Текст книги "Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)"

Маргарита Вандалковская
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

© Вандалковская М. Г., 2015

© Институт российской истории РАН, 2015

® Центр гуманитарных инициатив, 2015

* * *

Введение

Если у эмигрантов есть какая-нибудь задача, то она не может состоять ни в чем ином, как только в непрерывной работе над взращением в русской душе и в русском сознании образа России.

Ф. А. Степун

Российские эмигрантские мыслители 20–30-х гг. XX в. оставили огромное интеллектуальное наследие. Широко известны имена писателей В. В. Набокова, М. А. Алданова, Гайто Газданова, философов Н. О. Лосского, Н. А. Бердяева, историков Г. В. Вернадского, Е. Ф. Шмурло, А. А. Кизеветтера, представителей других специальностей – медицины, биологии, авиации, внесших вклад в русскую и мировую науку.

Эмигрантское творчество в разных сферах деятельности, обогащая западную культуру, впитывало в себя и ее достижения. Культурное взаимодействие, соприкосновение с другими традициями, с другой ментальностью и образом мышления накладывало отпечаток на эмигрантскую, российскую и западную науку. Синтетическим подходом, включающим научные знания о российском развитии и опыт западноевропейской истории, отличались и построения эмигрантов о будущей России.

Размышляя о России, многие эмигранты связывали ее будущее не с вооруженной интервенцией, что было характерно в основном для консервативной военной части эмиграции, а с развитием внутрироссийских процессов. Они обращались к истории, сравнивали Россию с европейскими странами, выявляли специфические особенности и тенденции будущего российского развития. Возникали мысли о путях преобразований, прогнозы построения новой России. Эти прогнозы отличались индивидуальностью, сосредоточенностью на наиболее близкой их автору области – политической, хозяйственной, национальной, международной, культурной жизни; иногда они содержали совокупный объем представлений о различных сторонах общественной жизни.

Представления или пророчества, вернее, прорицания будущего, построенные на основе научного осмысления происходящего, свидетельствовали о политической культуре эмиграции, ее способности обоснованно понимать связь прошлого с будущим и перспективы развития России. Поэтому многие идеи прогнозов Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева, П. Б. Струве, Н. Н. Алексеева актуальны и в современной России.

Сам факт существования этих предвидений диктовался стремлением помочь России в создании новой страны. Интеллектуалы-эмигранты осознавали, что эта помощь может состоять лишь в одном – в создании образа будущей России, в мобилизации своих профессиональных знаний для строительства демократического государства и преобразований в области экономической, социальной и культурной жизни. Характерно при этом, что многие из создателей этих проектов понимали отдаленность возрождения России во времени и нереальность собственного возвращения на Родину, но считали своим долгом служить России и ее будущим поколениям.

Изучение темы «Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. ХХ в.)» базируется на многочисленных исследованиях, посвященных либерализму, консерватизму, политическим партиям, отдельным представителям этих течений, тем или иным проблемам, имеющим отношение к теме. Хронологически эти труды относятся к разным периодам российской истории XIX и ХХ вв. Но они позволяют понять сущность явлений, на основе которых формировались изучаемые эмигрантские прогнозы российского будущего, их эволюцию и трансформацию[1]1
  См.: Шелохаев В. В. Кадеты – главная партия либеральной буржуазии в борьбе с революцией 1905–1907 г. М., 1983; Он же. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии 1907–1914 гг. М., 1991; Вандалковская М. Г. П. Н. Милюков – А. А. Кизеветтер: история и политика. М., 1992; Шелохаев В. В. Конституционные демократы // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993; Он же. Либеральная модель переустройства России. М., 1996; Он же. Социальная программа русского либерализма // Кентавр. 1994. № 6; Он же. Экономическая программа русского либерализма // Кентавр. 1994. № 4; Он же. Национальный вопрос в России. Либеральный вариант решения // Кентавр. 1993. № 2; Александров С. А. Лидер российских кадетов П. Н. Милюков в эмиграции. М., 1996; Канищева Н. И. Эволюция идеологии и программы кадетской партии в период Гражданской войны в эмиграции // Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М., 1999; Она же. Разработка П. Н. Милюковым тактического курса эмигрантских кадетских групп // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат. М., 2000; Репников А. В. Консервативная концепция российской государственности М., 1999; Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. / Под ред. В. Я. Гросула. М., 2000; Он же. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007; Вандалковская М. Г. Прогнозы социалистического возрождения постбольшевистской России (по материалам журнала «Современные записки») // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2003. 1 (30); Она же. Историческая мысль русской эмиграции. 20–30-е гг. ХХ в. М., 2009; Антоненко Н. В. Эмигрантские концепции и проекты переустройства России (20–30-е гг. ХХ в.). Мичуринск, 2011; Протоколы Центрального Комитета и заграничных групп конституционно-демократической партии, 1905 – середина 1930-х гг.: В 6-ти т. / Отв. ред. В. В. Шелохаев, сост. Н. И. Канищева и Д. Б. Павлов. М., 1996–1999; и др.


