Текст книги "Сиротка. Дыхание ветра"

Бетти внимательно посмотрела на старшего сына, ей показалось, что он чем-то озабочен. Она отложила вязание.

– Что с тобой? – спросила она.

– Ничего серьезного, мама. Я беспокоюсь из-за войны. Не хочу становиться солдатом. Папа считает меня трусом, но я имею право на собственное мнение. Когда я вижу, что все земли в округе заброшены, я дико злюсь. Мне хотелось бы обосноваться окончательно, перестать искать случайные заработки.

– Главное тебе поскорее жениться! – перебила его мать. – Почему бы не на Шарлотте? Я же вижу, она по уши в тебя влюблена, Симон. Я давно это заметила. Она пользуется любым предлогом, чтобы увидеться и поговорить с тобой.

Молодой человек пожал плечами. Он не сказал Бетти, что Шарлотта заходила в конюшню. Это он решил оставить при себе.

– Мама, это не то, что мне нужно! – резко ответил он. – Если я женюсь, то это будет красивая девушка, крепко стоящая на ногах, она должна что-то внести в семью. Землю или дом. Я живу с вами и даже не представляю себе, что смогу завести семью в таких условиях.

Бетти покачала головой. Она не могла понять, почему Симон, красивый парень, крепкий и работящий, до сих пор ходит в женихах.

– Шарлотта серьезная девушка, образованная и умная, – добавила она. – Будет заботиться о тебе. И потом, разве ты не в курсе? Ее брат Онезим должен оставить ей дом Лапуантов, на обочине региональной дороги. Иветта ждет ребенка, они переезжают в дом старого каретника, который умер год назад. Кажется, там просторнее. Но к их старому дому примыкают два луга и большая лесная делянка.

Это сообщение заставило Симона задуматься. Он принес матери какао и налил себе.

– Шарлотта мне как младшая сестренка, – произнес он. – И к тому же Арман от нее без ума. Он мне этого не простит!

Красотка Элизабет, вышедшая замуж шестнадцатилетней, нежно посмотрела на сына.

– Самое главное в семейной жизни – это когда муж с женой друзья. Уважают друг друга. Из Шарлотты выйдет хорошая жена – преданная, разумная и любящая. Великой любви в жизни не бывает, разве что в романах.

Симон растерялся и, чтобы скрыть это, стал внимательно разглядывать настенные часы. Он знал, что его мать не всегда была счастлива в семейной жизни, потому что Жозеф Маруа отличался вспыльчивостью и прижимистостью, а когда выпивал лишнее, мог даже распустить руки. Потом он представил себе, как в постели приобщает Шарлотту к плотским радостям, и ему стало не по себе. Наконец парень произнес:

– Посмотрим, что сулит нам будущее. В общем-то ты права, а почему бы и не Шарлотта? Ты и вправду думаешь, что она меня любит?

– Убеждена! Она ждет именно тебя, иначе уже давно вышла бы за другого.

Продолжая размышлять, Симон закурил. Он начал свыкаться с мыслью, что можно жениться на Шарлотте – ему льстила ее любовь, а дом и луга делали этот брак заманчивым. В этом не было ничего злонамеренного с его стороны, просто ему хотелось жить только в Валь-Жальбере и он искал способ остаться там на долгие годы.

Валь-Жальбер, понедельник, 11 декабря 1939 г.

Эрмин встала на рассвете. Она надеялась, что сможет уехать, не привлекая внимания матери. Мирей подала ей кофе и сдобную булочку.

– Куда ты спешишь в такую рань? Мадам будет недовольна, ты приехать-то еще толком не успела… – сказала экономка.

– Мне нужно кое-что уладить в Робервале. В субботу я не смогла этим заняться, было уже поздно.

– Ты что, собираешься идти туда пешком? Боже праведный, одиннадцать километров по свежему снегу, да это займет не меньше трех часов!

