Текст книги "Сиротка. Дыхание ветра"

Глава 5
Время тайн

Роберваль, в тот же день, понедельник, 11 декабря 1939 г.

Занятая своими мыслями, Эрмин направлялась к Шинуку, который спокойно ждал ее на обочине заснеженной дороги. Навстречу ей шли две монахини в длинных черных платьях, их головы покрывали белые накидки. Одна из них явно была уже преклонного возраста, потому что опиралась на палку. Ее худое, изборожденное морщинами лицо показалось Эрмин знакомым. Да, она была в этом уверена. Но тут другая монахиня резко повернула голову и тихо воскликнула:

– Господи, благослови! Это же наша Эрмин!

– Сестра Викторианна! Какой сюрприз! – ахнула Эрмин.

Бывшая послушница, взяв ее за руки, восторженно смотрела на нее полными слез глазами.

– Дитя мое, если бы ты знала, как я молилась за тебя после нашей встречи в санатории на озере Лак-Эдуар. Я ведь не баловала тебя в то время.

Потрясенная Эрмин чуть было не расплакалась. Доброе лицо монахини пробуждало столько воспоминаний! Вторая сестра внимательно смотрела на Эрмин через бифокальные стекла очков.

– Видишь, Мари-Эрмин, Господь наш Иисус Христос даровал мне еще одну встречу с тобой на этой земле, – сказала она твердым голосом.

Эрмин молча кивнула, а сестра Викторианна продолжила:

– Ты узнаешь сестру Аполлонию? Она была настоятельницей приходской школы в ту пору, когда мы нашли тебя на крыльце, закутанную в меха.

– Сестра Аполлония! – повторила Эрмин. – Конечно же. Боже, мне было семь лет, когда вы покинули Валь-Жальбер и вас сменила сестра Бенедиктина. Я так рада, так рада!

Эрмин была среднего роста, и все же выше обеих монахинь. Она бы их охотно расцеловала, до того была счастлива от этой встречи, но удержалась, зная, что у монахинь не принято бурно проявлять свои чувства.

– Я много раз рассказывала сестре Аполлонии, при каких обстоятельствах я встретила тебя в санатории, когда поезд, идущий в Квебек, сошел с рельс. Она была невероятно рада, когда узнала, что ты нашла свою мать. Я ей также рассказала, что у тебя есть сын.

– С тех пор моя семья выросла, у меня родились близнецы, Мари и Лоранс. Им скоро исполнится шесть лет.

– Отличные новости! – воскликнула сестра Викторианна. – К тому же ты стала знаменитой. Ты не последовала моему совету и не отказалась от оперной карьеры. Надо думать, так было угодно Богу.

– Ты еще в школе хорошо пела, – признала бывшая мать-настоятельница. – Помнится, сначала я сдержанно отнеслась к тому, чтобы направить тебя по этому пути, но потом стала поощрять тебя.

– Я очень хорошо это помню, – ответила Эрмин, пытаясь определить возраст сестры Аполлонии.

Несмотря на явные признаки старости, она казалась еще бодрой. Эрмин полюбопытствовала:

– А что вы здесь делаете, сестры мои? Возможно, мы могли бы встретиться еще, этой зимой я живу в Валь-Жальбере. Мой муж ушел в армию… Война…

– Мы работаем в санатории Роберваля, дочь моя, – ответила сестра Аполлония. – Мне поручено вести бухгалтерские книги, мой кабинет на первом этаже, там, где администрация. В мои восемьдесят четыре, увы, мне трудно браться за другую работу. Словом, пока Господь не призвал меня к себе, стараюсь быть полезной. Мари-Эрмин, я, как сейчас, вижу тебя совсем крошечной той ночью, когда мы боялись, что потеряем тебя. У тебя был жар, и я дежурила у твоей постели. Мы думали, что у тебя оспа. Слава тебе, Господи, оказалось – просто корь. Ты довольно быстро выздоровела, и какое же счастье, что сейчас ты с нами! И если поначалу я хотела отдать тебя в сиротский приют в Шикутими, то потом передумала. О да, нам есть о чем вспомнить! Однако сейчас нет времени. Мы навещали жену одного из наших больных на улице Ожер. Вчера бедняжка совсем слегла, и похоже, что за ней тоже придется ухаживать… А сейчас нам нужно вернуться в санаторий.

