Текст книги "Гептамерон. Том 1. День первый – День третий"

Новелла четырнадцатая

Сеньор Бониве, чтобы отомстить одной жестокой миланской даме, подружился с итальянским дворянином, в которого та была влюблена, но который не имел никаких доказательств этой любви, кроме уверений и ласковых слов. Чтобы осуществить свое намерение, Бониве дал итальянцу всякие советы, и, последовав им, тот сумел получить от этой дамы все, чего он так долго не мог добиться, и, разумеется, тут же сообщил об этом своему благодетелю. Тогда сеньор Бониве подстриг себе волосы и бороду и, одевшись так, как обычно одевался этот дворянин, сам в полночь отправился к ней и привел свой замысел в исполнение. После того как дама эта узнала, на какую хитрость ему пришлось пуститься, чтобы овладеть ею, она обещала ему, что отныне больше не будет выбирать себе возлюбленных из числа своих соотечественников и остановит свой выбор на нем

В герцогстве Миланском, во времена, когда главнокомандующий маршал Шомон* был правителем города Милана, жил некий дворянин, сеньор Бониве, который за свои заслуги впоследствии получил звание адмирала Франции. Пользуясь заслуженной любовью и самого Шомона, и всех местных дворян, он охотно посещал различные празднества, на которых в большом числе собирались дамы, оказывавшие ему такую честь, которой до него не удостаивался ни один француз, и не только потому, что он был статен, обходителен и красноречив, но и потому, что он пользовался славой искуснейшего воина и по храбрости не знал себе равного. Однажды во время карнавала, когда все были в масках, он пригласил на танцы одну из замечательнейших красавиц Милана и, когда на миг умолкли гобои, не преминул объясниться ей в любви так нежно, как умел один только он. Но красавица не захотела даже и говорить с ним об этом: решительно и резко она ответила, что любит только своего мужа и, кроме него, никогда никого другого любить не будет и что поэтому ждать ему нечего. Однако сеньор Бониве на этом не успокоился и не перестал ухаживать за нею в продолжение всею почти карнавала. И как она ни была упряма, продолжая твердить, что ни его, ни кого другого никогда не полюбит, он ей не верил, ибо видел, что муж ее безобразен, а она необыкновенно красива. В конце концов, догадавшись, что с ее стороны это просто обман, он решил отплатить ей за все таким же обманом. С этих пор он перестал домогаться встреч с нею, а начал приглядываться к ее жизни и проведал, что она любит одного итальянского дворянина, человека весьма порядочного и скромного.

Сеньор Бониве понемногу свел знакомство с упомянутым итальянцем и сделал это так хитро и тонко, что тот, ни о чем не догадываясь, так привязался к своему новому другу, что после дамы, о которой мы только что говорили, он стал для него самым близким человеком на свете. И вот, для того чтобы выведать тайну, сеньор Бониве сделал вид, что сам откровенен с ним до конца: он выдумал целую историю, сказав ему, что любит некую особу, и взял с него слово никому об этом ничего не рассказывать и действовать с ним заодно. Ничего не подозревавший молодой человек, чтобы доказать, что и он питает к нему такое же доверие, в свою очередь рассказал ему о своей любви к той самой даме, отомстить которой так долго мечтал Бониве. И с тех пор они каждый день стали встречаться в условном месте и делиться друг с другом своими любовными приключениями, происходившими за день, причем один из них все время что-то выдумывал, а другой простодушно выкладывал всю правду. Молодой человек признался своему другу, что три года уже влюблен в эту даму и за все это время она ни разу не снизошла к его мольбам и отвечала на его чувства только ласковыми словами и уверениями в любви. Бониве дал кое-какие наставления, которые оказались весьма полезными и действительно помогли его молодому другу. Через несколько дней тот добился того, чего хотел: красавица изъявила согласие удовлетворить все его просьбы. Оставалось только назначить день и час и выбрать подходящее место,  – и, по совету того же сеньора Бониве, выбор этот был очень скоро сделан. Однажды перед ужином молодой человек сказал ему:

– Сеньор мой, вы сделали для меня то, чего не мог сделать никто на свете: вашим добрым советом вы так помогли мне, что сегодня ночью я надеюсь наконец вкусить ту радость, о которой напрасно мечтал все эти годы.

– Прошу тебя, друг мой,  – сказал ему Бониве,  – расскажи мне все по порядку, чтобы я удостоверился, что тебя не обманывают, и мог тебе и на этот раз дать разумный совет.