[Закрыть].

Существенное значение имеют труды Н. В. Антоненко «Идеология и программатика русской монархической эмиграции» (Мичуринск, 2008), «Эмигрантские концепции и проекты переустройства России (20–30-е гг. ХХ в.)» (Мичуринск, 2011). Автор предпринял попытку комплексно рассмотреть эмигрантские проекты монархической, либеральной и социалистической направленности. Его исследования основаны на изучении большого числа документальных источников, главным образом партийного характера. Работы отличает историко-партийный подход к освещению темы (в подлинном, а не нарицательном смысле этого словосочетания); анализ программ политических партий является доминирующим.

Автор настоящей монографии использовал личностный подход, который позволяет сохранить индивидуальные черты изучаемого мыслителя, определить атмосферу, в которой формировались и развивались его научные взгляды. Кроме того, лишь при индивидуальном подходе возможно проследить, как именно тот или иной ученый выявлял природу исторических корней, связи и обусловленности исторических явлений или событий. Этот подход избавляет также от статичного и в известной мере формального фиксирования лишь результатов исследования ученого без учета сопровождавших это исследование раздумий, размышлений, выразительных деталей, которые не только обогащают представления о личности этого ученого, но и спасают сам достигнутый результат изучения от впечатления некоторой догматичности.

Предметом исследования являются труды ученых разных общественно-политических направлений. В книге рассматриваются религиозные мыслители Г. П. Федотов и Ф. А. Степун, творчество которых стало доступным в отечественной историографии лишь с 90-х гг. ХХ в. Они создали яркие представления о новой постбольшевистской России. В контексте данной темы их научное наследие рассматривается впервые. В творчестве этих ученых воплотились высочайшая культура европейского и российского образования и науки, а также свойственная религиозным мыслителям традиция связи христианского учения с его обоснованием историей. Современная историография церковной истории подчеркивает особое внимание ученых религиозного направления к историческим фактам и методам их использования. Одним из них является признание нерасторжимой связи настоящего с прошлым и будущим. Для Федотова и Степуна этот метод являлся основополагающим, на его основе строились прогнозы будущего России[2]2
  Подробнее об этом см. также: Солнцев Н. И. Провиденциальная историческая концепция в трудах историков-клириков XVIII–XIX веков. Н. Новгород, 2005. С. 3–4.


[Закрыть].

Либеральные консерваторы П. Б. Струве и В. А. Маклаков соединили в своих трудах черты либерализма и консерватизма. Они выступали защитниками гражданских и экономических свобод, правового устройства, целостного государства, уважения к государственной власти и закону, к ответственности в служении, за соблюдение чувства меры в политике. Обязательными признавались религиозное начало и верховенство церкви. Эти принципы являлись исходными в построении новой, постбольшевистской России.

К кругу рассматриваемых ученых относятся и либералы-демократы – П. Н. Милюков и Б. А. Бахметев. Отличные по своим воззрениям относительно настоящего и будущего России, они были близки по своей приверженности либеральным ценностям и видению России и ее истории через призму других стран. Для Милюкова таковым стал путь европейского, а для Бахметева – американского развития. Обоих отличал определенный прагматизм в подходе к историческому процессу.