– В таком случае я могу, по крайней мере, вас проводить, – предложила полная благих намерений Эрмин. – А вот и мое средство передвижения: лошадь с санями. Так что мы могли бы еще немного посудачить по дороге.

– Посудачить! – повторила с улыбкой Викторианна. – Ты не забыла манер дам Валь-Жальбера. Разумеется, они судачили вволю, пока их мужья работали на целлюлозно-бумажной фабрике. Что до меня, то мне ходить не трудно, а вот вы, сестра Аполлония, могли бы дать ногам немного отдыха.

– Врач советует мне заниматься физическими упражнениями, если я не хочу стать немощной, – отрезала монахиня. – Однако можно сделать и исключение.

Эрмин поняла, что годы берут свое. Когда она была еще маленькой, жила в приходской школе, сестра Аполлония казалась совсем старой, хотя, по ее подсчетам, в то время ей было не больше шестидесяти. Эрмин от всего сердца восхищалась этими жертвенными женщинами, посвятившими свою жизнь самым обездоленным, самым несчастным. Продолжая вести разговор, она помогла им устроиться на заднем сиденье.

– Моя мать мне много рассказывала о том, как строили санаторий. Он ведь открылся только в прошлом году? Я его видела издали – внушительное сооружение. Я знаю, что было нелегко осуществить этот проект. Слава Богу, все позади.

– Да, – подтвердила Викторианна, – пришлось преодолеть много трудностей, много бумажной волокиты, но монахиням-августинкам из ордена Божьего Милосердия удалось довести дело до конца. Туберкулез по-прежнему удел самых обездоленных. Здесь, в Робервале, санаторий в основном предназначен для бедных, ну а воздух здесь просто отменный.

С этими словами монахиня достала из кожаной сумки записную книжку, раскрыла ее и протянула Эрмин газетную вырезку.

– Прочти вот это. Это статья из газеты «Ле Колон»[19]19
  «Санаторий Роберваля», газета Le Colon, статья от 14 октября 1937 г.


[Закрыть] примерно двухлетней давности. В свое время я ее вырезала, а сегодня взяла, чтобы дать прочитать той женщине, о которой мы тебе говорили, хотела убедить ее в том, что лучшего лечения ее муж нигде не получит. Она еще не сумела навестить его.

Эрмин взяла газетную вырезку и прочла ее с неподдельным интересом. Она подумала о своем отце, который почти чудом излечился от страшной болезни.

«Это затейливое архитектурное сооружение с каменными пролетами и кирпичными стенами, при этом современное и функциональное, выглядит достаточно величественно. И действительно, многочисленные галереи, разноуровневые балконы, окна с округлыми витражами позволят в погожие дни с восхода и до заката наслаждаться солнечным светом. Новое здание поднимется на южной окраине города Роберваль, достаточно близко от центра, – туда можно будет легко добраться пешком, но при этом оно будет находиться в довольно уединенном месте. Идеальное расположение, если хотите наслаждаться долгожданным отдыхом.

С северной стороны откроется вид на жилые дома и общественные здания Роберваля; с западной – на полого спускающиеся прямоугольники полей, окаймленные зелеными рощами, которые навевают мысли об отдыхе и душевном покое. К югу раскинулись живописные горы Валь-Жальбер, а на востоке распростерлось озеро.

Умиротворяющее зрелище этой синей глади в минуты штиля, неизменная притягательность ее вод в штормовые дни и, как молитва, обращенная к Предвечному, протяжный ропот волн, доносящийся с водного простора в тихие послегрозовые ночи..»

– Слишком уж высокопарные слова, – заключила она, прочитав статью. – Хотя очень поэтично. Полагаю, что на самом деле все выглядит не столь благостно.

– Все очень хорошо организовано, – заявила сестра Аполлония. – Монахини работают там лаборантками, диетологами и медсестрами. К пациентам – индивидуальный подход, в соответствии с тяжестью их болезни. Также санаторий получает доход от работы радиостанции, «Радио Канада» ведет передачи уже три года. Администрация, в состав которой вхожу и я, хочет сделать жизнь пансионеров как можно более разнообразной. Мы собираемся устраивать сборные концерты и сольные выступления.

– Я могла бы дать у вас концерт, – предложила она. – Бесплатно, конечно. Буду просто счастлива, если буду вам полезной.

