Текст книги "P.S. Я буду жить. Проснуться утром – это счастье"

Бездомный

Дорогая Дэб,

я знала, что он попросит у меня денег перед дверью в кафе и подготовилась заранее. Я даже отрепетировала свои слова. Нет, я прошу прощения. У меня нет мелочи, но я могу купить вам завтрак. Что бы вы хотели к своему кофе? Я с улыбкой заглянула в его лицо. У него были сухие потрескавшиеся губы и спутанные, похожие на войлок волосы. Глубокие морщины почернели от грязи. Он мельком взглянул на меня синими, как Средиземное море, глазами. В 6:30 утра воздух был липкий после влажной ночи, и я размышляла, как этот бездомный человек может жить на улице в такую невыносимую жару. Я жаловалась каждый раз, когда нужно было пройти шесть метров от прохладного дома с кондиционером к моей машине, тоже оборудованной кондиционером.

– Благодарю вас, мэм. Это очень щедрое предложение, но мне не позволено есть фастфуд. – Он улыбнулся, обнажив острые медные зубы, покрытые темными пятнами, как и его пальцы. – Видите ли, мэм, существуют правила для людей вроде меня.

Его слова прозвучали отчетливо, а взгляд голубых глаз был такой ясный, что я поверила ему, и меня охватило негодование и желание защитить этого бедного парня.

– Они не разрешают мне есть в Тим Хортонс или Макдоналдсах, так же как и носить носки летом, – добавил он, указывая на свои грязные опухшие ноги, обутые в холщовые кеды с открытыми носами. – А также носить перчатки зимой.

Он положил руки на колени и начал изучать их с пытливостью хироманта, неторопливо переводя взгляд с одной на другую и обратно. Я хотела спросить его, кто это «они», но он продолжал рассматривать свои руки, не поднимая на меня глаз, и мне стало ясно, что разговор окончен. Он переворачивал руки то вверх, то вниз ладонями, глядя на них так, словно видит впервые.

– Вот это да, я не знала, что они не позволяют тебе есть фастфуд, – сказала я. – Мне очень жаль.

Я смотрела на него в смущении. Отказавшись от идеи выпить кофе, я поспешила обратно к своей машине. Я не оставила ему ни денег, ни завтрака.

«Что с ним случилось? – думала я. – Почему он не взял кофе и рогалик, когда я предложила?» Меня утешала мысль, что, по крайней мере, я пыталась купить ему завтрак. И нет моей вины в том, что этот странный парень не принял его.

Выезжая на дорогу в моем оазисе прохлады, которая струилась из вентилятора автомобиля как арктический ветер, меня осенило: если бы он принял рогалик и кофе, сидя, скрестив ноги, на тротуаре, он не сможет держать свой бумажный стаканчик и надеяться, что кто-нибудь заполнит его.

Кто даст деньги бездомному, если он потягивает дымящийся кофе и жует посыпанный кунжутом рогалик с начинкой из сливочного сыра? Парень на работе.

Он делал свое дело, единственное, которое умел, и он не нашел слов, чтобы объяснить мне это.

Я повернула ключ в дубовой двери моего дома с кондиционером и всеми удобствами и подумала, а я бы стала слушать, если бы он нашел?

Так не будем поддаваться усталости, делая добро, и тогда, если не сдадимся, в надлежащее время пожнем урожай.

– К Гал. 6:9

Это действительно бесплатно?

Дорогая Дэб,

однажды в воскресенье я заказала большой стакан латте с обезжиренным молоком в «Старбакс» и подвинула свою пятидолларовую купюру через прилавок девушке за кассой. Она вернула мне деньги и воскликнула:

– Доброго Вам дня!

Я подумала, что она недавно устроилась в кафе и еще не знает, что покупатели оплачивают свой кофе прежде, чем выпить. Не желая ее смутить, я положила пять долларов ближе к кассовому аппарату и мягко напомнила, что я еще не рассчиталась.

– Сегодня за счет заведения – приятного аппетита! – просияла она.

– Что вы имеете в виду? – пролепетала я тихо, решив, что неправильно ее поняла. – Значит, мне не нужно платить?

Она, смеясь, опять отодвинула банкноту ко мне.

