Текст книги "Падший ангел"

Мы с трудом отыскали Люсинду и выбрались на улицу. Остановившись возле нашей кареты, Крэн нежно поправил на моих плечах накидку.

– Будем считать, что на Олимпе разразилась война из-за Венеры, – мягко сказал он, а затем привлек меня к себе и нежно поцеловал в лоб. Затем через мою голову он обратился к Белль: – Завтра я заеду повидать вашего старого живодера.

– А как вообще ваши успехи в последнее время, Крэн? – прохладно взглянула на него Белль.

– Вы знаете, как изменчива фортуна: то отлив, то прилив. У меня все время был отлив, но теперь – довольно. Не может же это продолжаться вечно!

С минуту он пристально смотрел мне в лицо, а потом подсадил в карету.

На следующее утро Белль отвезла меня в контору Джереми Винтера – необычного, разностороннего юриста, представлявшего интересы всего лондонского полусвета. Если бы меня спросили, какой мужчина оказал на мою жизнь наибольшее влияние, я бы, по правде говоря, должна была, забыв о самых близких, назвать Наполеона и Джереми Винтера.

Как описать его? Когда мы впервые встретились поздним летом 1795-го, он показался мне ужасно старым – с венчиком седых волос, колечками обрамлявших лысый череп, с лицом состарившегося младенца, с маленьким ротиком, похожим на бутон, с пухлыми розовыми щечками, круглыми и наивными голубыми глазами и маленькой кнопкой носа, на которой чудом держались очки в металлической оправе. Джереми ходил на тонких ножках, над которыми нависал большой живот, а ростом всего лишь на дюйм[6]6
  Дюйм —2,54 см.


[Закрыть] или два был выше меня. Но зато руки его напоминали дрезденский фарфор: слишком белые и слишком тонкие для мужчины, а голоса более прекрасного, чем у Винтера, мне не приходилось слышать никогда. С тех пор минуло сорок лет, но он совсем не изменился – все такой же старый и такой же жизнерадостный. Если кто и изменился, так это я.

По дороге Белль мало что рассказала мне о нем. В юности Винтер получил в наследство от отца небольшую сумму, пустился в различные спекуляции и неимоверно преуспел. К двадцати пяти годам он уже стал богатым человеком, но вместо того, чтобы уйти на покой, занялся вот таким необычным ремеслом и с тех пор трудится на этом поприще с невероятным усердием.

– Люди станут говорить тебе, что Винтер – порочное чудовище, – предупредила меня Белль, – но, поверь мне, ни у одной из нас нет более преданного и умного друга.

Внезапно мне в голову пришла ужасная мысль, объяснявшая, почему этот человек уделяет такое внимание дамам полусвета.

– Он что – развратник? – слабым голосом спросила я.

– Ты имеешь в виду, по части женщин? – с трудом сдерживая смех, переспросила Белль. – Нет, в этом отношении можешь быть совершенно спокойна. Он питает слабость к молоденьким мальчикам. – И она громко рассмеялась. – Ему нравятся мальчики так же, как большинству мужчин нравятся женщины.

Сказанное ею звучало для меня настолько необычно, что я была буквально оглушена. С ранних лет я – дитя лондонских трущоб – знала о многих пороках, но этот встречается среди бедняков крайне редко, поэтому мне ни разу не приходилось даже слышать о нем.

– Но если он не любит женщин, – пробормотала я, – зачем же он работает на них?

Белль пожала плечами.

– Может быть, ему доставляет удовольствие составлять сделки таким образом, чтобы мужчины, которых он, вероятно, презирает, оставались в дураках. Однако лучше не спрашивай меня об этом – я вовсе не претендую на понимание психологии Джереми, она слишком сложна для меня. Я лишь воспринимаю его с благодарностью, как и любой другой подарок судьбы.

Не хочу судить Джереми. Определенные пристрастия и антипатии владели лишь небольшой частью его существа, в остальном же он был и остается самым мудрым, добрым и культурным человеком, которого мне довелось встретить. Речь его, когда разговор шел не о делах, всегда искрилась умом и обаянием, он любил – и продолжает любить – жизнь в этом безумном мире во всех ее проявлениях. Он настолько любит жизнь, что Господь позволил ему жить очень долго, чтобы он смог выдавить из нее все доступные ему наслаждения – вплоть до последней капельки.

