Текст книги "Сиротка. В ладонях судьбы"

– Выпейте Жо, это вас немного подбодрит.

Совет был не самым лучшим, поскольку Жозеф боролся с явно выраженной склонностью к выпивке, но бывают обстоятельства, при которых без алкоголя просто не обойтись.

Монреаль, лагерь пленных на острове Сент-Элен, суббота, 16 мая 1942 года

Симон Маруа смотрел на солнечные блики, играющие на водной глади пролива Ле-Муан, отделяющего остров Сент-Элен[10]10
  Остров был назван в 1611 г. в честь жены французского путешественника Самюэля де Шамплена Элен. Он принадлежал семейству Ле Муан де Лонгей с 1665 по 1818 год, когда британское правительство выкупило его и возвело там форт и пороховой склад. (Примеч. авт.)


[Закрыть] от острова Монреаль. Он стоял в карауле с другим солдатом. Они оба следили за передвижениями двадцати заключенных, направленных на укрепление бараков. Когда Италия во главе с Муссолини объявила войну Франции, канадская полиция приступила к массовым арестам жителей, имеющих итальянское гражданство. В старых зданиях, построенных на острове несколько веков назад, разместился лагерь. Среди заключенных также были немцы и с десяток японцев.

– Хорошая погода долго не продержится, – сказал Симон просто для того, чтобы поддержать разговор. – Могу поспорить, что со следующей недели зарядят дожди.

Он умирал от скуки: ему не нравилось его новое назначение. Но в армии не принято обсуждать приказы.

– Раз уж я ношу форму и держу в руках оружие, лучше бы отправиться в Европу, – добавил он. – А на этих несчастных заключенных тяжело смотреть. Они не имеют права с нами разговаривать, но я знаю, что несколько поколений их жили в Квебеке и они попали сюда ни за что.

Его товарищ усмехнулся и ответил:

– Даже если кто-то из этих итальяшек и сторонник Муссолини, он не станет кричать об этом на всех углах. Зато фрицы причиняют много хлопот. Уже не один пытался бежать отсюда. Смотри, капрал идет!

Они встали и отдали честь старшему по званию. Тот протянул Симону маленький голубой листок.

– Вам телеграмма, рядовой Маруа.

– Благодарю, капрал, – ответил Симон, не скрывая удивления.

Обычно эти срочные отправления не сулили ничего хорошего. Он повертел телеграмму в руках, прежде чем открыть. «Мама умерла два года назад, неужели что-то случилось с отцом?» – мысленно спрашивал он себя, ощутив внезапное волнение.

Телеграмма все прояснила. Очень коротко в ней сообщалось, что его брат Арман погиб на затонувшем торговом судне. Новость пришла из гарнизона.

– Я получил это извещение от офицера 22-го Королевского полка, – пояснил капрал. – Знакомая вашей семьи посчитала своим долгом вам сообщить. Я в курсе. Ваш брат… Примите мои соболезнования, рядовой Маруа. Грузовые суда были атакованы в ночь со вторника на среду в районе берегов Гаспези.

Симон кивнул, ошеломленный полученным известием. Он слышал об атаке немецких подлодок по радио в столовой.

– Корабли затонули из-за торпед? – уточнил он. – Но что делал на борту мой брат? Ничего не понимаю. Ведь он был освобожден от воинской службы!

– К сожалению, я не владею информацией, рядовой Маруа. Я разрешаю вам позвонить тому, кто сможет дать нужные сведения.

– Спасибо, – вздохнул Симон.

Он закурил сигарету со странным ощущением, что спит и видит дурной сон.

– Мне очень жаль, – сказал его товарищ. – Прими мои соболезнования.

Не в состоянии что-либо ответить, Симон отошел на несколько шагов. Прошлое навалилось со всей силой, хотя он уже несколько месяцев пытался стать другим человеком. В глазах защипало от подступивших слез.

– Арман… Нет, – прошептал он.

Братья несколько лет изображали вражду друг к другу. Но в эту секунду в его памяти всплыл образ маленького светловолосого мальчишки, неугомонного сорванца. «Он постоянно ходил с разбитыми коленками и царапинами на щеках. Маме туго с ним пришлось. Она жаловалась, что ей с трудом удается отстирывать одежду своего младшего сына. А папа так хотел, чтобы он стал механиком! Арман… В последний раз я видел его в Валь-Жальбере. Он принес цветы на могилу матери. Тогда он даже не остался ночевать дома».

