Текст книги "Ангелы"

Я вздохнула, переборола тошноту, подступившую к горлу, и начала:

– Мне нужно кое-что вам сказать.

– Отлично! – У мамы опять стало выражение лица «я скоро стану бабушкой».

– Мы с Гарвом расстались.

– Ой!

Папа с шумом исчез за своими газетами. Анна кинулась мне на шею. Даже Элен выглядела испуганной, а уж моя бедная мамочка… Ей словно на голову кирпич упал. Она была потрясена и шокирована до глубины души.

– Через минуту ты скажешь, что пошутила, – произнесла она, задыхаясь.

– Увы, не скажу, – решительно ответила я. Я ненавидела себя за то, что причиняю ей боль, особенно если учесть, что я уже вторая ее дочь, у которой развалился брак. Но ведь так важно не вводить ее в заблуждение. Ложная надежда хуже, чем никакой.

– Но… – Она пыталась перевести дыхание. – Но вы же всегда были отличной парой. Скажи же что-нибудь!

Она сердито толкнула отца. Он с неохотой выглянул из-за газетного щита.

– Семь лет желания,[4]4
  «Семь лет желания» – название фильма с участием Мэрилин Монро.


[Закрыть] – робко добавил он.

– «Джентльмены предпочитают блондинок», – добавила Элен и ткнула локтем Анну.

Та задумалась на секунду и сказала:

– «Неприкаянные».

– Это про тебя, – съехидничала Элен, потом презрительно скривила губы, глядя на стену из газеты. – Видишь, папа? Мы можем назвать все фильмы с Мэрилин Монро, но что толку?

– Вообще-то я была замужем девять лет, – спокойно сказала я газете. Он же хотел как лучше.

– Это ужасный шок для меня, – снова и снова повторяла мама.

– Я думала, что вы будете рады, вы же всегда терпеть не могли Гарва.

– Да, но… – Внезапно мама опомнилась: – Не говори глупостей, мы нормально к нему относились.

Я сказала правду. Они терпеть его не могли. За исключением Клер, которая еще в подростковом возрасте крутила роман с его старшим братом (тоже известным под именем Гарв, из-за чего возникала путаница). Она всегда считала, что мой Гарв – просто душка, особенно с тех пор, как он починил ее магнитофон. Однако у вас бы завяли уши, если бы вы услышали ее высказывания на тему старшего Гарва. Но, несмотря на одобрение Клер, у остальных членов семьи Гарв почему-то (не по его вине) заслужил репутацию прижимистого и старомодного не по годам.

Голословное утверждение, что он – жадюга, появилось в первый же вечер, когда я официально пригласила его познакомиться с моими родными. Мы встречались с ним уже довольно долго. У меня были серьезные намерения, и я решила, что пора ему встретиться с моей семьей. Мы избрали паб «Фелан» по соседству. И по существу произошло вот что: Гарв не купил всем выпить.

Не купить выпивку – это смертный грех в нашей семье. У нас всегда просто соревнование, кто больше купит и всех споит. Разгорается практически рукопашный бой за право первым добежать до бара.

В тот вечер Гарв очень даже хотел купить всем выпить, но он нервничал и был слишком робок. Как только все допивали до середины, Гарв вскакивал со своего места, нащупывал кошелек и блеял:

– Еще?

Но каждый раз поднимался шум, как на бирже. Все орали, чтоб он сел и убрал деньги, что он нас обижает. Даже я сгоряча присоединялась к этим воплям, так как у меня сносило крышу. Под градом слов Гарв с неохотой опускался на свой барный стул.

В итоге в тот вечер сначала всем купил выпить папа, потом Рейчел, я, Анна и снова папа. А Гарв заработал репутацию жмота.

