Текст книги "Таинственная незнакомка"

Глава 10

В артистической уборной отсутствовала дверь, и о каком бы то ни было уединении не могло быть и речи, тем более что управляющий даже не позаботился повесить занавеску. Впрочем, Ориана об этом и не просила, так как приехала в театр полностью одетой и все время провела на сцене. Поскольку знакомых в городе у нее не имелось, она не собиралась задерживаться в этой комнате.

Эйкин ворвался к ней с громогласными изъявлениями восторга:

– Какой триумф! Я думал, что аплодисменты и крики никогда не кончатся!

Ориана высоко подняла брови.

– Во время моего выступления или после него? Слушатели этого концерта надолго запомнятся ей как наиболее необузданные из всех, кого ей довелось видеть. Они, по ее мнению, дали бы сто очков вперед даже клаке итальянской оперы.

– Я надеюсь, что горячий прием, оказанный вам в этом городе, поколеблет ваше решение покинуть нас так скоро, – продолжал управляющий. – Неужели вы не согласитесь дать еще один концерт, чтобы утешить бедняг, которым не хватило билетов?

Его вопрос был столь откровенно своекорыстен, что Ориана не удержалась от смеха. Ее работа была кончена, и она радовалась освобождению от Эйкина с его настойчивостью, скорее смешной, нежели раздражающей.

Повернувшись к двери, ирландец обратился к кому-то со словами:

– Дорогой сэр, если вы назовете себя, я охотно представлю вас мадам Сент-Олбанс.

Все еще улыбаясь, Ориана тоже повернулась к двери, чтобы взглянуть на пришедшего.

– В представлениях нет необходимости, – произнес голос сэра Дэриуса Корлетта, более твердый, нежели гранит острова Мэн. – Она знает, кто я такой.

Тревога прокатилась по телу Орианы грозной волной. Дэр последовал за ней в Ливерпуль – и присутствовал на ее концерте! Боже милостивый, он выглядит так, словно готов ее задушить – что неудивительно.

Управляющий переводил любопытствующий взгляд с Орианы на Корлетта и обратно. Улыбнулся, подмигнул Ориане и сказал:

– Уверен, что вам и джентльмену предпочтительно поговорить наедине. К обсуждению наших деловых вопросов мы вернемся в другое время.

Его намек разозлил Ориану.

– Нет никакой необходимости торопиться и уходить, пока мы не закончили с делами, – резко возразила она. – Как я уже сказала вам, мистер Эйкин, я не могу остаться и петь в Ливерпуле. Прошу вас немедленно выплатить мой гонорар, чтобы я могла уехать в Лондон.

Было унизительно просить деньги в присутствии Дэра, однако приходилось поступаться гордостью перед лицом житейской необходимости.

– Конечно, конечно. Мой казначей сейчас еще подсчитывает прибыль от сегодняшнего вечера, и завтра вы получите вашу долю.

С этими словами Эйкин слегка поклонился Ориане, потом Дэру и быстро вышел. Нервно поигрывая кисточками золотого шнурка, опоясывающего ее талию, она призналась Дэру:

– Последние два дня я пыталась написать вам письмо.

– Очень любезно с вашей стороны. – Жесткий тон противоречил вежливым словам. – Позвольте вас поздравить с замечательными артистическими способностями. Вы проявили их не только здесь, но и в Гленкрофте.

– Вы вправе сердиться, но уверяю вас, у меня были серьезные причины для... для...

– Для того чтобы меня обманывать?

– Это не было обманом, Дэр. То есть рассчитанным обманом.

Ориана чувствовала себя странно, стоя вот так перед ним в своем концертном платье из зеленого шелка, с напудренным лицом, нарумяненными щеками и с бриллиантами в волосах.

– Где вы сидели? В партере я бы вас заметила.

– Билет у меня был в ложу, но я по небрежности не послал заранее слугу подержать для меня место. Я сидел на галерке, зажатый между двумя развеселыми парнями, которые позволяли себе столь пакостные замечания по поводу вашей фигуры, что я едва удержался от того, чтобы не разбить обоим их мерзкие рожи.

Резкий стук по дверному косяку прервал их напряженный диалог.