Мы приехали в его контору, Белль представила нас друг другу и удалилась, и вот я уже сижу напротив Джереми и прислушиваюсь к звукам его изумительного голоса.

– Что ж, душечка, – сказал Джереми, – надеюсь, Белль объяснила вам хотя бы в общих чертах, как все бывает? Вот и прекрасно! В таком случае перейдем к делу. По поводу вас поступило четыре предложения. Два из них и обсуждать не стоит, так что я сразу же отверг их, но остальные два представляются весьма перспективными, и нам следует поговорить о них.

Прежде чем перейти к их рассмотрению, хочу прояснить для вас финансовый интерес Белль во всем этом деле. В течение последнего года она, по моим подсчетам, потратила на ваше содержание 495 фунтов. – Услышав такую невероятную сумму, я даже вздрогнула. – Вдобавок к этому она, как вы понимаете, хотела бы получить компенсацию за вашу подготовку и управление вашими делами. Полагаю, что с учетом имеющихся на сегодняшний день предложений эта сумма составит тысячу фунтов. – И вновь меня подбросило от размеров произнесенной цифры. – Заплатив ее, вы будете полностью в расчете с Белль и в дальнейшем станете единолично получать все причитающиеся вам выплаты. Вам понятно?

Я, с трудом соображая, кивнула.

– Теперь о поступивших предложениях. Те два, заслуживающие внимания, о которых я упомянул, – от полковника Картера и лейтенанта Эгертона. Оба предлагают по полторы тысячи фунтов аванса, что весьма щедро, а впоследствии по семь фунтов в неделю на протяжении всего времени, пока будут продолжаться ваши отношения. Оба согласны подписать обязательство оплачивать ваше жилье, обстановку, содержание слуг, а также все счета за приобретенные вами шляпки и платья.

От охватившего меня изумления я буквально онемела, но он, похоже, даже не заметил этого.

– Так что, как видите, кого бы вы ни избрали, вы получите пятьсот фунтов аванса – очень неплохая сумма для девушки вашего возраста, плюс большую часть вашего еженедельного содержания. Расходов у вас никаких не будет, разве что вы захотите помогать своей семье. – Винтер поднял брови и вежливо кашлянул. – Теперь пришло время выбирать. И я, и Белль хотели бы посоветовать вам остановить свой выбор на полковнике Картере. Он щедрее других, да и в остальных отношениях может оказаться весьма полезным для вас. К сожалению, ему присуща некоторая экстравагантность, а поскольку он привык удовлетворять все свои желания, его финансовое положение нестабильно, но я составлю документы таким образом, что ваши счета он будет оплачивать даже в том случае, если у него не окажется денег на оплату всех остальных.

И вот еще какой момент вам следует учесть. Если все пойдет хорошо, думаю, ваши отношения с Картером продлятся в течение года, а то и больше. Что же касается лейтенанта Эгертона, то это темная лошадка. Он может оказаться щедр, но мы этого пока не знаем. Кроме того, все молодые люди его возраста весьма непостоянны, особенно в том, что касается оплаты своих… гм… прихотей, поэтому он вполне может отказаться от вас через несколько месяцев. Впрочем, он достаточно богат для того, чтобы уплатить аванс.

Внезапно сухая юридическая точность, звучавшая в его голосе, пропала, и он улыбнулся мне, как старый дружелюбный гном.

– Помимо всего прочего, у Крэна бешеный темперамент, это настоящий дьявол. А учитывая, что ты тоже девочка с огоньком, вы с ним будете прекрасной парой. Думаю, ты не можешь не согласиться, что у Эгертона для тебя кишка тонка.

– Можно ли мне подумать? – спросила я, не зная, что ответить.

– Конечно, дорогуша, конечно, – засуетился он, вновь дружески подмигнув мне. – Я вернусь через десять минут.