Евразийское направление представлено в лице известного ученого-правоведа Н. Н. Алексеева, создавшего свой образ будущего российского государства как антитеза как западноевропейской, так и советской системам. По его мнению, новое российское государство должно было опираться на достижения советской власти, отрекаясь от ее классового принципа, внести в государственное строительство начала религиозности, социальности, «народного быта и духа».

Все эти направления, отмеченные характерными для них стержневыми чертами, дают представление о сложной и многообразной картине представлений о новой России. Необходимо учитывать также, что под влиянием международной обстановки 20–30-х гг., по мере осознания трудности противостояния советскому строю, а также трансформации собственных позиций, происходил процесс эволюции и корректировки многих прежних взглядов, снижался уровень категоричности и непререкаемости прежних суждений, допускался компромисс разных позиций. Все это вело и не могло не привести к сближению и общности представителей разных направлений. Так, например, религиозные мыслители сближались в ряде случаев в своих воззрениях с либеральными консерваторами, а некоторые взгляды последних становились общими с убеждениями либеральных демократов и т. д.

Источниками для написания монографии послужили труды Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, П. Б. Струве, В. А. Маклакова, П. Н. Милюкова, Н. Н. Алексеева, часто впервые используемые в исследовательской практике. По своему характеру это научные, литературно-художественные работы, публицистика.

Особую ценность для темы нашего исследования представляет эпистолярное наследие В. А. Маклакова и Б. А. Бахметева, талантливых политических деятелей, дипломатов и ярких выразителей интересов России. Они были различны по возрасту, менталитету и темпераменту, но их роднило отношение к России и ее будущему. Эта переписка впервые была опубликована О. В. Будницким в трехтомном издании «“Совершенно лично и доверительно!”: Б. А. Бахметев – В. А. Маклаков. Переписка 1919–1951» (Москва – Стэнфорд, 2010) по материалам Гуверовского института войны, революции и мира при Стэнфордском университете, а также Архива русской истории и культуры Колумбийского университета. В научный оборот был введен уникальный источник по истории Советской России, Гражданской войны, белого движения и истории российской эмиграции с ее постоянной устремленностью к России и ее будущему.

Структура монографии определяется ее замыслом. В отдельных главах или очерках исследуются взгляды представителей разных научных направлений о будущей России.

Религиозные мыслители

Георгий Петрович Федотов

Россия, ее история и культура занимали одно из главных мест в творчестве религиозного мыслителя, замечательного русского историка и публициста Георгия Петровича Федотова. Г. П. Федотов родился 1 октября 1886 г. в Саратове, где его отец служил чиновником в губернаторской канцелярии; мать была учительницей музыки. По его воспоминаниям, в детстве он жил в православной среде, увлекаясь духовной литературой. В гимназии под влиянием революционно-демократической публицистики, марксистской литературы в его мировоззрении совершается поворот от религиозной веры к революционной действенности. После окончания гимназии Федотов поступил в Петербургский Технологический институт «как наиболее демократический» в надежде стать инженером и быть ближе к рабочей среде. Во время революции 1905 г. он был арестован за пропаганду революционных идей и приговорен к ссылке в Архангельскую губернию. Но благодаря ослаблению полицейского режима при Святополк-Мирском и семейным связям ссылка была заменена высылкой за границу на два года.

Это время для Федотова было насыщено огромной интеллектуальной работой. Он слушал лекции по истории и философии в университетах Берлина и Йены. После возвращения в Россию он поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета. Здесь, под влиянием его учителя И. М. Гревса, создателя блестящей петербургской школы медиевистов, формировались научные взгляды Федотова. В его окружении в эти годы находились будущий религиозный философ Л. П. Карсавин, С. С. Безобразов (впоследствии епископ Кассиан Катанский), В. В. Вейдле, в дальнейшем критик и литературовед, профессор богословского института, О. А. Добиаш-Рождественская, получившая известность как медиевист, источниковед, палеограф, и др.