В дверном проеме стоял ее аккомпаниатор.

– Мадам Сент-Олбанс, могу я попросить вас уделить мне минуту?

Ориана пересекла комнату, бросив опасливый взгляд на Дэра, когда проходила мимо него.

– Вряд ли мы с вами встретимся снова, и я хотел бы, чтобы у вас осталось вот это. – Музыкант протянул Ориане свернутую в трубочку бумагу, перевязанную красной ленточкой. – Я сделал копию нашей музыки для песни с острова Мэн.

Сморгнув выступившие на глазах слезы, Ориана взяла ноты.

– Благодарю вас от всего сердца, я всегда буду хранить ваш подарок.

– Для меня было большой честью аккомпанировать протеже моего кумира, великого Гайдна. Честью и удовольствием.

Тронутая этими словами, Ориана предложила:

– Если вы будете искать работу в Лондоне, загляните ко мне домой на Сохо-сквер. Я в добрых отношениях с управляющими всех драматических и оперных театров.

– Я не уверен, что моя жена захочет жить где-нибудь, кроме Ливерпуля, – признался он, уже уходя.

Когда Ориана повернулась к Дэру, лицо у него было еще мрачнее, чем до прихода музыканта.

– Этот малый знает о вас больше, чем я, – процедил он. – Он упоминал о композиторе Гайдне?

– Да, мы подружились в то время, когда он жил в Лондоне.

– И со многими мужчинами вы водили дружбу? Рассудив про себя, что если он ревнует, значит, неравнодушен к ней, Ориана с легким смешком сказала:

– Господин Гайдн – старый человек, он годится мне в дедушки. Нет ничего неприличного ни в этой, ни в других моих чисто профессиональных связях.

– Вы ни разу не спели для меня, – с горечью произнес Дэр. – Бережете ваш голос для тех, кто платит за билеты, мадам Сент-Олбанс?

– Грим на лице и шелковое платье – всего лишь маска, которую хотят видеть мои слушатели, которые платят. – Ориана сделала упор на трех последних словах. – Но под всей этой мишурой я та же, какой была, когда искала приюта в вашей долине. Я не лгала вам, не сказала ни слова неправды. Ориана Джулиан – мое подлинное имя. Я в самом деле убежала из дома с солдатом, который потом погиб в Индии. Я рассказала вам о себе то, что сочла нужным. Не забывайте, что вы встретили меня не слишком гостеприимно, если не сказать больше. И я не знаю ни одного закона, английского или мэнкского, который предписывал бы мне рассказывать всю историю моей жизни почти незнакомому и недружелюбному по отношению ко мне человеку. Каким вы и были.

– Но мое отношение к вам изменилось, и вы отлично это знаете.

– Я не имею обыкновения открывать душу.

– И доверять людям?

– В Лондоне меня постоянно изучают и критикуют. На те несколько недель, которые я прожила у вас в Гленкрофте, я обрела одиночество, которое искала.

– В данный момент, Ориана, я нимало не беспокоюсь о различии между вами и вашей публикой.

Но он беспокоился, его это волновало, иначе он ушел бы из театра, так и не повстречавшись с ней.

– Во время нашей последней встречи, – продолжал Дэр, – ваша пресловутая сдержанность улетучилась. Мы пережили особую близость. – Он подошел ближе, пронизывая Ориану взглядом своих темных глаз. – Ваше поспешное отбытие из Гленкрофта – чем оно было вызвано? Письмом, которое вы получили, или тем, что произошло между нами?

Ориана храбро выдержала его сверлящий взор.

– Тем и другим. Меня ждали в Ливерпуле. Харриот задержалась в Лондоне, и мы с ней могли упустить комнаты в доме миссис Уодделл. В то же время из-за проявленного мною безрассудства вы могли подумать, будто я расставила ловушку с целью заполучить вас и ваше богатство. Понимая, что вы не захотите больше видеть меня, я уехала.

– Вы решили, что я желаю отделаться от вас? Если бы это было так, то, во имя всех чертей ада, чего ради я стал бы заниматься с вами любовью?

Ответ был настолько ясен, что Ориана не сочла нужным выражать его словами. Дэр – мужчина из тех, кто привык получать все, что пожелает.