Молодой человек рассказал ему, что возлюбленная его нашла предлог, чтобы оставить ворота открытыми: один из ее братьев был болен, и надо было иметь возможность в любое время послать в город за лекарством. Через открытые ворота он сможет преспокойно войти во двор; только подняться надо не по главной лестнице, а по маленькой лесенке, той, которая справа. Она приведет на галерею, куда выходят двери всех комнат, где живут ее свекор и братья мужа. Он должен нащупать третью от лестницы дверь и тихонько ее приоткрыть; если же окажется, что дверь заперта, ему надо немедленно уходить, это будет означать, что муж вернулся, хотя вернуться он должен только через два дня. Итак, если дверь отперта, он тихонько войдет. Бояться ему совершенно нечего – кроме нее, в комнате никого не будет. И сразу же запрет дверь на засов. И еще непременно наденет войлочные туфли, чтобы не наделать шума. А приходить надо не раньше двух часов пополуночи, потому что братья мужа – заядлые игроки и никогда не ложатся раньше часа.

– Ступай, друг мой,  – сказал ему Бониве,  – и да хранит тебя Господь, я буду молить его, чтобы он уберег тебя от беды. И если только я смогу быть тебе полезен, я готов пойти с тобой, чтобы тебе пособить.

Молодой человек любезно поблагодарил его, заверив, что в этом деле всякая помощь излишня, и отправился приводить свой план в исполнение.

Сеньор Бониве тоже не дремал. Видя, что настал час, когда он может наконец отомстить жестокой красавице, он постарался пораньше вернуться к себе, подстриг бороду, сделав ее такой, какая была у молодого человека, подстриг и волосы так, чтобы на ощупь его никак нельзя было отличить от его юного друга. Не забыл также о кафтане, точь-в-точь как у того, и о войлочных туфлях. А так как свекор этой дамы был с ним в очень хороших отношениях, он не побоялся пойти в их дом пораньше, рассчитывая, что, если кто-нибудь вдруг увидит его, он тут же направится в комнату старика, к которому у него даже было какое-то дело. И вот около полуночи он переступил порог дома; на лестнице ему повстречалось несколько человек, одни из них уходили, другие возвращались, но никто не обратил на него ни малейшего внимания, и, никем не узнанный, он прошел прямо в коридор. Удостоверившись, что первая и вторая дверь на замке, а третья не заперта, он ее приотворил. Когда он убедился, что действительно находится в комнате той, в которую он так долго был влюблен, Бониве запер дверь на засов. Стены были затянуты белой тканью, потолок и пол – тоже белые. Простыни – из тончайшего полотна ослепительной белизны. А в постели лежала красавица итальянка. Ее пышные волосы были откинуты назад, а на ней была ночная рубашка, расшитая жемчугом и драгоценными каменьями. Все это он увидел из-за отдернутого полога раньше, чем она могла заметить его появление: в комнате горел большой восковой светильник и было светло как днем. Боясь, как бы его не узнали, он прежде всего погасил светильник, мгновенно разделся и лег к ней в постель. Думая, что это предмет ее давней любви, дама встретила его так ласково, как только могла. Он же, сообразив, что она принимает его за другого, боялся вымолвить слово и думал только о том, чтобы поскорее осуществить свою месть: лишить ее целомудрия и чести, ничем ее за это не отблагодарив. Но, вопреки его ожиданиям, оказалось, что дама так довольна его игрой, что сама постаралась вознаградить его за всю его страсть и отпустила его только тогда, когда пробил час ночи и пора было расставаться. Прощаясь с ней, он едва слышным шепотом спросил ее, так же ли она сейчас довольна, как он. Убежденная, что это ее любимый, она ответила, что не только довольна, но в восхищении от несказанных щедрот его любви, которые на целый час повергли его в немоту.

Тогда Бониве вдруг громко расхохотался и воскликнул:

– Скажите же мне, сеньора, неужели вы и теперь ответите мне отказом, как приучали себя отвечать до сих пор?