Необычное трудолюбие, эрудиция, самодисциплина, талант глубоко проникать в суть изучаемых тем обусловили дальнейшее пребывание Федотова в университете для подготовки к профессорскому званию. После сдачи магистерских экзаменов (1914–1915 гг.) Федотов получил приват-доцентуру по кафедре средних веков. С 1917 г. он должен был приступить к чтению лекций в университете. Однако студентов, записавшихся на курсы лекций по средневековью, оказалось недостаточно для открытия курса. Во время революции 1917 г. Федотов не проявлял никакой политической активности, целиком погрузившись в религиозно-философские размышления.

Осенью 1917 г. Федотов поступил на работу в отдел истории Публичной библиотеки, где познакомился с философом А. А. Мейером и известным религиозным деятелем А. В. Карташевым, под воздействием которых развивалось его религиозно-христианское мировоззрение.

В советские годы Федотов работал переводчиком в разных издательствах, писал статьи о европейской культуре. В 1924 г. вышла единственная изданная в России книга Федотова «Абеляр». В этой книге трагическая судьба религиозной личности была показана как отражение историко-культурной эпохи. Эта тема станет одной из ведущих в трудах Федотова, посвященных разным конкретно-историческим условиям.

Критическое отношение к советской действительности, трудности быта, гонения на свободную творческую мысль заставили Федотова эмигрировать из России. В 1925 г. он поселился в Париже. В научном творчестве он успешно сочетал темы западной и российской истории. Для многих российских эмигрантов-интеллектуалов, как и для Федотова, обращение к России, ее истории и культуре являлось не только академическим занятием, но и актуальной жизненной темой. Труды Федотова разных лет «Святой Митрополит Московский», «Святые Древней Руси», «И есть, и будет», «Социальное значение христианства», «Эсхатология и культура», многочисленные статьи в евразийских «Верстах», в бердяевском «Пути», в издании Керенского «Новая Россия», в «Современных записках», в «Новом журнале» и в других органах печати сохраняют научную ценность и по сей день. Этому способствовали высочайший профессионализм и талант ученого.

Значительным событием в эмигрантской общественной мысли был выход в свет журнала «Новый град» (1931–1939), в котором Федотов, наряду с Ф. А. Степуном и И. И. Бунаковым-Фондаминским, играл ведущую роль. Создатели журнала были единодушны в осознании несовершенства и несостоятельности духовной атмосферы современности, европейских демократических режимов, тоталитарного государственного устройства, фашистских государств, Советской России и глубоко осознавали необходимость обновления европейской и российской жизни. Журнал по существу создавал программу Возрождения новой демократической России, в которую Федотов внес значительный вклад. Новаторство «Нового града» состояло в синтетическом подходе к осмыслению общественно-политической обстановки, в которую включались проблемы западной и российской истории, современности, темы культурной и духовной жизни общества.

Научно-публицистическое наследие Федотова в эмиграции высоко оценивалось современниками. Его признавали незаурядным мыслителем, талантливым автором созданной им «философии истории», или «философии культуры», а также блестящим стилистом, художником слова. Полемическое искусство Федотова оценивалось как выражение бескомпромиссной нравственной позиции и независимости суждений.

В эмиграции Федотов вел и большую преподавательскую работу: читал лекции по истории Западной церкви, вел занятия по латинскому языку, агиологии в Парижском богословском институте. Начало Второй мировой войны, оккупация Парижа, неприятие нацистского режима заставили его перебраться на юг Франции. Но вскоре он решил покинуть Европу и переехал в США. Там он преподавал в Йельском университете, а затем в Нью-Йорке в Свято-Владимирской семинарии, публиковал статьи в «Новом журнале». 1 сентября 1951 г. Федотов скончался в госпитале города Бэкона за чтением «Вильгельма Мейстера» Гете. Кончина за чтением книги, по свидетельству М. Карповича, была им предсказана.

Литература о Федотове незначительна. Наибольшую научную ценность, как представляется, составляют статьи о нем современников, в частности, М. М. Карповича, Ф. А. Степуна. Карпович, автор посмертной статьи о Федотове, писал, что «своеобразие ума и таланта Г. П. делает очень трудной характеристику его литературной и общественной деятельности – если пользоваться для этой цели рубриками традиционной, или рутинной классификации… его никак не удастся уложить ни на одну из этих прочно сколоченных, но порядочно запыленных полочек»[3]3
  Карпович М. М. Г. П. Федотов // Новый журнал. 1957. № 27. С. 208.


