Текст книги "Три жемчужины: Иссык-Куль, Валаам, Сплит. Где и как отдыхали советские люди"

Валаам как источник русской духовности. Царствующие особы. Невозможное человекам возможно Богу

1. Валаам как источник русской духовности

Валаам (Валаамский монастырь) всегда привлекал людей как источник русской духовности. С древних времен русский человек тянулся в монастыри, святые места. Так зародилось на Руси странничество, или паломничество. Люди несли туда свое горе и находили помощь и утешение. Монастыри были рассадниками веры и духовного просвещения, своего рода «школами» и «университетами» того времени. И оплотом православия, о котором Ф. М. Достоевский говорил, что это и есть «наш русский социализм».

Для кого-то такое паломничество становилось началом иноческого пути. Но многие люди искали здесь не только уединения для молитв и смирения. Для русских мыслителей посещение православных монастырей влияло на формирование их собственного философского мировоззрения, которое отражалось и воплощалось затем в их творчестве. Валаамский монастырь был духовным центром культурного пространства России. Здесь бывали как высокие царствующие особы, так и многие деятели науки и культуры.

2. Царствующие особы

Высокие царствующие особы посещали Валаам обычно летом, в дни памяти основателей обители св. Сергия и Германа. Такой чести Святой Валаам удостаивался двенадцать раз. Но еще с XVI века российские государи вносили различные вклады и подарки на восстановление монастыря, который часто подвергался разорению и опустошению. Царь Федор Иоаннович повелел царскою казною возобновить обитель. Борис Годунов прислал большой колокол. С именем Петра I связано второе рождение Валаама. Посещение Валаама Александром Благословенным ознаменовалось возведением монастыря в ранг «первоклассного», открытием Валаамского подворья в Петербурге, а также щедрыми дарами и вкладами. С Александра I началось непосредственное участие царствующего дома в жизни монастыря. Его представители часто посещали обитель и оказывали ей всевозможное покровительство.

В честь таких посещений и царских благодеяний монастырь ставил часовни и поклонные кресты, хранил в ризнице личные вещи августейших особ. В конце XIX века на монастырском дворе установили стелу-обелиск, которая запечатлела все случаи посещения монастыря великими паломниками.

Особенно интересные воспоминания сохранились о посещении Валаама Александром I в 1819 году. Об этом написал Борис Зайцев в книге «Старый Валаам». Путешествовал император инкогнито. И заранее сказал, что не желает никаких торжеств: едет как «штатный» человек с одним камердинером. Об этом игумена Иннокентия предупредил министр духовных дел. Но принять императора Александра, победителя Наполеона, властелина России, как какого-нибудь заурядного паломника духовное руководство монастыря не могло себе позволить. Как известно, «лучшее – враг хорошего». Навстречу выслали два судна в Сердоболь и Сальму. Александр прибыл в Сальму поздно вечером. Там его встретил иеромонах Арсений. Государь сообщил, что путь его – на Сердоболь. И еще раз подтвердил, чтобы не было никакой встречи. Чтобы ему не кланялись в ноги и не целовали руку. Но в тот день 10 августа 1819 года на Ладоге было неспокойно. Тучи, сильный ветер, большая волна. Государь даже спросил Арсения, можно ли выезжать в такую погоду. И тот ответил: «и в худшую плавали, Ваше величество, с помощью Божьей». Это и решило дело.

В монастыре всё время следили за озером. Но прошел день, наступил вечер, непогода не унималась. А судна всё не было. Стало совсем темно, дозорные решили, что сегодня никого уже не будет, ушли и легли спать.

Больше трех часов в полной темноте плыл император Александр. И только огонек св. Николая, покровителя мореходов, на пустынном островке помог Арсению провести через узкий пролив своего высокого гостя.

Причалили они в тишине и мраке.  И только когда подымались наверх по гранитной лестнице, в монастыре узнали о приезде. Зазвонили колокола. Засуетились монахи. Стали собираться, пробираясь во тьме по монастырскому двору с ручными фонариками. А гость стоял на церковном крыльце и терпеливо ждал.

Для монастырского руководства Александр был высочайшим начальством. Монастырь, как и вся Россия, – «его вотчина». Но император, несмотря на неудачную встречу, держался не как начальство. На этот раз он был простым паломником, богомольцем. И «паломник» должен был ждать, пока в соборе «приуготовляли». Люстры сияли, хор пел многолетие. Александр приложился к иконам, подошел под благословение к игумену и по очереди ко всем иеромонахам, каждому целуя руку. Себе же запретил кланяться земно.