Следом за этой судебной ошибкой последовало происшествие с тенниской. История эта началась весело, а кончилась трагически. Однажды в субботу мы с Гарвом таскались по центру и от нечего делать заходили в магазины одежды. Гарв тогда был всего лишь практикантом и только что обзавелся машиной, так что с деньгами было туго, и мы искали, где что можно отхватить по дешевке. А еще лучше получить бесплатно. На дне корзины с уцененным товаром мы случайно откопали тенниску. К нашему удивлению, она не была как обычные вещи, которые лежат в таких корзинах: у нее не было третьего рукава, дырка для головы была на месте, никаких несмываемых пятен не было. На самом деле она была превосходна: нужный размер, подходящая цена и отличная неяркая расцветка, из-за которой глаза Гарва казались синими, хотя они вообще-то серые.

И только когда мы вернулись домой, то обнаружили малюсенький логотип над нагрудным карманом. Крошечный контур человечка, играющего в гольф, который мы пропустили, пребывая в эйфории от того, что у изделия всего два рукава. Разумеется, мы были потрясены до глубины души, но решили, что логотип такой маленький, что его и не видно. Кроме того, денег ни на что другое не было, так что пришлось ему носить эту тенниску. Ну, он ее и носил. И следующее, что я услышала от своих родственничков: Гарв носит те же футболки, что и папа. Потом откуда-то взялась сплетня, что он играет в гольф. Это было нечестно и несправедливо.

Но Гарв же не дурак. Он прекрасно знал, что моя семья его не любит. Ну, трудно было не знать, если каждый раз, только он появлялся на пороге, Элен рычала:

– Ради всего святого не пускайте его в дом!

Он никогда не отвечал хамством на ее грубость, но и не предпринимал попыток завоевать их расположение. А мог бы. Ведь большей частью он был очень милым и легким в общении человеком. С ними же он постоянно защищал меня от их нападок, что истолковывалось либо как холодность, либо как откровенная враждебность. В общем, было нелегко, особенно на всяких рождественских мероприятиях.

– У вас просто черная полоса, – осмелилась предположить мама.

Я в ужасе покачала головой. Она что, думает, я об этом не размышляла? Что я не вцеплялась в свой разрушающийся брак, стиснув зубы и надеясь, что все это неправда?

– Он что… гм… – Папа пытался сформулировать деликатный вопрос. – Он что, пустил своего дружка погулять, куда не следует?

– Нет.

Возможно, да, но это не главное. Это просто симптом того, что все идет не так.

– Ну, у вас ведь уже бывало все не так гладко, – снова начала мама. – Вы пережили пару…

– Неудач, – быстро вставила я, пока она не употребила другое слово.

– Неудач. Может, вам съездить куда-то отдохнуть?

– Мы уже ездили, ты забыла? Это был просто кошмар. Вреда было больше, чем пользы.

– А что, если обратиться к психологу?

– К психологу? – Если бы у меня были силы смеяться, сейчас был бы неплохой момент. – Если он даже со мной не хочет разговаривать, вряд ли он откроет душу абсолютно незнакомому человеку!

– Но вы ведь любите друг друга, – в отчаянии сказала мама.

– Мы делаем друг друга несчастными.

– Любовь все преодолеет, – уговаривала меня мама, словно мне пять лет.

– Нет. Не все, – сказала я на грани истерики. – Неужели ты думаешь, что я бы ушла от него, если бы все было так просто?

Она надулась и замолчала, что следовало понимать, как «с тобой невозможно разговаривать».

– И ты не собираешься рассказать нам, что происходит? – сделала вывод Элен.

– Вы и так все знаете.

Ну, хорошо, не все. Но Любительница Трюфелей не была главной причиной, она была лишь последним ударом по нашему расшатавшемуся союзу.

Элен презрительно закатила глаза.

– Снова как тогда с твоим экзаменом по вождению.

Я должна была знать, что кто-нибудь это припомнит. Но все равно было больно.

Когда мне был двадцать один год, я прошла курс по вождению автомобиля, сдала экзамен и получила права. И только тогда рассказала родным. Но вместо того чтобы порадоваться за меня, они обиделись и не могли понять, почему я так поступила. У них было ощущение, что их обошли вниманием, чего-то недодали, лишили драмы. Короче, они недоумевали, почему я их в это не посвятила.

– Я бы дала тебе медаль с изображением святого Христофора,[5]5
  Святой Христофор считается покровителем всех, кто находится в дороге.