Все это казалось Симону нереальным. Он раздавил каблуком окурок. Внезапно его пронзила мысль о Шарлотте. «Арман умер, так и не простив меня. Он был уверен, что я увел у него единственную, интересующую его девчонку. Боже мой, ведь он любил ее! Возможно, они были бы счастливы вместе».

Симон решил позвонить Эрмине. Он направился к административному зданию. Капрал дал необходимые распоряжения, и его оставили одного в небольшом кабинете, стены которого были увешаны топографическими картами региона.

«Зачем мне ей звонить? – спросил он себя. – Хороший сын позвонил бы сначала своему отцу. Но это не про меня: я не был ни хорошим сыном, ни хорошим братом, ни хорошим женихом».

Он в замешательстве потер подбородок. Одно время ему казалось, что он сможет жениться на очаровательной Шарлотте Лапуэнт, которая выросла в их семье. Испытывая нежность к этому ребенку, Симон наблюдал ее медленное превращение из почти слепой девочки в лукавого подростка. Неизменным оставалось лишь одно: она его обожала.

«Увы! Меня не привлекают женщины, даже самые красивые, – сказал он себе. – И я живу с этой тайной в исключительно мужской среде…»

Тошан, муж Эрмины, был первым, кто догадался, что гложет молодого парня, стыдящегося своих гомосексуальных наклонностей. После двух попыток самоубийства старший сын Маруа смирился с тем, что он не такой, как все, но считал долгом чести скрывать свою истинную природу.

Наконец Симон решился и спустя несколько минут услышал в трубке пронзительный голос Лоры Шарден. Она рассказала ему о трагедии, осыпая словами утешения. Когда он повесил трубку, его горло сжалось от сухого рыдания. «Значит, это правда. Арман умер, – подумал он. – А Эрмина живет в Квебеке». Он почувствовал себя ужасно одиноким. Тщательно сдерживаемое горе вызвало дрожь во всем теле. Неуверенным шагом он вышел на улицу с желанием кричать от ярости.

«Господи, ведь это был мой брат! Я считал, что ненавижу его, но на самом деле любил».

Квебек, улица Сент-Анн, тот же день

Эрмина писала письмо своей матери, когда звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Мадлен вышла за покупками. Отложив письмо, молодая женщина пошла открывать. Она никого не ждала и приняла приветливое выражение лица на тот случай, если это будет Бадетта, которая вполне могла забежать неожиданно. Но на пороге стояла девушка в черной юбке и бежевой блузке, с чемоданом в руке. Ее черные локоны были собраны гребнями с обеих сторон изящного чистого лица. Золотисто-карие глаза смотрели с глубокой скорбью.

– Шарлотта! – воскликнула Эрмина. – Дорогая моя, как я тебе рада! Входи скорее!

Как только закрылась дверь, они обнялись, не в силах сдержать слез.

– Получив твое письмо, Мимина, я сразу поехала к тебе. Это так ужасно и несправедливо! У Армана впереди была целая жизнь, но он умер!

– Знаю, моя Лолотта, – ответила Эрмина, целуя ее в лоб. – Я очень хотела встретиться с тобой и поговорить. Мне так тебя не хватало! Да еще я разлучена с детьми.

– Я бросила работу, – призналась ее подруга. – В Квебеке тоже можно работать. Учитывая обстоятельства, я хочу быть рядом с тобой.

– В таком случае ты снова займешь свое место гримерши известной оперной певицы Эрмины Дельбо, – пошутила она. – Даже если мне придется платить тебе из своего гонорара. Я не перестаю плакать с самой среды, так что Мадлен уже не знает, что делать. Разве можно было такое представить? Арман погиб в расцвете лет!

Шарлотта печально кивнула. Всю дорогу в поезде она без конца повторяла такую короткую, но полную тяжелого смысла фразу: «Армана больше нет…»

– Завтра утром мы собираемся в Сент-Анн-де-Бопре, – сообщила ей Эрмина, словно речь шла о крайне важном событии. – Мадлен была уверена, что ты приедешь сегодня. Она обязательно хотела дождаться тебя. Возможно, вместе мы легче переживем это горе.