Сразу же узнав его по голосу и по смеху, женщина пришла в такое отчаяние и ей стало так стыдно за себя, что она принялась бранить его, называя негодяем, обманщиком и предателем. Она пыталась выскочить из постели, чтобы, схватив нож, лишить себя жизни, ибо чувствовала себя несчастной, оттого что потеряла честь из-за человека, которого не любила и который, чтобы отомстить ей, мог теперь всем разболтать о ее позоре и навек ее обесславить. Но Бониве, крепко сжав ее в объятиях, принялся нежными и ласковыми словами заверять ее, что любит ее больше, чем тот, кого она сделала избранником своего сердца, и клялся, что сохранит все в глубокой тайне и честь ее не будет задета. По глупости своей она ему поверила. А услыхав рассказ о том, какого труда ему стоило добиться победы над нею, она в свою очередь поклялась, что будет любить его больше, чем того, кто оказался столь ненадежным и не сумел сохранить доверенной ему тайны. Она сказала, что убедилась в том, что слухи, которые ходят в их краях о французах, неверны, что французы гораздо умнее, настойчивее и надежнее, чем итальянцы, и что с этих пор она перестает разделять убеждение своих соотечественников и останавливает свой выбор на нем. Но она попросила его, чтобы до поры до времени он не появлялся ни в домах, где он случайно может повстречать ее, ни на празднествах иначе как в маске, сказав, что ей так стыдно всего, что произошло, что краска на лице может легко ее выдать. Бониве обещал исполнить ее просьбу, сам же в свою очередь попросил ее, чтобы, когда в два часа ночи друг его явится к ней, она была к нему благосклонна, говоря, что потом она понемногу сумеет отделаться от его притязаний. Но теперь ей стало так трудно это исполнить, что, если бы не чувство, которое она испытывала к Бониве, она ни за что бы не согласилась. А расставаясь с нею, он был так нежен, что ей хотелось больше всего на свете, чтобы он подольше с ней побыл.

Бониве встал, оделся и, выйдя из комнаты, оставил дверь приоткрытой, как она была раньше. А так как было уже больше двух часов ночи и он опасался встретиться со своим другом, он поднялся выше по лестнице и, притаившись там, вскоре же увидел, как тот прокрался в комнату дамы. После этого он вернулся к себе домой, чтобы вкусить там отдых после трудов,  – и ему так сладко спалось, что и в девять часов утра он все еще был в постели. Тогда-то и пришел к нему его друг и поведал ему о своих делах, которые оказались вовсе не так удачны, как он рассчитывал. Он рассказал, что, войдя в комнату своей дамы, он застал ее не лежащей в постели, а в беспокойстве метавшейся по комнате. Она жаловалась на лихорадку, сердце ее сильно билось, лицо горело, и она обливалась потом. Она попросила его сейчас же уйти, сказав, что не посмела позвать служанок из страха перед оглаской, но что ей больше пристало сейчас думать о Боге, нежели о дарах Купидона, и что ее безмерно огорчает, что из-за нее он подвергает себя такой опасности, а она не в состоянии ничем вознаградить его на земле и может только надеяться на то, что скорее воздаст ему за все в будущей жизни. Молодой человек был крайне всем этим поражен и так опечален, что жар любви превратился в лед, а радость – в глубокую грусть. И он тут же ушел из этого дома. А наутро, едва только рассвело, послав узнать о ее здоровье, он получил подтверждение, что она действительно чувствует себя очень плохо. Рассказывая о своих горестях, бедняга так плакал, что казалось, вся душа его исходит слезами. Бониве, которому при виде того, как друг его плачет, самому хотелось смеяться, попытался утешить его, как мог, говоря, что всякое чувство, которое длится долго, на первых порах всегда встречает препоны и что любовь его заставляет себя теперь терпеливо ждать, чтобы потом вознаградить его за все сторицей. На этом друзья расстались. Дама же несколько дней пролежала в постели. А как только она поправилась, она отказала своему первому кавалеру, объяснив свой отказ тем, что почувствовала близость смерти и ее стала мучить совесть. И она предалась сеньору Бониве*, и любовь их жила, как полевой цветок, и долгие годы хранила первозданную свежесть.

– Мне кажется, благородные дамы, что лицемерие этой особы не уступает хитростям полюбившего ее сеньора: подумать только, сколько времени она напускала на себя притворную добродетель, а потом оказалась вдруг такой безрассудной.

– Вы можете говорить что угодно о женщинах,  – заметила Эннасюита,  – но сеньор этот поступил очень низко. Где же это сказано, что, если женщина любит одного, другому позволено пускаться на хитрость, чтобы овладеть ею?

