Текст книги "Колдовская душа"

Глава 2
Из дома в дом

В доме Матильды, в Сен-Приме, в тот же вечер, в тот же час

Пьер поднялся. Ему хотелось вернуться домой, на улицу Лаберж, несмотря на ласковые уговоры Матильды.

– Побудь еще немного, – предложила она.

Судя по всему, Жасент пришлось остаться у пациента и она вернется только завтра. Пьер, как мог, постарался скрыть тревогу, от которой сжималось сердце.

– Тебе предстоит провести еще немало бессонных ночей, мой мальчик, – вздохнула хозяйка дома.

Он с симпатией окинул ее взглядом: тяжелые черные косы с едва заметными ниточками серебристой седины, гордое лицо, темные, почти черные глаза, чуть надменный изгиб полных губ… В молодости Матильда, вероятно, была очень хороша собой, он и сейчас находил ее красивой, несмотря на неизбежные отметины времени.

– Вам, наверное, уже хочется спать, – сказал Пьер.

– Не так уж и хочется. Я немного отдохнула – по-своему – до твоего прихода.

– Вы говорите загадками, – попытался пошутить Пьер.

– Тут нет никакой загадки. Я часто раскладываю карты и получаю послания, или же ко мне приходят видения. Это очень изматывает, и я засыпаю – вот так, не вставая из-за стола.

Пьер вежливо кивнул и потянулся за курткой и рукавицами. Однако его рука повисла в воздухе: тишину зимней ночи разорвали глухие отголоски собачьего лая. Еще через мгновение послышался мужской голос.

– Руку даю на отсечение – это Одноглазый с твоей женушкой! – воскликнула Матильда.

– Ваша правда! Кто еще мог приехать в поселок на санях посреди ночи! – улыбнулся Пьер, хмельной от облегчения.

Он распахнул дверь и выскочил на крыльцо. К дому неслась запряженная в сани собачья упряжка, в лунном свете похожая на легендарное «заколдованное каноэ»[5]5
  Популярный франко-канадский фольклорный сюжет о приятелях, заключивших договор с дьяволом, который помог им совершить фантастическое путешествие по небу на каноэ.


[Закрыть]. Лица погонщика не было видно – его закрывал низко опущенный капюшон. Человек поднял длинную руку и помахал, но этот жест выглядел скорее угрожающим. Позади него, на санях, в ворохе мехов и одеял покачивались в такт движению два пассажира, но ни пола, ни возраста их невозможно было разобрать. И тут тишину прорезал звонкий возглас:

– Пьер!

В окне соседнего дома зажегся огонек. Должно быть, собаки своим лаем разбудили его обитателей.

– Жасент, наконец-то! – крикнул Пьер, сбегая по ступенькам.

Молодая женщина выбралась из-под одеял, попыталась встать на оледеневший снег и поскользнулась. Одноглазый вовремя успел ее поймать. Матильда, кутаясь в широкую шерстяную шаль, наблюдала за этой сценой в приоткрытую дверь.

– Надо поспешить! – воскликнула Жасент, которую муж уже сжимал в объятиях. – У нас на санях пациент, и ему нужно сделать укол антирабической сыворотки. Матильда, это твой брат Фильбер. Бешеный волк укусил его за ногу.

– Что? Какой еще брат? У меня нет и не было никаких братьев! – громко заявила знахарка.

– Торьё! Мадам, брат он вам или сам дьявол, но придется вам взять его к себе на ночлег, и меня заодно, – крикнул Одноглазый. – Мы чуть не околели в дороге!

– Откуда вы приехали? – спросил Пьер.

– Позже расскажу, – отмахнулась от него Жасент. – Нужно помочь раненому встать, у него все тело затекло!

Не дожидаясь ответа, она вбежала в дом. Матильда к этому времени уже успела вернуться в кухню и стояла возле печки. Лицо у нее было хмурое, и она сердито уставилась на подругу.

– Я не желаю принимать его в своем доме, слышишь? – сердито проговорила знахарка.

– Так значит он и вправду твой брат! Послушай, ты потом объяснишь мне, что случилось. А сейчас его нужно напоить горячим чаем и уложить. У тебя хватит места на всех. Мужчин можно разместить в соседней комнате…

Произнося эти слова, Жасент в очередной раз поймала себя на мысли, что никогда не видела других комнат этого скромного жилища. Матильда всегда принимала ее в кухне, у большой металлической печи с эмалевым покрытием, за круглым столом.