– Больше всего меня беспокоит наша недавняя встреча с Арманом. Он пригласил меня в известный ресторан в Монреале. Боже мой, как же мне тяжело! Мимина, я резко оборвала его признание в любви. Я была жесткой, холодной. Бедняга даже не смог доесть свой десерт. А я, идиотка, снова заговорила о Симоне, о своем разочаровании, об этой свадьбе, которая так много значила для меня, но так и не состоялась. Лучше бы я сказала ему правду!

– Какую правду? – спросила Эрмина, беря ее за руку и увлекая в гостиную.

– Просто я начала думать, что, возможно, смогу быть счастливой с Арманом.

– Ты не могла предвидеть, что случится такое, Шарлотта. Ты думала, что у тебя еще есть время. Вовсе не ты решила его судьбу, а немецкие торпеды. Давай выпьем чаю. Теперь, когда ты здесь, я чувствую себя лучше.

Между ними не было кровного родства, но они считали себя родственными душами. История их знакомства началась в коридорах монастырской школы Валь-Жальбера в тот памятный день, когда монахини покидали эти места. Мэр городка организовал для них прощальный праздник. Шарлотта, обладавшая слабым зрением, ошиблась этажом в поисках туалета. В ту пору она была десятилетней девочкой, плохо одетой и жутко грязной. Проникнувшись жалостью, Эрмина стала заботиться о ней. Ребенок буквально чах с матерью-инвалидом и грубым отцом-алкоголиком. Когда Шарлотта осиротела, несмотря на ближайшее соседство ее единственного брата Онезима Лапуэнта, девочку приютила у себя Бетти Маруа, а потом практически удочерила Лора, оплатив дорогостоящую операцию, позволившую вернуть ей зрение.

– Мимина, я должна была дать надежду Арману. Тогда бы он остался в Монреале.

– Уверяю тебя, в этом нет твоей вины. Милая моя, ты не должна себя казнить. Ты проголодалась?

– Нет, я не хочу есть. Моя бедная Мимина, я надоедаю тебе своим нытьем, даже не спросив, виделась ли ты с Тошаном. У тебя такой грустный вид.

– Поводов для веселья нет… Тошан позвонил мне, когда узнал, что Арман стал одной из жертв этой трагедии. Я надеялась, что он хотя бы придет. Но нет! А ведь из центра города видны крыши гарнизона. Мы так близко друг от друга, но нас разделяет устав его полка.

Шарлотта сочувственно кивнула. Она обвела взглядом элегантную и уютную обстановку.

– Здесь гораздо красивее, чем в пансионе Монреаля, где я жила. У тебя, Мимина, я наконец чувствую себя в безопасности… Я хотела бы переодеться. Какую комнату ты мне отведешь?

– Розовую, как окрестила ее мама. Не беспокойся, места у нас хватает. Иди ополоснись с дороги. А я пока приготовлю чай.

С чемоданом в руке Шарлотта направилась по коридору. В ту же секунду открылась входная дверь. Решив, что это Мадлен, Эрмина задержалась на пороге кухни. И вздрогнула от неожиданности, увидев своего мужа в форме.

– Тошан! Слава Богу! Все же это хороший день, несмотря ни на что. Сначала ко мне вернулась Шарлотта, теперь ты… наконец-то!

Он протянул к ней руки, пораженный, насколько глубоко ее потрясло известие о гибели Армана Маруа. Она спрятала лицо у него на груди. Он крепко обнял ее, словно хотел защитить от всех несчастий мира.

– Мина, милая, мне очень жаль! Я хотел прийти раньше, но не мог, – прошептал он ей на ухо.

В свои тридцать три года Тошан Клеман Дельбо был очень красивым мужчиной. Индейская кровь, текущая в его жилах, придала коже медный оттенок, выгодно подчеркивающий темные глаза и волосы. Он был крепким, но стройным, среднего роста. От всей его фигуры исходил какой-то особый шарм благодаря его мягкой, немного кошачьей походке и гордым чертам лица, которое редкие улыбки делали еще более привлекательным. От своего отца, Анри Дельбо, выходца из ирландской семьи, он унаследовал чувственные сочные губы, прямой нос и широкие плечи.

