не в силах вымолвить ни слова. Какого черта Генри решил остаться дома из-за меня?!
При воспоминании о том, что мы год не общались, становится трудно дышать.
Генри проводит рукой по волосам, что-то бормоча себе под нос.
– Послушай, – говорит он и наконец-то переводит взгляд на меня. – Я знаю, каково это – потерять кого-то вот так, и… ну, не знаю, просто подумал, что тебе захочется поговорить с кем-то кроме твоей мамы или Джессики… – Генри замолкает и отводит взгляд. – Я подумал, что, возможно, понадоблюсь тебе, ну, как раньше. Помнишь, когда тебе было лет семь, твой хомяк умер, и ты пришла сюда и спряталась под моей кроватью, а твои родители позволили тебе переночевать у меня, потому что ты не хотела выходить. Я знаю, что это совсем не одно и то же, но… – Остановившись на середине фразы, он снова проводит рукой по волосам. – Это было глупо с моей стороны.
Дыхание перехватывает.
– Нет, не глупо. Я же здесь, не так ли? – Пальцы дрожат, и я складываю руки вместе. Я надеялась, что Генри сможет мне помочь, даже рассчитывала на это, потому что иногда, когда мы неуверенно улыбались друг другу в школьном коридоре, у меня возникало чувство, что мы могли бы снова стать друзьями, если бы один из нас сделал первый шаг. Но я не ожидала, что Генри останется дома ради меня.
Я не поддержала его в трудную минуту, но сейчас он готов поддержать меня.
И хотя боль, которую он причинил, никуда не исчезла, я все равно побежала к нему за помощью.
Теперь кажется глупым, что мы так долго не общались.
Генри смотрит на меня со знакомым выражением в глазах. Слишком знакомым.
– Так что ты скажешь? – Генри наверняка понимает, что я спрашиваю не только о поездке. Я хочу, чтобы он поверил в меня. Хочу, чтобы он снова по моей просьбе соорудил ловушку на снежного человека.
Но Генри качает головой и морщится, словно хотел бы верить вместе со мной, но не может.
Тем не менее, мне нужно как-то добраться до аэропорта.
– Пожалуйста! – Мой голос срывается, и я отворачиваюсь. Одобрение Генри значило для меня больше, чем я думала. – Я не могу сидеть и смотреть, как папа постепенно покидает этот мир. Я прошу тебя только подвезти меня в аэропорт и никому не рассказывать об истинной цели поездки.
Генри вздыхает.
– Конечно, – говорит он. – Конечно.
Папа выглядит искренне счастливым, узнав, что я собираюсь отправиться в путешествие, и это убивает меня.
– Кого ты решила взять с собой?
Я колеблюсь, прежде чем сказать полуправду.
– Генри. – Это не полная ложь. Мы поедем с ним вместе, по крайней мере до аэропорта.
– Генри? – Папа слегка улыбается, и в его глазах светится искорка жизни. – Хорошо. Я надеялся, что вы с ним рано или поздно помиритесь.
– Ага. – Я улыбаюсь в ответ. Это не ложь. Генри, похоже, действительно хочет вновь со мной общаться, и, возможно, после этой поездки наша дружба вернется. Но все же мне очень хочется сказать папе правду: что я еду только ради него, а не для того, чтобы посмотреть достопримечательности и хорошо провести время с Генри. Папа поддержал бы меня. Он посоветовал бы верить независимо от того, что думают другие. Одно только представление об этом укрепляет меня. Но он также расскажет маме. У них нет секретов, а она никогда меня не поймет. Как и Генри, она никогда не верила в вампиров. Я не могу так рисковать.
Люди живут внутри тщательно сконструированной коробки, которую называют реальностью, и отказываются видеть что-либо за ее пределами, но нежелание заглядывать за пределы этой коробки не делает остальное менее реальным.
Папины глаза закрываются, и он засыпает, пока я стою рядом. Доктор сказал, что ему осталось жить месяц или даже меньше, но у меня есть неделя, так как я хочу вернуться на папин день рождения. Я уже начала готовиться к вампирской вечеринке и разослала приглашения родным и друзьям с четкими указаниями, что это сюрприз. Остается лишь надеяться, что они в ответ на приглашение не свяжутся с мамой вместо меня. Она этого не поймет – она не знает, что к тому времени с папой все будет в порядке, а я не хочу, чтобы он был разочарован в свой первый день вечной жизни. Я знаю, что, если не найду вампира, планирование вечеринки покажется всем кошмарным поступком, но не могу позволить себе тоже так думать.
Я уезжаю этой ночью, после того как папа ляжет спать, потому что даже обычные прощания теперь даются нам нелегко.
Мама, однако, не спит, сидит за кухонной стойкой с кружкой исходящего паром чая. Мама никогда не ложится так поздно – значит, ждет меня.
Она устало улыбается, и я понимаю, что усталость вызвана не только тем, что ей давно пора лечь спать. Я вижу в этом часть собственной усталости. Интересно, заметна ли она со стороны, не поэтому ли мама всеми силами побуждала меня уехать: моя маска сползла, и мама не хочет, чтобы папа это видел.
Но теперь у меня снова появилась надежда. Я хотела бы поделиться своими мыслями с мамой, но это заставило бы ее передумать насчет моего отъезда, а мне нужно срочно отправляться в путь.