– Нет! Вези его к себе, в свой медицинский кабинет. Ты сама поехала за ним в чащу леса, так что это не мои заботы.

– Матильда, когда Фильбер упомянул о тебе, я решила, что вы иногда встречаетесь и находитесь в хороших отношениях. Ну, дело твое! Если ты не желаешь приютить брата в своем доме, ладно, я заберу его к себе. Но я тебя не понимаю! Его, бедного, укусил бешеный волк!

Разговор неожиданно оборвался: поддерживая Фильбера, Пьер и Жозюэ помогли ему войти в дом. Одноглазый ногой захлопнул за собой дверь.

– Куда его уложить? – спросил он.

– На диван, – сухо ответила Матильда.

– Завтра я найду способ отправить его в больницу, в Роберваль. Или смогу раздобыть сыворотку, если позвоню сейчас же! – заявила Жасент. – Поезд на Дольбо проходит через нашу станцию рано утром, и кондуктор сможет оставить сыворотку на вокзале. Как я раньше об этом не подумала? Наверное, у меня замерзли мозги!

Ее щеки раскраснелись от мороза, глаза лукаво блестели – Жасент, как могла, старалась разрядить атмосферу. Муж нежно улыбнулся ей, в то время как Фильбер, которого уложили на узкий диван, выразил свое мнение довольно резко:

– Делайте, что считаете нужным, мадам Дебьен. Но в больницу я не поеду. Ни за что!

– Новый доктор уже приступил к своим обязанностям! – сообщил Пьер. – Вечером он приходил к нам, на улицу Лаберж. Может, у него есть сыворотка против бешенства? Каждый доктор должен знать, что в наших краях это – вещь необходимая.

– Это было бы чудесно! – воскликнула Жасент. – Я сейчас же пойду на улицу Ламонтань! Если в доме доктора уже спят, я их разбужу. Чем скорее будет сделан укол, тем лучше.

Она повернулась к выходу, но Пьер удержал ее за руку.

– Отдохни здесь, в тепле, я сам схожу. Ты вся дрожишь и очень устала. Матильда, очень прошу вас, позаботьтесь о моей любимой жене!

И он поспешно вышел. Не сводя глаз с Фильбера, Одноглазый спросил у хозяйки дома, куда ему загнать собак.

– Запри их в дровяном сарае, вход – со двора, – жестко ответила та.

Жасент видела, что Матильда очень рассержена, просто вне себя от гнева. Она подошла к знахарке и коснулась ее плеча.

– Прости, что причиняю тебе беспокойство! Твой брат настоял на том, чтобы мы привезли его сюда. Сперва я удивилась, узнав, что вы родственники. Но ведь мне ничего не известно о твоем прошлом, поэтому…

– Это потому, что тебе ничего и не надо знать. Этот старый хрыч Фильбер получит свой укол, и после этого, уверяю тебя, он тут не задержится! Пусть возвращается в свою лесную развалюху и там сдохнет! А пока присядь, я дам тебе теплого молока. После такой долгой поездки оно согревает лучше, чем чай.

Жасент поблагодарила ее задумчивой улыбкой. Матильда себя выдала. Она знала, где живет Фильбер, раз ей был известен факт существования жалкой хижины и расстояние, отделявшее ее от поселка.

– Я не собираюсь с ним разговаривать, не скажу ни слова, ни единого слова! – ожесточенно добавила знахарка.

– Сдается мне, он и сам предпочитает молчать.

– Да услышит тебя Господь, моя прелесть! Называть такого, как он, братом?…

И Матильда плюнула в сторону распростертого на кушетке мужчины. Тот, как ни странно, за все это время не издал ни звука.

На ферме семейства Клутье, в тот же вечер, в тот же час

Жалобный, непрекращающийся детский плач разбудил Альберту. Ее разум был затуманен сном, и она не сразу поняла, где находится и что произошло. Наконец она опомнилась и, встревоженная, встала с постели. «Наша крошка Анатали! Наверное, ей привиделся кошмар!»

Шамплен заворочался и что-то пробормотал. Потом открыл глаза и увидел, как жена зажигает керосиновую лампу.