[Закрыть] – возмутилась мама.

– Но она мне не нужна. Я сдала и так.

– Я мог бы поездить с тобой, чтобы ты попрактиковалась на моей машине, – с тоской заметил папа. – Я видел, как Морис Килфитер помогает таким образом своей дочке Анджеле.

– И мы могли бы помахать ручкой из окна автошколы, – заметила Клер.

Именно этого я и хотела избежать. Я хотела сдать экзамен по вождению сама. Не думаю, что это еще кого-то касается. И если уж быть абсолютно честной, я ведь могла и провалиться. А уж тогда бы мне никогда не дали забыть об этом.

Наконец папа подал голос:

– А как на работе?

4

Я боялась, как пройдет моя первая ночь без Гарва (и все последующие тоже, но больше всего меня волновала именно первая). Я была уверена, что не усну, ведь люди в таком бедственном положении мучаются от бессонницы. Но не стоило беспокоиться. Я спала как мертвая. Проснулась в незнакомой кровати в незнакомой комнате. Где я? Сначала это любопытство было даже приятным, но только на мгновение, а потом меня настигла суровая реальность.

Это был самый странный день в моей жизни. На работу идти не надо, так что я в основном проводила время в спальне, стараясь не попадаться на глаза маме. Хотя она красноречиво распространялась на тему того, что все это временно и в скором времени я воссоединяюсь с Гарвом, мой рейтинг в ее глазах упал до рекордно низкой отметки.

Элен со своей стороны относилась ко мне как к члену странствующей труппы цирка уродов и заглянула ко мне, чтобы помучить перед тем, как уйти на работу. Анна тоже пришла, чтобы попытаться меня защитить.

– Господи, ты еще тут, – удивилась Элен, заходя в комнату. – Так ты и впрямь ушла от него? Это неправильно. Мэгги, ты же не совершаешь таких поступков.

Я вспомнила о разговоре, который произошел между мной и сестрами на прошлое Рождество. Мы сидели дома. И не было даже фильма с Харрисоном Фордом, чтобы отвлечься. Поэтому со скуки мы начали фантазировать, кем бы мы были, если бы были не людьми, а едой. Решили, что Клер была бы приправой карри, потому что она слишком вспыльчивая и горячая. Элен сказала, что Рейчел была бы чупой-чупс. Ее слова безмерно порадовали Рейчел:

– Потому что я сладенькая?

– Нет, потому что мне хочется откусить тебе голову.

Анна (как сказала Элен, «тут и думать нечего») была бы овсяными хлопьями. А я оказалась «простой йогурт комнатной температуры».

Ну, ладно. Я признаю, что никогда даже с натяжкой не была чем-то вроде знаменитого шоколада «После восьми» (тонкой и изысканной) или имбирного печенья с орехами (жесткой и интересной). Но не вижу ничего дурного в том, чтобы сравнить меня с пирожным, пропитанным ликером и украшенным сливками (сокровенные глубины). Вместо этого, я оказалась самой скучной вещью в мире, более безвкусного продукта не придумать. Простой йогурт комнатной температуры! Меня это сильно задело. И даже когда Клер сравнила Элен с фруктом-вонючкой дурианом, потому что она противная и ей запрещено въезжать во многие страны, это не смогло поднять мне настроение.

И вот теперь Элен продолжала насмехаться надо мной:

– Ты просто не из тех, кто бросает своих мужей.

– Да уж, простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!

– Что? – Элен была сбита с толку.

– Что слышала. Простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!

Она бросила на меня странный взгляд, потом пробурчала что-то про подружек невесты, которые мало чем отличаются от Человека-слона, а ей надо что-то с этим сделать, и наконец свалила.

Анна присела на кровать рядом со мной и взяла меня за руки.

– Простой йогурт тоже бывает очень вкусным, – тихо сказала она. – Особенно если заправить его карри и….

Она замолчала надолго, подыскивая слова.

– И полезен при молочнице!