– Любовь моя, – выдохнула Эрмина, – умоляю тебя, не уезжай! Я не хочу, чтобы ты тоже погиб! Немецкие подводные лодки добрались до Сен-Лорана. Теперь этого никто не станет отрицать. Корабль, на который ты сядешь, тоже может потопить торпеда. Два года назад, когда ты дезертировал, мне следовало заставить тебя прятаться в лесах до конца этой проклятой войны.

Она разрыдалась. Тошан гладил ее по спине, покрывал легкими поцелуями ее волосы с ароматом меда.

– Ты права, угроза реальная, не стану тебе лгать, – ответил он. – Но очень скоро будут усилены воздушные патрули. Корабли с грузом – излюбленная мишень подлодок, а у голландских судов не было конвоя. До последнего года немцы держались в стороне от американских берегов, чтобы не спровоцировать вступление в войну Соединенных Штатов. Но тебе известно, что после нападения на Пёрл-Харбор ситуация изменилась. Не волнуйся: судно Королевского флота, на котором я поплыву, оснащено всем необходимым. Мина, женушка моя, тогда, дезертировав, я просто поддался секундной слабости. Теперь все по-другому. В Европе я смогу сражаться так, как хотел.

Подобно большинству женщин, Эрмина была глуха к таким аргументам.

– Ты будешь так далеко от меня, от наших детей! Нас будут разделять тысячи километров, и одна мысль об этом сводит меня с ума. Я крепилась изо всех сил, полная решимости не жаловаться, но смерть Армана кажется мне дурным предзнаменованием. Что со мной будет, если ты погибнешь?

– Прошу тебя быть сильной, если это случится. Ты вырастишь наших троих малышей в строгости и нежности, я тебе доверяю. Эрмина, не будем обольщаться. Я всей душой хочу вернуться к тебе, но не могу этого обещать.

Его слова отозвались болью в сердце молодой женщины, словно это было последнее прощание. Она подняла голову, чтобы навсегда запечатлеть в памяти образ своего мужа. Кончиками пальцев она провела по его скулам, лбу, задержалась на губах.

– Ты хочешь, чтобы я отказалась от тебя. Я с ужасом представляю твое родное лицо в крови или обожженным. На голландском судне люди погибли, когда взорвались котлы. Ты – мой супруг, моя любовь, я рассчитывала прожить рядом с тобой всю свою жизнь. Тошан, они причинят тебе боль!

– Прекрати говорить такие вещи! Кого ты имеешь в виду? – несколько сухо оборвал он ее, схватив за запястья.

– Я говорю о наших врагах, немцах. Неужели ты не боишься? Тебе все равно, что ты можешь умереть, получив пулю или утонув?

Внезапно он отпустил ее и принялся ходить по гостиной. За десять лет брака и страсти они знали и периоды раздора, конфликтов. Временами жесткий характер Тошана доставлял немало мучений его супруге. Сейчас он тоже упрекнул себя в излишней резкости.

– Мина, прости меня! – бросил он. – Мы уже обсуждали это в декабре 1939 года, когда я сообщил тебе, что иду добровольцем в армию. Не стану отрицать, что я не раз жалел о своем решении из-за тебя. Я оставил вас с детьми одних, и у тебя были серьезные неприятности. Но я хочу, чтобы ты уважала мой выбор. Я уезжаю на следующей неделе, и тебе придется с этим смириться. Все нормальные мужчины, имеющие чувство долга, должны сражаться с Гитлером. Прошлым летом во Франции прошли массовые аресты евреев. Облавы производились полицией страны под бесстрастным взглядом оккупантов. Может, я и боюсь, но что с того? Сможешь ли ты гордиться трусливым мужем, прячущимся в лесу?

– Нет, – согласилась она удрученно.

Встревоженная, Шарлотта вошла в комнату. Извинившись, она подошла к Эрмине.

– Здравствуй, Тошан, – мягко поздоровалась девушка. – Что происходит?

– Судя по всему, моя жена теряет хладнокровие. Я рассчитываю на тебя, Шарлотта. После моего отъезда ей нужна будет твоя поддержка.

Шарлотта молча кивнула. Стыдясь своего поведения, Эрмина не решалась поднять взгляд на Тошана. Он снова обнял ее.