– Мирей, я же не полная дура! Я одолжу лошадь и сани у Маруа. Шарлотта договорилась с ними вечером. Такая прогулка в одиночестве поднимет мне настроение. Объяснишь все маме.

Стоя у плиты, экономка недовольно пробурчала:

– Всегда втягиваешь меня в свои глупые затеи, Эрмин! Вот, например, в Рождество 1934 года, когда ты решила одна ехать к мужу в хижину в глухом лесу. Мне пришлось готовить тебе еду, термос, а потом мадам сорвала свою злость на мне, потому что я тебя не остановила. И теперь все упреки посыплются на мою голову. А почему ты не попросишь отца, чтобы он отвез тебя на автомобиле?

– Нет, я предпочитаю прокатиться на славном Шинуке, как раньше. А в санях Маруа я буду немного похожа на Санта-Клауса.

– А, поняла! Ты хочешь купить подарки детям.

Эрмин услышала какой-то шум наверху. Она испугалась, что отец или мать сейчас спустятся сюда, поспешила допить свой кофе и побежала в переднюю надевать сапоги и куртку. Но Лора в домашних тапочках все-таки настигла ее в тот момент, когда она открывала дверь.

– Дорогая моя! Куда это ты? А я так хотела, чтобы мы вместе позавтракали. Отец еще спит, мы могли бы поболтать!

– Очень обидно, мама, я еще с субботы планировала поехать сегодня в Роберваль. Мне нужно зайти в банк. Прошу тебя, не задерживай меня. Я договорилась с Жозефом, беру у них лошадь. Я все объяснила Мирей. Мне нужно побыть одной. Посмотри, на небе ни облачка. Будет отличная прогулка! Солнце и снег, синее небо, все великолепно! Я могу порепетировать по дороге и устрою вам вечером небольшой концерт.

– Тогда возьми меня с собой, – запротестовала Лора, – я через минуту буду готова. Пообедаем в ресторане, будет здорово!

– Увы, не получится… Шарлотта тоже хотела поехать со мной, но я ей отказала. Мне нужна тишина.

Молодая женщина поцеловала мать и вышла.

Пораженная Лора никак не смогла ее удержать.

«Думаю, она едет навещать Киону, – размышляла она. – По крайней мере, хорошо хоть, что Жослин туда не мчится…»

Пейзаж был удивительной красоты. Дорога, на которой еще не отпечаталось никаких следов, проходила через заросли кустарника, запорошенного свежим снегом, легким и пушистым. Все сверкало в лучах яркого утреннего солнца. Эрмин испытывала детскую радость, держа в руках длинные вожжи. По обеим сторонам саней, переделанных Жозефом Маруа из кузова старой кареты, висели медные колокольчики, которые позвякивали в морозном воздухе.

Закутанный в попону Шинук бодро гарцевал по дороге.

Когда Эрмин зашла в конюшню, он приветствовал ее тихим ржанием.

– Он тебя не забыл! – уверил ее Симон.

Молодая женщина испытывала огромное облегчение, когда гладила прекрасного коня рыжей масти и чувствовала, что он доверяет ей.

– Вперед, мой Шинук, – подгоняла его она, – быстрее! Как нам с тобой хорошо!

Она наслаждалась этими минутами полной свободы и предвкушала встречу с Кионой.

– Живее, живее, Шинук! Я тороплюсь!

Было на редкость тихо. Ни одной живой души в этот утренний час. Ум Эрмин заполонили разные мысли. Она решила не грустить больше, раз Тошан дал о себе знать, и стараться уделять больше времени детям и Шарлотте. Но тут же подумала о Кионе, и это напомнило ей о том, что произошло субботним вечером.

«Мне было так плохо, и я ясно увидела ее. Она казалась настоящей, я наяву слышала ее голос. Это странно, необъяснимо! Кто оно, это дитя? Фея? Ангел, спустившийся на землю, чтобы утешить нас?»