Она вспомнила о своем импровизированном выступлении на озере Лак-Эдуар, и ей не терпелось рассказать, что один из пациентов санатория, Эльзеар Ноле, оказался на самом деле ее отцом, Жослином Шарденом, что он снова встретился с ее матерью и они зажили семейной жизнью в Валь-Жальбере. Но ей показалось, что слишком долго и слишком сложно будет все это объяснять.

– Полезной! Не то слово, Эрмин, – обрадовалась монахиня. – Замечательная идея! Мы осуществим ее как можно скорее. Очень мило с твоей стороны.

Шинук забеспокоился. Эрмин вернулась на свое место и пустила лошадь мелкой рысью. Обе сестры молчали.

«Да, – думала Эрмин, – шесть лет назад отец был пациентом санатория на озере Лак-Эдуар. Затем провидение направило его к Тале, и она его вылечила. Так появилась на свет Киона». Ее мысли неумолимо возвращались к сводной сестре.

Встреча с монахинями, свидетельницами ее детства, взволновала Эрмин. Она вновь подумала о своем утреннем прозрении, о том, что Киона не обычная девочка, совсем не такая, как другие дети: в ее неподражаемой улыбке кроется что-то божественное.

Доехав до ворот санатория, архитектурная гармония и облик которого подтверждали восторженную оценку только что прочитанной статьи, Эрмин помогла сестрам выбраться из саней и внезапно почувствовала потребность довериться.

– Я приеду навестить вас, – сказала она. – Мы так и не поговорили о прошлом, о нашем общем прошлом. И я вам не сказала еще вот о чем: я потеряла ребенка в ноябре, и это было для меня страшным испытанием. Его звали Виктор.

– Да, это тяжкое страдание! – посочувствовала сестра Аполлония. – Господь призвал ангелочка к себе. Мы помолимся за него.

– Я очень вам благодарна. Но другой ангел сумел утешить меня – маленькая девочка, которую моя свекровь, индианка монтанье, взяла под свое крыло.

Она не могла открыть правду происхождения Кионы. Огорченная тем, что приходится лгать, она продолжила:

– Киона просто светится радостью, от нее исходит глубокая безмятежность, необычайная мягкость. Я ее нежно люблю, не меньше, чем своих детей.

Сестра Аполлония поморщилась, взгляд ее серых глаз встретился со взглядом Эрмин.

– Я полагаю, что девочка – индианка, – рискнула заметить монахиня. – Скажи мне, а она крещеная?

– Ее крестили пять лет тому назад здесь же, в робервальской больнице. В младенческом возрасте она чуть не умерла от очаговой пневмонии.

– Возможно, это будущая послушница нашего Господа, какой была Катери Текакуита, – вздохнула старая монахиня.

– А, Катери Текакуита! – воскликнула Эрмин. – Мадлен, кормилица моих детей – тоже крещеная и очень набожная, – часто говорит мне о ней. Кто знает, что будущее готовит моей маленькой Кионе… Дорогие мои сестры, сегодня выдался отличный день, но солнце уже садится, становится холоднее. Я не хочу, чтобы вы заболели из-за моей болтовни. Скорее возвращайтесь в тепло. Мы с вами еще увидимся, я очень рада, что вы в Робервале.

Сестра Викторианна, недовольная тем, что ей не удалось вставить ни слова, похлопала свою бывшую воспитанницу по руке.

– Я тоже очень рада, дорогое мое дитя! Спасибо, что проводила нас. И до скорой встречи!

– Да, до скорой встречи! – повторила Эрмин, уважительно раскланявшись с сестрой Аполлонией.

Монахини шли по заснеженной аллее, а вокруг их белых накидок, как нимб, сияли лучи заходящего солнца. Эрмин смотрела им вслед, и сердце у нее сжималось: они казались такими маленькими на фоне огромного белоснежного пейзажа.

«Да храни вас Бог! – молилась она в душе. – Когда я была ребенком, вы были моей семьей».

Эрмин чуть не расплакалась, однако ей надо было торопиться, иначе она могла оказаться в Валь-Жальбере только глубокой ночью.

Тала, стоя у окна, ждала ее возвращения на улицу Сент-Анжель. Эрмин поспешила войти. В доме было уютно: на плите варился суп, а Киона, сидя на толстой медвежьей шкуре, играла со своей любимой куклой.