– Я пришел, чтобы утешить тебя, а сам обижаю. Дорогая моя, у меня увольнительная. Мне так не терпелось сообщить тебе об этом. Я смогу остаться здесь на ночь, быть может, и в остальные дни тоже, до самого отъезда. Я планировал повести тебя в ресторан. Гораздо разумнее наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе, чем терзать себя или сетовать на судьбу. Какой в этом смысл?

Он взял ее лицо в свои теплые ладони и некоторое время рассматривал, прежде чем поцеловать. Прикоснувшись к его губам, она едва сдержала стон, в котором радость смешивалась с тоской по их красивым ночам любви.

– Ты благоразумнее меня, – тихо призналась она. – Я сделаю невозможное, лишь бы не разочаровывать тебя, Тошан.

– Расскажи, как там дети? – с улыбкой спросил он.

– Мама открыла свою частную школу, – ответила она более твердым голосом. – У учительницы нет никаких шансов соблазнить моего отца. Похоже, образованность – ее единственный козырь. Мукки учится хорошо, особенно успевает по математике и географии. Лоранс по-прежнему много рисует, а Мари-Нутта не дружит с орфографией.

Эрмина говорила быстро, ища забвения в словах, возвращающих ее к привычной, мирной жизни.

– Мари-Нутта… – повторил ее муж. – Ты не забыла, что индейское имя нашей дочери, Нутта, означает «мое сердце». Мне кажется, она его заслуживает. Она самая недисциплинированная из наших детей, но я чувствую в ней невероятный темперамент. Плевать на орфографию, ее ждет блестящее будущее.

– Лоранс тоже подходит ее индейское имя. Нади означает «смирная». Надеюсь, она станет художницей.

Беседа ослабила напряжение. Шарлотта выскользнула, чтобы приготовить чай, а Мадлен, в свою очередь, появилась на пороге. Лицо индианки озарилось, когда она увидела своего кузена.

– Тошан! Ты здесь!

Он звонко чмокнул ее в щеку, что было ему несвойственно. Она смущенно засмеялась.

– Мина, я купила печенье и выпечку. Я была уверена, что приедет Шарлотта. Тебе тоже достанется, Тошан.

– Мои товарищи по комнате умерли бы от зависти, если бы узнали, что я буду лакомиться сладостями в окружении трех прекрасных женщин. Насколько мне известно, раньше индейские воины имели право на всевозможные почести перед тем, как отправиться воевать с бледнолицыми. Благодарю вас, дамы!

Красавец метис закурил сигарету. Эрмина пожирала его глазами. Она все прекрасно понимала. Тошан так искрометно шутил и бахвалился лишь для того, чтобы изгнать призрак смерти из гостиной, залитой солнцем. Растроганная, она взяла руку мужа и переплела его пальцы со своими. «Любимый, я буду молиться, чтобы ты вернулся ко мне, – подумала она. – Я буду молиться своему Богу и твоему, и ты снова увидишь свои леса, свою реку, своих детей… и свою любимую женушку-ракушку, поскольку я буду ждать тебя все годы напролет. И если понадобится, я переплыву океан, чтобы встретиться с тобой».

Глава 2
Раздоры

Квебек, вторник, 19 мая 1942 года

Эрмина сидела у окна своей гостиной в домашнем платье. Тошан, проведя с ней очередную ночь, только что ушел. Несмотря на страстную нежность их объятий, она не могла избавиться от легкого чувства горечи. Все равно это были лишь короткие свидания, несмотря на то что в преддверии скорого отъезда он старался навещать ее как можно чаще, пусть даже на часок среди дня.

«Мужчина получает удовольствие, дарит его нам, но в глубине души ему не терпится скорее отправиться в другую вселенную – в мир армии, оружия, моторов, самолетов», – думала она.

Заметив фарфоровую чашку на круглом столике, она смахнула ее тыльной стороной ладони. Хрупкий предмет ударился о ножку кресла и разлетелся вдребезги. Из кухни прибежала Шарлотта и увидела осколки.

– Что с тобой, Мимина? – спросила она. – Ты стала такой неловкой. Во всем виноваты твои нервы.