В нижней церкви поклонился раке над мощами св. Сергия и Германа, а потом пил чай у игумена. Государь говорил, что давно собирался на Валаам, да задерживали дела. Расспрашивал обо всем, что касалось монастыря. После чая его отвели в царские покои над Святыми вратами. Уже в два часа ночи он был у дверей собора – пономарь едва успел отворить их. Александр отстоял утреню в соборе, раннюю обедню в церкви Петра и Павла, потом осмотрел монастырь и пешком отправился по пустынькам в лесах.

После полудня возили его в шлюпке по скитам, и Александр любовался красотою вод, лесов и гранитов валаамских. А вернувшись отстоял малую вечерню. Позже вышел и ко всенощной. Поместился у столба, во время поучения сидел на скамейке с братией, как полагается. Старый слепой монах Симон тронул рукой сидевшего с ним рядом государя и спросил тихонько: «Кто сидит со мной?» Александр ответил:

– Путешественник.

«Путешественника» провожали по-царски. Звонили во все колокола. Клиросные шли к пристани впереди, пели тропарь и догматик. За ними братия и государь с игуменом. Медленно отваливало судно, медленно шло проливом под гудение колоколов. А пение сопровождало путешественника и на Ладоге: по его просьбе, пели монахи хором Спаси Господи, Херувимскую и другие песнопения.

 Посещали Валаам и другие члены царской семьи: 28 июня 1858 года император Александр II совершил паломническую поездку вместе с семьей – императрицей Марией Александровной, наследником Николаем Александровичем, Александром Александровичем (будущим императором Александром III), Владимиром Александровичем (был здесь еще три раза, вплоть до 1896 года, уже с Марией Александровной), Алексеем Александровичем. На кораблях «Александрия» и «Стрельна» посетили Архангельск, Соловецкий монастырь, Петрозаводск, и затем через Свирь по Ладоге прибыли на Валаам. По дороге в Санкт-Петербург посетили Коневецкий монастырь, где пробыли 2 часа.

Особую роль Валаам сыграл в судьбе внуков императора Николая I – Николая и Петра Николаевичей. Впервые они посетили монастырь еще детьми, в 1878 г. с матерью великой княгиней Александрой Петровной и дедом принцем Петром Георгиевичем Ольденбургским. Этот год оказался щедрым на «высочайшие визиты». Здесь гостили великие князья Сергей и Павел Александровичи, Константин и Дмитрий Константиновичи, в сопровождении своих учителей и наставников.

Высокие гости Романовы – великий князь Владимир Александрович с супругой, великой княгиней Марией Павловной, присутствовали при торжественной закладке на Валааме нового Спасо-Преображенского собора 30 июня 1887 г. Еще раз супруги посетили Валаам 26 июня 1892 г. с сыновьями Борисом и Андреем – во время освящения главного алтаря нижнего строящегося собора. Торжественное освящение самого Спасо-Преображенского собора состоялось 19 июня 1896 г. в присутствии великого князя Владимира Александровича, его старшего сына Кирилла и сестры Марии Александровны.

А вот великий князь Дмитрий Константинович был единственным августейшим паломником, который приезжал на Валаам зимой, добираясь до монастыря на лошадях по льду Ладожского озера.

Последнее посещение представителями династии Романовых Валаамского монастыря состоялось в 1914 г. и было связано с именем великого князя Николая Николаевича. Но эта интереснейшая история, протяженностью более ста лет, требует отдельного повествования. Да и уже описана Смирновой О. С. [1].

3. «Невозможное человекам возможно Богу»

Приехал на два дня – остался на много лет: обычная история, говорят на Валааме. Потому что каждого, кто ступил на землю Северного Афона, приводит Господь. Одним из последних паломников Старого Валаама стал 10-летний Алеша Ридигер.