– Спи! – еле слышно сказала Альберта.

С общего согласия девочку устроили в бывшей спальне Жасент. Мебель там была из светлого дерева, кровать – простая и низкая. Анатали, похоже, очень обрадовалась, что будет жить в такой красивой комнате одна.

– Она, наверное, замерзла. Пойду налью горячей воды в ее грелку, – прошептала Альберта, накидывая на плечи шерстяную шаль.

Встревоженный Шамплен привстал на локте и прислушался.

– Странно, что она мерзнет в нашем доме, – сказал он. – Если верить Жасент и Пьеру, эти люди в Сент-Жан-д’Арк держали девочку в черном теле и отправляли на улицу в легкой одежонке, которая едва прикрывала тело!

– Думаю, так оно и было, – рассеянно отвечала ему жена.

Стараясь ступать тихо, она выскользнула в коридор. Анатали больше не плакала, но дверь в ее комнату была приоткрыта. Альберта услышала чей-то шепот, а потом увидела в комнате Сидони. Та держала девочку на руках, крепко прижимая ее к себе.

– Что случилось? Ей приснился страшный сон? – растроганно спросила Альберта.

– Наверное. Я постаралась ее утешить, как могла, мамочка. Вот только у меня меньше опыта ухода за малышами, чем у тебя.

– Хочу своего Мими! – жалобно попросила девочка. – Хочу, чтобы он спал со мной, как раньше, на мельнице.

– Твой котик уютно устроился в кухне, у печки, на овечьей шкуре, – объяснила Альберта. – Анатали, если ты возьмешь его с собой в кровать, он испачкает простыни.

– Обязательно испачкает! – подхватила Сидони. – Я принесла от Жасент твою куклу. Завтра утром позову тебя посмотреть, как я буду шить ей новое платье. А сейчас уже поздно и пора спать!

– Не хочу спать! Мне тут страшно!

– Но чего же ты боишься? Ты ведь дома, у дедушки и бабушки, – нежно произнесла Альберта.

Она посадила внучку себе на колени и заглянула ей в лицо. С растрепанными косичками, в ночной рубашке из белой шерстяной ткани, с заплаканным личиком – на девочку невозможно было смотреть без умиления.

– Ты не плакала, когда ночевала у тети Жасент, да и последние несколько ночей у нас, моя крошка! Наверное, тебе приснилось что-то страшное. Тетя Сидо права, нам всем пора спать!

Анатали потерла глазенки, и губы у нее задрожали. Мгновение – и она уже рыдала в голос, испуганно цепляясь за бабушку.

– Хочу Мими! – хныкала она. – С ним тепло!

– Я так и думала. Девочка замерзла! – забеспокоилась Альберта.

– Тогда возьму ее к себе, – решила Сидони. – Иначе мы целую ночь не сомкнем глаз. Ты согласна, маленькая плутовка?

Девочка кивнула и тут же перестала плакать. Дрожащим пальчиком она указала на куклу, лежавшую рядом с ее подушкой. Тихонько вздыхая, Сидони взяла игрушку. Они с Альбертой обменялись понимающим взглядом. Похоже, мать думала о том же. У обеих женщин возникло смутное ощущение, что их обвели вокруг пальца.

– На твоей кровати мне будет лучше! – заверила ее Анатали с улыбкой на устах, так похожей на торжествующую улыбку Эммы, ее покойной матери.

На следующий день, в субботу, 5 января 1929 года, в доме на улице Лаберж

Жасент проснулась от поцелуев Пьера; она чувствовала себя бодрой и полной сил. Они лежали, обнаженные, в тепле супружеской постели, под защитой мягких одеял. За окном занималось серое зимнее утро.

– Сегодня ты до самого вечера моя пленница, – прошептал муж, нежно кусая ее за шею. – И ты больше не будешь ездить к пациентам на край света – никогда!

Жасент улыбнулась, но спорить не стала. Она прижалась к Пьеру, ласковая, игривая, и стала вспоминать, как они вчера занялись любовью – едва оказавшись в постели, хоть и было уже далеко за полночь. Это было похоже на наваждение, и усталость лишь обостряла удовольствие.

– Мой любимый муж, ты забыл, что я обещала Фильберу навестить его утром? Интересно, как они с Матильдой поладили. Она не шутила, когда говорила, что не считает его своим братом!