Для самой себя я все решила еще накануне вечером – перед тем, как в одиночку пойти по длинному коридору. И все же на протяжении десяти минут я послушно обдумывала все «за» и «против», пытаясь сравнивать двух мужчин, о которых я практически ничего не знала. Перед моими глазами непрестанно возникал образ Крэна, сражавшегося так, как разъяренный самец гориллы сражается за свою самку. А Эгертон? Да, он был молод, дружелюбен и безобиден, только и всего. Крэн возбуждал мой интерес, привлекал, интриговал меня. Это был настоящий мужчина.

Когда Джереми вернулся в кабинет, я спокойно сообщила ему:

– Я решила прислушаться к вашему с Белль совету. Пусть это будет полковник Картер.

– Чудесно! Чудесно! – захлопотал Джереми, извлекая откуда-то – чуть ли не из заднего кармана – графин и два бокала. – Это необходимо отметить! Попробуй: тончайший букет. – И он наполнил бокалы. – За наше долгое и плодотворное сотрудничество, дорогая моя!

Вот так прекрасным старым амонтильядо мы отметили мой отказ от добродетели.

6

Конечно же, Белль была невероятно довольна. Она суетилась и хлопотала вокруг меня, как мать после обручения единственной дочери. Вся деловая сторона должна была быть улажена в течение нескольких дней, и дни эти обещали быть весьма напряженными. Крэн жил в доме, где обитали и другие офицеры. Отдельного жилища у него в городе не было, так что Белль сдала ему в аренду один из принадлежавших ей особнячков – красиво отделанный и похожий на маленькую коробочку из-под шоколадных конфет. Она взяла на себя и хлопоты по найму обслуги, ведь я была еще столь неопытна, а Крэн не хотел, чтобы его тревожили по таким пустякам. Кроме того, поскольку Крэн взялся теперь оплачивать мои счета, Белль не терпелось прикупить мне новой одежды, и вскоре она буквально засыпала меня кружевным бельем, ночными рубашками, а также множеством самых разнообразных платьев.

Я все думала, когда же «мной займутся». Белль была настолько погружена в заботы, что едва замечала меня, а сходить к Джереми мне недоставало смелости. Что же касается самого Крэна, то у меня не было ни малейшего представления о том, где его найти.

Как-то днем я сидела за пианино. Было жарко, и я надела одно из своих новых домашних платьев – из бледно-голубого жатого шелка. Ощущая на своем теле приятную прохладу, я не видела ничего вокруг, исполняя одну из недавно разученных песен Роберта Бернса, и не заметила, как отворилась дверь. Как раз в этот момент я пела: «Моя любовь – как красная, красная роза». В комнату вошел Крэн и торжественно воззрился на меня. Я встала и не без робости направилась к нему. Остановившись перед ним, я улыбнулась, а он мягко заключил меня в свои объятия.

– Элизабет, – почти прошептал он, – ведь я нравлюсь вам, не так ли?

– Конечно, нравитесь, – в ответ прошептала я.

– Вы любите меня?

– Я еще не знаю, что такое любовь, – честно ответила я, – но мне хотелось бы узнать об этом. От вас.

Крэн улыбнулся, в глазах его читалась нежность.

– Клянусь вам, что я стану хорошим учителем и буду верен своей единственной ученице.

– Мне будет очень приятно.

Мы по-прежнему говорили шепотом, будто хотели скрыть свой разговор от посторонних ушей, хотя в комнате, кроме нас, никого не было.

– Я приехал сообщить вам, что сам буду сопровождать вас на следующий бал, а после него мы вместе вернемся домой. Кроме того, я хотел просить вас об одном одолжении.

– О каком? – пробормотала я. Его руки медленно сжимались вокруг моей талии, он наклонился и стал покрывать мое лицо нежными поцелуями.

– Я хочу просить, чтобы вы надели белое платье – то самое, которое было на вас во время первого бала – и сделали такую же прическу, как тогда.

– Но, – робко запротестовала я, – у меня есть замечательное новое серебряное платье. Оно уже готово. Разве вы не хотите увидеть его?

– Нет, – ответил Крэн, – не хочу, – и поцеловал меня в ямочку на шее. – Вам нравится? – спросил он.