– Да, мои нервы! И я не более неловка, чем обычно: я сделала это специально. Тошан уезжает в субботу. За две недели я удостоилась всего нескольких встреч, а сегодня он целое утро рассказывал мне о своих прыжках с парашютом! Какое необыкновенное ощущение – быть на борту, лететь над землей! Господи, я никогда не пойму упорства мужчин, с которым они стремятся убить себя! Как вообще эти железные машины умудряются летать? Ответь мне, пожалуйста!

Шарлотта лишь молча пожала плечами. Она заметила некоторую небрежность в облике своей подруги. Редко когда можно было увидеть ее непричесанной, бледной, с синевой под глазами.

– Дорогая моя, – укоризненным тоном сказала она, – тебе следует привести себя в порядок и одеться. Я причешу тебя и подкрашу. Ты же не собираешься оставаться весь день в таком виде?

– А почему нет? Репетиции снова отложили. Я даже не уверена, что мой контракт будет оплачен. Все очень плохо, Шарлотта! Весь мир погряз в войне. Япония, Россия, Африка… А у меня нет никаких вестей ни от родителей, ни от Симона. К тому же сегодня день рождения Луи. Моему братику исполнилось восемь лет, а я даже забыла ему написать.

– Но ты можешь позвонить!

– Да, конечно, но это не одно и то же. Я же говорю тебе, что все очень плохо. Еще хуже обстоит дело с Талой. Я не знаю, где она сейчас и что с ней! Представляешь? Я не видела Киону с прошлого лета, да и тогда мы провели вместе всего одну неделю.

Ее голос задрожал. Она всем сердцем любила свою сводную сестру, родившуюся от короткой любовной связи ее собственного отца Жослина и матери Тошана, прекрасной индианки Талы. Ребенок ничего не знал об их родстве. Это была необычная девочка, обладающая редкими способностями ясновидения и билокации[11]11
  Необычное явление, когда человек оказывается одновременно в двух местах. (Примеч. авт.)


[Закрыть], подобно шаманам своего народа или великим католическим мистикам. Два года назад Киона показала, на что способна, и это очень впечатлило Эрмину. Она на несколько секунд закрыла глаза, чтобы вызвать в памяти образ девочки с матовой кожей, золотисто-рыжей шевелюрой и янтарными глазами.

– Тошан уверяет меня, что его мать по-прежнему живет у Шогана, брата Мадлен, – продолжила она. – Я понимаю, письма из глубины лесов идут очень долго, тем не менее…

– И все-таки уже полдень, а ты никак не можешь расстаться с этим креслом. Давай, встряхнись.

Звонок в дверь прервал ее на полуслове. На лице девушки появилось выражение триумфа.

– Вот видишь! У нас гости, а ты в таком виде. А если это кто-нибудь из театра? Беги скорее в свою комнату, я открою.

– Наверное, Мадлен забыла ключи, – предположила Эрмина, даже не думая вставать.

– На нее это не похоже! Тем хуже для твоей репутации, – вздохнула девушка, направляясь к входной двери.

Несколько секунд спустя она оказалась лицом к лицу с Симоном Маруа. Молодые люди не виделись с тех пор, как расторгли помолвку, то есть два года. Шарлотта покраснела до кончиков ушей. Она с трудом справилась с желанием захлопнуть дверь из лакированного дуба, чтобы убрать с глаз долой облик мужчины, которого так любила, почти обожала.

– Привет, мисс, – произнес он со смущенной улыбкой. – Я не знал, что ты в Квебеке.

Слово «мисс» отозвалось болью в сердце Шарлотты. Симон часто ее так называл, когда она была подростком. Девушка опустила голову, сожалея, что не может забиться в мышиную норку.

– Привет. Полагаю, ты приехал к Эрмине, – сухо ответила она. – Входи, я как раз собиралась гладить белье. Не буду вам мешать.

– Но ты и не мешаешь, – возразил он.

– Перестань ломать комедию, – прошипела девушка сквозь зубы. – Что касается меня, то я надеялась, что больше никогда не встречу тебя на своем пути. Никогда!

С этими полными ненависти словами она оставила его одного. Эрмина, слышавшая основную часть их разговора, медленно подошла к юноше и, увидев такое родное лицо Симона, которого любила как брата, заплакала.

– Входи скорее, – рыдая, пробормотала она и раскрыла объятия.

Взволнованные, они долго стояли обнявшись. Каждый думал об Армане, вычеркнутом из списка живых менее чем за час и покоящемся в холодных водах Сен-Лорана.