[Закрыть].

Действительно, и славянофильство, и западничество воспринималось им не в традиционно-консервативном, косном варианте. Со славянофилами его роднила религиозность, верность национальным традициям, с западничеством – принцип политической свободы, приверженность к демократии, обеспечивающей свободу и социальную справедливость. Карпович вполне обоснованно называл Федотова религиозным западником, политическим и христианским демократом и социалистом.

Яркой по форме и многоплановой по содержанию являлась статья Степуна о Федотове[4]4
  Степун Ф. А. Г. П. Федотов // Сочинения. М., 2000. С. 747–761.


[Закрыть]. Их содружество в «Новом граде» отличалось взаимопониманием и большим доверием. Степун относил Федотова к людям культуры Возрождения, называл его гражданином мира, русским патриотом, вселенским христианином и православным демократом. Он видел в Федотове и ученого-историка, и страстного политического полемиста. Вместе с тем, Степун отмечал, что его высказывания, в том числе научные, таят в себе печать этически-волевых импульсов, а писательское оформление мыслей имеет скорее эстетический, чем научно-дисциплинированный характер. Это утверждение представляется не совсем точным. Федотов, пройдя историческую школу Гревса, обладал глубокими знаниями и высоким профессиональным мастерством. Присущие ему импульсы скорее можно отнести к форме выражения мыслей, чем к их содержанию. Что касается эстетического характера писательского стиля Федотова, то в этом проявлялась свойственная ему свобода творчества и чуждость стереотипности, сухой манере изложения исторического материала, часто характерной для научных трудов. В статье Степуна проявились и некоторые мировоззренческие разногласия с Федотовым. Степун укорял Федотова в том, что приход к православию не оторвал его от марксизма и революционного прошлого, какого не было у Степуна. Этот упрек также не представляется обоснованным. Интерес к марксизму и революционно-пропагандистской работе был временным этапом, не определяющим федотовского мировоззрения и творческого вклада. Увлечение левыми общественно-политическими течениями было характерным явлением эпохи. Можно назвать, в частности, Бердяева, для которого марксизм был временным, поисковым этапом развития.

Значительную роль в распространении творческого наследия Федотова сыграли публикации издательства им. Чехова в Нью-Йорке и YMCA-Press в Париже[5]5
  Федотов Г. П. Новый град. Сб. статей. Нью-Йорк, 1952; Он же. И есть, и будет. Париж, 1932; Он же. Лицо России. Статьи 1918–1930. Париж, 1988; Он же. Россия, Европа и мы. Сб. статей. Париж, б. г.; и др.


[Закрыть].

В советской литературе Федотов как религиозный мыслитель был забыт. О нем не упоминали даже в историографической литературе по медиевистике при характеристике научной школы И. М. Гревса. В 90-е гг. ХХ в. возвращение в Россию культурного наследия эмиграции пробудило интерес к личности и творчеству Федотова. Появились публикации его работ, аналитические статьи, разделы о нем в монографических исследованиях. В. Ф. Бойков, В. В. Сербиненко, О. Д. Волкогонова, С. С. Бычков (составитель 12-томного собрания сочинений Федотова) внесли свой вклад в изучение творчества этого незаурядного мыслителя, автора ярких и талантливых работ о России, ее прошлом, настоящем и будущем[6]6
  Федотов Г. П. Судьба и грехи России… Избранные статьи по философии русской истории и культуры. Составление, вступительная статья, примечания В. Ф. Бойкова. СПб., 1991–1992. Т. 1–2; Сербиненко В. В. Оправдание культуры. Творческий выбор Г. Федотова // Вопросы философии. 1991. № 8; Волкогонова О. Д. Образ России в философии русского зарубежья. М., 1998; Федотов Г. П. Собрание сочинений в 12 тт. М., 2011–2012; и др.


[Закрыть].