В отличие от нее Дэр выразил свое негодование бурным потоком слов:

– Вы строите на мой счет догадки столь же примечательные, как и я на ваш. Вы предложили мне самый драгоценный из даров. Вам наскучила деревенская жизнь? Может быть, вы искали физического наслаждения? Или это ваш способ прощаться с друзьями-джентльменами?

Ориану обдало жаром с головы до ног.

– Нет!

– Тогда почему, Ориана? Я заслуживаю честного ответа.

Подойдя к нему, она заговорила быстро и страстно:

– Потому что в тот момент я жаждала того, что-либо потеряла, либо принесла в жертву. Тепла. Понимания. Желания. С вами я чувствовала себя такой живой.

– Я весь к вашим услугам. После двух недель ночных кошмаров мне тоже не мешало бы ожить хоть немного. Давайте прямо сейчас поедем ко мне в отель. Или, если вас это больше устраивает, к вам на квартиру.

Ориана не могла определить, говорит он в шутку или всерьез.

– Я не шлюха, – отрезала она ледяным тоном. – Хотя таково расхожее мнение об актрисах, смею заверить вас, что пение – единственный источник моего существования.

Грязные сплетни о Сирене Сохо и длинной череде ее любовников могли достигнуть и Ливерпуля – иначе почему бы театр на ее концертах был набит битком? Ориана хотела покинуть этот дымный промышленный город до того, как Дэр узнает о ее испорченной репутации. И если он относится к тому типу мужчин, которые не прочь похвастаться своей победой над Анной Сент-Олбанс, она предпочитала об этом не знать. Стиснув ее плечи, Дэр прорычал:

– Тем не менее вы ужасная, бессовестная обманщица. Я мог бы простить вам вашу скрытность, но нет вам моего прощения за то, что вы бросили меня!

Его поцелуй был гневным и обвиняющим. Когда нежная грудь Орианы коснулась его груди, твердой словно камень, она в страхе отпрянула.

Дэр отпустил ее с глубоким, страдальческим вздохом. Окинув взглядом то, что их окружало, он произнес с брезгливым недовольством:

– Господи, это самая безобразная из комнат, какие мне довелось видеть. Как вы можете это выносить? – Взяв со спинки стула плащ Орианы, он предложил: – Давайте продолжим наш разговор в более удобных и цивилизованных условиях. Я остановился в «Королевском отеле», это совсем недалеко отсюда.

– Меня могут узнать. Давайте встретимся завтра, я живу в доме миссис Уодделл, Скул-лейн, дом тридцать три.

– О нет, мадам Сент-Олбанс, я не хочу, чтобы вы повторили свое поспешное бегство из Гленкрофта. Вы способны улизнуть из вашего дома в середине ночи.

– Я этого не сделаю, – пообещала она. – И даже не могу. Мистер Эйкин еще не выплатил мне гонорар. Как только он это сделает, я уеду в Лондон. Если вы не оглушите меня и не переправите в бессознательном состоянии на свой корабль, вам не удержать меня в Ливерпуле.

– Отличная идея, – сказал он, сверкнув улыбкой. – Я был бы рад взять вас в заложницы и назначить вам наказание. Например снять с вас одежду, запереть в моей каюте и уложить к себе в постель.

– Я полагаю, вам захотелось бы бросить меня за борт, – возразила Ориана, сердце у которой затрепетало от его слов. – Ведь вы обвиняете меня в двуличии и предательстве.

– Сейчас я уже более склонен к милосердию. Логика ваша ошибочна, однако ваше раскаяние тронуло меня. Еще несколько очаровательных улыбок, стаканчик бренди, и я, возможно, сниму с вас обвинения в намерении сознательно причинить мне зло. Однако я все же воздержусь от окончательного суждения до тех пор, пока вы мне не расскажете подлинную историю Анны Сент-Олбанс.

Тяжелые тучи постепенно затянули темнеющее небо, пока Дэр сопровождал Ориану в отель. В угоду ее желанию не быть узнанной он вел ее не по оживленному Уайт-чепелу, а по узкой и немноголюдной улице к югу от Уильямсон-сквер.