– Ты получил увольнительную? – наконец спросила Эрмина. – Учитывая ситуацию, это нормально. И мне нравится, что ты не в форме. Я могу уговаривать себя сколько угодно, но начинаю ненавидеть армию.

Как только она задвинула засов на двери, Симон судорожно вздохнул и признался:

– Я дезертировал…

– Господи, – простонала Эрмина, растерянно глядя на него. – Ты с ума сошел?!

– Нет, позавчера вечером я стоял в карауле и воспользовался этим, чтобы сбежать. Я спрятал в рюкзаке свою гражданскую одежду. Удача была на моей стороне: водитель грузовика подбросил меня до станции. В поезде я переоделся. Мимина, ты должна мне помочь. Мне нужны деньги.

Она взяла его за руку, словно он был потерявшимся ребенком.

– Я не стану помогать тебе совершить такую глупость, Симон, – тихо заявила она, усаживая его на диван. – Ты будешь благоразумным и вернешься в Монреаль. Твое начальство поймет. Ты скажешь им, что был потрясен смертью брата. Прошу тебя, это наилучшее решение. Тошан скажет тебе то же самое. Ты немного с ним разминулся, очень жаль. Он бы тебя вразумил.

Симон вздрогнул при мысли, что мог бы увидеть красавца метиса, в которого был тайно влюблен. Эрмина заметила, как изменилось его лицо. Ее это шокировало, но она не подала виду.

– И потом, куда ты пойдешь? – спросила она. – Полагаю, ты хочешь спрятаться в лесной чаще и играть в патриота?

– Я собирался укрыться в вашем доме в Перибонке, – признался он. – Никто не станет меня там искать. Я буду очень осторожен. Летом я буду выходить только вечером, а с приходом зимы мне уже ничего не грозит. Только не считай меня трусом! В лагере острова Сент-Элен я целыми днями наблюдал за беднягами, полностью подавленными своим заключением, отрезанными от своих семей, – за итальянцами, единственное преступление которых состоит в том, что они иностранцы. Что касается нацистов, они меня пугают. Есть еще кое-что…

– Что? – встревожилась она.

Они не заметили присутствия Шарлотты за стеклянной дверью, отделяющей гостиную от столовой. Снедаемая любопытством, та прислушивалась к их разговору.

– Вчера утром в лагере ко мне подошел санитар, когда я оплакивал своего брата. Я не думал, Мимина, что смерть Армана так меня потрясет… Этот тип сначала сочувственно похлопал меня по плечу, потом неожиданно его рука спустилась вниз по спине. Я был парализован, словно мышь перед змеей. «Маруа, я могу вас утешить», – сказал он мне. Я вскочил и убежал. Думаю, он тоже гомосексуалист. Если бы ты только знала, Эрмина, как мне хотелось броситься в его объятия! Но что потом? У меня нет опыта… А если бы нас кто-нибудь увидел?

Сбивчивые слова Симона, которые он бубнил монотонным голосом, возмутили молодую женщину, несмотря на все ее сочувствие и желание быть толерантной.

– Прошу тебя, – оборвала она его. – Не говори здесь об этом.

– Почему? – спросил он с потерянным выражением на лице. – Именно из-за «этого», как ты говоришь, я и дезертировал. Тот санитар догадался о моей истинной природе. Я больше не мог там оставаться. Для меня нигде нет места на этой земле. Лучше бы я сдох! Арман должен был жить, а не я!

В его последних словах было столько страдания, что Эрмина сжалилась и взяла его за руку.

– Я дам тебе денег. Но тебе лучше отправиться в Штаты и найти себе работу. Твоя идея спрятаться у нас, в чаще леса, не самая лучшая. Одиночество сведет тебя с ума.

– Я и так чувствую себя безумцем. Ты единственная, кому я могу довериться. Если бы ты только знала, какие мне снятся сны! Просыпаясь, я умираю от стыда.

Шарлотта уловила суть беседы. Ее сердце бешено заколотилось. Теперь она не сомневалась в противоестественных наклонностях своего бывшего жениха. Охваченная непонятной яростью, она ворвалась в комнату и встала перед Симоном.