– Да, – слабо ответила я. В его руках я чувствовала себя легкой, как перышко. Внезапно он крепко прижал меня к себе и начал целовать страстно, необузданно, просовывая язык между моими зубами, изо всех сил сжимая руками мою спину и плечи. Я почувствовала, что мои колени становятся ватными.

– А как вам нравится это? – спросил он, резко отпустив меня. Ощущение было столь непривычным, что, посмотрев на полковника невидящим взглядом, я только и смогла, что прильнуть к нему.

С удовлетворенным вздохом он снова прижал меня к себе и на сей раз стал целовать медленно, мягко и ласково.

– О, весна, о, моя весна! – шептал он. – Я не чувствовал ничего подобного уже много лет. Мы вместе достанем звезды с небес, и ты сможешь украсить ими свои волосы…

В этот момент отворилась дверь, и я отпрыгнула от полковника, как испуганная лань. На пороге стояла Белль.

– Чем обязаны, Крэн? – спросила она.

На лбу полковника выступили крупные капли пота, что я, разумеется, отнесла на счет жары, и, вынув широкий белый носовой платок, он стал поспешно их вытирать.

– Просто заехал сообщить Элизабет о предстоящем бале и попросить об одном одолжении, – улыбнулся он.

– О каком еще одолжении? – холодно допрашивала его Белль.

– Полковник хочет, чтобы я была одета так же, как на первом балу, – торопливо пояснила я. – Я рассказала ему о своем новом серебряном платье, но он хочет видеть меня в белом.

– Судя по тому, как блестят ваши глаза, я понимаю, что мне пора восвояси, – констатировал Крэн. – Что вы за жестокосердная женщина, Белль! Следующие три дня будут самыми долгими в моей жизни.

Уже взявшись за дверную ручку, он повернулся к Белль и, одарив ее хитрым взглядом, спросил:

– Кстати, она никогда ничего не надевает под платье, когда находится дома?

И вышел.

Я залилась густым румянцем и только открыла рот, чтобы дать своей наставнице пояснения, как дверь вновь отворилась и в проеме показалась голова полковника.

– Только что, моя красная роза, у вас был урок номер один.

И дверь опять захлопнулась. Да, Крэн положительно был скорее дьяволом, чем человеком.

– А теперь изволь объяснить мне, что означает весь этот спектакль! – потребовала Белль. Внезапно мне стало весело: все-таки это здорово – нравиться кому-то.

– Поскольку ты не хочешь научить меня ничему, что связано с любовью, за мое обучение взялся Крэн.

– Как хорошо, что я вовремя вошла, – сухо парировала Белль. – Какая ты еще, в сущности, глупая маленькая гусыня! Ведь бумаги до сих пор не оформлены. А теперь, ради всего святого, пойди и надень нижнее белье. Хватит мне из-за тебя головной боли.

Словно на крыльях, я понеслась в свою комнату. Белль боялась, как бы чего-нибудь не произошло, пока не подписаны эти глупые, никчемные бумажки. Но я-то знала, что ей не о чем волноваться – Крэн слишком сильно хотел меня, чтобы рисковать.

Открыв дверь нашей спальни, Я ошеломленно остановилась: Люсинда сидела на своей постели с ножницами в руках и сосредоточенно резала свое золотое бальное платье на мелкие кусочки. Я не стала заходить внутрь и, тихо закрыв дверь, с неистово бьющимся сердцем прислонилась к ней спиной. По лестнице поднималась Белль.

– Что все это значит? – взорвалась она. – Только не говори мне, что Крэн…

– Там Люсинда, – прошептала я. – Она сидит и режет свое золотое платье.

– О, бедная девочка! – в волнении произнесла Белль и, знаком велев мне следовать за ней, вновь спустилась по ступенькам и вошла в свой кабинет.

– И ты не остановишь ее? – изумилась я.

Белль устало села за письменный стол и положила голову на ладонь.

– Думаю, нет.

– Но почему? – возмутилась я. – Это же безумие!

– Пусть лучше она изрежет свое платье, чем мужчину, которому она нравится.

Я вспомнила единственный разговор по душам, который произошел у нас с Люсиндой, и, в свою очередь, воскликнула:

– Бедняжка!