– Прости, что задержалась, – извинилась Эрмин прямо с порога. – Я встретила двух монахинь, которых когда-то знала. Ну, Тала, как ты себя чувствуешь в новом доме?

Индианка немного помолчала, обвела своими темными глазами дощатые стены, выкрашенные в желтый и белый цвета, а потом посмотрела на Киону.

– Привыкну, – сказала она наконец. – Что еще остается?

И, не добавив ничего больше, задернула тяжелую занавеску, которую повесила на окно в отсутствие Эрмин, после чего повернула выключатель. В мягком свете комната выглядела еще уютнее.

– Мне пора идти, – сказала Эрмин. – Родители будут беспокоиться, если я задержусь. До свидания, Киона!

Она нагнулась, чтобы поцеловать девочку, и Киона воспользовалась этим и шепнула ей на ухо:

– Мимин, ты больше не плачь. Мне приснилось, что ты плакала, а я во сне быстро тебя успокоила. Но ты далеко, в Валь-Жальбере.

Подошла Тала, подозрительно глядя на них.

– Что ты там говоришь, Киона? – с беспокойством спросила она. – Почему ты думаешь о Валь-Жальбере?

– Она пожаловалась, что я живу далеко от вас, только и всего, – заверила Эрмин, взбудораженная словами ребенка.

«Неужели нам приснился один и тот же сон?» – спрашивала она себя.

Эрмин отправилась в свой поселок-призрак, испытывая сильное волнение. В сумраке голубоватые тени от деревьев ложились вдоль дороги, полностью занесенной снегом. Как и по пути сюда, не было видно ни души, и вечерняя приглушенная тишина немного пугала Эрмин. Позвякивание бубенчиков, почти бесшумный цокот копыт Шинука успокаивали ее. Конь фыркал, когда она заговаривала с ним, и казалось, они ведут что-то вроде диалога.

– Надеюсь, мы доедем без приключений, – сказала она. – Слышишь, Шинук, ветер крепчает, завывает, как волк. Боже мой, в следующий раз, когда я буду в Робервале, обратно поеду засветло.

На душе у Эрмин было удивительно легко. Она не думала ни о Тошане, ни о маленьком Викторе. В голове у нее звучали песни, то знаменитые оперные арии, то незамысловатые французские баллады: она была уверена, что ангел спустился на землю в светоносном образе ее сводной сестрички Кионы.

– Вдвоем мы победим невзгоды! – воскликнула она.

Конь ответил ей пронзительным ржанием. Забавы ради Эрмин запела.

 
Говорите мне про любовь,
Эти речи – моя услада,
Все бы слушала вновь и вновь,
Мое сердце всегда им радо[20]20
  Перевод М. Квятковской.


[Закрыть].
 

Это была одна из первых песен, которые она разучила, нежная кантилена, каждое слово которой воскрешало картины ее юности.

– Какая прекрасная вода в реке Уиатшуан, ключевая, прозрачная! Увидев однажды, как Тошан плавает там, я тоже пошла купаться. Как давно я люблю его, моего Тошана!

Она собралась снова запеть, но тут сгущавшуюся темноту прорезал свет автомобильных фар, словно пара желтых глаз громыхающего чудовища. Ослепленная Эрмин тут же решила, что это родители едут ей навстречу или же послали Симона Маруа удостовериться в том, что с нею все в порядке. Но ей показалось, что машина по размерам больше Лориной. Конь резко остановился, и она чуть не потеряла равновесие. Она уперлась ногами и сжала в руках вожжи.

– Не бойся, Шинук, всем места хватит! – крикнула она коню, который нервно перебирал ногами.

Наконец она различила очертания грузовичка, выкрашенного зеленой краской. Колеса, обмотанные цепями, скрежетали по утрамбованному снегу.

– Должно быть, это Онезим, – со смутной тревогой решила она. – Да нет, я никогда не видела этот грузовик в наших местах.

Она попыталась отвести коня вправо, чтобы освободить проезд. Но тут произошло нечто странное. Водитель затормозил и развернул грузовик поперек дороги. Мотор продолжал работать, но фары погасли. Путь Эрмин был отрезан.

«Что все это значит? – уже с явным беспокойством подумала она. – Наверное, водитель потерял управление».

Но она засомневалась в этом и ее охватило недоброе предчувствие. Почему она оказалась так поздно, почти ночью, одна в таком безлюдном месте? Ей захотелось перенестись в Валь-Жальбер, в роскошную гостиную, погреться у печки, в свете переливающейся разноцветными огоньками рождественской елки.