– Вы не поверите, с каким трудом люди верят, что кофе сегодня бесплатный. Почти каждый настаивает на том, чтобы заплатить, – так странно. Почему бы людям просто не принять подарок, если им предлагают? – Она пожала плечами и крикнула бариста: – Большой латте с обезжиренным молоком!

Я направилась к моему автомобилю, сжимая горячий латте и размышляя о том, почему мне было так сложно принять бесплатный кофе. Потому что я привыкла думать, что «бесплатный» означает ничего не стоящий? Или потому что я уверена, что ничто в мире не достается даром, что все имеет свою цену и в конечном итоге за все придется платить?

И тогда я вспомнила о милосердии. Это подарок, за который уже заплачено, подарок, который дан нам независимо от того, кто мы и что делаем. Милосердие всегда было загадкой для меня, почему оно приходит к нам, когда меньше всего этого ждешь. Почему вместо благодарности я иногда чувствую себя недостойной. Я пила мой обжигающий латте и думала, сколько бесплатного кофе потребуется мне для того, чтобы понять смысл этого дара.

Сегодня я хотела бы пожелать Вам милосердия, Дэб.

Уповайте на подаваемую вам благодать.

– 1 Петра 1:13

Только представь

Дорогая Дэб,

в 1998 году, мы с моей подругой Сарой были на пешеходной экскурсии в Англии. До начала шестого дня нашего похода под руководством гида по побережью Корнуолла мы провели несколько дней, любуясь достопримечательностями Лондона.

– Стой! – Я попыталась перекричать рев красного двухэтажного автобуса, который проезжал мимо, и дернула Сару за рукав. – Мне нужно вернуться. Я забыла кое-что сделать, а это очень важно!

Мы только что закончили трехчасовой тур по Вестминстерскому аббатству, знаменитому семисотлетнему готическому собору в самом сердце Лондона. Мне хотелось отдохнуть и еще больше съесть что-нибудь. Экскурсия по этажам аббатства была более захватывающей, чем прогулка по голливудской Аллее славы. Счастливый случай вложить свою руку в отпечаток ладони Боба Хоупа или Чарли Чаплина не сравнится с возможностью оказаться рядом с могилами Дарвина и Диккенса.

– Ты опять забыла свой кошелек в ванной? – Сара прикрыла рот рукой, потому что огромный автобус закашлял дымом в сторону Биг-Бена.

– Нет… Я должна вернуться и поставить свечку за маму.

С тех пор как мне исполнилось шестнадцать, я зажигала свечи за нее в каждой церкви, в которой бывала. Сара знала о том, что моя мама страдает депрессией, и о моем неоднозначном отношении к ее болезни. Она не раз видела, как я попадаю в сеть ее болезненного бреда и как сложно мне возвращаться в нормальное состояние. Мне всегда казалось, что я должна любить ее больше. Но моя любовь напоминала пластырь, который все время отклеивается.

Первый раз я поставила свечу за маму во время поездки нашего двенадцатого класса на экскурсию в Сент-Анн-де-Бопре в Квебеке. Гид провела нас через массивные медные двери в городскую базилику и начала тур с витражей: солнечный свет, пробиваясь сквозь них, мерцал разноцветными звездами на церковных скамьях. Мои одноклассники охали и ахали, восхищаясь необыкновенным световым эффектом, а мои глаза были прикованы к паре высоких каменных колонн возле входа, окруженных сотнями сложенных друг на друга костылями, тросточками и ортопедическими скобами. Их оставили люди, которые исцелились в храме и сломали свои трости в доказательство чуда. Я подумала, что, если Бог помогает людям ходить, он, возможно, может помочь им стать счастливыми. Таким, как моя мама.

– Серьезно, Сара… Я ставлю свечи и молюсь за маму везде, где бываю. От часовни в глухой деревушке до собора Святого Петра в Риме. Я поставила одну даже в той церкви с яслями в Вифлееме, помнишь, я ездила туда в 1982 году?

Мой желудок заурчал громче лондонских автомобилей. И мы отправились в паб за рыбой и жареной картошкой.

– Что ж, иди. – Сара плюхнулась на скамейку перед автобусной остановкой. – Я подожду тебя здесь.