В июне ночь наступает поздно, и света было еще достаточно, чтобы Дэр мог приглядеться к Ориане.

Ее манера себя держать, ее грация, ее плащ из синего бархата напоминали ему о той леди, которая жила некоторое время в Гленкрофте, во всем остальном она была иной. Толстая, туго заплетенная коса, заколотая шпильками с бриллиантами, обвивала голову. Интересно, это настоящие драгоценные камни или имитация? Куплены они на собственные деньги или подарены любовником? Мучительные попытки угадать истину сводили Дэра с ума.

Он покинул свой остров, чтобы отыскать ее, в голове неотступно вертелась мысль о женитьбе на ней. Но когда он увидел Ориану на сцене – чарующее видение в платье из блестящего зеленого шелка, – его туманная, но неотступная мечта рухнула.

Диапазон и сила несравненного голоса Орианы поражали и трогали Дэра. Его познания в музыке были отрывочными, кроме того, он был настолько потрясен и возмущен, что это мешало наслаждаться пением. Однако он чувствовал ее страстность.

«Я жаждала того, что-либо потеряла, либо принесла в жертву. Тепла. Понимания. Желания».

Великолепный талант сделал Ориану знаменитой, однако ценой славы было одиночество...

Когда они вышли на Черч-стрит, Ориана остановилась и проговорила жалобно: – Я не могу этого сделать.

– Вы о чем?

– Я не могу пойти в отель. На меня, видимо, нашло затмение, когда я соглашалась. Я все расскажу и объясню, но вам придется подождать.

– Я хочу услышать это сегодня же, Ориана. Желательно здесь и теперь.

Его уверенный тон и самый выбор слов свидетельствовали о том, насколько это для него важно. Ориана сдалась.

– Вон там, впереди, церковь Святого Петра. Я хожу туда послушать органиста, а иногда спасаюсь таким образом от общества миссис Энтуистл.

– Кого?

– Матери Харриот Меллон. У нее отвратительный характер, к тому же она меня терпеть не может, так как советы, которые я даю ее дочери, прямо противоположны ее собственным. И так как я... словом, и по другим причинам. Она твердит Хэрри, что если та добьется успеха на сцене, то сумеет поймать богатого мужа, который станет содержать их обеих. – Ориана покачала сверкающей драгоценными камнями головой. – Но такого почти никогда не бывает. При этом миссис Энтуистл уверяет, что отец Хэрри некий лорд, но имени его не открывает.

Они подошли к скамейке около входа в церковь.

– Мы можем поговорить здесь, – предложила Ориана.

– Происхождение вашей подруги меня не интересует, – сказал Дэр усаживаясь. – Расскажите мне о вашем.

Глава 11

Сжимая в руке свернутые в трубочку ноты, подаренные ей аккомпаниатором, Ориана посмотрела на Дэра словно свидетель, вынужденный давать показания в суде против своей воли.

– Как и Харриот, я незаконнорожденная.

Такая возможность не приходила в голову.

– Моим отцом был Джордж Боклерк, третий герцог Сент-Олбанс. Если вы штудировали учебник английской истории или читали «Дневник» мистера Пеписа, то вам должно быть известно имя Нелли Гуинн, любовницы короля Карла Второго. Она родила от него двух сыновей и настояла на том, чтобы король дал им фамилии и титулы. Старший получил титул графа Берфорда, а позднее его отца убедили даровать ему титул герцога, который со временем унаследовал мой отец.

«Значит, ее происхождение не просто знатное, – подумал изумленный Дэр, – оно королевское, пусть и незаконное. Граф Бамфодд и герцог Столбарн на отправляемых ею письмах на самом деле Берфорд и Сент-Олбанс.

– Через год после свадьбы мой отец охладел к своей герцогине. Как и его царственный батюшка, Веселый Монарх, он не обзавелся законным наследником. Зато его многочисленные любовницы оказались плодовитыми и наградили его незаконными отпрысками. Он предпочел жить в Брюсселе и во время краткого периода восстановления отношений с герцогиней продолжал ей изменять напропалую. Главной его слабостью были певицы. После окончательного разрыва брачных отношений он посетил Лондон, где его внимание привлекла Салли Верной, выступавшая в театре «Друри-Лейн». Она стала его любовницей и моей матерью.