Из грузовика вышел незнакомый мужчина. Она догадалась, что второй остался в кабине. Мужчина медленно приближался. Он был коренастый, крепкого сложения, двигался медленно – его движения сковывала теплая куртка, а лицо было наполовину скрыто шапкой и шарфом. Но главное – она поймала его взгляд, и взгляд этот нельзя было назвать дружелюбным.

– Это вы Эрмин Дельбо? – жестко спросил он.

– Да. Если у вас проблемы с машиной, я ничем не могу вам помочь, месье. Меня ждут, мне надо ехать.

Сердце так сильно стучало в груди, что ее голос дрожал. Она чувствовала себя слабой и беззащитной перед незнакомцем.

– Надо нам поговорить, красотка! Я ищу твоего мужа, Тошана, и его мамашу. В Перибонке мне сказали, что все оттуда уехали и перебрались за озеро.

Эрмин не нашлась что ответить.

– Кто вы? – чтобы выиграть время, спросила она. – Вы работали с моим мужем?

– Мое имя тебе ничего не скажет, – резко ответил он. – Я просто хочу знать, где мать и сын Дельбо. Ты наверняка в курсе.

Эрмин быстро соображала.

«Он врет. Если бы он расспрашивал людей в Перибонке, знал бы, что Тошан ушел в армию. И откуда он едет? Из Валь-Жальбера? Тогда ему известно, где я живу».

Внезапно она подумала о записке на двери со словом «Месть» и о подожженной хижине, и у нее по спине побежали мурашки. А тут еще надо было сдерживать встревоженного Шинука, который так и норовил сдать назад.

– Сожалею, месье, – заявила она твердо. – Мой муж нашел себе работу в Вальдоре и вернется только на Рождество. Что до моей свекрови, то она собиралась перезимовать у кого-то из родственников. Мы с ней не в ладах, так что я не могу вам сказать, у кого именно она сейчас гостит.

Мужчина, без сомнения, знал, что Тала индианка, так что мог предположить, что она находится в одной из резерваций индейцев монтанье.

– Не держи меня за дурака! – прорычал он. – Предупреждаю, дамочка, что начнутся большие неприятности, если будешь нести вздор. Сам-то я не злой, но знаю человека, который будет очень недоволен таким ответом. А еще я советую тебе, такой красивой, не шататься в одиночку по вечерам. Обидно будет, если с тобой случится что-то нехорошее.

Эрмин постаралась скрыть нахлынувший на нее страх, откашлялась и добавила:

– Я правду вам говорю. И потом, становится холодно, я бы хотела вернуться домой. Вы меня задерживаете!

Из кабины грузовика вылез второй мужчина. В руках он сжимал охотничье ружье. На этот раз Эрмин поддалась панике. Она решила отпустить вожжи, надеясь, что Шинук бросится направо, в лес. Это было рискованно, но лучше сломать сани Маруа, чем оставаться лицом к лицу с этими незнакомцами бандитского вида. Однако ни она сама, ни конь не успели отреагировать. Незнакомец поднял свое ружье и заорал:

– Это предупреждение всем Дельбо!

Эрмин не сразу поняла, что он целится в коня. Раздался выстрел – оглушительный, ошеломляющий.

– Нет! – завопила она в ужасе. – Нет! Шинук!

Конь, инстинктивно бывший настороже, встал на дыбы. Пуля оцарапала ему грудь. Грохот и боль испугали его. Он рванулся вперед, прыгнул, обогнув грузовик, но сани с силой ударило о ствол дерева, а Эрмин выбросило на землю. Она увидела, как конь вместе с санями галопом мчится прочь.

«Слава тебе, Господи! – подумала она. – Шинук жив».

Все произошло так быстро, что она даже опомниться не успела. Кто мог так ненавидеть Талу и Тошана, чтобы стрелять в ни в чем не повинное животное?

«Что они со мной сделают?» – стучало у нее в голове, но она не могла встать на ноги.

Эрмин лежала на снегу, а двое мужчин тяжелым шагом шли к ней. Они напомнили ей медведей – такие же грузные и толстые. Но медведи испугали бы ее меньше. Внезапно ее осенило: она закрыла глаза, притворяясь, что с трудом дышит.