Историю России Федотов рассматривал сквозь призму культуры. Мысль о спасительной роли культуры была характерна для многих мыслителей конца XIX – начала ХХ вв. Об этом писали Н. А. Бердяев, П. Б. Струве, А. В. Карташев и др. Глубокий смысл в спасительной роли культуры признавал и В. А. Маклаков: «Пропадали государства, – писал он, – но сохранялась культура и государственность возрождалась»[7]7
  См.: Последние новости. 1926. 8 июня.


[Закрыть].

Федотов исследовал духовную жизнь русского народа, разные проявления народного духа. Он осознавал и различия историческо-культурного развития России и Европы, т. е. «различие исторического дня», которое он видел в проявлениях капитализма, социализма, национализма и космополитизма. Эти различия, по мнению Федотова, ярко проявлялись и в современной ему действительности.

«Россия поднята на коммунистическую дыбу», во имя коммунизма истребляют миллионы, отменяется христианство и культура, воцаряется всеобщая нищета. Европа тоже больна, но совсем не коммунизмом. Имя ее болезни: капитализм – в плане экономическом, национализм – в плане политическом. Из этого проистекало и различие задач[8]8
  Федотов Г. П. Россия, Европа и мы // Судьба и грехи России… Т. 2. С. 4, 13.


[Закрыть].

Разумеется, Федотова волновала прежде всего судьба России и ее будущее. Размышляя об этом, он приходил к выводу, что Россия – «единственная земля, быть может, кроме стран Азии, где национальная идея не исчерпала своего творческого, культурного содержания». В дальнейшем эта идея, считал Федотов, была искажена этнографическим подходом и отодвинута западничеством. И лишь в ХХ в. впервые был поставлен вопрос о древнерусском искусстве и русской религиозности. Но это духовное возрождение было прервано войной и революцией[9]9
  Федотов Г. П. Новый идол // Судьба и грехи России… Т. 2. С. 89.


[Закрыть].

«Мы стоим опять, как сто лет тому назад, перед загадкой России, властно требующей своего разрешения… Теперь, когда тема России стала актуально (а не потенциально лишь) вселенской, на русскую интеллигенцию ложится сугубый долг изучения и осмысления судьбы России». В этом Федотов видел и свой долг: «Неустанно, черта за чертой восстанавливать сложный лик России из множества противоречивых ее отражений. И доказывать, что эта работа воссоздания распавшегося образа России есть единственное, чего Россия ждет от своих изгнанных детей»[10]10
  Федотов Г. П. Там же. С. 59–60, 64.


[Закрыть].

Обращение Федотова к историко-культурному развитию России было не случайным. Оно давало ему почву для осмысления прошлого, настоящего и будущего. В историческом развитии России Федотов видел три периода, определяемых культурой Киева, Москвы и Петербурга. Привычная в русской общественной мысли дилемма Россия – Запад нашла в этом подходе Федотова свое особое воплощение.

Киевская Русь, по мысли Федотова, являлась «эпохой высшего культурного расцвета Древней Руси», поскольку была связана с Византией и имела восточно-греческие корни. Киевскую культуру Федотов рассматривал как христианскую прививку «на грубом славянском дичке», как аристократическую культуру, которая не питалась народным творчеством и «излучалась в массы из княжеских теремов и монастырей» и рост ее протекал медленно, но «органично» и «непрерывно».

В Киевской Руси Федотов не усматривал явного противопоставления Руси Западу, но признавал, что именно в Киеве было «заложено зерно будущего раскола в русской культуре», связывая это с переводом на славянский язык Библии. И хотя Библия способствовала принятию христианства на Руси, но ценой отрыва от классической научной, философской, литературной традиции, потери влияния Гомера и Платона.

Московское царство вызывало у Федотова критическое отношение. Он объяснял это овосточиванием Руси после татаро-монгольского ига. Федотов видел в Москве «азиатскую душу», а ее культуру называл «узкой» и «провинциальной». «Московское самодержавие, – писал он, – при всей своей видимой цельности, было явлением очень сложного происхождения»: московский государь был «хозяином земли русской» и одновременно преемником ханов-завоевателей и императоров византийских. Деспотизм и закабаление народа при создании централизованного государства сочеталось вместе с тем с развитием культуры: «Пятнадцатый век – золотой век русского искусства и русской святости»[11]11
  Федотов Г. П. Россия и свобода // Судьба и грехи России… Т. 2. С. 281.