– У вас театральные связи как по материнской, так и по отцовской линии, – заметил Дэр.

Ориана кивнула и продолжала:

– Моя мать тоже была незаконным ребенком, дочерью тенора Джозефа Вернона. В детстве она бродила по «Ковент-Гардену», продавая букетики цветов и распевая баллады, все называли ее «Цветочек Сэл». Когда она подросла, то оказывала за несколько шиллингов и другие... услуги. Один из ее любовников, известный актер, вывел ее на сцену. Герцог был ее самой крупной победой, которая стала известна всем и каждому, так как мать продолжала выступать на сцене, когда была беременна. – Ориана улыбнулась и сообщила: – Таким образом я еще в утробе матери учинила свой первый скандал. Отец дал мне имя Ориана Вера и подарил матери дом на Сохо-сквер, а также обеспечил ей безбедное существование. Первое мое воспоминание такое, я сижу у клавесина, бью по клавишам и пытаюсь петь.

Интерес Орианы к музыке сочетался у нее с уникальным, от природы поставленным голосом, убедившим герцога и его возлюбленную, что они обладают в лице дочери настоящим чудом. Сент-Олбанс, любитель оперы и любовник оперных певиц, признал, что талант крошки надо развивать, и спешно укатил в Брюссель.

– Моим первым учителем пения был мой дедушка Верной, – продолжала Ориана. – Мне было совсем мало лет, когда мать подрядила меня к мистеру Шеридану на роли детей в театре «Друри-Лейн». В возрасте шести лет я в один миг стала знаменитостью, когда запела и тем самым прекратила сцену буйства в партере. Мистер Шеридан поспешил опубликовать тот факт, что я, маленькая дочка Цветочка Сэл, прямой потомок Нелли Гуинн и короля Карла. Популярность моя возросла. Мне еще не было десяти, когда я выступила в концерте в Воксхолле вместе с моим дедушкой. На концерте присутствовал принц Уэльский, на следующий день он прислал мне в подарок щенка королевского спаниеля. Мама сказала, что я должна назвать его Роули в честь моего прапрадедушки. Это было домашнее прозвище его королевского величества.

Сент-Олбанс, считая, что Ориана достойна континентальной аудитории, пригласил ее вместе с матерью приехать к нему в Брюссель. Герцог, обремененный огромными долгами у себя на родине и за ее пределами, был столь безнадежно неплатежеспособен, что торговцы в Брюсселе не предоставляли ему кредита. Когда нужно было пополнить запасы пива и ветчины, приходилось посылать за ними в Глассенбери, его английское поместье в графстве Кент. Однажды во время выступления Орианы на сцене театра «Де ла Монне», герцог перегнулся через барьер ложи, но лишь для того, чтобы полюбоваться какой-то особо соблазнительной актрисой и состроить ей глазки. Салли, опасаясь возможных соперниц, устроила герцогу сцену. Их ссора насмешила бельгийское высшее общество и очень расстроила Ориану.

– Ничуть не беспокоясь об отсутствии средств, он затеял строительство огромного замка на окраине города, – говорила она Дэру, вспоминая при этом их с отцом общую радость, когда из Англии прибыла партия деревьев и кустов для его нового красивого парка.

– А это его последний подарок мне, – сказала она, распахнув плащ и показывая Дэру прекрасную брошь, приколотую к корсажу ее платья. – Я всегда надеваю ее, когда пою. На счастье. Это его фамильный герб. Лев, стоящий на задних лапах, увенчанный герцогской короной и с тремя розами на ошейнике. Девиз выгравирован ниже: Auspicium melioris aevi – «В ожидании лучших времен». Он ожидал их до самой смерти.

Завещание его светлости не оставляло Салли и ее дочери никаких средств. У них был дом на Сохо-сквер, обставленный в свое время на деньги герцога и полный сокровищ из собрания Боклерков, портреты короля и его актрисы, полотна старых мастеров, старинные драгоценности – заколки с бриллиантами в волосах у Орианы принадлежали когда-то Нелли Гуинн, – богатые ковры, прекрасная мебель.