В двух километрах от Роберваля дорогу быстро перебежал олень. На его большой голове красовались тяжелые рога. Удивленный Шинук зафыркал и отпрыгнул в сторону. Он не был пугливым, но инстинктивно соблюдал осторожность.

– Не бойся, Шинук, он уже далеко, – успокаивала его Эрмин. – Давай, давай! Быстрее, моя лошадка!

Чуть позже она въехала в Роберваль. Лошадь привыкла находиться на привязи и спокойно наблюдала за тем, как Эрмин скрылась в величественно-элегантном здании мэрии из красного кирпича.

Обменявшись репликами с секретаршей и закончив бесконечно долгий разговор по телефону с сыном покойной Мелани Дунэ, Эрмин вышла оттуда с ключом от дома, расположенного на улице Сент-Анжель, куда собиралась перевезти свекровь и Киону. Тала встретила ее с нескрываемым облегчением. Она выглядела подавленной и не находила себе места.

– Эрмин, я очень жалею, что приехала в Роберваль, – почти в дверях заявила она. – Мне неуютно в этом городе. Если бы я могла выходить из дома! Но я боюсь.

– Почему же? Не нужно бояться! Тала, будь смелее! Ты ничем не рискуешь.

Но внимание молодой женщины было приковано только к Кионе, которая играла со своей куклой, сидя на широкой кровати. Девочка улыбалась ей, но обнять не спешила.

– Я просила, чтобы она дала нам поговорить, – пояснила Тала. – У нее вошло в привычку прыгать тебе на шею, а ты уже тогда меня не слушаешь.

Эрмин раздраженно отмахнулась и сама подошла к девочке, поцеловала ее в лобик и пухлые щечки, золотистые, как имбирный пряник.

– Тебе было не очень скучно, моя Киона? – нежно спросила она.

– Нет, мама рассказывала мне легенды нашего народа, – ответила девчушка.

– Ну-ка смотри, это ключ от вашего дома. Мы там пообедаем втроем, а потом я возьму тебя с собой. Пойдем покупать хлеб в булочную Косет и все, что нужно для вышивания, в галантерейный магазин «Времена года». Я знаю, что твоя мама любит шить.

Тала пошла в ванную вымыть лицо и руки. Эрмин тоже зашла вслед за ней.

– Тала, у меня к тебе вопрос, – сказала она шепотом. – Что делала Киона позавчера, в субботу в семь вечера?

– Спала! – ответила свекровь. – Ты же знаешь, я укладываю ее рано.

– Произошло что-то странное, – начала Эрмин, – на меня опять напал приступ отчаяния, я лежала на своей кровати и рыдала. Клянусь тебе, я позвала Киону на помощь, и неожиданно она предстала предо мной, как живая. Она говорила со мной, велела не плакать, потому что она рядом. Это напоминало галлюцинацию, но мне стало легче.

Индианка с серьезным видом покачала головой, не сводя глаз со своего отражения в зеркале, висящем над раковиной.

– В этом нет ничего удивительного, – сказала она вполголоса. – Мой дед был могущественным шаманом, он владел этим даром – являться тем, кто молил его о помощи. Как-то раз, когда я страдала физически и морально, я обратилась к нему мысленно и увидела, как он возник в деревянном сарае возле дома. Он мне сказал: «Тала, ты будешь отомщена!» И это меня утешило.

Потрясенная Эрмин не находила слов. Она не заметила, что свекровь доверила ей часть своей страшной тайны. То, о чем рассказала Тала, она пережила после того, как подверглась насилию.

– Значит, тебя это не удивляет? – пробормотала Эрмин. – Тала, но это же необъяснимо!

– К чему всегда искать разгадки? Наше сознание обладает таинственной силой. И мы, индейцы, с доверием принимаем ее проявления. Должно быть, Киона не понимала, что происходит, но в будущем, Эрмин, не призывай ее больше на помощь. Умоляю тебя! Она всего лишь дитя. Сжалься над ней! Грусть в твоем голосе может ранить ее, нанести ей вред.