Пьер сдержал разочарованный вздох. Сегодня у него был выходной, и он мечтал провести его вместе с женой.

– Но ты не обязана никуда идти! На улице идет снег, и нам так хорошо вместе – там, где мы сейчас…

– Еще я хочу зайти на ферму, я уже три дня не видела Анатали. Пьер, пожалуйста, не обижайся!

Жасент поцелуем стерла с лица мужа гримасу разочарования, сопроводив его взглядом, полным страсти. В ее бирюзовых глазах Пьер прочел откровенный призыв.

– Дьяволица! – проворчал он. – Ты хочешь меня умаслить! Знала бы ты, как я вчера испугался. Какие черные мысли крутились у меня в голове, пока я тебя ждал! Согласись, молодой женщине ездить в одиночку по окрестностям и лечить больных – это как-то… Словом, мне это не нравится.

– Вчера был исключительный случай.

– И он непременно повторится, и я снова буду беспокоиться. Жасент, ты так много для меня значишь! Я умру, если тебя потеряю.

Пьер говорил вполне серьезно. Не добавив к этому ни слова, он ласково коснулся ее щеки, погладил рассыпавшиеся по подушке волосы. Во взгляде, обращенном на Жасент, все еще читалась тревога.

– Еще минута – и ты заговоришь о том, что нам надо завести малыша, чтобы я сидела дома, – сказала женщина. – Я не права?

– Права. Но я пообещал, что разрешу тебе работать и мы подождем с детьми, хотя, на мой взгляд, это был бы лучший способ уберечь тебя от опасностей…

– Женщины иногда умирают во время родов. – Жасент надула губки. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Мне не хочется ссориться!

Она повернулась к мужу спиной и натянула одеяло до подбородка. Внезапно Жасент стало зябко. Чтобы как-то отвлечься от их с Пьером маленькой размолвки, она мысленно вернулась к событиям вчерашнего вечера. Когда Пьер привел в дом к Матильде нового доктора, произошла красноречивая сцена. Оказавшись у изголовья больного, доктор Сент-Арно не сумел скрыть изумления и растерянности.

«По правде говоря, там было чему удивиться, – думала Жасент. – Компания подобралась довольно странная: подвыпивший, взлохмаченный Жозюэ, холодная, как мраморная статуя, Матильда и я, облаченная в мужскую одежду! Доктор застал нас за столом, мы как раз пили грог – посреди ночи! А больной лежал тут же, под мехами, на диване… Но что бы ни подумал доктор, это его дело. У него нашлась сыворотка, и теперь Фильбер спасен. Через несколько дней ему нужно будет сделать еще один укол, но с этим я уже справлюсь сама. Одноглазый приютит приятеля у себя, и ему не придется возвращаться в свою ужасную хижину».

С испугом думая о том, не обидел ли он жену, Пьер скользнул рукой по ее спине вниз, к пояснице. Жасент не возражала, и он придвинулся ближе и прижался животом к ее ягодицам. Пьер положил подбородок ей на плечо, а затем поцеловал в шею, отчего она обычно вздрагивала всем телом.

– Милая, всё хорошо, пока мы вместе в кровати, – прошептал он.

Пьер принялся ласкать ее великолепную грудь, сладострастно сжимая ее в ладонях, подразнивая соски.

– Это мои яблочки любви, мои сокровища, – нежно приговаривал он. – Самые красивые груди, которые я когда-либо видел и трогал…

Его дыхание стало прерывистым. Наделенный обостренной чувственностью, Пьер забыл обо всем, кроме своего желания. Но, пребывая в сладострастном забытье, он допустил оплошность: Жасент с горечью подумала о том, что точно такие же почести ее супруг когда-то оказывал груди Эммы, ее младшей сестры, с которой они много месяцев были любовниками. Сегодня эта мысль впервые так сильно ее взволновала.

«Боже мой! Они ласкали, любили друг друга – голые, пьяные от наслаждения, – думала Жасент. – А ведь когда мы с Пьером помирились, я очень обрадовалась! Я так нуждалась в нем, что его связь с Эммой отошла на второй план. Но они были вместе! И своими руками, этими дорогими руками, которые дарят мне столько счастья, он ласкал тело моей сестры!»