– Следующий герцог скончайся через несколько месяцев после унаследования титула и собственности. Его наследником стал двоюродный брат, лорд Вир из Хэнуорта, коллекционер предметов искусства. Он приехал на Сохо-сквер и предложил купить у нас некоторые вещи из принадлежавших Боклеркам. Мама отказалась продавать, объяснив, что это мое наследство. Кузен Обри принял участие в моей карьере и пригласил меня в Хэнуорт, чтобы познакомить со своей семьей. Он жил в Италии и предложил маме отвезти меня туда для более серьезной подготовки.

– Вы пробыли в Италии долгое время, – заметил Дэр.

– Четыре года. В Лондоне я получала хорошие отзывы. Но в Риме, Неаполе, Венеции, Флоренции и Милане мне не удалось преодолеть предубеждения против моей национальности. Мой голос находили чересчур «английским», для того чтобы заслужить одобрение итальянской публики. У меня не было провалов, но и настоящего успеха я не имела. Мы вернулись в Лондон, считая, что я приобрела достаточный опыт, чтобы петь в театре «Ройял». Мистер Келли, управляющий оперными театрами, наговорил мне кучу комплиментов, но твердо стоял на своем, ему нужны итальянские певцы. Миф о короле Карле и Нелли Гуинн мне больше не помогал. Мне исполнилось шестнадцать лет, я выступала с шести лет и не знала иной жизни.

– И вы упорно продолжали свое дело.

– Мать не оставила мне выбора. Существовали и другие места, где я могла выступать. Летом я пела в Воксхолле, во время Великого поста участвовала в ораториях. Господин Гайдн советовал мне дать голосу отдохнуть и совершенствоваться в игре на фортепиано. Но мать была твердо уверена, что когда-нибудь я стану примадонной.

Дэр попробовал представить себе юную Ориану – много поездившую по свету, лишенную иллюзий и живущую вместе с матерью, строгой и амбициозной.

– Именно тогда вы решили бежать с капитаном Генри Джулианом?

Она кивнула.

– Берфорд, сын кузена Обри, сыграл в Ньюмаркете роль свата.

– Вы называли ваш брак неким бунтом. Против матери?

– И ее планов относительно меня. Она хотела, чтобы я вышла замуж за итальянца, лучше за певца или музыканта, но сошел бы и любой другой. Будучи синьорой, я могла бы скрывать свою подлинную национальность и выдавать себя за иностранку. Мама была просто одержима этой мыслью. И тогда я решила убежать со своим красивым молодым капитаном, спасителем в форме, и предоставила ему вести сражение за меня. – Помолчав, она добавила: – За свою любовь ко мне Генри заплатил жизнью. Пожалуйста, Дэр, не вынуждайте меня возвращаться к этой трагедии.

– Вы могли бы рассказать мне обо всем, несколько недель назад, – сказал он. – Почему вы этого не сделали?

– Потому что я устала от мужчин, принимающих меня за шлюху, как поступили и вы, когда обнаружили меня в своем кабинете и решили, что я подарок вам на день рождения. Я не буду ни вашей Нелли Гуинн, ни вашей Салли Верной, – твердо произнесла она.

– Я не делал вам подобных предложений.

– В этом не было необходимости. Когда вы целовали меня, я сама могла бы сказать, что вам от меня нужно. Мне пришлось отклонять подобные предложения уже много лет.

– Успешно?

– Да. Но вас это не должно беспокоить.

– Но меня это очень беспокоит. – Вглядевшись в ее лицо, он объяснил: – Итак, респектабельная вдова Ориана Джулиан и знаменитая Анна Сент-Олбанс – одно и то же лицо. Мне необходимо получить ответы только на два вопроса. Которая из них обнимала сэра Дэриуса из Скай-хилл-Хауса, лежа на полу в библиотеке? И которая из них бросила в Гленкрофте подаренные ей двенадцать кристаллов кварца?

Ориана сунула руку в карман плаща.

– Если бы вы их пересчитали, то обнаружили бы, что одного не хватает.

В наступивших сумерках светлый камень не отражал света и казался тусклым. Но он возродил утраченные надежды Дэра. Дэр поцеловал Ориану, просунув кончик языка в ее полураскрытые губы, между тем как рука его скользнула под плащ и тронула ее грудь.