После этого Белль поведала мне историю Люсинды, которая частично уже была мне знакома. После того как ее мать повесили, Люсинда присоединилась к цыганскому табору. Дело в том, что в жилах ее отца текла и цыганская кровь, но он считался таким подонком, что даже цыгане не признавали его за своего. Вскоре после этого в городе, где она предсказывала прохожим судьбу, парочка юнцов попыталась изнасиловать ее. Ножом, который у нее был, она убила одного и изрезала до полусмерти другого. Люсинду посадили в тюрьму, и вскоре она предстала перед мировым судьей. Так случилось, что человек этот оказался старым другом Белль и членом печально известного «Клуба дьявольского огня». У него были странные вкусы, и от Люсинды судья буквально пришел в восторг. Поэтому после долгой беседы с девушкой он решительно закрыл дело и взял ее под свое «покровительство». Однако, на его вкус, она была еще «сыровата», поэтому судья отправил девушку к Белль, чтобы та «отшлифовала» ее и после этого вернула обратно. Теперь этот человек решил, что «шлифовка» слишком затянулась, и приказал, чтобы Люсинду прислали к нему в течение следующих двух дней.

– Не думаю, что она питает ненависть лично к нему, – с тревогой говорила Белль. – В конце концов, он спас ее от виселицы. Боюсь, она ненавидит мужчин вообще и в то же время привлекает их к себе, как удав – кроликов. Уж и не знаю, что из всего этого выйдет.

Но на этот раз ничего страшного не произошло. Как я уже сказала, пройдет еще целых десять лет, прежде чем Люсинда убьет еще раз.

Со свойственным молодости легкомыслием я вскоре забыла Люсинду вместе с ее проблемами. Три дня пролетели, как мгновение, и наступил вечер третьего бала.

В тот день Белль очень возмутила меня. Она вошла, когда я только что кончила принимать ванну и вылезла на ковер перед горящим камином. Отпустив служанку, она сама принялась вытирать меня и вдруг просунула руку мне между ног и стала исследовать мое самое потаенное место.

– Ты соображаешь, что делаешь?! – взбунтовалась я, пылая от возмущения.

– Стой спокойно, дитя мое, – невозмутимо отвечала она, – я должна убедиться в одной вещи.

– Как ты смеешь! – Я вся кипела от стыда и ярости. – Тебе прекрасно известно, что я девственна.

– Не об этом я волнуюсь, дитя мое. – Она села и озабоченно посмотрела на меня. – Я боюсь, милая, что Крэн Картер окажется слишком тяжелой едой для твоего желудка, если ты понимаешь, о чем я говорю. В течение следующих нескольких дней ты должна быть очень послушной, очень смелой и очень терпеливой. Если ты вдруг почувствуешь себя плохо, запомни: ты не должна подавать вида и тем более не должна говорить Картеру ни слова – ни сейчас, ни потом. Он – мужчина. Не хуже, но и не лучше других, и поведет он себя соответственно.

– Подходящее же ты выбрала время, чтобы предупредить меня, – враждебно ответила я. – С самого начала вся эта затея принадлежала тебе и Джереми. Вы держали меня в полном неведении, а теперь, когда обратного пути нет, начинаете волноваться, как я это перенесу. Я не стану винить Крэна ни в чем. Мне больно только из-за того, что во всей этой истории он такая же марионетка, как и я. Так что если я захочу найти виноватых, то знаю, где их искать. Белль устало вздохнула.

– Что бы я ни сказала тебе сейчас, дорогая моя, от этого мало что изменится – поверь мне. Терпение не относится к числу добродетелей Крэна. Он не любит, когда что-то встает у него на пути, так что в самом начале тебе, наверное, придется тяжелее всего, но если ты постараешься быть с ним послушной и терпеливой, то он, думаю, будет очень добр к тебе. И щедр.

– Ты говоришь либо слишком много, либо слишком мало. – Я все еще никак не могла простить ее. – Уже поздно. Если тебе больше нечего сказать, я бы хотела, чтобы вернулась служанка и помогла мне одеться.

Грустно покачав головой, Белль вышла из комнаты.