[Закрыть]. Федотов отмечал также огромный вклад в русскую культуру купечества, предприимчивость которого создала почву для создания Императорской России.

Петровская эпоха, полагал Федотов, положила начало противоречиям русской жизни, приведшим в конечном счете к революции. Петр I расколол Россию «на два общества, два народа, переставших понимать друг друга… Отныне рост одной культуры, импортной, совершается за счет другой – национальной»[12]12
  Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // Там же. Т. 1. С. 80.


[Закрыть]. Крестьянство осталось верным христианству и национальной культуре, а над ним возвышался класс господ, получивших над ним право жизни и смерти и презиравших его веру, быт, одежду и язык. Россия со времен Петра I перестала быть понятной русскому народу, а его культура утратила свое единство. «Две разные культуры сожительствовали в России XVIII века. Одна представляла варварский пережиток Византии, другая – ученическое усвоение европеизма»[13]13
  Федотов Г. П. Россия и свобода // Там же. Т. 2. С. 288–289.


[Закрыть]. В то же время, отмечает Федотов, XVIII век, несмотря на тяжесть европеизации России, обогатил мир величайшими достижениями русской культуры. Европейский гуманизм повлиял на такие явления русской культуры, как Пушкин, Толстой, Достоевский. «Ясно и то, – писал Федотов, – что в Толстом и Достоевском впервые на весь мир прозвучал голос допетровской Руси, христианской и даже, может быть, языческой, как в Хомякове и в новой русской богословской школе впервые, пройдя искус немецкой философии и католической теологии, осознает себя дух русского православия»[14]14
  Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // Там же. Т. 1. С. 81.


[Закрыть].

Сосредоточенность Федотова на духовном мире, национальном самосознании, естественно, определялась его особым вниманием к религиозному миросозерцанию русского народа. Он изучал духовные стихи – эпические песни на религиозные темы, жизнь русских праведников и мучеников, писал о святости Бориса и Глеба, которые заложили в народное сознание идею непротивления злу, ставшую, по мнению Федотова, национальным русским подвигом[15]15
  Буганов А. В. Личности и события истории в массовом сознании русских крестьян XIX – начала ХХ вв. Историко-этнографическое исследование. М., 2013. С. 68.


[Закрыть].

«Изучение русской святости в ее истории и ее религиозной феноменологии, – считал Федотов, – является сейчас одной из насущных задач нашего христианского и национального возрождения. В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России; в них мы ищем откровения нашего собственного духовного призвания и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями»[16]16
  Федотов Г. П. Святые древней Руси. М., 1990. С. 27.


[Закрыть]. Русские святые, по Федотову, создали архетип духовной жизни с его религиозно-нравственными устоями, которые определили жизнеспособность Древней Руси. И в дальнейшем с православием и святостью были связаны жизнестойкость Руси во время монгольского нашествия, духовный подъем XIV в. Идеал духовной жизни Древней Руси, считал Федотов, обусловил и характер русской культуры, для которой свойственно опережение духовных сторон жизни в сравнении с социально-экономическими[17]17
  Волкогонова О. Д. Образ России в философии русского зарубежья. М., 1998. С. 91–95.


[Закрыть].

Обращение Федотова к человеку, признаваемому им «первой предпосылкой культуры», особенно к русскому человеку, его характеру, особенностям ментальности, трансформации в экстремальных исторических условиях было закономерным. Эта тема была актуальна, ей посвящали страницы своих трудов Н. А. Бердяев, С. Л. Франк и другие эмигрантские мыслители, стремясь понять природу русской души и тем самым определить ее возможные проявления в будущем.

«Мы жадно вглядываемся в черты нового человека, созданного революцией, потому что именно он будет творцом русской культуры, – писал Федотов. – Вглядываемся – и не узнаем его. Первое впечатление – необычайная резкость произошедшей перемены. Кажется, что перед нами совершенно новая нация»[18]18
  Федотов Г. П. Письма о русской культуре // Судьба и грехи России… Т. 2. С. 165.


[Закрыть].