Ориана резко оттолкнула его.

– Вам нравится доводить женщин до слез?

– Я ни одну не довел до слез, вы были бы первой. – Он увидел, что она зачем-то роется в своем ридикюле, свисающем с запястья. – Что это? – спросил он, когда Ориана сунула ему в ладонь серебряную монету.

– Возвращаю вам деньги за место в ложе. Не хочу наживаться на неприятности, в которой я повинна.

– Напрасный жест, – сказал Дэр и отбросил монету в сторону. – Я увожу вас с собой в Глен-Олдин.

Ориана встала со скамейки.

– Когда увидите Неда Кроуи, расскажите ему, что я пела со сцены песни, которым он меня научил.

– Вы расскажете ему сами. Я не уплыву в Рамси без вас.

– Гленкрофт уже не моя обитель. Каникулы миссис Джулиан кончились. А дом Анны Сент-Олбанс в Лондоне. – Она приподнялась на цыпочки и слегка коснулась уголка его губ легким, мимолетным поцелуем. – Мне радостно будет думать о вас, о том, как вы живете на вашей новой прекрасной вилле на вершине холма, собираете новые минералы для вашей коллекции и держите на расстоянии всех охотниц за деньгами...

Дэр смотрел, как она уходит, и даже хотел, чтобы она была охотницей за деньгами, – тогда все происшедшее обрело бы для него хоть какой-то смысл. В теперешнем ее отказе он смысла не видел.

В некотором отношении долгий рассказ Орианы что-то ему прояснил, однако она по-прежнему оставалась для него загадкой. Он хотел узнать еще очень многое. Ее любовь к пению была неподдельной, искренней, но Дэру было неясно, довольна ли она своей профессией, получает ли от нее удовлетворение. Напряженные отношения с матерью и утрата молодого мужа оставили неизгладимый след в ее сердце. Ориана нуждалась в сердечной привязанности, но каждый раз, когда он предлагал ей ее, она от него отворачивалась.

Дэр напомнил себе, что она еще не уехала из Ливерпуля. Не может уехать, пока не получит заработанные деньги. Она уходила все дальше, и Дэр, попрежнему глядя ей вслед, вдруг подумал, не стоит ли обратиться за помощью к елейному управляющему театром Эйкину, а вдруг тот сумеет задержать ее отъезд. Однако, поразмыслив, Дэр пришел к неутешительному выводу, что для достижения цели ему пришлось бы украсть из кассы театра всю выручку.

– Ты самая неблагодарная дочь во всем христианском мире, а я самая несчастная мать!

Харриот Меллон, объект негодования своей матери, молча стиснула зубы. Не стоило и пытаться защитить себя от обвинений, это лишь продлило бы приступ раздражения у миссис Энтуистл. Хэрри старалась смотреть только на оборку, которую пришивала к подолу платья, дрожащими пальцами делая стежок за стежком.

– Неужели тебе нечего мне сказать? – повысила голос миссис Энтуистл.

«Ничего не говори. Сиди как сидела. Не плачь».

– Твое эгоистичное безразличие к моим чувствам мучает меня, Харриот. Я и твой отчим всю жизнь трудились ради тебя. Мы избавили тебя от тяжелой работы в театре мистера Стэнтона в Стаффордшире, мы привезли тебя в Лондон и познакомили с мистером Шериданом. По собственной глупости ты едва не упустила возможность получить место в театре «Друри-Лейн». Я вынуждена была снова идти к мистеру Шеридану, унижаться перед ним, просить и умолять.

Этот случай произошел четыре года назад, и Харриот ни на минуту не позволяли забыть о нем.

– А когда в «Друри-Лейн» нашлось для тебя место, я доказала свою преданность тем, что сопровождала тебя в театр и обратно, в нашу квартиру, каждый божий день, пешком. А иногда и по два раза в день, если у тебя были и репетиция, и вечерний спектакль.

Хождение пешком принесло несомненную пользу, поскольку фигура Харриот – а по ее мнению, и фигура матери – была чересчур пышной.

