Текст книги "Падший ангел"

Театр! Жалость, которую я испытывала к своей особе, моментально уступила место проснувшемуся интересу. Никогда в жизни мне еще не приходилось бывать в театре, поскольку в течение года, когда шло наше с Люсиндой обучение, Белль держала нас в полной изоляции. Однако после тех рассказов, скорее даже сказок, которые мне приходилось слышать о театре, я страстно мечтала попасть в эту волшебную страну. Сейчас это было единственным, что могло вытащить меня как из дома, так и из бездны страданий по поводу собственной участи. Возможно, Крэн – большой знаток женской психологии – именно на это и рассчитывал, но, как бы то ни было, когда в сопровождении еще трех офицеров он ворвался в комнату, я была уже полностью одета и сгорала от нетерпения.

Если бы он предложил мне ужин на двоих, это, видимо, было бы печальным зрелищем, но я не могла противостоять зажигательному веселью сразу четырех гренадеров, уже знакомых мне по предыдущим балам. И хотя сама я пока что была не в силах поддерживать оживленную беседу, к своему собственному удивлению, я обнаружила, что во все горло смеюсь над уморительной пикировкой, которую они затеяли за столом.

Как сейчас помню: мы отправились в театр Ковент-Гарден и я увидела Изабеллу Мэттокс в обновленной постановке шеридановской «Школы злословия».[7]7
  Ричард Бринсли Шеридан (1751–1816) – выдающийся английский драматург. Комедия Шеридана «Школа злословия» считается шедевром английской просветительской драматургии.


[Закрыть] Я была потрясена, почти загипнотизирована чарами впервые открывшегося мне мира – театра, публики, актерской игры. С тех пор я стала страстной поклонницей этого искусства, и, хотя вот уже несколько лет, как моя нога не переступала порога театра, я до сих пор с наслаждением вспоминаю все пьесы, которые мне довелось посмотреть, а также блиставших в них актеров.

Я была настолько очарована увиденным, что только тогда, когда мы уже тряслись в карете на пути домой, до меня дошло, что наступила новая ночь и я обречена разделить ее с мужчиной, который сейчас обнимал меня за талию, сонно покачивая поникшей головой.

Не могу вспоминать эту ночь. Как только мы очутились дома, я попыталась убежать от него, хотя только Господь знает, куда мне было бежать. Конечно же, Крэн поймал меня и с холодной яростью – всю эту сцену видели и кучер, и денщик, и служанка – отвел меня наверх. Уже в моей комнате он немного смягчил свой гнев и попытался успокоить и урезонить меня, но от страха я совсем потеряла голову и, не слушая его, лишь всячески пыталась увернуться.

Наконец Крэн вышел из себя и, почти срывая с меня платье, закричал:

– Видит Бог, Элизабет, если ты не хочешь меня любить, то по крайней мере я заставлю тебя повиноваться!

И, швырнув меня на постель, он вышел в свою комнату. Вскоре Крэн вернулся, лицо его было мрачным. Когда он лег в постель, я резко отпрянула от него, чувствуя ненависть даже к запаху, исходившему от этого человека. Однако он грубо притянул меня к себе и вновь предался своим наслаждениям. На сей раз не было ни произносимых шепотом нежностей, ни мягких ласканий – одно только примитивное утоление низменного инстинкта. Каждый раз, когда он с силой входил в меня, я испытывала все ту же жестокую боль, и поэтому снова рыдала и отталкивала его. Но это, кажется, только еще больше распаляло Крэна, а я так и оставалась под ним – беспомощная и измученная. Когда ночь была на исходе, мне показалось, что боль пошла на убыль, а к тому времени, когда наконец, насытившись, он встал с меня, она уже превратилась не более чем в сильный зуд. Поднявшись с постели, Крэн прошел в свою комнату и захлопнул разделявшую нас дверь. Тогда я перекатилась на середину кровати, зарылась лицом в подушки и вновь дала волю слезам. Теперь, правда, меня беспокоила не столько боль, сколько вертевшиеся в голове мысли.

Неужели именно на это меня сознательно обрекли моя семья, Белль и Джереми? Неужели мне суждено превратиться в инструмент наслаждения для любого мужчины, готового заплатить? Мысли бесконечным хороводом вертелись в моем мозгу. Мои покровители с легкостью говорили о шести месяцах, о годе или даже больше, в течение которых может продолжаться эта связь. Сейчас мне было всего лишь семнадцать, но уже теперь я с ужасом думала о бесконечной череде мужских тел с пустыми пятнами вместо лиц, которые станут передавать меня из рук в руки, трогая, терзая, лапая… И чем дальше меня передают, тем сильнее высыхает и увядает мое собственное тело, тем грубее, жестче и грязнее становятся руки мужчин. И так до тех пор, пока однажды я снова не окажусь на Рыбной улице в вонючей сточной канаве, издавая беспрерывные хриплые вопли, в то время как на меня будут наваливаться обезумевшие орды.

Все еще плача, я проснулась и ощутила руку Крэна. Он обнял меня и нежно прижал к себе.

– Элизабет, ради всего святого, в чем дело? Рыдая, я прильнула к нему, не в силах избавиться от ужаса, навалившегося на меня в этом кошмарном сне.

– Не отдавай меня им! Пожалуйста, не отдавай!

– Не отдавать тебя кому? – не понял Крэн спросонья. – Тихо, тихо, никто не сделает тебе ничего плохого, – уговаривал он меня, баюкая, как ребенка. Наконец я успокоилась, и Крэн встал, словно собираясь уйти.

– Не покидай меня, Крэн! – взмолилась я, почувствовав, что наяву мне стало еще страшнее. Тихо вздохнув, он нырнул обратно в постель и обнял меня. Оказавшись в надежном убежище его рук, я наконец уснула.

Когда я открыла глаза, Крэна рядом со мной не было, зато стояла миссис Мур с подносом, на котором дымился завтрак. Я села в постели, чтобы поесть, и тут в моей памяти всплыла ночная сцена, заставив меня покраснеть от стыда. Отворилась дверь, и вошел Крэн – розовый и свежевыбритый, в коричневом шелковом халате. Жестом он отослал служанку и сел на край постели. Несколько секунд он молча смотрел на меня, а затем произнес:

– Элизабет, я не очень терпеливый человек и не переношу женских слез, даже тогда, когда плачет такая прекрасная женщина, как ты. Прошлая ночь расстроила меня не меньше, чем тебя, и мне не хотелось бы, чтобы это повторилось. Ты поняла?

– Прости, что я разбудила тебя, – ответила я виновато.

– Не о том речь, и ты это прекрасно понимаешь, – резко сказал он и, внезапно улыбнувшись, добавил: – На самом деле это был единственный приятный момент за всю эту проклятую ночь. Запомни, что я сказал, – и наклонившись, он поцеловал меня. Я молча кивнула, и он поцеловал меня еще раз. – Сейчас я должен ехать на Уайтхолл.[8]8
  Лондонская улица, на которой расположены многие правительственные учреждения.


[Закрыть] Меня не будет почти целый день, я вернусь только к обеду. Будь со мной поласковее.

Он произнес это чуть ли не с тоской и вышел из комнаты.

Я бессильно откинулась на подушки. О чем предупреждала меня Белль в тот памятный день? Казалось, с тех пор прошли века. «Что бы с тобой ни происходило, не впутывай в это Крэна – он поведет себя так же, как и любой другой мужчина». Вот что она имела в виду, а я, как всегда, вела себя по-дурацки. Я ненавидела всех остальных – все это мерзкое скопище. И сейчас у меня был только один союзник и защитник от них – Крэн. Я не должна его потерять – ни при каких обстоятельствах! И тогда я решила сделать все возможное, чтобы завоевать его любовь, которой едва не лишилась по собственной неосторожности.

Вновь появилась служанка и захлопотала вокруг меня.

– С вами все в порядке, мэм? Если мне позволительно будет задать такой неделикатный вопрос, я хотела бы узнать, говорила ли вам что-нибудь миссис Дэвис о необходимости заботиться о себе?

– Заботиться о себе? – удивленно переспросила я. – Что вы имеете в виду?

– Ага, – доверительно пробормотала она, – теперь я вижу, что не говорила. Я имела в виду, как уберечься от ребеночка. Ведь молоденькой девушке вроде вас не нужен такой жернов на шее. И в отношениях с вашим кавалером ничего хорошего не выйдет, если вы прямо сейчас забеременеете. Они тут как тут, когда вы розовенькая и стройная, но, как только лицо у вас становится измученным, а живот начинает расти, их и след простыл.

Я была в ужасе. Меня настолько потряс сам акт, что мысль о его возможных последствиях даже не приходила мне в голову.

– А вы знаете, как уберечься от детей? – спросила я, все еще не в силах взять себя в руки.

– Ну, так уж точно не скажу, но слышала я о паре вещей, которые могут помочь. Одна из них – это травка, которую используют цыгане, а вторую я обнаружила сама. Но вы же понимаете, травка ведь чего-нибудь да стоит, – хитро добавила женщина.

– Подайте мне мою сумочку, – приказала я. Эта старая лиса говорила правду, и ее советы стоили денег. Я отсчитала пять соверенов в ее жадную лапу, холодно спросив: – Думаю, этого хватит?

– О, благодарю вас, мэм! Я сейчас пойду и все приготовлю. Судя по тому, как вы выглядите, дорогуша, нам не стоит терять времени.

Возле двери она задержалась и оглянулась. Видимо, привычка к болтовне взяла в ней верх над желанием поскорее удалиться со своим неправедно заработанным богатством.

– Хорошо еще, что полковник в годах, хоть и очень темпераментный мужчина. С ним у вас, может, и не получится забеременеть сразу. А вот когда с молодыми, которые вообще ничего не понимают, это моментально происходит. Но вам повезет, дорогуша, вот попомните мои слова.

Сообщив мне эту пикантную новость, она удалилась.

Она была противной старухой, но то, чему я от нее научилась, наверняка спасло меня от будущей нищеты и прозябания, поэтому, в конечном итоге, я благодарна ей. Хотя тогда благодаря ее руководству мне в самом ближайшем будущем предстояло оказаться в серьезной опасности.

После того как она закончила совершать надо мной свой таинственный обряд, я оделась и устало спустилась вниз.

– Идите в гостиную, – сказала мне миссис Мур, – там в камине горит чудесный огонь, а я пока принесу вам кое-что такое, отчего все ваши проблемы как рукой снимет.

Вскоре она вернулась со стаканом прозрачной жидкости.

– Похоже на воду, – с сомнением сказала я.

– Давайте-давайте, попробуйте. К этому, правда, надо немного привыкнуть, но когда оно попадает в жилы… Впрочем, сейчас вы поймете, о чем я говорю.

Ей, похоже, доставляла удовольствие даже сама эта мысль.

Я сделала глоток и остолбенела: мое горло горело словно в огне, я едва могла дышать.

– Вы отравили меня! – прохрипела я.

– Нет, дорогуша, – произнесла она с сочным выговором кокни. – Сперва всегда так бывает. Хотя давайте-ка по первому разу я добавлю вам туда лимончика.

Так она и сделала, и я снова поднесла стакан к губам и с сомнением отпила маленький глоточек. Приятное тепло волнами разлилось по моему телу, очертания комнаты немного задрожали. Я взглянула на миссис Мур, и мне почудилось, что она плавно поднимается и опускается вместе с полом. Мне вдруг стало удивительно хорошо.

– Теперь я вас поняла. Спасибо, миссис Мур. Внезапно я расчувствовалась.

– Спасибо вам за вашу доброту. Глаза мои защипало от слез.

– Вот и хорошо, дорогуша.

Она наблюдала за мной с легкой ухмылкой.

– В какое время обещал вернуться полковник?

– К обеду, – икнула я.

– Я принесу вам еще одну порцию прямо перед его приходом, и тогда вы не будете волноваться, что бы он ни делал, хорошо?

– Вы настоящий друг, миссис Мур. Самый лучший друг! – Теперь я снова чувствовала себя на коне: центром мира, хозяйкой собственной судьбы. – Если кто-нибудь придет и станет спрашивать меня, говорите всем, что меня нет, что я ушла. Я не хочу никого видеть. Никого!

И я прикончила стакан одним глотком.

– А миссис Дэвис? – спросила она.

– Особенно миссис Дэвис! В первую очередь миссис Дэвис! Миссис Дэвис даже на порог не пускать, понятно? – бушевала я.

– Я все поняла, – примирительно сказала женщина. – Может, вам стоит немного полежать на кушетке?

Шатаясь, я доплелась до кушетки и рухнула на нее.

– Кстати, миссис Мур, как называется этот чудесный напиток?

– Джин, мисс. Обыкновенный джин.

Джин! Это слово было мне знакомо. Помнится, матушка неоднократно предупреждала нас, детей, и в особенности моего старшего брата Джека о пагубном воздействии этого напитка. Мне вновь подумалось, как невежественна и сбита с толку была моя мать.

– О восхитительный, вкуснейший джин! – пробормотала я. Миссис Мур с видом чрезвычайного довольства на лице вышла из гостиной, а я в то же мгновение уснула.

Остаток дня прошел для меня в приятной алкогольной дымке. Я побренчала на пианино, и хотя музыка у меня звучала вовсе не так, как была написана в нотах, ее звуки казались мне божественными. Покопавшись в своем гардеробе, я пришла к выводу, что нет на свете девушки счастливее меня, поскольку мне принадлежит столько красивых вещей. Я восхищенно рассматривала свои сапфиры и раздумывала, какое именно платье мне надеть вечером. Мне было наплевать на все и вся.

Подошло время обеда. Появилась миссис Мур с еще одним стаканом джина.

– Но он же наполовину пустой! – раздраженно протянула я, чувствуя тупую боль в висках.

– Как раз сколько надо, дорогуша моя, вот увидите. Вам не нужно больше, иначе может стошнить.

Я выпила содержимое стакана, и боль мгновенно отпустила.

– Вы настоящее чудо, миссис Мур.

– Я только стараюсь помочь вам, – скромно ответила она. – Может, мне и самой понадобится помощь. Ох, и тяжелые настали деньки… – вздохнула женщина.

– Если я могу вам помочь… – начала я, но она продолжала говорить так, словно и не слышала меня:

– Вот и мой бедный брат: побирается у черного хода, довольный любым объедком с нашего стола. Жена, пятеро детишек, а работы нет. Бедняга!

– О несчастный!.. – И я снова полезла в свой кошелек, вручив ей еще один золотой соверен. – Вот, отдайте ему это.

– Да благословит Господь ваше доброе сердце, мэм! Из вас выйдет настоящая леди, я уже сейчас это вижу. – Служанка понизила голос: – Когда хозяин вернется домой и если он что-нибудь заметит – я про джин говорю, – скажите, что вы нашли его в шкафчике внизу. В том, который стоит в кабинете. Ему может не понравиться, что я сама дала вам выпить, понимаете?

– Не беспокойтесь, миссис Мур, это останется нашим секретом, – хихикнула я. – А теперь помогите-ка мне переодеться к обеду.

Я постаралась вспомнить все хитрости, которым научила меня Белль, чтобы выглядеть особенно красивой в этот вечер, и, когда вернулся Крэн, под воздействием джина и сапфиров чувствовала себя ни больше ни меньше, как самой Клеопатрой.

Услышав стук его кареты, я бросилась к пианино и заиграла «Моя любовь – как красная, красная роза». Он, как всегда, вихрем ворвался в дом, и когда я поднялась, чтобы встретить его, то с удовлетворением заметила: Крэн буквально застыл, пожирая меня взглядом. Тогда я сама бросилась ему навстречу, но перед глазами у меня все расплывалось и мне показалось, что он стоит дальше, чем было на самом деле, так что я буквально упала ему на грудь, обвив рукой его шею. Крэн выглядел удивленным и довольным. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и вдруг от изумления брови его взметнулись так высоко, что мне показалось: еще чуть-чуть и они вообще исчезнут.

– Что ты пила? – спросил он.

– Джин, – ответила я, счастливо прижимаясь к нему.

– Джин? Но где, черт побери, ты его взяла?

– В шкафу, что стоит в кабинете, – сказала я, подставляя лицо для поцелуя.

– Но как… – Тут я поцеловала его сама, и он ответил мне тем же. – О Элизабет, – пробормотал он и снова поцеловал меня, но теперь уже гораздо крепче. Я тоже одарила его еще более пылким поцелуем. – Ты восхитительная маленькая идиотка, ты же пьяна… Впрочем, что мне за дело, – прошептал он и страстно поцеловал меня в губы.

– Я не пьяна. Я чувствую себя замечательно, просто прекрасно, – упрямилась я.

Крэн расхохотался и, оторвав меня от пола, сказал:

– Что ж, взглянем на место преступления.

Он открыл шкаф в кабинете, и там действительно оказалась приземистая серая керамическая бутылка. Миссис Мур действовала быстро. Крэн понюхал ее, немного отпил и скорчил гримасу:

– Ну и пакость! Наверное, кто-то из рабочих оставил. Вот только как она могла тут оказаться? – Он взглянул на меня и опять рассмеялся. – Моя дорогая весна, если ты будешь пить эту бурду, все твои цветы завянут. Ни капли больше, слышишь? Нектар и амброзия – вот это для тебя. Ну, может, еще изредка бутылочка шампанского. Но не джин!

Крэн страстно поцеловал меня, а затем – к моему ужасу – взял бутылку и швырнул ее за окно.

– Давай-ка выпьем немного вина, чтобы ты избавилась от вкуса этой гадости, – радостно предложил он. А я втайне утешала себя тем, что бутылка, которую он только что выбросил, вероятно, была у миссис Мур не последней.

От выпитого за обедом вина остатки джина в моих жилах заиграли еще веселее. Я смотрела на Крэна как сквозь легкую пелену: какой же он мужественный! Я любила его. Впрочем, в этот момент я любила всех и каждого: и Джека, и Эгертона, и Люсинду, и Джереми, и Белль. Хотя нет, Белль, наверное, все же не любила.

Под конец обеда Крэн с сомнением в голосе сказал:

– Я думал взять тебя сегодня вечером в Гарденс. Гарденс… В моей захмелевшей голове это название прозвучало холодно и непривлекательно. Мне почему-то подумалось, что там должна царить толчея.

– Ты думаешь, нам обязательно надо ехать? – сонно пробормотала я. – Здесь так хорошо… Нас только двое… Может, останемся дома?

– Что ж, если ты так хочешь… – Голос Крэна вдруг стал низким, лицо раскраснелось. Я сидела на кушетке, и он, подсев поближе, осторожно взял меня пальцами за подбородок и поднял мое лицо. Я сонно улыбнулась. – Элизабет, – произнес он с каким-то блеском в глазах, – такая, как сейчас, ты заставляешь кипеть кровь в моих жилах. Я буквально схожу с ума. – Крэн пробежал пальцами от моей шеи вниз до самых грудей. Он явно сгорал от желания. – Я и не думал до сих пор, что существуют женщины, способные до такой степени вывести меня из равновесия. – На несколько секунд Крэн прижал меня к себе, а затем поднял на руки и понес на второй этаж.

Когда он наконец поставил меня на ноги, я снова прижалась к нему и обвила его шею руками.

– Извини меня за прошедшую ночь, Крэн. Я знаю, что вела себя дурно, но прости меня, я обещаю слушаться тебя отныне и во веки веков.

Крэн даже застонал.

– Мне не нужно твое послушание, дорогая, мне нужна твоя любовь. Если бы ты испытывала ко мне хоть сотую часть той любви, что испытываю я, я уже был бы доволен.