– Поверьте,  – сказал Жебюрон,  – что есть товары, которые, как только они появляются на рынке, тотчас же покупаются теми, кто даст больше других и назовет самую высокую цену. Не думайте, что те, кто так настойчиво ухаживает за дамами, действительно полны любви к ним, все это они делают ради самих себя и своего собственного удовольствия.

– Вы совершенно правы,  – воскликнула Лонгарина,  – сказать по правде, каждый из тех, кто за мной ухаживал, всегда начинал речь с моей персоны, заверяя меня, что ему дороже всего моя жизнь, мое благо, моя честь; однако же кончал он неизменно тем, что делал все ради себя самого и клонил все к собственному наслаждению и собственной славе. Вот почему самое лучшее – выпроводить всех этих кавалеров после первых же слов, ведь, когда дело доходит до большего, отказ не принесет уж такой чести, ибо то, что заведомо порочно, так или иначе всегда бывает отвергнуто.

– По-вашему, выходит, что едва только мужчина успеет открыть рот, как его уже следует прогнать прочь, не дав себе труда узнать, чего он хочет? – заметила Эннасюита.

– Подруга моя вовсе этого не думает,  – возразила ей Парламанта.  – Всем ведь известно, что вначале женщина не должна даже подавать вида, что догадывается о том, чего хочет мужчина. А когда он объясняется ей в своих чувствах, она не должна ему верить. Но мне кажется, что уж если дело доходит до клятв, то женщина поступает честнее тогда, когда у нее хватает терпения выслушать все до конца, чем тогда, когда она сама теряет голову.

– Вы что же, утверждаете, что мужчины всегда хотят нам зла? – сказала Номерфида.  – А не грешно ли судить своего ближнего?

– Думайте, как вам нравится,  – сказала Уазиль,  – но нам каждый раз приходится опасаться, что это именно так, и поэтому, едва только вспыхнет искорка, надо бежать от огня, которому тем легче бывает сжечь нас, чем меньше мы его замечаем.

– Что-то чересчур уж жестоки ваши законы,  – сказал Иркан.  – Но если бы женщины, которых сама природа наградила мягкостью, последовали вашему совету и стали встречать нас так сурово, мы бы тоже не остались в долгу и вместо нежных молений стали бы прибегать к различным уловкам и даже к силе.

– По-моему, лучше всего пусть каждый поступает так, как ему велят его собственные чувства,  – сказал Симонто.  – Любит он или не любит – пусть только не притворяется!

– Дал бы бог, чтобы это правило принесло людям столько же чести, сколько оно приносит им радости! – воскликнул Сафредан.

– Да, но те, которые предпочитают умереть, лишь бы чувства их не были преданы огласке, ни за что ведь не согласятся с этим решением! – не выдержал Дагусен.

– Умереть! – воскликнул Иркан.  – Еще не родился тот рыцарь, который согласится умереть ради сохранения тайны. Но не стоит обсуждать то, чего все равно не может быть. Давайте лучше посмотрим, кому теперь Симонто передаст слово.

– Я передаю его Лонгарине,  – сказал Симонто,  – я наблюдал за ней все это время, и, по-моему, она вспомнила что-то интересное, а ведь ей совсем не свойственно утаивать истину, даже весьма нелестную для женщин или мужчин.

– Раз вы считаете меня такой поборницей правды,  – сказала Лонгарина,  – я расскажу вам одну историю. К сожалению, она отнюдь не восхваляет женщин в той мере, в какой мне бы этого хотелось, и вы увидите, что многие из них, оказывается, ни решимостью, ни умом не уступают мужчинам и бывают способны на всевозможные хитрости.

Новелла пятнадцатая

По милости короля Франциска один из его не особенно знатных придворных женился на очень богатой девушке. Но то ли потому, что она была еще очень молода, то ли потому, что сердце его принадлежало другой, он уделял ей совсем мало внимания,  – и, после того как она испробовала все средства привлечь к себе своего супруга и ничего не добилась, она с отчаяния и досады решила вознаградить себя за все свои неудачи