Она погладила скамейку, как будто она была одним из ее домашних любимцев.

– Ой, не упрямься, – пробормотала я. – Пойдем, поедим.

Я села рядом с ней, на то место, которое она погладила.

– Когда я думаю обо всех этих церквях и свечках, мне иногда кажется, что все это бесполезно.

Я посмотрела на небо. Солнце еще раз пыталось пробиться сквозь пепельный потолок, который висел над городом со дня нашего приезда.

– Я имею в виду, какой смысл, Сара? Ты же знаешь, что с ней…

Сара слегка подтолкнула меня плечом.

– А ты думала когда-нибудь о том, что бы с ней было, если бы не эти свечи?

Я поминаю тебя постоянно в моих молитвах днем и ночью.

– 2 Тим. 1:3

Великий Создатель

Дорогая Дэб,

в летнем домишке 1930-х годов на озере Руни, штата Висконсин, я чувствовала себя как в раю. В тот год, когда Патрику исполнилось пять, мы решили не возвращаться в город и провести все лето на природе. Я немного нервничала в этом удаленном от других поселков месте, в самом конце грунтовой дороги. Но волшебная красота окружающей природы очаровала меня и развеяла пустые страхи.

Однажды утром я увидела Патрика под высокой белой сосной, одиноко стоявшей на берегу озера. Он подошел очень близко к дереву, и я подумала, что он, вероятно, пытается подружиться с каким-нибудь жучком, вроде Генри, его маленького коричневого паука. Генри сбежал на прошлой неделе, когда Патрик снял крышку с банки, чтобы угостить паука своим хот-догом.

Я стояла у кухонного окна и наблюдала за сыном, размышляя о том, что бы приготовить на обед. Джон Траволта пел серенаду Оливии: «Ты единственная, кто мне нужен…» Майкл вернулся домой рано и снова включил «Бриллиантин».

Патрик отступил на метр от дерева и, уперевшись руками в бедра, начал раскачиваться из стороны в сторону, как Джейн Фонда на видео с упражнениями. При этом он все время моргал и щурился, как будто старался что-то разглядеть. Я взяла на заметку, что следует записаться к нашему педиатру и проверить Патрику зрение, когда мы вернемся в город в сентябре. Он перестал качаться и посмотрел на небо, так сильно запрокинув голову назад, что упал на спину.

Патрик отряхнулся и направился обратно к дереву. Он похлопал по стволу сверху вниз, как полицейский, обыскивающий вора, затем лег на землю, свернувшись калачиком вокруг ствола. Дерево было старше нашего дома 1930-х годов. Понадобилось бы два или три Патрика, чтобы обхватить его полностью. В свои пять лет Патрик чувствовал тесную связь с природой. Он пел облакам, болтал с пылью и собирал все, что мог принести домой.

– Ма-а-м… иди сюда, быстрее! – позвал меня Патрик.

– Что такое, дорогой? Я готовлю обед, – крикнула я в окно.

Он вскочил так, словно его ужалила оса.

– Иди сюда, мама… скорее!

Я выбежала из дома.

– Тебе больно? Тебя кто-то укусил?

Подняв футболку Патрика, я быстро осмотрела его спину.

– Нет, мама. – Он повернулся ко мне с улыбкой во все лицо. – Никто меня не кусал. Но я нашел кое-что!

Я взглянула на землю. Под ногами была лишь потемневшая хвоя и засохшая, с надломленным концом веточка.

– Что ты нашел?

– Не на земле, мама. Посмотри, посмотри на дерево! – Он протянул руку и погладил ствол.

– Дерево?

Ствол был прямой и высокий, а нижние ветви росли где-то в семи метрах от земли. Я рассмотрела пару наростов, пятно, с которого, вероятно, какое-то животное сгрызло кусок коры, и несколько красных муравьев, перетаскивающих нечто яйцеобразное.

– Ого, – сказала я, – красные муравьи. Надеюсь, они не кусаются.

Патрик закатил глаза.

– Нет, мама. Не муравьи. Просто посмотри на дерево… дело в нем, – он снова лег, – иди сюда и ложись рядом со мной. Я покажу тебе как.