Молодая женщина была удручена, испугана мыслью, что могла психологически травмировать ребенка.

– Мне ужасно жаль, Тала! Обещаю тебе, что буду следить за собой и постараюсь взять себя в руки! Киона так дорога мне, я вовсе не хочу выводить ее из равновесия.

– В таком случае будь сильной и обращайся к твоим близким, чтобы они тебя утешали.

Тала посмотрела на нее как-то не по-доброму, даже сурово.

Эрмин попятилась, словно получила пощечину. Индианка сложила свои пожитки в меховые мешки и обвязала их кожаными ремнями. Киона безмятежно наблюдала за обеими женщинами. Девочке было спокойно и радостно на душе. Она вспоминала дивный сон, когда летала по звездному небу, а потом попала в большой красивый дом. Там она смогла утешить плачущую Эрмин. И от этого сна у нее осталось чудесное ощущение.

Плохое настроение Талы улетучилось, как только она переступила порог нового дома. Супруга третьего сына покойной Мелани Дунэ была отменной хозяйкой. Несмотря на то что дом опустел еще летом, он выглядел уютно, там царила чистота. Мебели не было, кроме дровяной плиты, стола и двуспальной кровати в одной из комнат.

– Мы купим все, чего недостает, – сказала Эрмин как можно более приподнятым тоном. – Тут в стенном шкафу на площадке есть постельное белье, от которого пахнет свежестью. Кионе нужна детская кроватка, стулья, в общем, много всего. Сейчас разожгу камин. Ты осмотрела двор, Тала? Там в сарае запасено много дров.

– Это недешево обойдется! – заметила индианка.

– Об этом не беспокойся, – оборвала ее молодая женщина. – Я уже пять лет откладываю деньги. Не думай, я вовсе не собака на сене. Я жертвую разным организациям. Тошан тоже думает, что несправедливо много зарабатывать во время экономического кризиса. Он рассказывал, что в 1935 году в Шикутими многие выжили только благодаря помощи, которую оказывало им правительство. Я часто пела бесплатно в приютах и больницах. Ладно, поговорим о другом! Не беспокойся по поводу моих расходов! Я спать не смогу, если вы не устроитесь как следует.

Киона бегала из кухни в гостиную по коридору, который также вел во двор. Девочка, казалось, очень радовалась тому, что у нее в распоряжении будет целый дом.

– Мимин! Ты привезешь сюда Мукки и близняшек? Мама напечет оладий. Скажи, они сюда приедут? – умоляла она с лучезарной улыбкой. – Интересно, а лампы работают?

Девочка указала на электрические лампочки.

Эрмин нажала один из выключателей из коричневого бакелита, чтобы проверить, все ли действует.

– Да, моя хорошая, но лучше с ними не балуйся, как вчера в пансионе! Лампочки очень капризные.

– Ладно, Мимин!

Тала бросала вокруг одобрительные взгляды. От камина уже шел особый запах, напоминающий о гостеприимном очаге, о блюдах, которым предстоит здесь готовиться…

– В угловом шкафу есть несколько тарелок и приборы, – сообщила она Эрмин.

– Мне понадобится кастрюля.

– Я принесу все необходимое! – пообещала молодая женщина. – Пойдем с нами, Тала. Тогда торговцы в Робервале узнают, что ты моя свекровь, и будут почтительно с тобой обращаться. Я ведь местная знаменитость, и нужно этим пользоваться! Все знают, что я вышла замуж за метиса, многие из них знакомы с Тошаном. Я считаю, что тебе не надо бояться выходить из дома. А я очень часто буду наезжать, обещаю тебе.

У Эрмин было очень решительное выражение лица. Ее красивые голубые глаза сверкали, она невольно улыбалась. Тала испытывала облегчение.

– Если тебе нравится опекать меня и моего ребенка, тогда не прислушивайся к моим жалобам! Я просто дикарка! – сказала она. – Я привыкну к городской жизни.