Я чахла в четырех стенах, не понимая, что я тут делаю. Позволила дурацким телепрограммам промыть мне мозги. «Курить крэк – это еще не всё». «Мадам, да у вас зад больше, чем моя машина». Всякий раз, когда кончалась очередная передача, я обнаруживала, что больше не занимаюсь чикагскими проектами, а томлюсь в мещанском домике под Дублином, скрывшись от мира за цветастыми занавесками. И не просто в каком-то домике, а в родительском. Как так получилось, что я опять здесь? Что случилось?

Я чувствовала себя такой неудачницей, что боялась даже выйти на улицу. И думала о Гарве и о той женщине. Много думала. Мне даже пришлось снова воспользоваться ненавистным гормональным кремом и намазать невыносимо зудящую руку. Я мучилась над тем, кто же она. В конце концов, кто?! Сколько это длилось? И, прости Господи, это были серьезные отношения? Вопросы сыпались на меня градом. Я смотрела, как две толстые девицы молотят друг друга, а Джерри Спрингер притворяется, что он в ужасе от этого, но в это самое время другая половина моего мозга рассматривала под лупой события последних нескольких месяцев. Я искала отгадку и не находила ничего.

При этом у меня было чувство, что я не имею права думать об этой женщине. И какое это теперь имеет значение. С ней или без нее – игра проиграна.

Прошло двадцать четыре часа с момента моего возвращения в родительский дом, прежде чем мой организм среагировал на произошедшее. Я без интереса смотрела телик, и вдруг мне резко стало холодно. Хотя в комнате было тепло (даже очень), кожа на моей руке сморщилась, как полиэтилен от жары, и покрылась мурашками, а волоски встали дыбом. Я моргнула и обнаружила, что у меня болят глаза. Голова была словно в ватном колпаке. Болели кости. Не было сил даже, чтобы взять в руки пульт от телевизора. Ошалевшая, как в тумане, я продолжала тупо смотреть программу «Ветлечебница», жалея, что не могу ничего сделать, чтобы прекратить ее. Что со мной?

– Что с тобой? – В комнату зашла мама. – Господи! Что они делают с несчастной овчаркой?

– У нее геморрой. – Язык был каким-то чужим, он с трудом помещался у меня во рту. – Думаю, у меня грипп.

– Ты уверена?

– Меня знобит и всю ломает. – И это я говорю о крепкой Мэгги, которая никогда не болеет.

– Не знала, что у собак бывает геморрой. – Мама все еще не отрывалась от экрана.

– Может, она посидела на холодной лестнице. Думаю, у меня грипп, – повторила я, на этот раз громче.

Наконец она обратила на меня внимание.

– Ты выглядишь не лучшим образом, – согласилась мама. Она была обеспокоена почти так же, как пару минут назад проблемами в заднем проходе у несчастной собаки. Даже положила мне руку на лоб. – Думаю, у тебя может быть температура.

– Разумеется, она у меня есть, – прохрипела я. – У меня грипп.

Она достала градусник и энергично встряхнула его, как обычно делают перед тем, как померить кому-то температуру. Знаете, такие резкие движения, словно собираются бросить стеклянную трубочку через всю в комнату, но в последнюю минуту решают не делать этого. И хотя она сделала все по инструкции, градусник показал нормальную температуру.

– Хотя трудно сказать наверняка. – Мама с неприязнью разглядывала градусник. – Уже тридцать лет эта штуковина не работает нормально.

Я пошла спать в полдесятого и ухитрилась проспать до двух часов следующего дня. Проснулась в той же позе, в какой и уснула, словно не двигалась ни на миллиметр. Но лучше мне не стало. Наоборот, я чувствовала себя хуже: вялой и отчаявшейся. И все еще была несчастной.

Никогда не верила, что можно заболеть от тоски. Я думала, что это чушь собачья и случается исключительно в викторианских романах. Но в течение последующей недели я поняла, что со мной все в порядке. Физически. Температура у меня была нормальная. Да и как такое может быть, что, кроме меня, больше никто этот грипп не подцепил? Что-то не так было в эмоциональном плане. Моя болезнь была вызвана печалью по разбитой жизни. Тело сопротивлялось разрыву с Гарвом, как чему-то враждебному.