Земля была прохладной в тени этого гигантского дерева. Пошевелив песчаную почву вокруг большим пальцем ноги, я убедилась, что там нет ядовитых насекомых и ничего колючего или вызывающего сыпь. Меня всегда пугали клещи. Я легла рядом с Патриком, и, когда я повернула голову, чтобы взглянуть на него, наши носы почти касались. Крошечные веснушки рассыпались по его лбу. Мне захотелось поцеловать их.

– Смотри на дерево, мам, и одновременно смотри на небо. У тебя получится – Он показал наверх.

Снизу дерево казалось выше, чем Нью-Йоркский небоскреб. Его вершина отсюда была не видна. По небу плыли пушистые облака; лучи, сверкая бирюзой, пробивались сквозь густые сосновые ветви. Мне захотелось стать орлом, чтобы воспарить над землей и увидеть мое озеро и вершину сосны с высоты птичьего полета. Мне стало интересно, а Бог видит Землю так же, как орел? Я улыбнулась собственным мыслям.

Патрик сжал мою руку и прижался ближе.

– Мам, – вздохнул он, – разве можно не любить Землю, какой ее создал Бог?

Увидел Бог все, что он сотворил, и это было очень хорошо.

– Быт. 1:31

Отпуская

Дорогая Дэб,

Бог непременно должен был изобрести качели, потому что, впервые ощутив чувство полета, я почувствовала себя Королевой Мира! Эта планка, подвешенная на двух ржавых цепях, обещала исполнить мою мечту подняться в небо. Несколько волшебных мгновений я лечу навстречу ветру, ласкающему мое лицо; и в моей власти решать: как быстро, как высоко. Могу качаться с открытыми глазами, наперегонки с другими ребятами, или раскачиваться с закрытыми глазами, представляя, что я парю в облаках.

Иногда я видела, как другие ребята, высоко взлетая, отпускали руки и прыгали в Пустоту. Они широко раскидывали руки, как будто стремились навстречу кому-то, кто их поймает, но большинство просто падали лицом в землю. Мне хотелось, как они, отпустить цепи и устремиться в полет на несколько драгоценных секунд, но, как я ни старалась разжать пальцы, что-то каждый раз останавливало меня. Мне была нужна уверенность в том, где я окажусь. Мне необходимо было знать, чем все закончится, и я по-прежнему не отрывала ноги от земли.

Сколько раз я плелась по дороге жизни, упуская возможность отпустить все, за что держалась, и почувствовать свободу. Мне потребовались годы, чтобы сбросить груз ответственности. К счастью, вера – терпеливый учитель. Вера научила меня, что неважно, насколько я хочу быть уверенной в конечном итоге, контроль над ситуацией – не самое главное в жизни. Вера помогла мне научиться отпускать цепи и свободно лететь, открывая свои объятия навстречу жизни.

Стойте в свободе, которую даровал нам Христос.

– Гал. 5:1

Лакки

Дорогая Дэб,

если телефон звонил в обеденное время, я редко поднимала трубку, потому что, как правило, это кто-то хотел мне предложить либо бесплатный круиз на Багамские острова, либо прайс-лист на алюминиевый сайдинг. Но несколько недель назад, после четвертого звонка, что-то заставило меня перестать резать лук и подойти к телефону. Это была моя кузина Джери. Мы видимся с ней только во время каникул, когда она приезжает к нам в гости. Я люблю ее визиты, потому что в конечном итоге мы всегда визжим и хохочем, вспоминая наши детские шалости. Джери была самым нахальным ребенком, которого я знала. Она рассказала мне все, что знала о сексе, показала мне, как прокрадываться в кинотеатр, и научила противостоять взрослым, когда они несправедливо обижали детей и животных. Она до сих пор помогает неудачникам.

– Привет, Марджи. – Джери вздохнула. – Это я.

Ее тяжелый вздох заставил меня собраться с духом в ожидании плохих новостей.

– Я должна рассказать тебе о Лакки. – Она разрыдалась.

Лакки был тощий черный кот, который появился на ее заднем крыльце четыре года назад. Он благодарно мяукал от всего своего маленького сердца, когда Джери кормила его. День за днем она оставляла коту еду с водой и наблюдала за ним из-за закрытых дверей, пока он не перестал убегать от нее. На случай если его ищет владелец, Джери по всей округе расклеила фотографии кота, хотя его выступающие кости не оставляли сомнений, что он был так же одинок, как и Джери.