– Так это даже не город, а всего-навсего городок! – заметила Эрмин. – Если бы ты видела Квебек или Монреаль – трамваи, Шато-Фронтенак[18]18
  Замок Фронтенак (фр. Château Frontenac) – гранд-отель в стиле средневекового французского замка (шато) в городе Квебек. «Замок» был построен и открыт в 1893 г. В 1943 г. на Квебекской конференции, проходившей в отеле, вели переговоры Рузвельт и Черчилль. Замок Фронтенак назван в честь Луи де Бюада (1620–1698), графа Фронтенак, который считается отцом-основателем Канады. (Примеч. перев.)


[Закрыть] и все остальные здания…

– Роберваля мне хватит за глаза! – пошутила Тала.

Они заперли дом и отправились в поход по магазинам. Киона снова надела свои индейские наряды, которые, по мнению молодой женщины, шли ей гораздо больше. Окраска оленьего меха прекрасно гармонировала с ее медовым цветом лица и с рыжеватыми с золотистым отливом волосами. Тала же была в пальто из коричневого драпа поверх туники, расшитой жемчугом. Косы, затянутые узлом на затылке, она повязала платком.

– Еще не очень холодно! – заявила Эрмин, когда они вышли на улицу. Киона подошла к Шинуку. Казалось, она вовсе не боится огромной лошади. Она уже гладила ее возле пансиона, но теперь, продолжая ласкать животное, заливалась смехом. Тала так внимательно разглядывала лошадь, что Эрмин это насторожило. Тогда она заметила, что Шинук прикрыл глаза и, похоже, спит, прижавшись носом к груди девочки.

– Киона, – воскликнула она, – давай, забирайся в сани! Неужели тебе не хочется поехать в магазин?

Девчушка последний раз погладила лошадиную морду и подбежала к саням.

– Мне кажется, Шинук очень полюбил тебя! – отметила молодая женщина.

– Он грустит, – ответила ей Киона.

Эрмин любила животных – собак Тошана, особенно старого Дюка, которого знала много лет, но никогда не думала, что к ним можно применять такие категории.

– Думаю, ты ошибаешься, моя милая! – сказала она. – За Шинуком хорошо ухаживают, у него удобная конюшня, вода и корм. Его хозяева прекрасно с ним обращаются.

– Он грустит, Мимин! – заупрямилась малышка. – А почему – я не понимаю…

Киона пристроилась на заднем сиденье рядом с матерью, которая не проронила ни слова. У Эрмин зародилось сомнение.

«А вдруг она слышала, как мы обсуждаем ее дар, ее необыкновенные способности? – внушала она себе. – И если теперь она пытается утешить лошадь, то это просто игра. Мы сами забили ей голову этой ерундой. И я первая. После смерти Виктора я без конца ласкаю Киону, говорю ей, что ее улыбка и нежность приносят мне облегчение. Но может ли бедняжка в самом деле творить чудеса? Тала права, я должна изменить поведение, относиться к ней как к обычному ребенку. В конце концов, это только моя сестренка, моя прелестная очень красивая сестричка, мое солнышко, но не больше…»

Твердо решив не потакать своему безумному воображению, Эрмин направляла свой экипаж к бульвару Сен-Жозеф, где находились главные торговые заведения. Эрмин про себя перечисляла все, что нужно купить.

«Тряпки, кастрюлю, запас еды, не забыть муку, сахар, соль, консервы тоже, занавески, минимум на восемь окон. Кажется, остаются карнизы».

Ее появление привлекло интерес прохожих. Звенели колокольчики, все взоры устремлялись на девушку, белокурые волосы которой выбивались из-под белой шапочки. Пожилая дама, болтавшая с соседями, узнала ее.

– Смотрите, смотрите, это же певица! Соловей из Валь-Жальбера. У нее муж метис. Держу пари, она прогуливает свою свекровь. Видите, сзади в санях сидит индианка! Ведь правда, я еще кое-что соображаю?