Она сжалась, разрываясь между желанием убежать и знакомой волнующей истомой, которая грозила захлестнуть ее, подчинить себе. «Не думать больше об этом, забыть! – твердила про себя женщина. – Эмма хотела, чтобы мы с Пьером, моим женихом, помирились! Ведь мы с ним были обручены задолго до их связи!»

– Жасент! – позвал Пьер. – Что-то не так?

– Грустные мысли лезут в голову, – отвечала она. – Извини, мне не хочется. Не сейчас!

Молодая женщина быстро встала. Дрожа, она схватила со стула домашнее платье. Комнату согревала печь, но Жасент обжег ледяной холод. Подойдя к печке, она увидела, что почти все угли погасли.

– Ты не подбросил дров на ночь, – упрекнула она Пьера. – Я оденусь внизу, там должно быть теплее. Конечно, если кухонная печь тоже не погасла.

Удивленный Пьер лишь пожал плечами. Он не сводил с жены глаз, когда она доставала из шкафа одежду и выходила из комнаты. Ни на мгновение мужчина не заподозрил о том, что на самом деле огорчило Жасент.

* * *

Полчаса спустя они уже сидели друг напротив друга за столом, на котором стоял белый фарфоровый чайник, маленький эмалированный кофейник и две глазурованные керамические чашки, подаренные Сидони. Под безмятежным взглядом жены Пьер намазывал на ломоть поджаренного хлеба традиционный квебекский мясной паштет.

– Может, объяснишь, почему у тебя вдруг испортилось настроение? – наконец не выдержал мужчина. – Надеюсь, ты не сердишься на меня из-за того, что я сказал, когда мы проснулись, – ну, что тебе лучше было бы остаться дома и не ходить к Матильде?

– Хочешь ты того или нет, а я туда пойду. На сборы мне хватит десяти минут. Я должна кое-что обдумать.

– Что именно?

Пьер смотрел на жену своими серо-голубыми глазами, и их выражение было не мечтательным, как обычно, а обиженным.

– Раньше мне никогда не было так больно осознавать, что ты был любовником Эммы, и это было не так уж давно. И что у тебя были и другие женщины. У меня все иначе: я была неопытной, когда отдалась тебе в ту ночь, в Ривербенде. И я была уверена, что мы очень скоро поженимся.

– Жасент, ты напрасно так говоришь! Прежде всего, после той ночи, о которой ты упомянула, ты сама решила, что свадьбы не будет. Что же касается Эммы, с тех пор, как мы были с ней близки, прошло больше года.

– Утром твои руки… Те же руки прикасались ко мне, как когда-то к моей сестре! Наверное, я еще раз перечитаю ее письма. Да, я их сохранила – письма влюбленной девушки, где она рассказывает о тебе, о том, как вы счастливы.

– Зачем? Ты хочешь помучить себя, омрачить наше с тобой счастье?! – воскликнул Пьер. – Я объяснил тебе, как было у нас с Эммой. Зачем возвращаться к этой теме? Милая, нам дан второй шанс; не надо ворошить прошлое.

Он хотел взять ее за руку, но Жасент отдернула ее – быстро, машинально.

– Прошлое? Пьер, не так уж много времени прошло с тех пор, – сказала она резким тоном. – Эмма погибла в бурных водах озера в конце мая. Неужели ты думаешь, что я ее забыла – сестренку, которую убил этот мерзавец, доктор Мюррей? Я до сих пор жалею, что он покончил с собой. Не слишком высокая плата за содеянное!

– Он заплатил своей жизнью, а это – дорогая цена для отца семейства… Прошу, успокойся! Я так радовался, представляя, что эту субботу мы проведем дома, наедине, но ты…

Затявкал щенок, не дав ему закончить. Сидя на полу и подметая хвостом паркет, Томми наконец потерял терпение. Ему так и не перепало ни кусочка хлеба с паштетом, и щенок доступным ему способом выражал неудовольствие нарушением утреннего ритуала.

– Веди себя хорошо, маленькое чудовище, – не повышая голоса, сказала ему Жасент.

– Ты разговариваешь с ним, как с ребенком, – заметил Пьер. – Впрочем, он и правда для нас как ребенок.

– Если бы я относилась к нему как к ребенку, то не укладывала бы спать на подушку у печки, – пошутила Жасент.