«На меня, девяти– и десятилетнего мальчика, Валаам произвел неизгладимое впечатление. Архитектура монастыря и скитов, намоленность храмов, удивительная природа северного края, духоносные старцы и насельники обители; их трудолюбие, открытость, доступность для каждого паломника и особая чуткость – всё это поражало. Во многом эти два посещения Валаама определили мой будущий жизненный путь», – напишет спустя много лет Патриарх Алексий II. «Глубоко трогательным было наше отплытие с Валаама в конце августа 1939-го», – вспоминал он. – Ощущалась грядущая катастрофа. Множество насельников пришло проводить корабль. Провожающие и отплывающие пели гимн монастыря «О, дивный остров Валаам…» Все плакали – и те, кто уезжал, и те, кто оставался. Было такое чувство, что это встреча последняя и что не придется больше увидеть Валаам с духоносными, любвеобильными старцами – молитвенниками…» [2].

Через четыре месяца после паломничества Ридигеров начнется эвакуация братии монастыря вглубь Финляндии. 2 и 4 февраля 1940 г. 70 советских самолетов будут бомбить Валаам. Советско-финская война закончится передачей обители Советскому Союзу и полным ее разорением.

Однако «невозможное человекам возможно Богу» (Лк.18:27). Сегодня восстановленный монастырь снова принимает гостей и тех, кто готов посвятить себя Господу. Огромную роль при возобновлении обители сыграли хлопоты митрополита Ленинградского и Новгородского, а затем Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, того самого мальчика Алеши, за которого молились Валаамские иноки… В 1989 году по инициативе Алексия II Спасо-Преображенский собор был передан Ленинградской епархии. С этого момента началась новая история Валаама. 13 декабря 1989 года, в день памяти святого апостола Андрея Первозванного, на Валаам прибыли первые монахи и энтузиасты – миряне, чтобы начать восстановление обители Бога. А в июне 1996 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II освятил бронзовую раку над мощами преподобных и новый иконостас в Спасо-Преображенском соборе.

Валаам глазами знаменитых путешественников

«Монахи приветливо приняли меня». «Путешествие по святым местам русским». «…К ногам Христа навек прильнуть». Вынужденное паломничество. «Заблудшая овца я в божьем стаде…» «Незыблемая твердыня русского иночества». Туристический писатель. Эта поездка не прошла бесследно. Остров обретенной Церкви и потерянной Родины. «Хотим в Финляндию ехать…»

1. «Монахи приветливо приняли меня»

В 1828 году на острове побывал финский ученый-фольклорист, поэт, собиратель карело-финского эпоса «Калевала» Элиас Леннрот. Сын сельского портного, он получил медицинское образование, но занимался журналистикой и фольклором. Был профессором Хельсинского университета. Основал первый в Финляндии журнал «Пчела». Леннрот много путешествовал по Финляндии и Карелии. О своей поездке на Валаам он рассказал в книге «Путешествия Элиаса Леннрота». Книга впервые опубликована на русском языке.

Ученого восхитила красота Валаамского монастыря. «Я ходил по монастырю, заглядывал во многие кельи и случайно попал в келью одного финского портного. Он знал несколько новых песен, и я записал их». Леннроту особенно понравилось гостеприимство монахов: «Монахи приветливо приняли меня, келарь принял меня хорошо и сказал по-русски: «Добро пожаловать», «похоже, здесь считается делом чести позаботиться о том, чтобы все гости присутствовали на трапезе, потому что меня с большой настойчивостью, почти насильно привели к столу».

Монахи, которые владели финским языком, стали гидами гостя– лютеранина, «горевшего желанием посмотреть всё вокруг». Они также позаботились об устройстве гостиничного места для путешественника. И были предупредительны. Однако строго требовали от гостя соблюдения правил поведения на острове. Так, вопреки тому, что «неутоленное желание посмотреть монастырь начисто отогнало сон», его вынудили отдохнуть после трапезы, как того требовал распорядок дня. Или, как пишет Леннрот: «Я вошел в церковь, где как раз шла служба… Постояв немного, я присел на лавку, которая тянулась вдоль стены. Но мне не дали спокойно посидеть, один из монахов строго прикрикнул: «Стойте!» Я счел, что лучше послушаться и встал». За оказанное гостеприимство ему пришлось с уважением относиться к православным порядкам.

Гостя-лютеранина интересовало всё: «я бродил по монастырю и его окрестностям… шел в лес, ходил по полям и садам, за которыми здесь был неплохой уход…» Леннрот посетил скит и, конечно, не мог пройти мимо могилы шведского короля Магнуса. «Я продолжил осмотр реликвий, которых здесь великое множество. Сначала мое внимание привлекла небольшая мраморная часовенка по ту сторону монастырской стены. На ней были высечены имена царя Александра I и великого князя Михаила, я попросил служителя, знающего финский язык, пояснить надпись. Он рассказал, что эта часовня построена в честь посещения Валаама Александром I».