Это была Берта, тетка Гамелена. Эрмин вместе с ней смотрела соревнования собачьих упряжек, в которых шесть лет назад, в январе 1933 года, участвовал Тошан.

– Да, она сделала себе карьеру, Эрмин Дельбо, – продолжала старая Берта, – но по виду не скажешь, что зазналась. Другие вот разъезжают в шикарных автомобилях с шоферами.

Эрмин чувствовала на себе взгляды прохожих. Она остановила сани возле магазина «Времена года». Прежде чем заплатить за многочисленные покупки, она представила Талу хозяйке заведения.

– Это моя свекровь, Роланда Дельбо. Она проведет зиму в Робервале вместе с дочкой.

Хозяйка, которая тоже узнала Эрмин, держалась очень почтительно. То же произошло в булочной Ганьона.

– До чего эти люди становятся любезными, когда ты меня им представляешь! – вздохнула Тала. – Ты, доченька моя, с хитрецой! Спасибо тебе, теперь, думаю, я смогу делать покупки самостоятельно.

– Пора обедать! – заметила молодая женщина. – Вернемся к вам домой, на улицу Сент-Анжель. Я дам Шинуку овса. После обеда схожу в банк и на почту. Ею управляют две сестры. Их прозвали сестры Гарант! В другой раз пойдем вместе, Тала.

Они съели холодные закуски, потом обновили медный чайник, вскипятив в нем воду. В другом сарае Эрмин обнаружила две скамейки, с которых от сырости слезла краска.

– Все-таки лучше, чем ничего. Мы заказали столяру шесть стульев. Будут готовы к концу недели.

Индианка только поддакивала, голова у нее слегка кружилась из-за всех этих хождений туда и обратно, знакомств с чужими людьми, к которым она бы и близко не подошла при других обстоятельствах. Но Киона с аппетитом поела и, казалось, получала удовольствие от этой суеты.

В час дня Эрмин ушла в банк. Странным образом она почувствовала, что освободилась от страшной тоски, в которой пребывала уже несколько недель.

«Мне на пользу двигаться, видеть новые или знакомые лица, – думала она, – я должна быть сильной, все мне это твердят. Когда я об этом думаю, то вспоминаю, что даже Овид Лафлер призывал меня быть мужественной! Честно говоря, мне это больше по душе, чем лицемерное сострадание… Я постараюсь быть полезной людям этой долгой одинокой зимой без Тошана. Каждый вечер будут писать для него отчет о прошедшем дне, мне это поможет. Мне будет казаться, что я рядом с ним».

Управляющий банком, месье Клутье, принял ее предельно радушно. Лора открыла у него счет, и теперь он мог поздравить себя с тем, что приобрел двух клиенток с внушительными доходами. Молодая женщина уладила кое-какие мелочи, продемонстрировав известную легкость в общении, которая и требовалась. Потом сняла деньги со счета. Хотя она беседовала, светски улыбаясь, в памяти у нее то и дело возникал образ маленькой сиротки, пригретой монахинями. Благодаря чудесному, дарованному небесами таланту девочка, подобранная зимней ночью, стала знаменитостью. Сегодня молодая женщина владела пусть скромным, но состоянием.

Углубившись в свои мысли, она вышла из банка, говоря себе, что при желании могла бы теперь остановиться в замке Роберваль и, сидя за огромным столом в ресторане, слушать выступление артистов, которое проходит там в конце сезона.

«Нет, – подумала она, – я бы не смогла! Так странно, сперва я была робким подростком, переодевалась рядом с кухней, а повар предлагал мне кашу и смеялся над моим прозвищем – Снежный Соловей! А теперь оказалась по другую сторону, где грумы и официантки смотрят на меня как на богатую туристку, нет, я так не смогу! Я принадлежу своему поселку-призраку, моему дому, притаившемуся в лесной чаще, на берегу реки Перибонки…»