С этими словами она встала из-за стола, вышла в прихожую и решительно натянула сапожки и анорак. Затем пришла очередь рукавиц, шапки и толстого шерстяного шарфа.

– Сначала я схожу к Матильде, а оттуда – проведать дедушку. От деда пойду прямиком на ферму! – крикнула она мужу.

Оторопевший Пьер услышал, как хлопнула входная дверь. Он зажег сигарету и принялся размышлять о причинах этой ссоры, разразившейся неожиданно, как гроза, которая может перерасти в бурю.

Главная улица деревни Сен-Прим, пять минут спустя

Жасент осторожно шла по шоссейной дороге, покрытой утрамбованным автомобилями снегом. Ее не оставляло предчувствие катастрофы, и она уже сожалела о размолвке с мужем. «Мы поссорились в первый раз!» – сокрушалась Жасент; мрачные мысли все не покидали ее.

Стоял сильный мороз, но небо понемногу светлело, и день обещал быть солнечным. Молодая женщина поравнялась с универсальным магазином, когда ее окликнул какой-то мужчина:

– Мадам! Медсестра Дебьен!

Через мгновение к ней подошел доктор Александр Сент-Арно. Он был в снегоступах, добротной зимней одежде и меховой шапке.

– Здравствуйте, доктор, – тихо сказала Жасент.

– Здравствуйте, мадам! Вы так рано идете по делам? Вызвали к пациенту или к пациентке?

– Я иду навестить мсье Фильбера Уэлле, которому вы вчера вечером вкололи антирабическую сыворотку.

– Счастливое совпадение! Я иду туда же – нужно осмотреть рану. Очень хорошо, что я вас встретил – уладим вопрос о вознаграждении.

– Говорите яснее, доктор!

– Постараюсь. Ваш супруг пришел за мной в одиннадцать вечера, я взял с собой сыворотку и сделал укол. И рассчитываю получить оплату – в денежном виде, а не в товарном, как принято в ваших краях. По моему разумению, с того момента, как я переступил порог дома этой женщины, Матильды, мсье Уэлле стал моим пациентом. Вы выставите ему свой счет, когда я укажу сумму, которую он должен мне.

Жасент, которая и без того была рассержена, посмотрела на собеседника с презрением. Это было плохое начало: судя по всему, доктор Сент-Арно рассчитывал обогатиться в Сен-Приме, и неимущие не вызывали в нем сочувствия. Она укрепилась в своих подозрениях, когда он сказал:

– Вы всего лишь медсестра, и, как я слышал, слишком часто об этом забываете.

– Вам, доктор, тоже не следует забывать, что врачи, достойные своего звания, дают клятву в первую очередь лечить больных, а уже потом думать о том, как бы набить свою мошну! – заявила Жасент. – К вашему сведению, у мсье Фильбера нет ни гроша. Я знала об этом, когда взялась его лечить. Оплаты я не получу, и мне на это плевать!

Продолжая сердиться, молодая женщина пошла своей дорогой. Доктор Сент-Арно проводил ее взглядом, невольно отметив про себя, что выбившаяся из-под шапки коса Жасент в робких лучах солнца отливает золотом. Медсестра Дебьен произвела на него сильное впечатление еще в день знакомства, в доме у Матильды. Лицо Жасент, впервые увиденное им в желтом свете свисающей с потолка электрической лампочки, показалось доктору изысканно-прекрасным, равно как и ее яркие бирюзовые глаза, и длинные, заплетенные в косы волосы – и это в эпоху, когда женщины гордо носят стрижку «под мальчика»! Сент-Арно понял, что обидел ее, и потому поспешил следом.

– Я не хотел вас оскорбить, – сказал он.

– Однако вы это сделали, и, несмотря на все ваши докторские регалии, я считаю, что вы, мсье Сент-Арно, черствый человек!

Огорошенный доктор не вымолвил больше ни слова. Они вместе направились к дому Матильды, чем в немалой степени заинтриговали жителей Сен-Прима. Кто-то увидел их в окно, когда они шли по главной улице, кто-то – через витрину своей лавки. Жасент несколько раз порывалась развернуться и пойти другой дорогой, но вовремя себя одергивала.

Когда они уже стояли на крыльце, молодая женщина подумала, что в доме до странности тихо. Прежде чем повернуть дверную ручку, она постучала.