– Может, она себе голову проломила? – чертыхнулся тот, кто с ней разговаривал. – В хороший переплет мы попадем, если она коньки отбросила.

– Лучше всего смотаться отсюда поживее! Завтра утром нам надо быть у Альмы. Да ну ее, должно быть, просто валяется в обмороке.

Лежащая совершенно неподвижно Эрмин заметила, что у них четко выраженный сагенейский выговор. Они определенно были из тех мест. Свет фар снова рассек тьму. Мужчины выругались и повернули назад.

В морозном воздухе раздался звук клаксона. Эрмин подняла голову и увидела, как резко тронулся с места грузовик и в то же время приближается машина, направляющаяся в Валь-Жальбер. Эрмин не могла ошибиться, это был старый грузовичок Онезима Лапуанта, латаный-перелатаный, с приделанными впереди полозьями. Почувствовав огромное облегчение, она вскочила и побежала, размахивая руками.

– Онезим, стой! Онезим! – во все горло кричала она, захлебываясь рыданиями.

Через мгновение этот верзила, которого она когда-то так боялась, уже прижимал ее к себе.

– Бедняжка Эрмин, что ты здесь делаешь? Что случилось?

– Мужчины, на грузовике, они мне угрожали. Они стреляли в Шинука. Прошу тебя, увези меня отсюда. Мне было так страшно!

Хотя Онезим и не пристрастился к алкоголю, как его покойный отец, но никогда не отправлялся в путь без бутылочки карибу. Он заставил Эрмин сделать глоток. Ее колотило, и она с трудом держалась на ногах.

– Господи Иисусе! – пробормотал Онезим. – Надо вернуться в Роберваль и заявить в полицию.

– Только не сегодня! – выдохнула она. – Я хочу домой, к детям. И я уверена, что Шинук ранен – надо его найти.

Сбитый с толку Онезим не стал спорить. Все произошло в шести километрах от Валь-Жальбера, так что уже через полчаса они ехали по улице Сен-Жорж. У Эрмин было время подумать об этом ужасном происшествии. Она изложила факты своему спасителю, правда, кое-что утаив, например, не рассказала о расспросах, касающихся ее мужа и свекрови.

Она сразу же увидела, что возле дома Маруа толпятся люди. Там были и Лора с Жослином, которые стояли рядом с яростно жестикулировавшим Жозефом. Эрмин открыла дверцу кабины и спрыгнула на землю.

– Эрмин, дорогая, слава Богу, что с тобой ничего не случилось! – воскликнула мать и побежала ей навстречу. – Мы уже все извелись от тревоги. Симон увидел, как Шинук несется галопом по улице. Он тут же прибежал к нам и предупредил. Такой ужас! Шинук ранен в грудь, а сани сломаны.

– Дорогая моя девочка, – воскликнул Жослин, обнимая ее, – ты попала в аварию? Что случилось?

– Это дорого тебе обойдется, Мимин! – завопил известный своей жадностью Жозеф Маруа. – Тебе придется возместить мне ущерб!

Подошел Онезим, не зная, как себя держать. Посчитав, что ему надо вмешаться, он почесал свою рыжую бороду.

– Не сердитесь, месье Маруа! Я свидетель того, что случилось. Преступники напали на Эрмин. Один из них даже выстрелил в вашего коня. Он испугался и понесся во весь опор, только это его и спасло.

– Что? – вскричала Лора. – Быть того не может! Ты больше не должна выходить из дома одна. Слышишь, Эрмин? Боже мой, Жослин, иди и немедленно позвони в полицейский участок Роберваля.

Эрмин высвободилась из объятий отца и направилась к конюшне, оттуда вышел Симон и, улыбнувшись, чтобы подбодрить ее, сказал:

– Шинук оправился от испуга, а рана, хоть и глубокая, скоро заживет. Я дал ему сена и теплой воды, и он притих. К счастью, лошади всегда находят дорогу к своей конюшне. А что произошло? Где он поранился? Ты бледна как полотно!

Элизабет Маруа только обреченно кивала головой, грубая выходка мужа буквально лишила ее сил.

– Бедняжка Мимин, Жо наговорил тебе всяких глупостей, – сказала она. – Но если на тебя напали, то твоей вины тут нет. Симон, ты знаешь, что один из них стрелял?

– Что? Как это? – рявкнул Симон.