Я все время спала. Глубоким, как от наркотического опьянения, сном, из пелены которого мне было не вырваться. Когда приходила в себя, то едва могла заниматься самыми незначительными делами. Я знала, что нужно идти дальше. Найти новую работу. Разобраться с беспорядком в моей прошлой жизни. И в новой тоже. Но было такое ощущение, будто я гуляю под водой. Медленно двигаюсь сквозь толщу мира.

Когда я вставала под душ, то струи воды казались мне градом камней, падающих на мою чувствительную кожу. В доме было слишком шумно. Каждый раз, когда хлопала дверь, мое сердце начинало бешено колотиться. Когда папа с грохотом уронил на пол кастрюлю, я так испугалась, что чуть не заплакала. Я постоянно была подавлена, словно туча сгустилась в непосредственной близости от моей головы.

Расспросы и увещевания я выдерживала с трудом. Маму бросало из крайности в крайность. От холодного «Даже укус змеи не может ранить сердце матери сильнее неблагодарности ребенка» до сладких речей, типа «Детка, почему бы тебе не вернуться к своему муженьку с повинной?». Папа не был огорчен до такой степени, но ведь я же всегда была его любимицей. Он почти что убедил себя, что я ему как сын, после того как я пару раз сходила с ним на чемпионат по бильярду и стала играть в командные виды спорта.

Кроме своих близких, я ни с кем не разговаривала. Но другие были не прочь пообщаться со мной. Обычно телефон так раскаляется, только когда случается нечто ужасное. Звонили близкие подруги, как Донна и Шинед, но я бормотала «скажите, что я перезвоню» и не перезванивала. Звонили «стервятники» типа Элен. Мама сказала, что она милая девушка. Клер позвонила из Лондона и принялась уговаривать меня пожить у нее. Рейчел позвонила из Нью-Йорка, и разговор почти в слово в слово повторился. Но это было безнадежно. Я не поеду к ним. Единственное путешествие, которое мне по силам, – от телевизора до чайника.

Гарву я не звонила. К величайшему разочарованию и замешательству моих родителей, он тоже. В какой-то мере это было облегчением, но неприятным.

Анна тоже много времени проводила дома. Она страдала из-за Шейна. Мы болтали тайком, потому что стоило маме увидеть нас вместе, как она, поджав губы куриной гузкой, заводила старую песню: «У меня тут что, дом отдыха для падших женщин?» Насколько это было возможно, мы делились друг с другом впечатлениями о разрывах с мужчинами. У нее случилось вот что. Шейн занялся бизнесом, он писал музыку и размещал ее в Интернете. И вдруг ни с того ни с сего он начал вести себя как важная шишка.

– Он подстригся. Представляешь, в парикмахерской! И даже купил себе воск для укладки волос. Вот тогда, думаю, я и поняла, что все кончено, – вздохнула Анна. – Ему захотелось стать взрослым, а мне нет. А что у вас произошло с Гарвом?

– Ну, ты знаешь…

Я не могла рассказать ей о Любительнице Трюфелей. У меня не хватало сил открыть рот и произнести эти слова.

– Вообще-то я ничего не чувствую, – схитрила я. – Это ужасно, ничего не чувствовать… И ты понимаешь, это же неправильно. Мне ведь следует рыдать и рвать на себе волосы?

Или ворваться к этой Любительнице Трюфелей? Истоптать ее ковры и навешать всякой гадости на карнизы для занавесок? А может, пора подумать, как отрезать рукава и искромсать штанины у костюмов Гарва?

– Я даже не звоню Гарву сказать, что скучаю. А ведь приступ тоски по нему случается примерно раз в час.

– Моя жизнь разрушена, а я ничего не чувствую…

Мое будущее словно площадка, огороженная канатом. Иногда за заграждение на короткое время залетала печаль, но не задерживалась. Так, словно открывается дверь в шумную комнату, потом сразу захлопывается, а все звуки остаются за ней.

– У тебя депрессия, – сказала Анна. – Сильная депрессия. Но это неудивительно, учитывая, что тебе пришлось пережить.