– Наверное, вы хорошо знакомы с этой загадочной дамой, – произнес доктор вполголоса. – Мэр, у которого я вчера ужинал, говорит, что Матильда – знахарка сомнительного происхождения.

– Боже, если для вас капля гуронской крови в жилах означает «сомнительное происхождение», вы мне еще более неприятны, чем я думала! – заявила Жасент.

– Я имел в виду не то, что предки этой женщины – метисы, в здешних краях это не редкость, а то, что у нее темное прошлое.

– Матильда – моя подруга, и я не позволю вам ни критиковать, ни осуждать ее. Знайте: она многие годы служила у нашего прежнего кюре и он ее очень уважал. И его преемнику тоже не на что жаловаться!

Жасент всегда готова была сражаться с несправедливостью. Вот и теперь она сочла необходимым защитить свою с Матильдой дружбу, пусть и несколько охладевшую.

– Прошу, не сердитесь, – произнес доктор шепотом.

Молодая женщина пожала плечами и вошла в дом. В кухне было пусто, хотя на печке пофыркивал чайник, а на столе стояла чашка еще горячего кофе.

– Матильда! – позвала Жасент, с тревогой разглядывая кушетку, на которой ожидала увидеть Фильбера Уэлле.

Со стороны пристроенной к кухне кладовки донесся какой-то шорох. Вскоре вошла Матильда с банкой, накрытой кружком промасленной бумаги.

– Здравствуй, моя красавица! Здравствуйте, доктор! – мягким голосом произнесла знахарка. – Если вы к пациенту, то его уже нет. Убрался восвояси!

– Как это – восвояси? – повторила изумленная Жасент.

– Действительно, как это возможно? – подхватил доктор Сент-Арно.

– С рассветом Одноглазый потихоньку запряг собак и увез своего приятеля! Я спала в соседней комнате. Я слышала, как они разговаривают, но удерживать их не стала.

– А как же мой гонорар? – вскричал доктор. – Сколько бы мадам Дебьен ни убеждала меня, что у этого пациента нет ни су за душой, я в это не верю! Трапперы берут за пушнину хорошие деньги, а этот человек – траппер, и не пытался это скрыть.

Матильда смерила доктора презрительным взглядом. Гордая, как королева, она открыла ящичек буфета и вынула оттуда несколько купюр.

– Сколько вы хотите? – спросила она холодно. – Мне не впервой оплачивать долги брата.

– Что? Я не хочу ничего, мадам! – воскликнул Александр Сент-Арно и выбежал из дома.

Женщины обменялись озадаченными взглядами. Наконец Жасент улыбнулась.

– Быть может, наш новый доктор не такой уж принципиальный, – сказала она, вздыхая.

– Хм! Он напускает на себя важность, а на самом деле ему здесь не очень комфортно. Присаживайся, моя красавица, я тебя ждала. Кстати, это тебе!

Матильда указала на банку, стоящую на столе.

– Это черника в сиропе. Если захочешь, приготовишь завтра пирог. По воскресеньям по возвращении из церкви мужьям принято подавать что-нибудь сладкое!

– Что-то я не слышала о таком обычае, – заметила Жасент. – Но все равно спасибо. Сегодня утром мы с Пьером поссорились. Если помиримся, я, так и быть, испеку пирог.

– Милые бранятся – только тешатся, моя крошка. Но я по твоей хорошенькой мордашке поняла, что ты чем-то обеспокоена.

– Пьеру хотелось, чтобы мы провели дома целый день, с утра до вечера, потому что сегодня суббота и у него выходной. Настаивать он не стал, и все бы обошлось, если бы мне в голову не пришла эта странная мысль… Но это нечто очень личное.

В мае, когда состоялось их примирение, – здесь, в этой вот уютной кухне, – Жасент открыла Матильде свою душу и с тех пор часто спрашивала у нее совета. Пришло время возобновить этот ритуал вопреки их недавним разногласиям.

– Я подумала об Эмме, о тех временах, когда они с Пьером занимались любовью. Представлять их вместе невыносимо! В обнимку, в постели – как мы с ним, понимаешь?

– Души умерших иногда играют с нами шутки такого рода. Вернув малышку в семью, ты открыла дорогу своей сестре.

Этот ответ напугал Жасент, не ожидавшую ничего подобного. Она возмутилась и решила для себя, что это еще один пример необъяснимой враждебности, которую вызывает у знахарки Анатали.