При дворе короля Франциска Первого находился один небогатый дворянин – имя его мне хорошо известно, но называть его я не стану. У него было всего-навсего пятьсот ливров годового дохода, но король так любил его за все его добродетели, что благодаря королевской милости он женился на девушке столь богатой, что самый знатный сеньор никогда бы ею не пренебрег. А так как она была еще очень юной, то он попросил одну высокопоставленную особу взять ее на свое попечение, на что та охотно согласилась. Дворянин этот был так благороден, статен и обходителен, что все придворные дамы очень к нему благоволили. В числе их была и возлюбленная короля, но она не была ни так молода, ни так хороша собою, как его жена. Однако молодой дворянин так полюбил эту даму, что совершенно перестал обращать внимание на жену и за целый год провел с ней, может быть, одну только ночь. И что для нее было еще горестнее – муж ее никогда с ней не разговаривал и не выказывал никаких признаков своего к ней расположения. И, пользуясь богатством жены, он самой ей уделял столь малую его часть, что она даже не имела возможности одеться так, как полагалось и как ей хотелось. По этому поводу знатная особа, при которой состояла жена этого дворянина, не раз говорила ее мужу: «Супруга ваша красива, богата и происходит из хорошей семьи, а вы всего этого не цените и обращаетесь с нею так, как с самой последней из женщин. И если она все же терпит ваше с ней обращение, то лишь потому, что совсем еще юна и неопытна. Берегитесь, она повзрослеет, красота ее расцветет, и тогда ее собственное зеркало, а может быть, и кто-нибудь, кто не очень вас любит, убедят ее, как она хороша собой и как вы сами не умеете оценить эту красоту. И тогда с досады жена ваша может решиться на то, что никогда бы ей не пришло в голову, если бы вы хорошо с нею обращались». Но сеньор, сердце которого в это время было занято, только посмеялся над ее словами и продолжал вести себя так же, как раньше. И вот, через два-три года жена его действительно сделалась одной из красивейших женщин Франции, и все стали говорить, что никто из придворных дам не может сравниться с нею по красоте. И чем больше она сознавала, что достойна любви, тем обиднее становилось ей, что муж не обращает на нее никакого внимания. Она так огорчалась, что дошла бы до полного отчаяния, если бы добрая дама не утешала ее каждый раз. И после того как молодая женщина испробовала все средства понравиться мужу, она при всей своей беззаветной любви к нему окончательно потеряла веру в его любовь и стала думать, что место ее занято в его сердце другой женщиной. Она начала следить за ним и в конце концов открыла истинную причину его холодности и убедилась, что он проводит все ночи с другой, забыв и жену и совесть.

И вот, с тех пор как она окончательно уверилась в том, что муж ей изменяет, она так опечалилась, что одевалась теперь во все черное и не позволяла себе никаких развлечений. Покровительница ее, которая это заметила, сделала все, что могла, чтобы уговорить ее не печалиться и не отвращаться от жизни, но все напрасно. А муж ее, хоть он и не мог не обратить внимание на происшедшую в ней перемену, готов был скорее потешаться над ней, чем помочь ее горю. Вы знаете, благородные дамы, что так же, как большая радость может смениться горем, так и на место большой печали приходит радость. И вот однажды случилось так, что некий знатный вельможа, близкий родственник той самой дамы, при которой находилась покинутая жена, услыхав, сколь недостойно обращается с нею муж, проникся такою жалостью к несчастной, что ему не терпелось ее утешить. А когда, вступив в разговор с нею, он увидел воочию, как она хороша собою, добродетельна и скромна, ему захотелось непременно завоевать ее расположение, и если он и продолжал еще говорить с нею о ее муже, то лишь для того, чтобы показать, как тот недостоин ее любви.

Молодая женщина, покинутая тем, кому надлежало ее любить, увидав, что ею пленился столь знатный вельможа, почувствовала себя счастливой тем, что заслужила его расположение. И хоть она продолжала по-прежнему ревностно оборонять свою честь, ей доставляло удовольствие говорить с ним и видеть, какой любовью и каким уважением он ее дарит,  – ведь она за все эти годы не видела от мужа ни того ни другого. И дружба их продолжалась до тех пор, пока не привлекла внимания короля, который был так привязан к молодому дворянину, что мысль о том, что любимца его могут унизить и оскорбить, была ему нестерпима. Поэтому он попросил знатного вельможу прекратить свои ухаживания, дав ему понять, что если он будет их продолжать, то этим навлечет на себя его немилость. Вельможа, для которого благосклонность короля была дороже всех женщин на свете, обещал, что ради любви к нему он откажется от своего намерения и в тот же вечер распрощается навеки с той, в которую влюблен. Он так и поступил и, едва только молодая дама вернулась домой, не замедлил явиться к ней. Комната ее была расположена прямо под комнатою мужа, который жил наверху, и, стоя у окна, муж ее видел, как вельможа вошел к ней. Тот же, хоть и заметил его, не стал отказываться от своего намерения. И, прощаясь с той, чья любовь к нему только начала разгораться, он сослался на приказ короля.