Нет уж, так не пойдет.

– Вовсе нет.

Я-то знаю, ведь прошла тест в «Космополитене» под названием «У вас депрессия?».

– Не спорь. И Гарв, наверное, тоже подавлен.

Она сказала кое-что интересное, может, даже верное, но я не смогла сосредоточиться на этой мысли, слишком устала.

В отличие от меня, Анна спать не могла. По крайней мере в своей собственной постели, так что по ночам она блуждала по дому из кровати в кровать. Она часто приходила ко мне, но когда я просыпалась, ее обычно уже не было. Оставался смутный призрак кого-то часто вздыхавшего и пахнувшего пивом. Словно вас посетило доброе привидение.

Периодически она оставалась в моей постели и до утра. Как-то раз я обнаружила, что одна ее пятка покоится у меня на ухе, а вторая на лице. По причине, известной только ей, Анна решила лечь в кровать кверх ногами.

А еще помню, однажды ночью я проснулась до смешного счастливая. Мне было тепло, спокойно и уютно. Я парила в облаках и тут поняла, в чем дело. Анна прижималась ко мне, тыкалась в меня носом и бормотала: «О, Шейн!» Она крепко спала и обнимала меня во сне. А я подумала, что это Гарв.

Иногда мы ободряли друг друга. Анна разработала целую теорию, будто у нас в жизни все так ужасно из-за того, что наши ангелы-хранители взяли длительный отпуск. Теперь о нас заботились временные, а они не особо тащились от своей работы.

– Они выполняют только минимум функций. Мы, конечно, не засунем пальцы в мясорубку, но это все, что они могут сделать для нас.

– А как зовут моего постоянного ангела-хранителя?

– Бэйзил.

– Бэйзил?

– Ну, тогда Генри!

– Генри?

– А как тебе имя Клайв?

– Он мужчина?

– Нет. У них нет пола.

– А какой он?

– Он пахнет как рахат-лукум. И он… розовый.

– Розовый?

– Да, с зелеными крапинками!

– Ты что, серьезно?!

– Извини. А как зовут моего ангела?

– Пенелопа.

– А что он любит из еды?

– Тертую морковку с сельдереем.

– А что самое лучшее в работе ангела-хранителя?

– Ты всегда помогаешь людям подобрать подходящее платье и туфли к рождественской вечеринке. А у Клайва что лучше всего получается?

– Находить потерянные сережки.

Но иногда нам не удавалось приободрить друг друга.

В одно ужасное утро Анна пришла ко мне в кровать. Мы лежали на спине, с несчастным видом глядя в потолок. Через какое-то время Анна сказала:

– Мы только усугубляем состояние друг друга.

– Думаю, да, – согласилась я.

– Пойду к себе, ладно?

– Хорошо.

В отличие от меня, Анна время от времени покидала дом, но только если ее звал Шейн.

– Он сказал, что хочет поговорить.

– Ну и что тут такого?

– На самом деле он хочет заняться сексом. Последние три раза было именно так. У меня опять появляется надежда, но потом я теряю ее и чувствую себя еще хуже.

– Может быть, тебе не стоит больше с ним спать, – предположила я.

– Может быть, – пробормотала она неуверенно.

– Возможно, вам даже не стоит больше встречаться.

Но в следующий раз, когда он позвонил и сказал, что хочет увидеться, она согласилась.

– Не волнуйся, – сказала она мне. – Я не буду с ним спать.

Когда в тот вечер я пошла к себе, Анны все еще не было. Да ладно вам, было всего-то пятнадцать минут десятого, а ушла она всего полчаса назад.

Ночью я проснулась. Было темно. Я стала соображать, что же меня разбудило, и тут услышала шум, который был знаком мне еще с подросткового возраста. Кто-то скребся во входную дверь. Значит, кто-то из сестриц, в данном случае Анна, не может вставить ключ в замочную скважину. Это длилось так долго, что я собралась уже встать и пустить ее. Но тут дверь наконец распахнулась, раздался грохот. Это Анна влетела и сшибла столик в прихожей. Через несколько минут отвратительно запахло пригоревшей фасолью. Сквозь сон я подумала, что все это до ужаса напоминает старые добрые времена. Как будто я снова в прошлом…

Через какое-то время я снова проснулась и подпрыгнула на кровати. Пожарная сигнализация верещала как бешеная. Папа с безумными глазами скакал вокруг в панике.