– Только не приплетай сюда мою племянницу, ни в чем не повинное дитя! Матильда, ты мне очень помогла, когда я пыталась узнать, почему и как умерла Эмма, но начиная с прошлого лета я не могу отделаться от мысли, что ты что-то от меня скрываешь, что ты от меня отдалилась. И с тех пор, как Анатали живет здесь, в Сен-Приме, стало еще хуже. После Рождества ты пришла ко мне, чтобы с ней познакомиться. Ты смотрела на нее так, словно она – маленький дикий зверек. На Новый год мама пригласила тебя в гости. Ты поцеловала Анатали только для приличия и продолжала исподтишка за ней наблюдать. Бог мой, в чем проблема? Будь откровенна, я хочу это знать!

– Все это твои выдумки, моя крошка. Честно говоря, маленькие дети, не важно – мальчики или девочки, не вызывают у меня умиления. Если бы это было не так, я бы сама родила.

– Если так, то что означает эта твоя фраза – «ты открыла дорогу своей сестре»?

– Это образное выражение. В жилах вашей Анатали течет кровь Клутье, а именно – Эммы, ее матери. Между девочкой и той, что произвела ее на свет, существует связь. Быть может, малышка призывает ее к себе, мешая взлететь, подняться к свету. Неудивительно, что тебе мерещатся мрачные картины, особенно когда ты – в объятиях мужа. Именно в момент вашей близости…

Матильда допила свой кофе. Взгляд ее черных глаз, казалось, был устремлен в невидимую точку в пространстве, у Жасент над головой. Толстая коса знахарки была уложена в виде короны, что придавало той поразительную величавость. Тронутое загаром лицо, исполненное загадочности и высокомерия, наводило на мысль об античной богине, которая неподвластна времени и спустилась на землю, чтобы присматривать за несчастным человечеством.

– В жилах Анатали течет также кровь ее отца, Матильда, – произнесла Жасент. – Вспомни, сколько усилий мы потратили, чтобы узнать, кто это был. И все напрасно! А может, твои карты или потусторонние наставники подсказали тебе ответ?

– Нет, – отрезала старшая подруга. – Этого я так и не узнала.

– Иногда я склоняюсь к мысли, что Эмму изнасиловали. Ей было всего пятнадцать с половиной лет, когда она зачала ребенка. У нее не хватило бы сил защититься от вожделения мужчины – какого-нибудь грубияна или пьяницы. И Анатали, так же как и я, стала плодом отвратительного нападения.

Жасент лишь в прошлом году узнала горькую тайну своего рождения. Шамплен, влюбившись до безумия в Альберту Лавиоллет, которая не обращала на него внимания, однажды после танцевального вечера изнасиловал ее. Опомнившись, он поспешил отвести девушку под венец, дабы загладить свою вину. Вскоре молодая супруга, ставшая таковой поневоле, произвела на свет первенца, зачатого в стыде – дочь, с которой всегда была очень строга. Избыток своей нежности и любви Альберта изливала на средних детей, близнецов Сидони и Лорика, а самую младшую дочь, Эмму, просто боготворила.

– Что ж, моя крошка, давно пора было вынуть эту занозу из твоей плоти, из твоего сердца. Я была тогда поражена – ты совсем не удивилась, когда обо всем узнала.

– Тяжелое было время… За несколько дней до этого погибла Эмма, а потом я прочла ее дневник. Словно не моя сестра писала эти слова, а какая-то незнакомка – высокомерная, насмешливая, эгоистичная. Что же касается меня… Мне это показалось не важным – в насилии меня зачали или в нежности. Если бы среди всех этих трагедий мы с Пьером не помирились, я, возможно, тоже решилась бы со всем этим покончить…

Матильда возмущенно стукнула кулаком по столу. Жасент вздрогнула от неожиданности.

– Покончить с собой – в твои-то годы? Господь всемогущий, как такая глупость только в голову может прийти?! Разве мало на свете страдальцев и страдалиц, которые погибают молодыми, хоть и надеялись прожить долгую жизнь? Женщины умирают, рожая детей, солдаты – на войне, кто-то становится жертвой несчастного случая. Родители, сестра с братом, Пьер… я – неужели ты бы бессовестно всех нас бросила?