Я оделась так, как хотел Крэн, и была уже готова, когда он наконец появился – как всегда, стремительный и неотразимый в своей военной форме. В руке у него был небольшой кожаный футляр, который он с глубоким поклоном подал мне.

– Пусть это украшает мою богиню до тех пор, пока я не достал для нее звезд с неба.

Я открыла футляр. На белой бархатной подушечке, словно в гнездышке, лежал набор украшений из мерцающих как звезды сапфиров – точно такого же цвета, что и мои глаза.

– О, Крэн, – выдохнула я, – как красиво! Как удивительно красиво! Можно мне надеть их?

– Позвольте мне, – сказал он и с ловкостью, говорившей о немалом опыте, надел на меня серьги, браслет и ожерелье. Когда он застегнул его на моей шее, я обвила его руками и поцеловала. Это был очень долгий поцелуй.

– Что ж, полагаю, нам вовсе не обязательно ехать на бал, – раздался неторопливый голос за нашей спиной. – Мы с Белль можем просто сесть здесь и, наблюдая, получить не меньшее удовольствие.

Это появился Морисон, который должен был сопровождать Белль.

Крэн неохотно отодвинулся от меня и рассмеялся.

– Черт бы тебя побрал, Нед, ты все испортил!

– Мне бы не хотелось никого торопить, – вежливо рокотал Морисон, – но у меня дьявольски пересохло в глотке. Тем более что я целый день носился, выполняя твои поручения, Крэн, и у меня не было возможности опрокинуть хотя бы пинту портера, чтобы смочить губы.

– В таком случае поехали, – сказал Крэн, – а то скажут еще, что я уморил Неда, не дав ему выпить.

– Или что я уморил тебя, не позволив потанцевать, – парировал Морисон.

Я совершенно не запомнила этот бал. Я плыла сквозь него, видя только обращенные ко мне глаза Крэна и ощущая только прохладу сапфиров на шее. Я чувствовала радостное возбуждение, и в то же время меня не оставляло недоброе предчувствие. Мне казалось, что мы с Крэном – части какого-то огромного калейдоскопа, крутившегося все быстрее и, словно воронка, втягивавшего нас внутрь помимо нашей воли.

Бал закончился. Когда мы садились в кареты, Белль отвела Крэна в сторону и приглушенным голосом стала ему что-то говорить. Склонив голову, Крэн слушал невнимательно, нетерпеливо подергиваясь, как взнузданный жеребец.

– Хорошо, Белль, не стоит волноваться. Я буду осторожен, – сказал он наконец и, похлопав ее по плечу, помог мне сесть в карету. Как только экипаж тронулся, он схватил меня в объятия, и весь последующий путь слился в моей памяти в череду нежных и страстных поцелуев.

Денщик Крэна открыл нам дверь и помог снять верхнюю одежду.

– Не тревожь нас, покуда я не позвоню, Бейтс, и пусть в доме будет тихо. Сам понимаешь: чтобы никто из служанок не шаркал наверху. Сегодня нам больше ничего не понадобится.

Слуга поклонился и вышел. Взглянув на меня сверху вниз, Крэн улыбнулся.

– Немного волнуетесь, богиня?

Я еще не совсем пришла в себя после поездки в карете, поэтому просто покачала головой.

– Ну вот и замечательно! – засмеялся он и, подняв меня как пушинку, понесся вверх по лестнице подобно быку, похищающему Европу. Затем, рывком отворив дверь моей комнаты, осторожно поставил меня на ноги.

– Познакомься со своей новой служанкой, – улыбнулся он и аккуратно стал выплетать розы из моих волос. Сняв с меня драгоценности, он стал целовать те места, где они находились. Это были чудесные, легкие, словно бабочки, поцелуи, от которых по моей спине разбегались мурашки. Когда он наконец снял с меня платье, я задрожала.

– Нет, богиня, не бойтесь. – Крэн привлек меня к себе, его лицо горело. Я пыталась держать себя в руках, но ощутила, как во мне вновь поднимается какое-то холодное чувство. Когда же он попытался снять с меня сорочку, я сделала протестующий жест.