После слез и сожалений, которым они предавались до часу ночи, молодая дама сказала ему на прощанье:

– Монсеньор, я должна возблагодарить Господа Бога за то, что ему угодно было погасить ваше чувство. И невелико же оно, должно быть, было, если приказания человека было достаточно, чтобы вы от него отреклись. Что касается меня, то я не испрашивала позволения ни у моей покровительницы, ни у мужа, ни у себя самой,  – я полюбила вас. И чувство это, на помощь которому пришло ваше благородство и ваша красота, возымело надо мною такую власть, что я не знала другого короля и другого бога. Но коль скоро в сердце вашем нет настоящей любви, которая одна изгоняет все опасения и страхи, вы не можете быть мне настоящим другом, а другого, ненастоящего, я не хочу, ибо не хочу расточать ему ту подлинную любовь, которую я всей душой хотела отдать вам. Прощайте, монсеньор, опасения ваши показывают, что вы не заслуживаете такой любви, как моя!

Вельможа уехал, обливаясь слезами, а когда он выходил из дома и обернулся в последний раз, он обнаружил, что муж ее все еще стоит у окна и, таким образом, видел не только приход его, но и уход. Поэтому на следующий день он рассказал ему, что заставило его искать встречи с его женой, и сослался на королевский приказ. Дворянин был очень этим обрадован и поблагодарил господина своего, короля. Видя, однако, что жена его хорошеет с каждым днем, а он уже стар и теряет свою прежнюю красоту, он начал вести себя с ней по-другому, и вышло так, что они поменялись ролями. Он стал искать ее общества – чего раньше никогда не делал – и стал оказывать ей различные знаки внимания. Но чем больше она это замечала, тем больше старалась от него скрыться, желая, чтобы он хотя бы в какой-то степени испытал огорчения, которые выпали на ее долю в те дни, когда она была нелюбимой женой. И, чтобы не лишать себя радостей, вкус которых она начинала уже узнавать, она обратила свой взор на одного придворного, красивого и услужливого юношу, который был любимцем всех дам. И, рассказав ему о том, как поступил с ней муж, она постаралась возбудить в нем жалость, и молодой человек сделал все, чтобы утешить ее печаль. Она же, вознаграждая себя за поступок вельможи, которому не хватило смелости и который ее покинул, так горячо полюбила своего нового кавалера, что совсем позабыла свои былые невзгоды и заботилась только о том, чтобы поискуснее скрывать свою нежную дружбу с ним. А удавалось это так хорошо, что покровительница ее ничего не могла заметить: в ее присутствии они никогда не говорили друг с другом, когда же ей хотелось что-нибудь ему сказать, она присоединялась к компании придворных дам. А среди дам этих, между прочим, была и та, за которой ухаживал ее муж, притворяясь влюбленным.

Однажды вечером, после ужина, когда начало темнеть, эта дама поспешно отправилась в комнату, где обычно собирались придворные дамы и куда пришел тот, кого она любила больше всего на свете. И там она села к столу с ним рядом, и они долго разговаривали, притворившись, что читают вместе какую-то книгу. Человек, которому было поручено за ней следить, успел сообщить ее мужу, куда она пошла, и тот, будучи весьма сообразительным, хотя с виду и не казался таким, сразу же поспешил туда сам. Войдя в комнату, он увидел жену свою, занятую чтением, и, притворившись, что не замечает ее присутствия, стал беседовать с дамами, стоявшими поодаль. Жена его, видя, что муж застал ее в обществе того, с кем при нем она никогда не дерзала даже заговорить, от испуга так растерялась, что, не имея возможности сразу выйти, вскочила на стол и скрылась потом так поспешно, как будто муж гнался за ней с обнаженной шпагой; после чего она побежала к своей покровительнице, которая успела уже вернуться к себе.