Под пристальным взглядом Лоры Эрмин вкратце изложила ход событий. Видя, что подругу трясет и ей трудно говорить, потому что во рту у нее пересохло, Шарлотта бросилась в дом Маруа, чтобы принести стакан воды.

– Попей, Мимин, тебе станет лучше, – тихо сказала она.

Жослин поговорил с Онезимом и хотел дать ему два доллара в благодарность за то, что тот привез его дочь домой.

– Соседи, месье Шарден, должны помогать друг другу, и мне не нравится, когда нападают на женщин. Но от денег я не отказываюсь, Иветта будет довольна.

С этими словами он откланялся. Лора пригласила всех к себе в дом.

– Полиция должна провести расследование, – заявила она. – Эрмин, ты нам растолкуешь, что произошло, но только когда мы будем в тепле. Идемте, Жозеф, вы тоже, и Бетти.

– Нет, благодарю вас, – сказала Бетти. – Мне надо готовить обед. И никакого толка от меня там не будет.

Тем не менее, прежде чем уйти, она нежно, как мать, переволновавшаяся за своего ребенка, поцеловала Эрмин, что вызвало раздражение у Лоры. Что касается Эрмин, то у нее было только одно желание: оказаться в своей уютной комнате, забраться в кровать вместе со всеми детьми. Поскольку мать запретила ей обсуждать некоторые личные темы, она бы с удовольствием уклонилась от разговора, обещавшего быть весьма оживленным.

Едва она оказалась в гостиной, как к ней бросился Мукки.

– Мамочка, как тебя долго не было! В следующий раз возьми меня с собой.

С озабоченным видом из кухни вышла Мирей с тряпкой в руке.

– А, вот и ты! – пробормотала она. – Объясни, что происходит. Когда пришел Симон и сказал, что с тобой, похоже, что-то случилось, я думала, у меня сердце разорвется. А мне от плиты не отойти.

– Успокойтесь! – приказала раскрасневшаяся от волнения Лора.

Ее глаза сверкали, лицо похорошело. В черном платье и великолепной кашемировой шали она выглядела королевой. Теперь, когда она отказывалась от близости с мужем, то стала еще больше заботиться о своей внешности, надеясь, что заставит его сильнее страдать.

– Мирей, принеси нам глинтвейна, и не жалей корицы и цукатов. Жозеф, садитесь, и ты, Симон, тоже. Шарлотта, сделай милость, отведи Мукки наверх, там Мадлен с Луи и близнецами. Мальчику нечего делать внизу.

– Но, бабушка! – возразил было ребенок.

– Не спорь! – отрезала Лора. – Тебе незачем слушать разговоры взрослых.

Жослин, не отрывая глаз от Эрмин, ходил взад-вперед у рождественской елки. Он без труда читал на ее лице следы пережитого ужаса.

– А теперь, дорогая моя, расскажи нам, ничего не опуская, эту неприятную историю, – сказал он. – Я хочу, чтобы эти негодяи понесли наказание.

– Я вам рассказала самое главное, – вздохнула Эрмин. – Я выехала из Роберваля на закате солнца. На полпути я увидела, что навстречу мне идет грузовик. Водитель так резко затормозил, что машину развернуло поперек дороги. Сначала мне показалось, что ее просто занесло, но тут из кабины вышел мужчина и стал приставать ко мне с вопросами. Словом, все понятно.

Она слабым голосом повторила услышанные двусмысленности о ее красоте и об опасности, которая ей грозит, если она будет ездить в одиночку.

– Я повысила тон, – продолжила она, – и из машины выскочил второй мужчина с ружьем в руке. Он, похоже, был очень зол и почти сразу же выстрелил в Шинука. Бедный конь испугался и бросился галопом прочь, а я выпала из саней. Слава Богу, очень кстати подъехал Онезим Лапуант.

Жозеф Маруа, продолжая потягивать глинтвейн, наставительно произнес:

– Эти парни были пьяны. Тебе повезло, Эрмин, что они набросились на лошадь, а не на тебя! Ты свечку должна поставить за Онезима.

– Знаю, – согласилась Эрмин.

Нервы у нее были на пределе. Лора, готовая хоть из-под земли достать двух негодяев и задушить их голыми руками, если придется, произнесла пламенную речь. Жозеф и Симон строили предположения, кто это такие, изнуряя Эрмин вопросами о грузовике, его цвете, форме фар. На помощь ей пришла Шарлотта.