– Я должна надеть ночную рубашку, – прошептала я, пунцовая от стыда.

– Нет, я хочу видеть тебя обнаженной, – промурлыкал он и снял с меня сорочку. Вся дрожа, я стояла перед ним. – Боже мой, до чего же ты красива! – прорычал он и, упав на колени, зарывшись лицом в мои груди, стал покрывать их поцелуями, бормоча что-то бессвязное. Когда он снова встал, взгляд его изменился – как будто он смотрел не на меня, а куда-то внутрь. Он взял меня на руки, уложил на постель и накрыл простыней, а затем вышел в свою комнату, что находилась по соседству. Вся дрожа, я лежала голая между двумя холодными простынями и страдала от этого еще больше, чем от холода, царившего в моем сердце.

Вскоре, мягко ступая, Крэн пришел обратно. Мне никогда раньше не приходилось видеть обнаженного мужчину – бедняки придерживаются очень строгих правил относительно наготы. Без одежды Крэн выглядел еще больше, чем обычно, причем все части его тела были абсолютно пропорциональны.

Я лежала, скованная страхом, а Крэн, улегшись позади меня, положил руки на мои груди. Он стал нежно целовать меня и ласкать мою шею, груди, живот, бедра. Поцелуи его становились все крепче, руки – нетерпеливее, дыхание – тяжелее. Внезапно он взгромоздился на меня и жадно поцеловал в губы, глубоко засунув язык мне в рот, отчего я едва не задохнулась.

– Раздвинь ноги, – прошептал он. В ужасе я повиновалась.

Меч острой боли, казалось, разрубил меня пополам. Я закричала, но Крэн не останавливался. С каждым движением его огромного тела боль внутри меня росла. Она накатывалась на меня волнами, мне казалось, что меня заживо режут ножом. Он истекал потом, а по моему лицу катились слезы. Рыдая, почти в истерике, я отчаянно боролась, пытаясь оттолкнуть его от себя. Мы уже были с ног до головы мокрыми, и при каждом его движении наши тела издавали отвратительные хлюпающие звуки. Тут уже не было ни богини, ни ее «покорного слуги» – все галантности были отброшены в сторону, оставался только самец, яростно вбивающий, обрушивающий свое мужское начало на самку, пойманную врасплох и не имеющую права на отказ. То же бессмысленное скотство, что у жеребца с кобылой, у кобеля с сукой…

Внезапно остановившись, он тихо лежал на мне, задыхаясь от изнеможения, а я чувствовала, как по моим ногам теплой струйкой течет кровь. Я лежала под ним сломленная, раздавленная, словно какое-то насекомое, приколотое булавкой к доске. Я вновь застонала, пытаясь столкнуть его с себя. Он испустил долгий прерывистый вздох и вытер губы о мой лоб.

– Какая решительная маленькая девственница! – прошептал он. – Сожалею, что это вышло так непросто, но отныне все будет по-другому.

Руки его вновь принялись ласкать меня, тело начало ритмично двигаться, и меня опять пронзила боль.

– Не надо, пожалуйста, не надо! – закричала я. Теперь я уже ногтями раздирала ему тело, пытаясь добраться до глаз. Я была готова на что угодно, лишь бы остановить его. Однако он быстрым движением сгреб мои руки и заломил их мне за голову.

– Прекрати! – жестко сказал он. – Прекрати или, клянусь, я свяжу тебя!

Я перестала шевелиться и только плакала навзрыд, а он продолжал объезжать меня. Продолжалась и боль. Казалось, этому не будет конца. К счастью, я, видимо, время от времени теряла сознание, но каждый раз, когда оно возвращалось, он все еще сидел на мне верхом, его руки терзали и мяли мое тело, его огромный орган входил и выходил из меня. Он был ненасытен – пыхтящий зверь, заманивший в ловушку свою жертву и куражащийся над ней.

Наконец, когда свет из окон стал разгонять серые предрассветные тени, он все-таки слез с меня и, улегшись на свою половину постели, немедленно уснул. Сначала, совершенно измученная, я лежала под грузом невероятной усталости, а затем еще один благодатный обморок принял меня в свои объятия.