Когда жена дворянина была уже дома, разделась и собиралась лечь, пришли сказать, что муж просит ее к себе. Она, не задумываясь, ответила, что не пойдет к нему, потому что он сегодня не в духе и будет с ней строг и она боится, что все это может кончиться очень плохо. Но потом, опасаясь, что, если она заупрямится, он поступит с ней еще хуже, она все-таки решила пойти. Муж ее не сказал ей ни слова до тех пор, пока они не легли. Не умея так искусно притворяться, как он, она расплакалась. И когда он ее спросил, почему она плачет, она ответила, что боится, что он сердит на нее за то, что она находилась в обществе этого дворянина и с ним вместе читала. Тогда он ответил ей, что ему и в голову не приходило запрещать ей встречаться с этим молодым человеком и что ничего худого он в этом не видит, но что убежала она так поспешно, как будто совершила что-то постыдное, и бегство ее навело его на мысль о том, что она этого человека любит. И он раз навсегда запретил ей разговоры с ним как наедине, так и в присутствии других, пригрозив, что, если она осмелится сказать ему хоть слово, он тут же без всякой жалости и сострадания ее убьет. Она с готовностью обещала ему, что требование его будет исполнено, отлично понимая, что в другой раз уже не поступит столь опрометчиво. Но так как запретный плод всегда бывает особенно сладок, она очень скоро позабыла и об этой угрозе, и о своем обещании. И в тот же самый вечер, перейдя спать в другую комнату вместе с компаньонками и служанками, она послала дворянину записку, прося его прийти к ней ночью. Но муж, которому ревность не давала уснуть, проведал, что ее возлюбленный должен прийти к ней, и, накинув плащ и захватив с собою лакея, среди ночи постучал в комнату жены. Та, услыхав стук, была уверена, что это пришел ее возлюбленный. Она встала с постели, накинула платье, надела меховые туфли и, убедившись, что все находящиеся в ее комнате женщины крепко спят, подошла к двери. На ее вопрос: «Кто там?» – ей назвали имя ее возлюбленного. Тогда, чтобы окончательно удостовериться, что это он, она приоткрыла глазок в двери и сказала:

– Если вы действительно тот, кем вы себя назвали, протяните мне руку, я вас сразу узнаю.

И, когда муж ее протянул руку, она тут же узнала ее на ощупь, захлопнула окошечко и воскликнула:

– Ах, сеньор мой, это же ведь ваша рука.

– Да, это рука того, кто привык исполнять свои обещания! – закричал ее муж вне себя от гнева.  – Поэтому как только я позову, ты должна немедленно ко мне явиться.

С этими словами он ушел к себе, а жена, полумертвая от страха, вернулась в свою комнату и разбудила спавших с нею женщин словами:

– Вставайте, дорогие мои, вы и так уже слишком долго спали, я ведь думала, что сумею обмануть вас, а вместо этого обманулась сама.  – И, потеряв сознание, она упала посреди комнаты.

От крика ее бедные женщины вскочили со своих постелей и, в изумлении увидав, что госпожа их лежит на полу и еле дышит, стали суетиться вокруг нее, пытаясь привести ее в чувство. А когда к ней вернулся дар речи, она только пролепетала:

– Милые мои, вы видите перед собой несчастнейшую из женщин! – И тут же рассказала им о своей горькой участи, прося хоть как-нибудь ей помочь, ибо была уверена, что дни ее уже сочтены.

И в то время, когда они ухаживали за ней, пришел посланный ее мужем камердинер: муж ее требовал, чтобы она сейчас же к нему явилась. Она кинулась к своим верным прислужницам и принялась обнимать их и молить, чтобы они ее защитили и не выдали на верную смерть. Тогда посланный заверил ее, что ей ничто не грозит, и поклялся жизнью, что никакого зла ей не причинят. Видя, что сопротивление все равно бесполезно, она ухватилась за руку камердинера и сказала:

– Если уж так суждено, веди меня, несчастную, на смерть!

И камердинер приволок ее, еле живую, к своему господину. Там обезумевшая от отчаяния женщина упала к ногам супруга и стала громко его молить:

– Сеньор мой, пощадите меня – и клянусь вам святою верой, что я ничего от вас не утаю!

Он же в ярости своей и в отчаянии закричал:

– Я не я буду, если ты мне теперь не расскажешь всего! – и выгнал вон всех слуг. Зная, сколь благочестива его жена, он был вполне уверен, что, поклявшись на кресте, она откроет ему всю правду. Поэтому он велел принести большое распятие, которое висело у него в доме, и, как только они остались с глазу на глаз с женою, заставил ее поклясться перед этим распятием, что будет говорить только правду. Она же успела немного успокоиться и, собравшись с силами, стала думать о том, чтобы, рассказав перед смертью всю правду, не причинить этим никаких неприятностей тому, кого она так любила. И, внимательно выслушав все его вопросы, она ответила: