Текст книги "Сиротка. Дыхание ветра"

– До свидания, кузина! – произнес он. – Вверяю тебе самое ценное, что у меня есть, мою семью.

– Господь будет к нам милостив, – уверила его та.

Сани скрылись из виду. Три женщины взглянули друг на друга. Они остались одни с четырьмя детьми в этой белой пустыне.

– Надеюсь, Пьер не заставит себя ждать! – вздохнула Эрмин, закрывая дверь. – Из-за метели будет трудно проехать по снегу.

Прошло два дня, два бесконечных дня. В доме царила особая атмосфера, привычный распорядок был нарушен из-за приближавшегося отъезда. На второй день ночью во входную дверь так сильно постучали, что она затряслась.

– Это наверняка месье Тибо! – вскричала Мадлен, месившая тесто для хлеба.

– Да, это может быть только он, – подтвердила Эрмин, вставая с места. Она отложила книгу, которую держала в руках, и спокойно направилась к тамбуру, который соорудил ее муж для защиты от холода.

«Общество Пьера доставит нам радость, – думала она. – Может быть, он пересекся с Тошаном! Узнаю какие-то новости…»

Она раскрыл тяжелую створку, уверенная, что увидит сейчас их друга. Но на пороге никого не было. Ей в лицо ударили снежные хлопья, а ледяной холод пронизал тело.

– Там никого нет! – объявила она громко. – Я с ума не сошла, я слышала, как три раза постучали. Вы тоже?

Она обращалась к Тале и Мадлен, которые подтвердили, выразив удивление.

– В таком случае быстрее запирай дверь! – крикнула ей свекровь. – Мне это совсем не нравится!

Эрмин сделала шаг вперед, чтобы посмотреть, что творится перед домом.

– Странно! – сказала молодая женщина. – Мне кажется, это следы. Но если это Пьер, он не мог уйти далеко.

Она окликнула его несколько раз, потом повернулась, раздосадованная, и тогда заметила листок бумаги, прикрепленный снаружи к двери воткнутым в нее ножом. В недоумении она открепила его, потом закрыла дверь на засов. Тамбур освещался керосиновой лампой. Эрмин смогла прочесть текст на клочке бумаги.

– «Месть!» – произнесла она испуганно. – Но почему?

Буквы, написанные черными чернилами, заплясали у нее перед глазами. Она повторила шепотом:

– «Месть!»

Подошла Тала. Она услышала слова невестки и резко отпрянула, словно железная рука сжала ей сердце. У нее перехватило дыхание, она повернулась и села за стол, потому что у нее закружилась голова.

«Опять это слово», – подумала индианка.

Неделю назад ей под дверь подсунули такое же письмо. После этой зловещей находки все внутри у нее замирало от безотчетного страха, она стала угрюмой, нервы были напряжены до предела. Она ничего не сказала Тошану: это заставило бы ее выдать секрет, который, как она полагала, знали только Лора и Жослин Шарден.

– Что это значит? – воскликнула Эрмин. – Кто пришел так далеко, чтобы прикрепить эту бумажку к нашей двери? Какое-то безумие! Ничего не понимаю. Нужно подумать: кого мы могли случайно обидеть? Месть! Но почему?

Тала резко поднялась, делая ей знак замолчать. Она оцепенела, напряглась, черты ее лица заострились.

– Там на улице странный шум, – прошептала Мадлен и перекрестилась. – Как будто какой-то треск или вой.

Все трое прислушались, затаив дыхание. Раздался гул, который нарастал, усиливался, напоминая начало грозы.

Эрмин решилась отодвинуть краешек занавески. Этого хватило. Перед ней предстало невиданное зрелище. Оранжевые всполохи освещали занесенный снегом пейзаж, и к вою ветра примешивалось устрашающее потрескивание огромного пламени. Отсветы пожара рассеяли сумерки. Горела хижина, которую Тошан построил для Талы и Кионы.

– Милостивый Боже! – прошептала она.

Тала тут же поняла, что происходит что-то страшное. Она прижалась лбом к стеклу.

– Ее подожгли! – сказала индианка. – Наверняка тот, кто требовал мести. И эта месть свершилась бы, останься мы там с Кионой.

– Но это невозможно! – запротестовала молодая женщина. – Это просто случайность. У нас нет врагов. Нелепо даже подумать, что это преступление!

– Печку не топили уже три дня, а золу я выгребла, – заверила Тала.

– Ты могла забыть про керосиновую лампу, – настаивала Эрмин, не желавшая признавать очевидное.

– Что ты сделала с этим клочком бумаги? – продолжила ее свекровь. – Он был оставлен как предупреждение, чтобы мы не пропустили это зрелище.

– Господи Боже мой! – простонала Мадлен, которая слышала, как они спорят, и поторопилась вмешаться. – Тетушка, что происходит?

– Нас с Кионой хотели убить! – ответила Тала тихим голосом, боясь, что ее услышат дети. – Хижина горит! Какой веселый фейерверк в такую грустную ночь!

Кормилица снова перекрестилась. В наступившей тишине Эрмин с ужасом поняла, что, не предложи она Тале переехать с Кионой в Роберваль, обе они стали бы жертвами огня. «Мы ужинаем позже, чем они, а свекровь укладывает Киону раньше, чем ложатся мои малыши. Боже, кто мог сделать такое? А вдруг они все-таки успели бы выбежать? Мы никогда этого не узнаем. Киона и Тала – заживо сожженные… Нет, Господь не допустил бы подобного злодеяния. Моя Киона, такая чистая, такая красивая».

Дрожа от волнения, она бросилась к Мадлен, которая нежно обняла ее.

– Мне так страшно! – призналась она. – Мы здесь одни с детьми. Тошан должен был оставить нам одну из собак, старого Дюка! А если они подожгут и наш дом? Мы даже на помощь позвать не сможем!

Тала превратилась в собственную тень. Сидящая на табурете, сгорбленная, она выглядела старухой. Углы ее чувственных губ, обычно озорно приподнятые вверх, теперь опустились в горькой складке.

– Думаю, что вы ничем не рискуете, ни ты, ни Мадлен, ни малыши! – сказала она таким тоном, словно убеждала саму себя.

Должно быть, индианка лгала. Но она не могла иначе, потому что не была еще в силах обнародовать трагический эпизод своей юности.

– Это мне хотят причинить зло! – продолжила она. – Этим летом я отказала одному моему соплеменнику, который хотел жениться на мне. Я оскорбила его, потому что он вел себя со мной недостаточно уважительно. Он поклялся отомстить. Но он не убийца. И должен был знать, что я гощу у вас, чтобы поджечь хижину. К счастью, я забрала оттуда самое ценное! Только индеец способен действовать так быстро и осторожно. К тому же индейцам монтанье не страшны ни снег, ни сильный ветер.

Эрмин нахмурилась. Версия свекрови показалась ей маловероятной. Тала была еще красивой женщиной, но вряд ли могла разжечь подобные страсти. Не желая задеть ее, Эрмин запротестовала:

– Но это же глупо! Неужели мужчина настолько зол на тебя, что готов сжечь твой дом? Этот тип пьет?

– Разумеется, – подтвердила Тала. – Горький пьяница. Но для такого дела он должен был заручиться помощью друзей. В Робервале мне будет спокойнее.

– Нужно будет заявить в полицию, когда приедем туда, – с горячностью сказала Эрмин. – Этот негодяй должен закончить свои дни в тюрьме. Если ты говоришь правду…

Никто не слышал, как подошла Киона. Она не отрывала от матери своих глаз цвета темного золота, а потом бросилась ей на шею.

– Не грусти, мамочка! – сказала она. – Я здесь, с тобой.

Эрмин растрогалась, глядя, как босоногая девочка в розовой льняной рубашке изо всех сил обнимает мать.

– Доченька, – ответила ей индианка, – как правильно я поступила, что поддалась на твои уговоры! Ты так хотела ночевать в этом доме с Мукки и близнецами! Возможно, ты спасла нам жизнь. Наша хижина сгорела.

Эти слова, произнесенные тихо и проникновенно, дошли до сознания Эрмин. Ей в голову пришла новая, немного странная мысль. Киона предчувствовала опасность и заставила Талу уйти из хижины.

Мадлен объявила, что идет варить кофе.

– Нам придется всю ночь не смыкать глаз, – добавила она. – Тетушка, хотите что-нибудь выпить? Я приготовила карибу[11]11
  Карибу – популярный в Канаде (Квебеке) алкогольный коктейль сложного состава, куда входят бренди, шерри водка и портвейн. (Примеч. перев.)


[Закрыть].

– Нет, я ничего не хочу! – ответила Тала. – А ты, Киона, иди спать. Не волнуйся, завтра вечером в это же время мы будем уже далеко. Пьер Тибо в конце концов приедет за нами…

Киона ушла, но в дверях обернулась и взглянула на Эрмин. Молодая женщина подошла к ней.

– Я посижу с тобой, моя дорогая девочка, – сказала она. – Только тихонько. Мари и Лоранс уже заснули.

– А я нет! – раздался тонкий голосок Мукки. – Мама, я боюсь волков! Я так рад, что мы будем жить у бабушки Лоры. В Валь-Жальбере волков нет.

Эрмин, улыбаясь, наклонилась к сыну.

– Не бойся, Мукки! Мадлен зажгла ночник, здесь не будет темно. И поверь мне, волки никогда не сделают тебе ничего плохого, если ты будешь слушаться и не будешь без разрешения гулять в лесу. Но ты ошибаешься, в Валь-Жальбере иногда встречаются волки.

Киона, которая спала на раскладной кроватке рядом с мальчиком, натянула одеяло до самого подбородка.

– Расскажи, Мимин, – попросила она, широко улыбаясь.

Эрмин решила уделить время ребятишкам. Это поможет ей самой ненадолго забыть все тревоги.

– Так вот, когда я была маленькой, волки часто подходили прямо к поселку. Симон Маруа, с которым я часто играла, как-то вечером даже повел меня послушать, как они воют на луну. Нам не разрешали выходить, но мы не послушались. Мне очень понравился хор волков… В другой раз, зимой, в канун Рождества, волки вечером бродили вокруг дома моей мамы. Они были голодные и, честное слово, мне стало их жалко, такие они были худые. Мы быстро вернулись в дом, потому что экономка Мирей очень испугалась.

– Мирей такая милая! – произнес Мукки, зевая. – Она готовит нам карамель и большущие пироги!

– А я увижу Мирей? – спросила Киона заинтересованно. – Скажи, Мимин!

– Потом поговорим! – отрезала молодая женщина. – Уже поздно. А теперь спать, мои дорогие!

Она поцеловала сына, потом Киону, потрепав ее по шелковистым волосам. Девчушка схватила ее за руку:

– Мимин! Хочу сказать тебе секрет!

– Слушаю!

– Я знала, что наша хижина сгорит. Я видела сон, а мама говорит, что сны очень важны.

Сердце Эрмин быстро забилось. Она уже угадала в девочке особый дар, дар утешения, успокоения. Но Киона также владела даром предвидения, как и Тала, которая не скрывала его.

– А буря? Ты знала, что вчера вечером должна быть буря?

– Я просила Великого Духа, чтобы он наслал ее, – заявила девочка. – Я прошу его каждый день. Чтобы ты не плакала, чтобы Тошан еще немного побыл с тобой.

Эрмин выпрямилась, она была ошеломлена. У нее возникло странное чувство, как будто ее увлекают в параллельный мир, где крылось то, о чем она с детства догадывалась. Мир, вселяющий веру, мир, где невинная душа могла обрести желаемое.

«Я и вправду слишком доверчива! – упрекала она себя. – Это безумие. Я должна перестать видеть в Кионе волшебницу, смотреть на нее как на сверхъестественное существо. Это пятилетняя девочка, восхитительная, забавная, обаятельная – только и всего».

– Спасибо тебе, родная! – сказала она нежно, избегая новых вопросов. – Спи сладко, ты устала, глазки закрываются.

Она затворила за собой дверь и пошла в гостиную. Мадлен и Тала шепотом спорили на языке монтанье. Они замолчали, увидев Эрмин. Из металлического кофейника доносился аромат кофе.

Молодая женщина села возле печки, все еще потрясенная признаниями Кионы. Обе индианки молча смотрели на нее.

– Хочешь кофе? – предложила наконец Мадлен. – Ты такая бледная!

– Да-да, мне нужно выпить кофе! – согласилась Эрмин. – Я потрясена событиями, которые произошли с нами. Этот листок, на котором написано слово «месть», сгоревшая хижина! Тошан столько сил потратил на ее строительство прошлым летом! От нее остался лишь пепел. Тала, скажи честно, ты знала о том, что снится твоей дочери? Киона призналась, что ей снился пожар в хижине.

Тала казалась заинтригованной.

– Это правда? – спросила она задумчиво. – В таком случае почему она мне ничего не сказала? Великий Дух через сон передает нам сообщения, но она еще слишком мала! Боюсь, это только выдумки. Киона часто слышит, как я пересказываю свои сны, и ей просто захотелось подражать мне.

– Тала, Киона никогда не обманывает! – возразила Эрмин. – Она также утверждает, что сама просит Великого Духа о помощи.

– Великий Дух создал деревья, реки и лесных зверей, все живое, все, что рождается и умирает на земле, чтобы вновь возродиться, – ответила индианка, преисполненная уважения.

Мадлен утвердительно кивнула. Несмотря на христианскую веру, она свято хранила воспоминания о том, что рассказывали ей в детстве родители. Эрмин заметила, что у них обеих, и у нее, и у Талы, таинственный вид.

– Но вы погасили лампу. Здесь так темно!

– Хватит и свечки, – отрезала свекровь.

Молодая женщина почувствовала внезапное раздражение. При таких обстоятельствах в сумерках ей было не по себе. А несколько слов, сказанных Талой о Великом Духе, не давали никакого ответа, никакого объяснения тайне, какую являла собой Киона.

«Я уверена, что это дитя наделено особым даром, – говорила она себе. – Но во имя какого небесного закона? Почему именно она, эта девочка, рожденная от случайной связи и к тому же в нарушение моральных законов? Кто бы ни посылал ей вдохновенье, Великий Дух или Господь, факт остается фактом. Мне не следовало даже сомневаться. Кионе приснился пожар, и она вызвала бурю, чтобы я могла пробыть с мужем лишний день… Нет, я слишком увлеклась… Она могла солгать про пожар, а бури в начале зимы случаются часто».

В полном смятении она посмотрела на Талу, которая с загадочным выражением лица созерцала языки пламени в камине. Индианка была погружена в мрачные воспоминания. Когда она была совсем юной, она подверглась насилию белого человека. Это был золотоискатель, как и ее муж, Анри Дельбо. Он не мог простить ирландцу, что тот купил земли. Она подавила в себе стыд, отвращение, унижение. Даже когда была отомщена, много месяцев потребовалось на то, чтобы оправиться от воспоминаний об обидчике. Ее брат Магикан[12]12
  Магикан – индейское имя, означающее «волк».


[Закрыть] убил насильника и закопал тело возле старого барака, где прятались Жослин и Лора Шарден.

«Эрмин и Тошан в то время были еще совсем маленькими, – думала она, дрожа от бессильной ярости. – Даже объятья Анри не доставляли мне больше счастья. Только Жослин смог заставить меня заново почувствовать опьянение плоти. А встретила я его благодаря могиле этого мерзавца. Эта могила должна была исчезнуть. Жослин считал, что это могила Лоры, а Лора думала, что там покоится ее муж. Да, мой брат Магикан отомстил за меня, но кто сегодня требует мести? Кто? Я уверена, что меня хотят заставить заплатить за смерть этого негодяя!»

Тала боялась, а страх делает слабыми даже самых храбрых. Ни разу еще ей не было ведомо это чувство, близкое к панике, поскольку ее собственная судьба вовсе не волновала ее. Теперь все стало иначе. Могли сделать что-то дурное Кионе. Если улыбка ее дочери угаснет, не будет украшать ее, от этого станет хуже индейцам монтанье. И не только им.

«Когда я перееду в Роберваль, я не буду выходить из дома, останусь в безопасности с Кионой, – поклялась она. – Я стану невидимой, тенью среди бледнолицых. Никто не причинит зла моему дорогому ребенку!»

Три женщины долго молчали, думая о своем. Но это не мешало им прислушиваться к каждому доносившемуся снаружи подозрительному шуму, не заглушаемому потрескиванием огня.

– К счастью, Тошан оставил свое охотничье ружье, – наконец объявила Эрмин. – Если потребуется, я не премину им воспользоваться. Боже, это ужасно! Кажется, я слышу шаги на крыльце! Тала, если и впрямь твой соплеменник требует мести, он легко сможет войти сюда и расправиться и с тобой, и с нами. Нужно быть хладнокровными. Тот или те, кто поджег твою хижину, точно знают, что Тошан уехал.

Ее голос прерывался. Она представляла себе окружавшие их лесные пространства, занесенную снегом дорогу, страшную оторванность от остального мира. А в соседней комнате находилось четверо ни в чем не повинных детей, которых она должна была защищать. Ее спутницы увидели, как она поднялась, сняла висевшее на стене ружье и стала изучать его.

– Ружье заряжено! – возвестила она. – Тошан научил меня стрелять.

Она подошла к окну с оружием в руках и слегка отодвинула занавеску. Несмотря на густой снег, она различила на земле груду красноватых деревянных обломков. Это было все, что осталось от хижины.

– Не показывайся! – закричала Тала; в ее голосе сквозил страх.

Закрыв занавеску, молодая женщина с изумлением посмотрела на свекровь.

– Минуту назад ты утверждала, что я ничем не рискую, – сказала она.

– Я уже ничего больше не понимаю, доченька, – вздохнула индианка, – ничего не понимаю.

Мадлен все-таки решила проверить, что заперт ли дом. Одна из комнат, в ней раньше жила Тала, находилась рядом с кладовой, где хранились запасы еды. Кормилица быстро вернулась.

– Никто не сможет сюда войти, – заявила она, – разве что взломают дверь.

Эрмин поблагодарила ее, горько усмехнувшись. Мысли ее путались. Теперь, когда она столкнулась с реальной опасностью, грусть и слабость уступили место новой для нее решимости. Да, она потеряла трехмесячного ребенка, но в отсутствие Тошана ей надлежало смотреть за Мукки, Лоранс, Мари и Кионой. Эти дети были бесконечно дороги ей, и ни одно несчастье не должно было их коснуться. Даже ее страхи отступили.

– Мадлен, пойди передохни немного, – сказала она, устраиваясь в кресле-качалке и положив на колени ружье. – Я не сомкну глаз всю ночь.

– Я тоже! – заверила ее Тала.

Оставшись вдвоем, они не проронили ни слова. Индианка терзала себя мыслями, ее душил страх, что она подвергает опасности своих близких.

«А если я скажу всю правду о моем прошлом Эрмин? Она лучше поняла бы то, что я чувствую… Но тогда рано или поздно это станет известно моему сыну. А я не хочу этого. Нет, мне было бы очень стыдно, слишком стыдно!»

Молодая женщина терялась в догадках. Теперь ей казалось, что кто-то желает зла ее мужу, ведь благодаря ее певческой карьере он получил полную финансовую независимость, что у многих вызывало зависть.

«А может быть, Тошан стал играть в карты, когда поселился в гостинице на Перибонке? И наделал долгов? Нет, это на него не похоже».

Другого шума, кроме порывов ветра, слышно не было. Тала тоже вслушивалась в темноту. Наконец она спросила проникновенным голосом:

– Ты сердишься на меня, дорогая? Ты ни слова мне не сказала…

– Ни на кого я не сержусь! – отрезала Эрмин. – Стоило Тошану уехать, как какой-то таинственный незнакомец немедленно жаждет мщения. Но мне трудно поверить в то, что отвергнутый воздыхатель способен поджечь хижину. Такой дикий поступок! Когда кого-то любят, вовсе не стараются убить этого человека. Наоборот, ему хотят понравиться.

– Ты еще мало прожила, моя милая, и не знаешь всей низости человеческой души! – возразила свекровь. – Ты слишком молода!

Они обе молчали, разделенные невидимой стеной лжи и недоверия.

* * *

А в это же время Тошан сидел в вагоне поезда, направлявшегося в Квебек. Он натянул на лоб шерстяную шапочку, не открывал глаз, стараясь избежать знакомства с соседями по купе. Иногда ощупывал волосы на затылке, не мог еще привыкнуть к короткой стрижке. Всякий раз, когда ему случалось жертвовать своими длинными черными волосами, он делал это ради того, чтобы добиться доброжелательного отношения бледнолицых – так Тала называла всех, у кого в жилах не текла кровь индейцев. Но это ничего не меняло. Он подумал о том, как встретят его другие солдаты, а потом пожал плечами.

«Я забиваю себе голову ерундой! – подумал он. – Да это и не важно. Я иду сражаться во имя справедливости, хочу защитить свою землю, свою семью».

Его охватила душераздирающая тоска. Он был один. Ночь обволакивала пейзаж за окном, поезд увозил его далеко от тех, кто был ему дорог. Тошан вынул бумажник, достал одну из любимых фотографий. На ней была запечатлена Эрмин в летнем платье, сидящая на скамейке на террасе Дюфрен. Все жители Квебека любили это место, где возвышался замок Фронтенак. Мукки обнимает мать за шею, справа стоят Мари и Лоранс.

«Мой сын мог бы сойти за чистокровного монтанье, а дочери унаследовали от своих северных предков светлые глаза и молочно-белую кожу… А как бы выглядел Виктор? – подумал он снова, глубоко переживая смерть своего последнего ребенка. – Дети мои, это ради вас я пошел в армию, и еще чтобы доказать моей Эрмин, что я никогда не откажусь от своих ирландских корней».

Тошан считал, что в разлуке сумеет держать себя в руках, но он дорого дал бы, чтобы прижать к себе Эрмин, поцеловать, услышать ее голос.

Война выхватила его из привычной жизни, как и многих мужчин во всех странах, повлекла куда-то в неведомое, может быть, прямо к смерти.

Глава 3
Возвращение в Валь-Жальбер

Перибонка, четверг, 7 декабря 1939 г.

Эрмин задремала в кресле-качалке, не выпуская из рук ружья. Внезапно ее разбудил сильный стук в дверь. Сквозь занавески пробивался дневной свет.

– Ау! Дамы, подъем! Это я, Пьер!

Тала, тоже дремавшая на скамейке, стоящей вдоль одной из стен, вскрикнула и поднялась.

– Пьер! Слава Богу, Пьер здесь! – воскликнула молодая женщина. – Узнаю его голос!

Она бросилась открывать дверь, по-прежнему не выпуская ружья. Их давний друг, жизнерадостный блондин плотного сложения, взволнованно смотрел на нее во все глаза.

– Хорошо же ты меня встречаешь, Мимин! – заметил он. – Положи ружье, неровен час, еще выстрелит!

Она почувствовала такое облегчение, что от волнения в горле застрял комок. Прерывающимся голосом она рассказала ему о том, что произошло.

– Прости меня, Пьер! Если бы ты знал, какую мы провели ночь! Входи, сейчас сварю кофе.

Молодой человек, стоя на крыльце, снял свою ушанку с козырьком и начал стряхивать снег с огромных башмаков.

– Здравствуйте, мадам Дельбо! – воскликнул он, приветствуя Талу. – Я видел, что осталось от вашей хижины… Что произошло? Она загорелась… Да, наши пожары – это плата за комфорт. Чем холоднее, тем больше мы топим, и довольно искры, чтобы все вспыхнуло!

– Нет, тут совсем другое дело, Пьер! – отрезала Эрмин. – Сядь, я расскажу.

Когда Пьер Тибо выслушал молодую женщину, он от всей души выругался сквозь зубы.

– Я вот столкнулся во вторник с Тошаном в Перибонке, – сказал он, состроив гримасу, – ему даже в голову не приходило, что у вас могут быть такие неприятности. Кажется, Мимин, что за ним черт гонится по пятам. Лед еще непрочный, и идти по нему опасно. А он тем не менее отважился, потому что в таких случаях утверждает, что знает самый надежный маршрут.

– Только бы с ним ничего не случилось! – сказала она, вздохнув.

– Не волнуйся, у Тошана не очень тяжелая упряжка, – успокоил ее Пьер Тибо. – Я не рискну поехать на своем автомобиле на гусеничном ходу, но твой муж знает, что надо делать. Мне трудно двигаться по тропе, хотя ее и расширили летом. Наверняка негодяй, который спалил хижину, пришел на снегоступах. Жаль, что ночью мело, иначе я мог бы осмотреть все вокруг и найти следы… Когда приедете в Валь-Жальбер, нужно поговорить с начальником полиции. Не слишком разумно было оставить тута[13]13
  Тута (фр. icitte) – словечко из лексикона квебекцев. (Примеч. перев.)


[Закрыть] трех беззащитных женщин и четверых малышей!

Пьер скорчил недовольную мину. Красивый белокурый парень, который подарил свой первый поцелуй Соловью из Валь-Жальбера, превратился в крепкого тридцатилетнего мужчину с бородой и усами. И хотя роста он был среднего, считалось, что обладает недюжинной физической силой. Тошан думал, что он развивает ее благодаря своей разносторонней деятельности. Пьер Тибо, мастер на все руки, бережливый и хозяйственный, купил лодку, на которой летом перевозил пассажиров с одного берега озера Сен-Жан на другой. Зимой он предлагал другие услуги, у него была лошадь и большие сани, а недавно он купил у Рюделя автомобиль на гусеничном ходу. Вырученные деньги служили дополнением к его заработку на ривербендской мельнице. Он старался побольше заработать, поскольку имел на иждивении уже четверых детей.

– У Тошана не было выбора, – заявила Эрмин не слишком убежденно. – Ему нужно было успеть на поезд в Квебек.

– А я вот не пошел в добровольцы! – сказал Пьер. – У меня дом, семью надо кормить. Мне нет никакого дела до их войны в Европе. Я, правда, намекнул на это Тошану, когда говорил о вас, но он сказал, что обеспечил вам полную безопасность. И вот результат… Стоило ему отлучиться, вам уже угрожают.

Тала нахмурила брови, но не стала вступать в разговор и вышла из комнаты. Эрмин уже жалела, что доверилась своему другу.

– Самое главное – уехать отсюда! – резко ответила она. – Мне не терпится оказаться в Робервале. Моя свекровь будет там жить зимой. Я очень довольна, что смогу чаще видеться с Кионой! Она тоже пойдет в школу. Если бы ты знал, как она интересуется буквами и цифрами!

– Скажи, Эрмин, мне кажется, ты очень привязана к этой девочке, это чувствуется по твоему тону, по тому, как ты о ней говоришь. Но подумай, какое будущее ждет ее? – ворчливо заметил он. – Полукровка, да к тому же безотцовщина!

Это замечание неприятно поразило Эрмин, которая терпеть не могла, когда о Кионе говорили что-то обидное. Она поставила кофейник на стол.

– Налей себе, – сказала она. – Пойду будить детей. Мадлен уже запаковала чемоданы. Мы скоро будем готовы.

– Я не спешу, – заметил он, – но и не копайтесь… Будет маловато места вместе с багажом. Не предполагалось, что я повезу мадам Дельбо и малышку. Тошан должен был меня предупредить.

– Ничего, мы потеснимся, – заверила его Эрмин с некоторым раздражением в голосе.

Она боялась, что сорвется, если Пьер будет по всеуслышание критиковать Тошана.

Через час все уже высыпали во двор, Мукки с интересом рассматривал автомобиль на гусеничном ходу. Мадлен стояла рядом, поправляя шерстяную шапочку Лоранс. Нос и щеки девочки раскраснелись на морозе, она нетерпеливо вырывалась.

– Хочу к бабушке Лоре, – повторяла она.

– И я, – подхватила Мари. – А почему мы не едем?

– Очень остроумно! – воскликнул Пьер. – Я загружаю ваш багаж, а это дело непростое. Ну давай, мамзель, залезай первой. К полудню мы должны уже быть в Перибонке.

Эрмин грустно смотрела на головешки, оставшиеся от хижины Талы. Потом взглянула на запертый на все замки дом.

«Когда я сюда вернусь? – спросила она себя. – Мне кажется, я оставляю здесь свои самые прекрасные воспоминания, лучшие часы своей жизни! Тошан, почему ты нас бросил? Мне уже тебя не хватает! Иисусе милосердный, сделай так, чтобы эта война долго не продлилась! У нас все было так замечательно! Теперь я действительно чувствую себя дома, здесь, на берегу реки. Это место так много значит для нас! Мои родители прожили тут несколько недель, сразу после того, как оставили меня на крыльце приходской школы. Тут родились Мукки и мой маленький Виктор».

Ее страдания слегка утихли, но навеки запечатлелись в материнском сердце. В разлуке с мужем Эрмин чувствовала себя гораздо более уязвимой, чем ей до этого представлялось.

– В путь! – воскликнула она, словно торопясь перевернуть страницу истории своей жизни.

Пьер посадил ее рядом с собой. Он тут же начал разговор, хотя его голос заглушался шумом мотора.

– Мы даже не успели посудачить утром! – с сожалением произнес он. – А я хотел рассказать тебе новости о моем семействе.

– Отличная мысль! – согласилась она.

Она просила его не упоминать при детях ни о пожаре в хижине, ни об устрашающей записке, прикрепленной к двери. Он не нарушил договор.

– Не могу пожаловаться, что я несчастлив в семейной жизни, но моя супруга недовольна тем, что меня никогда не бывает дома. Правда, когда я приношу домой толстую пачку долларов, тон у нее меняется. Дети для меня – главное! Хочу, чтобы они были прилично одеты, чтобы получили хорошее образование. Старшая, Алина, уже пошла в школу, буквы все назубок знает. По крайней мере, когда четверо детей, нет опасности, что призовут на военную службу. Это Тошан пошел наперекор всем правилам! Твоему мужу не сидится на месте! Зачем он тебя оставил? Потом пожалеет, уж поверь мне. Большую часть войск отправляют в Европу. Но речь-то идет о солдатах уже подготовленных. А тех, кого набрали в начале зимы, будут несколько месяцев держать в Цитадели. В худшем случае они пройдут серьезную подготовку, военные учения. Но выпало столько снега, что, бьюсь об заклад, новобранцы будут все свободное время играть в карты…

Пьер покачал головой. Эрмин, потрясенная его словами, обернулась. Мадлен загадывала детям загадки. Они были очень возбуждены путешествием. Тала разглядывала мелькавшие перед глазами огромные ели, запорошенные снегом.

– Ты утверждаешь, что мой муж мог бы подождать до весны? – прошептала она. – Не очень-то тактично. Мне и так ужасно грустно, Пьер.

– Извини, – сказал он виновато. – Мне следовало бы помолчать.

Он смотрел на нее несколько мгновений со странным выражением лица. Повисла гнетущая тишина. Когда они наконец доехали до Перибонки, Эрмин почувствовала облегчение. Прежде чем войти на постоялый двор, она полюбовалась величественными очертаниями замерзшего озера Сен-Жан, похожего на бесконечную белую равнину. Она посмотрела в даль и представила себе дорогой ее сердцу поселок-призрак Валь-Жальбер.

«Надеюсь, мы доберемся туда к вечеру! – подумала она. – Я не видела родителей с конца прошлого лета».

Они разместились вокруг обеденного стола. Огромная печь поддерживала приятную температуру. В воздухе плыли ароматы горячего кофе, жареного сала и томившихся на огне овощей. Посетителей было много, в основном мужчины. Почти все разговоры шли о войне. Тревожные известия передавались из уст в уста. До Эрмин несколько раз донеслось имя Гитлера. Она рассеянно наблюдала, как двигается официантка, сменившая милую Грацианну, потом помогла Лоранс справиться с теплым молоком. Ей казалось странным, что она находится здесь, в этой комнате на постоялом дворе, после того как останавливалась в самых роскошных гостиницах Квебека и Соединенных Штатов.

«Кто из нас настоящая Эрмин? – вопрошала она себя. – Певица в вечернем платье, которую подобострастно приветствуют, носятся, как с принцессой, или та, что может управлять собачьей упряжкой, стоя на полозьях, любит носить брюки, сапоги на меху и анорак?»

Пьер снова внимательно смотрел на нее. Он говорил себе, что Тошан все-таки немного сумасшедший или настолько неразумен, что уезжает на неопределенный срок, оставляя такую ослепительно красивую юную женщину. Он наблюдал, как многие мужчины откровенно и бесстыдно любуются ею.

– И в самом деле, – воскликнул он в конце обеда, – знаешь ли ты, что твой муж просил меня забрать его собак и сани? По приезде в Роберваль он должен был поручить их Гамелену, а тот мне, чтобы я переправил их в Валь-Жальбер. Тошан думает, что они могут тебе понадобиться.

Эрмин ответила, что ничего об этом не знает. Наверное, Тошан поразмыслил и принял это решение в последнюю минуту. Она встала, торопясь выйти на воздух.

– Давайте поспешим, – взмолилась она, – здесь так накурено!

– Ты права, не стоит задерживаться. В дорогу!

Но автомобиль проехал всего десяток метров и заглох. Это привлекло нескольких любопытных, причем каждый давал какие-то технические советы.