– Мне не хотелось бы, чтобы люди думали, что я одна из тех странных незамужних женщин, которые кормят бродячих кошек, – говорила она.

Оказалось, Лакки жил в доме по соседству. Но семья уехала из города в прошлом месяце, бросив кота на произвол судьбы. Назвать его Лакки было абсолютно в характере Джери.

Она взяла кота в дом и заботилась о нем четыре года. И вдруг, в середине ночи, у Лакки случился инсульт. Ветеринар не дал никакого медицинского объяснения. Он сказал, что такое иногда происходит с потерявшими своего хозяина животными – природа. Джери была уверена, что Лакки не смог пережить того, что люди, которых он любил, бросили его, что, одинокая холодная зима оставила неизлечимые раны на его сердце.

Я вспомнила, что когда он впервые появился, Джери сказала, что не хочет брать его себе.

– Ты привязываешься к животному, любишь его, а оно умирает и разбивает тебе сердце, – объясняла она.

Неважно, почему у Лакки случился инсульт. Я считаю, что некоторые животные действительно сами выбирают своих владельцев. Лакки помог Джери вспомнить, что любовь стоит любого риска. Я думаю, что он выбрал ее, потому что чувствовал, что ее сердце заслуживает быть разбитым.

Блаженны чистые сердцем.

– Мф. 5:8

Сладость лимонов

Дорогая Дэб,

моя мама пекла лучше Бетти Крокер. Однажды морозным утром меня разбудил аромат лимонов, их сладость наполняла мою комнату, как будто кто-то налил фруктовую эссенцию в бутылку и набрызгал из нее вокруг моей кровати.

Я пошла на цыпочках вниз и остановилась на лестничной площадке. По утрам в нашем доме жила тишина, потому что мои младшие сестры вставали позже меня. Каждый раз, когда я чувствовала ее присутствие, я замирала, надеясь подружиться с ней, но тишина никогда не задерживалась надолго, и я не успевала узнать ее лучше. Это тишина отличалась от той, что просыпалась в доме в полночь. Хотя я чувствовала тепло моей сестры Барби рядом со мной в кровати, в полночной тишине я чувствовала себя одинокой в темноте, независимо от того, где мы жили.

Добравшись до кухни, я ощутила под ногами тепло деревянного пола и сладкий вкус сахарного печенья в воздухе. Три пирога с золотистыми корочками охлаждались на решетках на кухонном столе. Куски оставшегося теста на столе, посыпанном мукой, ждали, когда из них сделают крошечные рогалики-полумесяцы, сокровище, которым мне не придется делиться с моими сестрами, если я буду действовать быстро.

– Тебе помочь, мама? – спросила я, прижавшись к кухонной двери.

На мне было надето сиреневое платье «бэби долл», отороченное широкими кружевными оборками, которые топорщились подобно кринолину вокруг моих тонких ножек.

Обернувшись, мама взглянула на меня, продолжая помешивать солнечный лимонный крем, кипящей на плите. Два мучных отпечатка пальцев припудрили ее щеку.

– Почему бы тебе не взять поднос для печенья и не сделать несколько рогаликов с малиновым вареньем для себя и сестер? – улыбнулась она.

Мама подняла стеклянный мерный стакан на уровень глаз, чтобы отмерить точное количество сахара.

– Миссис Вентворт сегодня сдает анализы в больнице и я подумала, что нужно испечь ей лимонный пирог. Ее любимый. – Ее глаза блестели, как и недавно коротко постриженные кудри. На губах была ее любимая вишневая помада «Желание». Мама говорила, что правильно подобранный цвет помады – это ключ к истинной красоте и умная женщина всегда использует только свой оттенок.

Мама часто пекла печенье и пирожные для наших соседей или знакомых по церкви семей, которые были больны или потеряли работу.

– Всегда есть люди, которым нужна наша помощь. Помните об этом. Как бы плохо вам ни было, всегда есть кто-то, кому еще хуже. – Мама повторяла эти слова каждый раз, когда мы ходили к нашим соседям, нагруженные домашней выпечкой.

И я по тяжести в моих руках могла оценить вес ее щедрости. Этими мудрыми словами она делилась каждый раз, когда пекла для кого-то, выражая всю свою любовь. Я впитала и запечатлела их в моем сердце, чтобы пронести через всю мою жизнь.

Слова милосердия – лучший совет.

– Пословица 16:21

Бог всюду

Дорогая Дэб,

воскресенье я любила меньше других дней недели, когда мы проводили лето в северной части провинции Онтарио у нашей бабушки. Моим сестрам и мне приходилось переодевать свои купальники и шлепанцы на платья со шляпками и ехать восемь миль по извилистой проселочной дороге в католическую церковь Святой Анны в Мактьере. Каждое воскресенье мы спорили из-за места у окна и о том, как рассядутся остальные, пока четверо из нас не втискивались на заднее сиденье бабушкиного, когда-то синего шевроле. Мы ехали в каменном молчании, а бабушка слушала Час решения Билли Грэма. Она резко тормозила перед каждой ямой на старой дороге и набирала обороты на каждом склоне. Тряска на заднем сиденье после двенадцатичасового поста перед причастием была настоящей пыткой.

Однажды в душное воскресное утро я лежала в постели дольше обычного с желудочными коликами.

– Я не могу встать, – стонала я, пока мама помогала моей сестре Донне застегивать платье, – меня опять стошнит в бабушкиной машине, если я поеду с вами, мама. – Я натянула хлопковую простыню на голову.

Мама положила ладонь на мой лоб.

– Что ж, ты действительно нездорова. Может быть, тебе лучше остаться в постели и еще поспать. – Она подоткнула одеяло туго, как смирительную рубашку. – Не выходи из дома ни в коем случае. Тетя Нелл и дядя Билл в соседнем доме, но они еще спят. Не беспокой их без необходимости.

Как только бабушкин автомобиль съехал с подъездной аллеи, покрытой гравием, я сосчитала до ста и выпрыгнула из кровати. Я скинула пижаму, натянула шорты и скользнула в мои новые аквамаринового цвета шлепанцы.

Сетчатая дверь громко заверещала, как павлин, царапнув по порогу, набухшему от лившего неделю дождя.

На меня повеяло сзади ветерком от стремительно закрывающейся двери. Я едва успела сделать пируэт, чтобы поймать ее, прежде чем она с шумом захлопнется. Я боялась разбудить кого-нибудь.

Я вышла на широкий, как крыльцо, гранитный уступ, который тянулся вдоль коттеджа. Камень с волнистыми темно-серыми прожилками был усеян серебряным блеском, сверкающим бриллиантовыми крошками на солнце. Я часто заморгала от яркого света и попыталась разглядеть качели, подвешенные на двух толстых канатах к огромной руке дуба, прямо передо мной. Качели были единственным местом на севере, где я могла остаться одна. Сиденье было сделано из одной деревянной, гладкой, как стекло, доски, с углублением в центре, а канаты такие длинные, что я могла взлетать достаточно высоко, чтобы доставать ногами листья на дубовых ветвях. Я вписывалась в это углубление так, как будто это была часть меня. Часть, о которой я мечтала, когда мы возвращались в город.

Но качаться я могла в любое время. Сегодня я впервые могла пойти к озеру одна!

Дорожка, шириной больше метра, извивалась сто метров в чащу густого леса за коттеджем. Деревья, выстроившиеся с обеих сторон, были такие высокие, что в шее чувствовалась боль при попытке увидеть их кроны. Лес был такой глухой и дикий, что даже в самые яркие летние дни тропа была укрыта темными тенями.

Для путешествующих в одиночестве существуют свои правила.

Первое правило – нести с собой палку, чтобы ударять по кустам, отпугивая диких животных. В этих лесах водились рысь, черные медведи и древесные волки. Когда бабушка одна ходила по этой тропе, мы слышали ее до самого лодочного сарая на берегу озера. Она напевала «Бонни с берегов озера Лох-Ламонд» и размахивала своей палкой, как мачете, задавая трепку стволам деревьев и подлеску, как будто она пробивалась сквозь джунгли.

Дядя Билл говорил, что ей не нужна палка.

Следующее правило для прогулок в лесу было таким же, как при пересечении оживленной улицы в городе.

Иди спокойно, не беги.

Узловатые корни деревьев, которые прорастали через мягкую почву, в темноте жаждали добычи, как недавно сплетенная сеть. Я никогда не ходила по этой тропе одна, потому что у мамы было ее собственное правило: никогда не ходи к озеру одна.

Прежде чем идти дальше, я остановилась, чтобы проверить, нет ли чего-нибудь скользкого на поверхности. Я не заметила никакого движения, сделала несколько пробных шагов, поглядывая из стороны в сторону и снова остановилась.

Лес был полон звуков, как будто я вошла в зрительный зал в середине концерта. Над моей головой барабанил дятел, скрежетал ворон, хлопая крыльями, с озера доносилось жужжание лодочного мотора. Я закрыла глаза, прислушиваясь к этой лесной симфонии, и с удивлением обнаружила в ней кое-что еще.

Тишина.

Она звучала между щебетанием птиц и шелестом листьев. Это была та же тишина, что составляла мне компанию, когда я высоко в небе качалась на качелях? Или это была та, что обнимала меня, когда свет зари будил меня раньше моих сестер? Я зажмурила глаза и попыталась отрешиться от лесных звуков, чтобы услышать тишину, чтобы узнать ее.

И она вернулась.

Я не слышала ее ушами. Она звучала внутри меня, как мой собственный внутренний голос, который напоминал мне, что нужно проверить на своем запястье теплую кашу из детской бутылочки моей сестры, прежде чем кормить ее. Но это был не мой голос, потому что он не говорил, как я.

Даже если вы один, вы не одиноки здесь.

Когда я открыла глаза, тропа поманила меня и тишина зашептала снова.

Лети.

Я раскинула руки, как крылья самолета, и опрометью побежала по дороге, мои шлепанцы хлестали по ногам. Я перепрыгивала через корни, ямы и расщелины, мои глаза остры, как у Супермена.

Я шлепнула рукой по березе, на которой когда-то вырезала свои инициалы, мою ладонь обожгло, но я не обращала внимание. Это было лучше, чем качаться на качелях!

Я бы продолжала заниматься этим до самого лодочного сарая, если бы не услышала хруст ветки и отголоски эха впереди.

Первое, что пришло мне в голову, – это дикий кабан дяди Билла. Несколько недель назад дядя Билл слышал кряхтение и рычание по дороге на рыбалку после работы. Я остановилась и поискала самую большую палку, которую могла бы нести, в надежде, что ее удары окажутся громче, чем глухие толчки моего сердца о ребра. Я нашла сломанную ветку размером с бейсбольную биту, но, ударив ей по дереву для пробы, разбила ее на куски и осталась лишь с полицейской дубинкой в руках.

Другая ветка тоже сломалась.

Я пыталась убедить себя, что это была белка или лиса, но мое сердце, не обманувшись, стучало все сильнее. Я рассудила, что только кто-то достаточно большой, чтобы съесть меня, может шуметь так громко. Я затаила дыхание и пыталась вспомнить все, что знала о столкновениях с дикими животными крупнее бурундука. Смотреть ему в глаза или лечь лицом вниз и притвориться мертвой? Взобраться на ближайшее дерево? Кричать? Бежать?

Бегство и крик казались мне лучшим вариантом, но я была уже на полпути. Бежать вниз к озеру и оказаться одной на пристани или поспешить обратно в безопасный дом? Что-то подсказало мне, что нужно стоять неподвижно, как скала. Глазам стало больно от напряжения, когда я вглядывалась в чащу леса вокруг меня.

И тут я увидела его.

Это не был дикий кабан дяди Билла.

Это был дядя Билл.

Он прокладывал свой путь через густой лес в нескольких метрах выше береговой линии, его синяя рабочая рубашка – единственный цвет, мелькавший в зарослях листвы. Куда он идет так рано в воскресенье, вместо того чтобы спать? Почему он так далеко в лесу? Существовал только один способ выяснить, куда он шел, невзирая на то, как трудно это будет сделать в моих новых аквамариновых шлепанцах.

Я пошла за ним.