– Убирайся отсюда! – закричала она. – Сейчас же! Ты оскорбляешь память своей матери и своего брата! Сейчас ты снова ведешь себя как эгоист, жалуясь на свою судьбу! Никто не обязан выслушивать твою похабщину! Как я могла любить тебя, готовая отдаться душой и телом! При одной только мысли о твоих поцелуях меня начинает тошнить! Убирайся отсюда, грязный извращенец!

– Шарлотта, успокойся! – возмутилась Эрмина. – Ты потеряла рассудок?

– Да, потеряла! Я сгорала от любви к этому грязному типу, в то время как он с вожделением пялился на красивых ребят! Я многое узнала, работая на заводе в Монреале. У моих коллег язык был хорошо подвешен. И мне тоже было что рассказать. Два года я пережевывала свое унижение, свою печаль. Дошла до того, что все время твердила Арману, что не могу забыть его брата. Ты сломал мне жизнь, Симон! Убирайся!

Тот растерянно посмотрел на Эрмину, хозяйку дома.

– Мне уйти, Эрмина? – спросил он.

– Нет, только не при таких обстоятельствах! Шарлотта, успокойся. Ты не должна так обращаться с Симоном. Мир и без того в войне, так давай не будем устраивать ее в семейном кругу.

– В каком семейном кругу? – вскричала Шарлотта. – С каких это пор Маруа стали членами твоей семьи? А Лапуэнты? Лора меня не удочеряла.

В ярости девушка была еще прекраснее. Ее потемневшие глаза сверкали. Губы искривились в презрительной гримасе, которую вполне можно было принять за провокационную. Эрмина озадаченно посмотрела на нее, затем перевела взгляд на Симона.

– Это уже слишком для меня, – сказала она. – Тошан уезжает через четыре дня, и я не увижу его долгие месяцы. Если вообще увижу… С момента смерти Армана не прошло и недели… У меня нет сил выносить эту сцену. Шарлотта, прошу тебя, иди в свою комнату. Мне нужно успокоиться. Смею тебе заметить, что ты наговорила ужасных вещей Симону. Ты должна перед ним извиниться.

– Не нужно, – вздохнул он. – По крайней мере, она была искренна. Ничего другого я и не ожидал. Зря ты помешала мне повеситься, Мимина, в тот печальный день, когда умерла мама. С тех пор я не сделал ничего стоящего ни в личной жизни, ни в армии.

Шарлотта не двигалась с места. Сжав кулаки, она смотрела на Симона жестким взглядом. «Если бы я могла, то набросилась бы сейчас на него, расцарапала лицо, вырвала волосы. Господи, как же я его ненавижу! Он мне противен, омерзителен!» – думала она, находясь, тем не менее, под впечатлением от этой встречи.

Симон был очень красивым мужчиной. Приближаясь к своему тридцатилетию, он демонстрировал мужественные черты своего отца, и на лице его не было изъянов. Он больше не носил усов, что подчеркивало его чувственный рот с яркими губами. Высокий, стройный, с загорелой кожей и золотисто-карими глазами, он нередко вызывал восторженные взгляды у встречавшихся ему женщин.

«Я по-прежнему его хочу, – с горечью подумала Шарлотта. – Ну почему он оказался ненормальным?!»

Звук хлопнувшей двери заставил вздрогнуть всех троих.

– Я забыл свой бумажник, – сказал Тошан, входя в переднюю. – Мина, дорогая?

Шарлотта убежала в свою комнату. После гневного выступления ее нервы были на пределе и она не могла сдержать слез глубокой скорби. Симон вскочил со своего места. Он не был готов к этой встрече. Крайне взволнованный, он, тем не менее, принял непринужденный вид.

– Какая встреча! – весело воскликнул молодой человек. – Мой друг Тошан!

Эрмина заметила удивление на лице своего мужа, когда он пожимал ему руку.

– Ты в увольнительной, рядовой Маруа? – пошутил он. – А почему без формы? На улице это поднимает престиж.

Симон ограничился улыбкой. Он смотрел на Тошана, даже не пытаясь скрыть свои истинные чувства. Это вызвало раздражение у Эрмины.

– Где твой бумажник? – спросила она натянутым голосом.

– Наверное, на ночном столике.

– Если у тебя есть несколько минут, я схожу за ним и заодно переоденусь. Выпейте пока кофе. Симону нужен твой совет. Он дезертировал из армии.