– Эрмин надо отдохнуть! – возмутилась она. – Вы можете вести разговоры всю ночь – это ничего не изменит. Идем, Мимин, я помогу тебе лечь и принесу ужин в постель.

– Да, спасибо, Шарлотта, я об этом только и мечтаю, – заявила обессилевшая Эрмин. – Мне кажется, будто я в Квебеке, где ты так заботилась обо мне, следила, чтобы я отдыхала после репетиций и спектаклей. Мама, отец, простите, но я поднимусь к себе. Жозеф, я очень огорчена, что сани сломаны, но я возмещу вам ущерб.

– Не думай об этом, Мимин, – отрезал Симон. – Я их починю.

Она поблагодарила, и оживленный разговор возобновился. А на втором этаже было тихо. Эрмин тут же нырнула в постель под теплые одеяла. Ее охватило ощущение безопасности, детской радости. Шарлотта расчесала ей волосы, которые разметались по подушке, словно лучики солнца.

– До чего же здесь хорошо! – заметила Эрмин. – Лолотта, позовешь детей и Мадлен?

– Если ты еще раз назовешь меня этим нелепым именем, я сбегу и ты ляжешь спать на голодный желудок, – пошутила Шарлотта. – Ну, хорошо, я пришлю к тебе детей, а сама спущусь вниз, узнаю насчет ужина.

Через несколько минут на цыпочках вошли Мукки и близнецы: им было велено не шуметь.

– Ты очень устала, мамочка? – спросила Лоранс, уже в пижаме, ее распущенные волосы были перехвачены розовой ленточкой.

– Можно к тебе в кроватку? – воскликнула Мари, которая тоже была в пижаме. – Мамочка, ну скажи «да».

– Забирайтесь все трое, – разрешила Эрмин. – Дорогие вы мои.

Дети, конечно же, ничего не знали о случившемся. Мукки прижался к ней, свернувшись в клубочек, счастливый от неожиданного везения, а близнецы ссорились, так как вдвоем не могли поместиться рядом с матерью. Эрмин их помирила.

– Главное, что все мы вместе, в тепле. На улице ужасно холодно, ветер, а здесь мы в безопасности.

От этих слов они приумолкли. Мадлен наблюдала за этой трогательной сценой, и ее темные глаза увлажнились от нежности. Кормилица, примостившаяся на краешке большой кровати, трое озорничавших детей – такие минуты излечивают страх, сомнения и огорчения. Эрмин, столкнувшись с насилием и злобой и все еще не придя в себя после пережитого, не могла не оценить эти мгновения счастья.

Появилась Шарлотта с тяжелым подносом из лакированного дерева и радостно огласила меню:

– Гороховый суп, яичница с салом, хлеб с маслом и яблочный торт с меренгами. Малыши, бабушка ждет вас к столу. Шагом марш!

Она повела их вниз. Мадлен осталась в спальне.

– Ты тоже ступай ужинать, – сказала ей Эрмин.

Облокотившись на подушки, она разглядывала роскошный ужин, приготовленный Мирей. Кормилица покачала головой.

– Расскажи, что с тобой произошло на самом деле, – попросила она тихо. – Шарлотта говорила, что какие-то двое мужчин стреляли из ружья.

– Мадлен, я думаю, что это они подожгли хижину Талы, – ответила Эрмин. – Они хотели знать, где находятся Тошан и Тала. И теперь мне страшно. Надо ее предупредить. Эти мерзавцы сейчас, наверное, уже в Робервале. У меня не хватит смелости снова поехать туда завтра. Нам надо быстрее что-то решать. И обо всем рассказать Шарлотте.

Через час Эрмин, разъясняя Шарлотте весь ужас сложившейся ситуации, поведала и о том, как и от кого появилась на свет Киона, а также изложила свою версию возможных причин совершенного на нее нападения. Шарлотта выслушала, не прерывая, с невозмутимым видом примерной ученицы.

Уложив детей спать, Мадлен снова присела на край кровати. На кормилице было серое платье с белым воротничком, черные косы обрамляли миловидное лицо с высокими скулами. Шарлотта сидела рядом, на ней была красная шерстяная жилетка, в волосы воткнуты гребни. Они казались полной противоположностью друг другу: одна старомодная, степенная и скромная, другая – более экспансивная, одетая по последней моде, с макияжем.