– Да, я знаю, – заметила Харриот, возвращаясь памятью к первым дням жизни в Лондоне и к тем нагоняям, которые она терпела по дороге во время этих вынужденных прогулок к своему месту работы в театре, где получала тридцать шиллингов в неделю. Она испытала огромное облегчение, когда они переехали в дом на Малой Расселл-стрит, прямо напротив театра.

Ее профессиональное продвижение было медленным. Харриот играла второстепенные роли веселых добросердечных деревенских девушек и порой выступала как дублерша популярной миссис Джордан в главных ролях. Могла петь и танцевать. Но она не была похожа ни на элегантную, легкую, точно сильфида, Ориану, ни на величавую исполнительницу трагических ролей миссис Сиддонс, и потому разделяла опасения матери, что так и не поднимется на более высокую ступень в театральной иерархии.

По установившейся традиции мать в своей филиппике обратилась к карьере мисс Фаррен как к образцу, к которому должна стремиться каждая умная актриса. Еженедельный заработок очаровательной Элизабет достиг тридцати гиней в неделю, к тому времени как она оставила сцену, чтобы выйти замуж за графа Дерби. Харриот время от времени кивала, потом подняла голову от шитья, изображая послушное внимание, хотя на самом деле изучала пятно сырости на потолке гостиной и мысленно поправляла положение акватинты в рамке, криво висевшей на стене.

Но когда резкий, язвительный голос произнес имя Анны Сент-Олбанс, она уже больше не могла себя сдерживать.

– Запомни, моя девочка. Если ты не избавишься от влияния этой наглой шлюхи, попадешь в беду. Если не послушаешься меня, то кончишь свои дни в работном доме, отупевшей и жалкой женщиной без единого пенни в кармане и без единого друга.

Это было уж совсем невыносимо.

– Ты ошибаешься насчет Орианы. И на мой счет тоже. Я всегда была признательна тебе за заботу и преданность, мама. Я послушная дочь. Но как бы я ни старалась тебе угодить, ты все равно называешь меня глупой и невоспитанной. Уверяешь, что я выбираю себе не тех друзей. Но я помню, как ты поощряла мою дружбу с Орианой. Ты хотела, чтобы я стала такой же, как она, – красивой, обожаемой, имеющей успех. Только после того как узнала о неудачном романе Орианы с мистером Теверсалом, ты начала требовать, чтобы я порвала с ней. Но ведь у нее было разбито сердце, она обезумела от горя, не могла же я оставить ее в беде.

Харриот выбежала из комнаты, чтобы не услышать в ответ на свои дерзкие слова грубую ругань. Останься она в этом доме еще хоть на минуту, бури не миновать. Почти ничего не видя сквозь слезы, застилавшие глаза, она бросилась вон из дома. Однако бегство ее прервалось на первых же ступеньках лестницы, потому что она натолкнулась на чью-то солидную фигуру.

Путь ей преградил мужчина, высокий и привлекательный, смуглый, с темными волосами. Поморгав глазами, чтобы лучше видеть, Харриот ощутила, как слезы потекли у нее по щекам.

– Наконец я это сделал.

– Что? – спросила она.

– Довел женщину до слез.

– О нет, что вы, сэр, я начала плакать до того, как столкнулась с вами. – Хэрри вытерла глаза концом косынки, накинутой на плечи. – Извините меня, пожалуйста.

– В извинениях нет необходимости, – доброжелательно произнес он. – Вы, очевидно, мисс Меллон. Я ищу миссис Джулиан... или мадам Сент-Олбанс... или Ориану – на это последнее имя она отзывалась до сегодняшнего утра. Мое имя Корлетт.

Улыбка сделала его еще более красивым, и Хэрри от души хотела бы сообщить ему добрые вести. Огорченная тем, что это невозможно, она вздохнула:

– Ее здесь нет.

– Она ушла в театр?

– Нет, сэр. Она уехала в Лондон.

– Я мог бы об этом догадаться.

Холодная ярость, прозвучавшая в этих его словах, подействовала на Хэрри так же тяжело, как бурное негодование ее матери. Но выражение лица у Корлетта тотчас изменилось и сделалось таким же унылым и безучастным, как у Орианы, когда она сегодня ранним утром забиралась в почтовую карету, чтобы начать свое долгое путешествие.