В эту ночь под воздействием джина я была покладистой и услужливой: мое тело с готовностью отвечало на каждую его прихоть. Крэн занимался любовью как одержимый. После того как он кончал, я прижималась к нему, и его огромный член снова начинал напрягаться, наливаться жаром, и он снова входил в меня. А я плыла на облаке, пропитанном джином, и мне казалось, что я нашла решение всех своих проблем.

Разбудила меня миссис Мур с подносом для завтрака. Я испытывала озноб, головную боль и неуверенность в себе. Прислуга, видимо, почувствовала мое состояние: она постояла возле меня несколько секунд и, ничего не говоря, вышла. Я кое-как поела – вкус еды казался мне ужасным, а все мои страхи и заботы, похоже, вернулись обратно. Поэтому когда в дверь вошел Крэн, прятавший что-то за спиной, я смогла выдавить лишь слабое подобие улыбки.

Бросив мне на постель синий кожаный футляр, он отступил в сторону и стал наблюдать с мальчишеским интересом. Я открыла коробку. С шелковой подушечки голубоватым светом блеснули бриллианты: браслет, серьги, ожерелье – они сияли чудесным, холодным огнем, словно пришельцы с далеких планет остывающих звезд. От восторга у меня перехватило дыхание, и я смогла только с благодарностью протянуть руки к Крэну. Когда мы оба немного успокоились, он взял из футляра ожерелье и застегнул его на моей шее.

– Все это, – сказал он, – застывшие слезы, которые я заставил тебя пролить. Я дарю их тебе в знак того, что с этого дня между нами не будет слез – отныне и вовеки. – Крэн осторожно прикоснулся к драгоценным камням. – Это единственные слезы, которые я согласен видеть, особенно когда речь идет о такой прекрасной женщине, как ты.

Крэн был замечательным человеком во многих отношениях. Может быть, для женщин даже хорошо, что таких, как он, немного.

На протяжении нескольких следующих дней он почти не отходил от меня. Мы были в театре, в Гарденс, на скачках, на вечеринках, а по ночам я отдавалась ему – если не страстно, то по крайней мере с готовностью. Наконец однажды ночью, когда я, уставшая после тяжелого дня, оказалась в его объятиях, я неожиданно почувствовала острое возбуждение. Его голова была склонена – он поочередно целовал и брал в рот мои груди. И тут я резко повернулась и сильно укусила его в шею, одновременно с этим царапая и раздирая его спину ногтями. Мне вдруг надоело быть пассивным инструментом удовлетворения его желаний, мне захотелось сделать с его телом то, что раньше он делал с моим. Реакция Крэна была немедленной и страстной, и мы кончили бешено и одновременно. Когда он откинулся, до меня вдруг дошло, что я наделала. Я чувствовала кровь, текущую из его плеча, и, замерев от страха, ждала того, что, как мне казалось, должно было последовать. Крэн, зарывшись лицом в подушки, трясся всем телом, и я не знала, что делать. Только чуть позже я поняла, от чего он трясся: от смеха! Вне себя от удивления, я протянула руку и дотронулась до него.

– О Крэн, дорогой, я не хотела… – начала оправдываться я. В ответ он оторвал голову от подушки и захохотал еще громче.

– Весна, – пытался выговорить он между приступами хохота, – я вижу, ты более чем готова к уроку номер два. Сегодня я слишком устал, но завтра, моя маленькая чертовка, моя очаровательная кошечка, я начну учить тебя, как заниматься любовью.

– Как заниматься любовью? А чем же в таком случае мы занимались в течение последней недели? – выпалила я.

Крэн сразу же успокоился.

– В течение последней недели, моя роза, это я занимался любовью с тобой; теперь же, прелесть моя, любовью со мной будешь заниматься ты. Между двумя этими вещами огромная разница.

И с этими словами, все еще посмеиваясь, он отвернулся и уснул.

Раньше я думала, что мое образование еще просто не закончено, теперь я поняла, что оно только начинается.