И Федотов обращается к истории, к традициям, заложенным в человеке прошлого. Он определяет два типа русскости: московский человек и интеллигент. Москвич – устойчивый и выносливый, равнодушный к ближнему, «сплав великоруса с кочевником-степняком, отлитым в форму иосифлянского православия», он примитивен, его православие – бытовое исповедничество, его мораль имеет антихристианские черты.

Москва, по Федотову, определила путь от свободы к рабству, к угасанию культуры, святости, огрубению быта. «Весь процесс исторического развития на Руси, – писал Федотов, – стал обратным западноевропейскому: это было развитие от свободы к рабству. Рабство диктовалось не капризом властителей, а новым национальным заданием: создания империи на скудном экономическом базисе. Только крайним и всеобщим напряжением, железной дисциплиной, страшными жертвами могло существовать это нищее, варварское, бесконечно разрастающееся государство»[19]19
  Федотов Г. П. Россия и свобода // Судьба и грехи России… Т. 2. С. 284–285.


[Закрыть]. Свобода в Москве была заменена волей. «Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе; воля – всегда для себя. Она не противоположна тирании, ибо тиран есть тоже вольное существо. Разбойник – это идеал московской воли…» Подобная оценка московского человека сближает его с большевиком. «Советский человек, – пишет Федотов, – не марксист, а москвич», он утратил качества, присущие изначально русскому человеку: доброту, способность жалеть людей. «Поколение, воспитанное революцией, с энергией и даже яростью борется за жизнь, вгрызается зубами не только в гранит науки, но и в горло своего конкурента-товарища. Дружным хором ругательств провожают в тюрьму, а то и в могилу, поскользнувшихся, павших, готовы сами отправить на смерть товарища, чтобы занять его место»[20]20
  Федотов Г. П. Письма о русской культуре // Там же. С. 165, 186.


[Закрыть].

Второй тип русскости – это интеллигент, «вечный искатель, энтузиаст, отдающийся всему с жертвенным порывом… Беззаветно преданный народу, искусству, идеям… Непримиримый враг всякой неправды, всякого компромисса… эсхатологический тип христианства… Для него творчество важнее творения, искание важнее истины, героическая смерть важнее трудовой жизни»[21]21
  Федотов Г. П. Создание элиты // Там же. С. 207–210.


[Закрыть]. В своих многочисленных статьях, особенно в работах «Трагедия интеллигенции» и «Создание элиты», Федотов раскрыл эволюцию русской интеллигенции и ее угнетение или гибель в советское время.

И тем не менее он полагал (постоянная федотовская мысль о преемственности развития), что общий процесс развития культуры не зависит от политики. Культура, творимая и хранимая ранее интеллигенцией, спускается в глубину масс и вызывает переворот в их сознании; она перестает быть замкнутой или двухэтажной и становится единой, приобретя демократический характер. При этом глубоко понижается ее уровень. В России развивается не культура, которая всегда основана на примате философско-эстетических принципов, а цивилизация, построенная на базе научно-технических элементов. Соответственно с этим формируется и тип человека. У него нет культурной среды, воздуха культуры, профессиональная школа может сделать его специалистом, но культурным человеком он не станет, если его мастерская не преобразуется в храм.

Современная исследовательница О. Д. Волкогонова справедливо признает, что характеристика русского национального типа, созданная Федотовым, является его большой удачей.

Федотов отвергал широко распространенное мнение современников о том, что революция – «суд Божий» или непременное условие дальнейшего развития. Для него революция – величайшее потрясение, «жесткое и бездушное время», резкий перелом, при котором зачеркивается целая историческая эпоха с ее опытом, традицией и культурой. При этом Федотов не отрицал нравственного содержания лозунгов Великой французской революции, полагая, что любовь к свободе, равенству, энтузиазм явились действием положительных сил, что привело к формированию национального сознания и гражданственности. Но одновременно в революции проявились и «сатанинские силы» сословной, классовой и антихристианской ненависти, которые ведут тяжбу с установившимися традициями. Эта борьба обедняет культуру победившей стороны[22]22
  Федотов Г. П. Правда побежденных // Судьба и грехи России… Т. 2. С. 22–23.


[Закрыть].