Любопытство сменилось восхищением, когда он поднялся на колокольню и увидел звонницу с 17 колоколами. «Какой же это стоит перезвон, подумалось мне, когда все колокола приходят в движение… Русские звонари, должно быть, очень искусны в своем мастерстве, если умеют звонить в нужном такте одновременно во столько колоколов», – запишет он потом в дневнике. Особенно впечатлил путешественника Преображенский собор: «Вечернее богослужение уже началось, и я пошел в церковь. Я был немало удивлен представшим вдруг передо мной великолепием. Стены были сплошь покрыты картинами в позолоченных и посеребренных рамах. Позолочены и посеребрены были колонны и сводчатый потолок. То тут, то там поблескивали драгоценные камни, вправленные в серебро и золото окладов. Куда ни бросишь взгляд, везде золото, серебро и упомянутые картины, на которых изображены сцены из Ветхого и Нового завета, а также лики святых и пр. Особенно много картин из жизни основателей монастыря, преподобных Сергия и Германа».

По этим росписям Леннрот знакомился с преданием о Сергии и Германе: «На одной изображено, как они поплывут по волнам по каменной плите, на других – как они основывают монастырь либо ведут службу и благословляют молящихся». И далее сообщает то, что услышал от монахов: «Неизвестно, что заставило Сергия и Германа отправиться в путь с восточного побережья Ладоги <…> на отколовшейся каменной плите, которую носило по волнам и прибило к берегу Валаама. Возможно, внезапное нападение неприятеля вынудило их покинуть материк. Так или иначе, но спасение они нашли на Валааме. Здесь они привлекли к себе внимание своей глубокой набожностью, а также тем, что умели творить чудеса, поэтому на многих картинах их изображают в виде чудотворцев. К ним шли богомольцы, среди которых были и такие, которые пожелали оставить родной дом и вместе с ними молиться, чтобы снискать для себя царство небесное. Так было положено начало монастырю. Сами основатели немало потрудились для этого, установив строгие уставы, которыми, видимо, придерживаются здесь до сих пор наравне с уставами, введенными позднее». Письменное свидетельство Леннрота оказалось особенно важным потому, что росписи собора, увиденные и описанные им, в дальнейшем были утрачены.

«Я долго смотрел на посеребренные купола многочисленных монастырских церквей», – запишет Э. Леннрот в дневник.

Возвращался с Валаама Леннрот вместе с шестью богомольцами-карелами, крестьянами и рыбаками Сортавальского прихода. Дальше он пошел по районам пограничной Карелии, населенной финнами-лютеранами и православными карелами. Присматриваясь к их взаимоотношениям, с удовлетворением записал в дневник, что православные и лютеране «живут в добром согласии», добавив: «В этих краях не наблюдается того уничижения веры соседей и возвеличивания своей, какое нередко случается… Здесь, наоборот, финны-лютеране каждое воскресенье ходят на православное богослужение, которое начинается на несколько часов раньше, чем их служба, а православные, в свою очередь, прямо из церкви во главе с попом идут в лютеранскую церковь».

Э. Леннрот посетил Валаам в то время, когда начался период расцвета обители. В последующие десятилетия XIX века монастырь станет одним из крупнейших и богатейших в Русской православной церкви. Цари и великие князья, знать и купечество обеспечат монастырь, который пользовался авторитетом «российской святыни за границей», огромными средствами на строительство, устройство быта и службы, а также на широкую благотворительную работу среди местного населения [1].

2. «Путешествие по святым местам русским»

Из русских литераторов первым побывал на Валааме в 1833 году Андрей Николаевич Муравьев. Светский молодой человек, потомок известного рода. Его отец, Николай Николаевич Муравьев, – ученый, математик, основатель математической школы в Москве и школы колонновожатых, будущей Академии Генерального штаба в Санкт-Петербурге – очага декабристского мировоззрения. Генерал-майор. Участник войны 1812 года. Его мать, Александра Михайловна, тоже из знатного рода, женщина образованная и очень религиозная. Она с раннего детства привила детям любовь к православной вере. Однако воспитать всех своих детей не успела. Андрей был пятым ребенком. Воспитанием шестерых сыновей занимался отец, еще не старый вдовец, с помощью родственников. Андрея отдали на их попечение в Петербург.

После выхода в отставку Николай Николаевич забрал девятилетнего Андрея в Москву. Мальчик оказался в военной среде, подружился со многими воспитанниками школы из знатных семей. Светское образование, которое давали детям, было всесторонним, поэтому много внимания уделялось и литературе. Андрей проявлял к ней особую склонность. Ему пригласили преподавателя российской словесности, поэта и переводчика С. Е. Раича, родного брата епископа Калужского и Боровского (впоследствии митрополита Киевского Филарета (Амфитеатрова). С. Е. Раич уже несколько лет занимался с Ф. И. Тютчевым. «Не будучи сам оригинальным поэтом, Раич имел, однако, тонкий образованный вкус и, по духу того времени, страстно любил поэзию, которой, можно сказать, посвятил всю свою жизнь» (по словам Муравьева). В литературном кружке Раича в муравьевском доме собирались литераторы. Это оказывало свое влияние на 14-летнего Андрея. Следуя примеру наставника, он тоже увлекся переводами. Занимался латинским языком, французской и немецкой литературой. Из русских поэтов его кумирами были Г. Р. Державин и И.И. Дмитриев.

Вскоре его определили «к архивным юношам» – архивариусом в Московский архив Коллегии иностранных дел. Но ненадолго. Отец-генерал хотел видеть сына военным. По его ходатайству Андрея зачислили в 34-й егерский полк 2-й армии, который располагался в Тульчине. В это время Андрей впервые посещает в Киеве Печерскую Лавру и все соборы. «Дышал родным воздухом» в «колыбели нашего отечества». Это посещение Киева во многом повлияло на его дальнейшую судьбу. Хотя молодой человек стремился полюбить военную службу (он получил чин прапорщика и был определен в Харьковский драгунский полк), но через год он приезжает в свой отпуск в Москву, встречается с родными и знакомыми, ходит на балы и в театры, занимается литературным творчеством в кружке Раича. Светская и творческая жизнь увлекла юношу. «Мне было 17 лет, – вспоминал он, – и я был более неопытен, нежели сколько бывают в эти годы, потому что на всё смотрел сквозь романтическое покрывало». В следующий отпуск он отправляется в Крым, увидев который, «сделался поэтом». Знакомится с А. С. Грибоедовым, который на девять лет его старше и уже завершил «Горе от ума». Эти встречи имели для Муравьева-поэта, как признавался он сам, решающее значение. Но его больше влечет иностранная литература. И, подражая своим кумирам, он учит английский и итальянский языки. Под крымскими впечатлениями начинает создавать свои многочисленные «подражательные» произведения.

Приезжая в Москву, А. Н. Муравьев также часто бывает в «блестящем» доме дальней своей родственницы, княгини Зинаиды Волконской. Он тесно общается с любомудрами, с М. П. Погодиным. Здесь юный поэт познает радость своего литературного дебюта. С. Е. Раич публикует пять его стихотворений в московском альманахе «Северная лира». И на них одобрительно отзывается Пушкин. Вдохновленный успехом, молодой прапорщик решает подать прошение об отставке. Это удается не сразу. Он возвращается в полк. И всё же вскоре Муравьев был «уволен от службы с повышением чина для определения к статским делам». Андрей Николаевич живет в Москве и Подмосковье. Но занимается не только литературой, а успешно сдает экзамены на юридическом факультете в Московском университете и получает аттестат. Однако русско-турецкая война вынуждает его снова вернуться в армию. Религиозный смысл войны (борьба за освобождение единоверцев) близок убеждениям молодого человека. Муравьева причисляют к дипломатической канцелярии командующего 2-й армией гр. П. Г. Витгенштейна при Министерстве иностранных дел. Новое знакомство – с А. С. Хомяковым, с которым «очень сошлись во время кампании, по его благородному и кроткому характеру» и после долго поддерживали взаимную связь в Москве, когда уже «он был во всей поэтической своей славе…»

После поражения Турции и заключения мира Андрей Николаевич решает исполнить давнее «желание сердца»: «пуститься в тяжкий и долгий путь, который всегда был моею целью, – в Иерусалим». Как писал К. Бальмонт, любовь к далекому, к тому, что связано с мечтой, – вот, быть может, первый признак романтизма. <…> Они жадно устремляются <…> к иным странам, к чужим краям. Романтики устремляются от прозаических, серых будней своих стран в экзотический, яркий мир чужих, дальних стран, прежде всего стран Востока. 2 [1] Муравьев вспоминал: «Щедрою рукою вознаградил меня Господь, ибо все, что я ни приобрел впоследствии, как в духовном, так и в вещественном, истекло для меня единственно из Иерусалима. Это была минута, едва ли не лучшая в моей жизни, за которую действительно сторицею получил я воздаяние» [2].

На пути в Иерусалим Муравьев впервые в жизни соблюдал весь Великий пост и прибыл туда накануне Пасхи 1830 года. Здесь он пробыл три недели, посетил все храмы и монастыри города и окрестностей, записывая свои впечатления, отмечая особенности местностей и обычаев. Еще в Иерусалиме ему стало совестно, что он успел посетить Святой град прежде, нежели свою родную Свято-Троицкую Лавру. И дал обет, возвратившись домой, сходить туда на богомолье.

Обратный путь оказался полным приключений. А дома уже считали, что его нет в живых. Путешественник несколько месяцев не сообщал о себе. Из Москвы он отправляется в Осташево и по пути посещает Новый Иерусалим, где «опять утешался сходством чудной сей обители с древним храмом Гроба Господня».

Среди деревенского покоя Муравьев принимается за описание своего путешествия. Большим подспорьем в этом оказалась богатая библиотека отца, где он заимствовал исторические сведения. Андрей Николаевич решает изучить историю Вселенской Церкви и учения святых отцов. Иерусалим стал его первым самостоятельным шагом на духовном поприще.

Осенью 1830 года он отправляется в Петербург и заезжает в новгородский Юрьевский монастырь, где знакомится с его знаменитым настоятелем, архимандритом Фотием (Спасским). Святыни Софийского собора произвели на него глубокое впечатление.

В столице Муравьев останавливается в гостеприимном доме Мальцовых. И в первый свой выезд отправляется в Александро-Невскую Лавру. Здесь он впервые увидел митрополита Серафима (Глаголевского) и наместника Лавры архимандрита Палладия (Белевцева), который позже стал его духовником. Познакомился также с ревностною христианкой, графиней А. А. Орловой-Чесменской. Она не раз будет поддерживать его «на поприще церковном».

Дом Мальцовых славился природным благочестием. Располагал к молитве и церковному образу жизни. Мальцовы соблюдали все посты. У них нередко бывали духовные лица. Да и сам глава семейства часто навещал их, особенно митрополита Серафима. И приглашал с собой Муравьева, который постепенно привыкал к церковной службе. До того времени она была ему малоизвестна. И скоро это стало добрым обычаем Андрея Николаевича.

Муравьев становится известным в петербургском обществе. До него никто из российской знати не посещал Святой Земли. Все удивлялись, как он в молодые годы мог решиться на этот подвиг.

Но прежде чем приступить к изданию собственного труда, Муравьев показал рукопись В. А. Жуковскому. И тот «с участием доброго своего сердца» сделал замечания и ободрил на продолжение работы. С церковной стороны рукопись просмотрел митрополит Московский Филарет (Дроздов). Его замечания, а порою вычеркивание целых страниц послужили не только к усовершенствованию рукописи, но и сблизили автора с редактором. Святитель Филарет стал на многие десятилетия духовным наставником, собеседником Муравьева и оказал огромное влияние и на его литературное наследие.

В июне 1832 года «Путешествие ко святым местам» вышло в свет. И уже к концу года первый тираж разошелся целиком. А так как имя автора в книге указано не было, то за ним закрепилось название «автора Путешествия по святым местам». Писатель сохранил его и для других своих книг.

Самоотверженный поступок «молодого благочестивого юноши» получил широкий резонанс в русском обществе. «Путешествие…» вызвало множество положительных отзывов, в том числе и Пушкина. За «Путешествие…» и ценный дар – привезенные из Александрии статуи двух сфинксов – Академия художеств присвоила Муравьеву звание почетного вольного общника Академии, а еще через год его избрали действительным членом Общества любителей российской словесности.

«Путешествием…» А. Н. Муравьев положил начало новой разновидности духовной и церковной литературы. «Я, можно сказать, создал церковную литературу нашу, потому что первый облек в доступные для светских людей формы все самые щекотливые предметы богословские и полемические…» [3]. Ни одна из последующих книг Муравьева не имела столь блистательного успеха.

Выход в свет этого произведения значительно повлиял на дальнейшую судьбу Андрея Николаевича. Неофит теперь постоянно посещает святые места на родине. После встречи с графиней А. А. Орловой у архимандрита Фотия в Юрьев монастыре он начинает строго соблюдать постные дни в среду и пятницу. Летом, находясь на лечении, Муравьев впервые в жизни выдержал три недели Петрова поста и тех пор постоянно соблюдал все постные дни. А по выздоровлении отправился на Валаам и в Коневец на Ладожском озере и описал эти обители.

Валаамская обитель давно привлекала писателя. И он наконец воспользовался первым благоприятным случаем. В Сердоболе Андрея Николаевича со спутниками ждала монастырская лодка. Ладога всегда славилась непогодами. И на этот раз «густой туман пал на озеро и поднялся свежий противный ветер». Выехали рано, но путь затянулся за полночь. Путники даже засомневались в своем кормчем. Хотя тот долго служил на море, прежде чем посвятил себя церкви. Он начал «уже скучать», так как из туманов долго не прорезывались светлые купола и белая колокольная. Неожиданно безмолвие ночи огласила духовная песнь. Кормчий инок стал призывать себе на помощь пустынных основателей Валаама. «Трогательна и величественна была в сие мгновение песнь его на сумрачном озере» [4].

Но вот вдали показалась гряда островов, которые окружали Валаам, и на краю его Святой остров, где долго спасался в пещере св. Александр Свирский. А затем на одном из малых островов увидели часовню во имя чудотворца Николая, в стеклянном куполе которой горит ночью лампада – священный маяк для указания пути плывущим. На гранитных утесах сквозь зелень деревьев уже просматривалась белая ограда и резко выделялся из чащи монастырь. Его уединенное и живописное расположение оправдало ожидания паломников. «Что весьма редко», по словам Андрея Николаевича.

Соборный колокол пробил в два часа ночи. И уставшие путешественники отправились отдохнуть в гостиных келиях от бурного плавания.

«Глубокая древность покрывает неизвестностью и сомнением начала Валаамской обители», – пишет Муравьев [4]. И приводит все версии о преподобных св. Сергии и Германе – основателях монастыря, а также о других славных подвижниках, которыми просияла пустынь Валаамская в конце XIV века, в том числе о преподобном Александре Свирском. Столь великими угодниками прославился дикий Валаам, столь дивные обители процвели от сего благословенного корня, как ветви, пустившие от себя еще многие отрасли.

На второй день приезда гостей церковь праздновала память благоверной княгини Ольги. И Муравьев замечает: «Умилительно было, на Ладожской пустыни прибегать к молитвам святой жены, обнимая мыслию всё огромное царство, обязанное ей первым лучом христианства».

Паломников принял «ласково» игумен Варлаам, ученик Назария. Он благословил их осмотреть «всё любопытное» на Валааме в сопровождении благочинного.

Они осмотрели усыпальницу, или малое кладбище, где погребается только братия. Андрея Николаевича поразила эпитафия на деревянной доске, которая гласила:

На сем месте тело погребено,

В 1371 году земле оно предано,

Магнуса Шведского Короля,

Который святое крещение восприял,

При крещении Григорием наречен,

В Швеции он в 1316 году рожден.

В 1360-м на престол был возведен,

Велику силу имея и оною ополчен,

Двоекратно на Россию воевал,

И о прекращении войны клятву давал;

Но, преступив клятву, паки вооружился,

Тогда в свирепых волнах погрузился,

В Ладожском озере войско его осталось,

И вооруженного флота знаков не оказалось;

Сам он на корабельной доске носился,

Три дня и три нощи Богом хранился,

От потопления быв избавлен,

Водами ко брегу сего монастыря управлен,

Иноками взят и в обитель внесен,

Православия крещением просвещен;

Потом вместо царские диадимы

Облечен в монаха, удостоился схимы,

Пожив три дни, здесь скончался,

Был в короне и схимою увенчался.

Стихи, судя по слогу, были не старых времен, как отметил путешественник.

Между тем предание о Магнусе очень древнее. Оно сохраняется уже несколько веков. Хотя, по шведским летописям, король Магнус II, который в XIV веке неудачно воевал с новгородцами в Карелии, был свергнут с престола и заключен в темницу. После освобожден сыном своим Хакконом, королем Норвегии. И утонул на берегах ее в 1372 году. Но в русских летописях вписано даже его мнимое завещание, где он запрещает детям воевать с Россиею.