Не знаю, сколько мы спали – на несколько дней я совершенно потеряла счет времени. Я только смутно помню, как Крэн осторожно встал с постели и вышел в свою комнату. Вскоре он вернулся, но я прикинулась спящей. Наклонившись надо мной, он поцеловал меня – одним из нежных поцелуев, адресованных «покорным слугой» своей «богине».

– Элизабет, – осторожно потряс он меня за плечо, – дорогая, просыпайся. Ну, давай же, давай!

Открыв глаза, я отшатнулась от него и зарылась лицом в подушки.

– Бедная роза! – пробормотал он. – Неужели это так больно?

В ответ я молча мотнула головой.

– Что ж, думаю, я могу облегчить твои страдания, – сказал он и вышел из комнаты, за дверями которой тут же послышалось какое-то бормотание.

Вскоре он вернулся, неся тазик с теплой водой, тонкое льняное полотенце и хорошее белое мыло. Полковник откинул простыню, и лицо его исказила гримаса. Опустив глаза, я увидела, что вся постель перепачкана кровью.

– Если бы ты жила на Востоке, – мягко заметил он, – сейчас бы тебя чествовало все твое племя. Там такие доказательства девственности ценятся очень высоко.

Испытывая тошноту от стыда и унижения, я не могла даже говорить и, не вставая с постели, молча смотрела на него. Если бы в этот момент я увидела выросшие у него за ночь рога, хвост и раздвоенные копыта, то вовсе не удивилась бы, но он выглядел так, как в тот день, когда впервые поцеловал мне руку. К еще большему моему изумлению, дикий, безумный зверь, терзавший меня всю ночь, теперь принялся осторожно и нежно мыть мое тело. Он делал это так, как делает мать со своим ребенком, а прикосновения его были мягкими, словно легкий ветерок.

Закончив, Крэн взял одно из моих домашних платьев и протянул мне его с ласковыми словами:

– Надень вот это. Я пока провожу тебя в другую комнату, а потом пришлю к тебе служанку. Ты должна встать и немного походить, иначе у тебя будет болеть еще больше.

Я повиновалась, но, когда он стал помогать мне подняться, у меня вырвался невольный стон. Крэн подхватил меня на руки, отнес в соседнюю комнату и, уложив на свою постель, поцеловал.

– Не надо испытывать ко мне ненависть, Элизабет, – прошептал он. – Я очень люблю тебя. Любовь – это не только боль. Боль скоро пройдет, моя родная, и тогда я покажу тебе, что такое настоящая любовь.

Должно быть, я снова заснула, потому что, когда вновь открыла глаза, послеполуденное солнце уже клонилось к закату, а моя служанка суетилась в комнате, раскладывая вещи. Ее звали миссис Мур. Это была женщина средних лет, которую Белль, учитывая мою собственную неопытность, наняла, чтобы та одновременно выполняла обязанности моей личной служанки и домоправительницы. Работала она хорошо, но была ужасно болтливой. Увидев, что я проснулась, она засуетилась еще больше.

– Как вы себя чувствуете, моя несчастная овечка? Я сразу же поняла, что за ночка выпала на вашу долю, когда увидела постель. Я чуть с ума не сошла. Какие же грубияны эти мужчины – все до одного!

И так она продолжала тараторить – все об одном и том же. Это были именно те слова, которые мне хотелось слышать в эту минуту, и крупные слезы начали скапливаться в моих глазах. Я горько заплакала от жалости к самой себе.

– Ну, будет, будет, милая, не изводите себя так. – Служанка доверительно приблизила ко мне свое круглое луноподобное лицо, покрытое плотной сеткой фиолетовых прожилок. – Когда его не будет, – многозначительно склонила она голову, – я дам вам глоточек кое-чего, и вам вмиг полегчает. А теперь давайте подниматься. Он скоро вернется – хочет забрать вас из дома.

– Из дома?! – с ужасом переспросила я. – Да я с места двинуться не могу!

– Нет-нет, как только вы подниметесь, вам сразу станет лучше, – жизнерадостно возразила женщина. – Да вам и не придется много ходить: он всего лишь хочет съездить с вами в театр.