Ее пальцы сжимают и разжимают кружку, пока мы смотрим друг на друга.
– Береги себя, – напутствует мама.
Я киваю, радуясь, что остаюсь на знакомой территории. Мы не будем поддаваться эмоциям. Мама проявит ко мне обычную материнскую заботу, и я отправлюсь своей дорогой. Я тащу свой чемодан к входной двери.
– Ты не забыла взять принадлежности для рисования? – спрашивает мама, поворачиваясь на стуле, чтобы посмотреть на меня.
Я не хочу продолжать этот разговор. Всю мою жизнь мама не поддерживала мое увлечение рисованием, а теперь вдруг решила передумать? Когда я больше не могу рисовать?
– Возможно, ты почувствуешь там вдохновение, – поясняет она.
– Ага, – отвечаю, стараясь говорить как можно более расплывчато. Все мои принадлежности для рисования остались наверху, под кроватью, где им сейчас самое место. Я не хочу их брать. Все, чего я хочу, – избежать этого разговора. – Пока, мам, – говорю я, прежде чем она успевает продолжить расспросы.
Мама кивает и возвращается к своему чаю, а я наконец выхожу за дверь.
Я дрожу как от предвкушения поездки, так и от непреодолимого желания остаться дома и вечно держать папу за руку, пока тащу свой чемодан по тротуару к дому Генри. Но никакой вечности не будет, если я сейчас не отправлюсь в путь. Папа не проживет еще год. Возможно, он не проживет даже месяц.
Мой чемодан, покачиваясь, катится по неровной подъездной дорожке к тому месту, где Генри ждет у своего грузовика.
– Привет, – говорит Генри, хватая мои вещи и забрасывая их в кузов.
Не ответив, я забираюсь на пассажирское сиденье, и мы едем в тишине, пока она не становится гнетущей.
– Ты считаешь, что я заблуждаюсь, – упрекаю я темную обочину дороги, которая проносится мимо нас.
– Нет. – После долгой паузы Генри продолжает: – Я считаю, что тебе грустно.
Я хочу разозлиться на его слова, но в них нет и намека на снисходительность, в них звучит только честность.
– Мне не грустно, – возражаю. – Я иду к своей цели.
Печаль только мешает. У меня нет сил на нее.
– Ладно, – соглашается Генри.
Мы вновь молчим, пока не подъезжаем к аэропорту и не въезжаем на парковку экономкласса.
– Ты можешь высадить меня у терминала.
– Я провожу тебя внутрь.
Я фыркаю, толкаю дверь и выхожу в теплую ночь.
– Ты не обязан этого делать.
– Я знаю. – Генри захлопывает свою дверь и запирает на замок.
Затем лезет в кузов и достает мой ярко-розовый чемодан на колесиках, поднимает ручку и передает его мне.
Я поворачиваюсь, чтобы попрощаться, но Генри занят чем-то еще. Из кузова грузовика он вытаскивает темно-синий чемодан и вытягивает его ручку.
– Что, черт возьми, ты делаешь?!
– Еду с тобой, – с этими словами Генри катит свой чемодан к остановке трансфера аэропорта.
У меня отвисает челюсть.
– Ты не можешь поехать. У тебя нет билета.
– Ты ведь говорила, во сколько твой рейс. Купить билет было нетрудно.
– Ты сказал, что у тебя мало денег.
– Мы выяснили: это была ложь, чтобы остаться рядом с тобой. – То, как Генри произносит эти слова, заставляет нас обоих умолкнуть и неловко отвернуться друг от друга.
Наше молчание длится так долго, что мне не остается ничего другого, кроме как помешать Генри сесть в трансфер: очевидно, решительные действия – лучший способ положить конец противостоянию. Генри трудно догнать из-за его длинных ног, но мне это удается. Мой чемодан цепляется за край его чемодана, наклоняя тот набок, так что Генри приходится остановиться и снова его поправить.
– Мне не нужно, чтобы ты ехал со мной. Я справлюсь сама.
– В этом я не сомневаюсь, – отвечает Генри, глядя мне прямо в глаза. – Ты всегда была храброй.
Он слегка улыбается, и мне интересно, вспомнил ли он что-то конкретное: например, тот случай, когда нам было по восемь лет и я решила пожить неделю на природе. Генри упаковал несколько сэндвичей с арахисовым маслом и пошел со мной в лес за нашими домами. Мы провели там пару часов, прежде чем наши родители нашли нас и заставили вернуться домой на ужин. Позже я узнала, что перед уходом Генри сказал своей матери, куда мы направляемся. Определенно он был не самый храбрый из нас.
– Ты действительно думала, что я подвезу тебя в аэропорт и позволю улететь в штат, в котором ты никогда не бывала раньше? – спрашивает он. – Я хочу поехать с тобой. Мы должны отправиться туда вместе.
Я должна была отправиться туда с папой, но теперь все изменилось. Я твердила себе, что хочу лишь того, чтобы Генри отвез меня и послужил моим прикрытием, но чего на самом деле ожидала? Сколько безумных идей приходило мне в голову в детстве, и каждый раз Генри пытался отговорить меня от них, но в итоге составлял мне компанию, чтобы я не делала это в одиночку!
Я колеблюсь, а это значит, что собираюсь сказать «да», потому что никогда не испытываю сомнений, когда хочу сказать «нет».
– Итак, мы снова – одна команда? – спрашивает Генри.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?