Я держала дистанцию и охраняла дядю Билла с полчаса, когда он обогнул огромную скалу и взобрался на вырубленные деревья. Он наклонился, чтобы что-то подобрать, а я так быстро обхватила ствол белой канадской ели, что оцарапала щеку о кору.

– Ты уже можешь не прятаться, девочка, – позвал он, его шотландский акцент был заметнее, чем у бабушки. Я вышла из-за дерева, глядя себе под ноги. На мои шлепанцы прилипли кусочки мха, а сверху застряли две коричневых еловых иголки.

– Куда вы идете? – просто спросила я, как будто он направлялся к своей машине, а не в глубину леса.

Он почесал голову и разгладил свои кустистые усы большим и указательным пальцами.

– Сейчас увидишь, крошка Марджи, – он повернулся и продолжил свой поход, – смотри, куда идешь, цыпленок. Пойдем!

Я старалась не отставать. Он передвигался по лесу быстро, как молодой олень, хотя ему было больше шестидесяти, и он был не намного выше бабушки. Дядя Билл был упитанный шотландец и такой сильный, что, по моему убеждению, мог бы переплыть Атлантический океан. Во время Второй мировой войны, когда его корабль разбомбили в Английском канале, он плыл двадцать часов, хотя кровь сочилась из его раны от шрапнели. Его нашли два дня спустя на берегу Франции. Он не помнил, как оказался там.

Дядя Билл остановился на поляне и повернулся ко мне с улыбкой. Я пыталась быстро придумать что-нибудь на тот случай, если он спросит меня, почему я не обливаюсь потом на скамье в церкви Святой Анны с бабушкой и моими сестрами.

– Вот мы и пришли, дорогая. – Он прижал палец к губам, показывая, чтобы я не шумела, и обошел по краю небольшой поляны.

Я остановилась, чтобы осмотреться. Заросли триллиума с его блестящими темно-зелеными листьями укрывали землю сплошным ковром, который расцветал белыми, как снег, цветами каждый май. Почва под моими ногами казалась мягкой, как губка, из-за толстого слоя иголок, опавших листьев и мха. Дядя Билл стоял перед гигантской срубленной сосной, почерневшей от долгих лет в тенистой просеке. Он посмотрел вверх, и я последовала его примеру. Небо было закрыто кронами деревьев и не было видно ни одного солнечного зайчика, пока ветер не поднял заросли листвы и темный потолок покрылся миллионами миниатюрных огоньков, мерцающих сквозь деревья.

Я вскарабкалась на спиленную сосну. Он была такая огромная, что мои ноги не коснулись земли, когда я села на нее.

– Почему вы приходите сюда, дядя Билл? – Я вдыхала сладкий, землистый запах, оставлявший привкус мяты на моем языке.

– Это мой храм, крошка Марджи, – сказал он, снова поглаживая усы, его военное украшение, память, которую он вырастил в честь своих погибших товарищей. – Я прихожу сюда ненадолго каждое воскресенье, пока тетя Нелл спит, а остальные уезжают в Мактьер. – Он сказал Мактьер так, словно это было два слова. Мак Тьер.

– Это вы сделали, дядя Билл? Вы срубили это дерево? – спросила я, поглаживая сосну. И снова взглянула вверх. Два гигантских вяза по обе стороны поляны выросли, наклонившись друг к другу, и чем выше они стремились к небу, тем теснее становились их объятия. Казалось, они поддерживают друг друга, идеальная арка над этим спиленным бревном. Шпиль.

– Ох, нет, – он улыбнулся, – я не делал этого, цыпленок. – Он посмотрел на арку из вязов. – Бог сделал это! – И широко раскинув руки, добавил: – Бог подарил мне мой собственный храм. – Он поклонился низко до земли, как рыцарь перед королем Артуром. – Но это секрет, Марджи. Ты должна пообещать никогда, никому не рассказывать о нем. Твоей бабушке и тете Нелл нравится думать, что я – язычник. – Он подмигнул и достал из кармана рубашки сигареты – «Милый капрал», его любимый бренд. – Теперь иди домой, девочка. Пора тебе вернуться в твою крошечную кровать. – Он повернулся и указал поверх моей головы. – Тропа там, позади тебя, за тем холмом. Я вел тебя окольным путем.