– Как выключить эту чертову хреновину?

На кухне висели клубы сизого дыма. Бобы и кастрюлька, в которой они были, сгорели до состояния угольков. Посреди этого великолепия носом в стол сладко спала Анна.

Мы перенесли ее в кровать. Через какое-то время я обнаружила сестрицу рядом с собой. От нее так несло перегаром, что если бы я не спала, то потеряла бы сознание. Но ее алкогольный дых сработал в качестве нюхательной соли и окончательно разбудил меня.

Еще позже все обитатели дома снова проснулись. На этот раз от какого-то подозрительного грохота. Звук был такой, словно падает потолок. Но все оказалось намного более прозаично. Анна пыталась залезть в кровать Элен, а та столкнула ее на пол с воплями:

– Не хочу спать как на пивоваренном заводе.

– По крайней мере, я не спала с ним, – сообщила Анна на следующее утро, осматривая свои синяки. – Ну да, я напилась до потери сознания и чуть не спалила дом, зато я не спала с ним.

– Это прогресс, – согласилась я.

Шла вторая омерзительная неделя моего пребывания в родительском доме. В какой-то момент я поняла, что нужно что-то сделать, но выбор был не велик.

– Сходи погуляй, – предложил папа. – Подыши свежим воздухом.

Я никогда не понимала до конца, что хорошего в этих прогулках. Даже в лучшие времена, когда я вела более активный образ жизни, прогулки по пересеченной местности не особо привлекали меня. Но сейчас было так плохо, что я решила попробовать.

– Возьми пальто, – посоветовал папа. – Возможен дождь.

– Но на дворе июнь.

– Но двор-то в Ирландии!

– У меня нет пальто.

Ну, вообще-то пальто есть, но оно осталось дома, то есть дома у Гарва. Вы понимаете, о чем я. Я боялась идти туда. Вдруг он перевез свою любовницу? Может, я принимаю все слишком близко к сердцу, но инстинкты подсказывали – возможно всё.

– Возьми мое.

Папина нейлоновая куртка красного цвета была просто уродской. Но мне так важно было проявление заботы. Я не могла сопротивляться, когда папа надел ее на меня.

И пошла гулять. Не ожидая от этой прогулки ничего особенного, я преодолела пару сотен метров по рощице и уселась на обломок стены. Отсюда было видно, как местные подростки занимались тем, чем обычно в таком возрасте занимаются в парках. Тайком курили и рассказывали друг другу всякие небылицы про секс. Или что-то в этом роде. Я чувствовала себя ужасно. На небе, причем не только над моей головой, застыли свинцовые тучи. Посидев немного, я поняла, что лучше мне не стало, и решила, что можно двигаться к дому. Сейчас было самое время для реплики кого-то из моих родственничков: «Мэгги, это еще не все». Так зачем же пропускать ее?

Я тащилась по склону холма, и тут перед глазами мелькнул чей-то силуэт. Я насторожилась.

Метрах в пятидесяти от меня какой-то мужчина выгружал вещи из багажника. Я присмотрелась. О, гос-по-ди… Шэй Делани. Ну, на секунду я подумала, что это он, но потом стало ясно, что я обозналась. Просто что-то в этом мужчине напомнило мне о Шэе, но даже этого было достаточно, чтобы выбить меня из колеи.

Я продолжала рассматривать этого человека, и тут у меня закружилась голова… Это был он. Не похожий на себя, но все-таки он. Непохожесть заключалась в том, что он выглядел старше, и я даже порадовалась этому, но потом поняла, раз он выглядит старше, значит, и я тоже.

Он выгружал вещи из багажника и составлял их возле ворот дома своей матери. Почему я сразу не поняла, что это он? Он же рядом со своим домом! Ну, с тем домом, где он обитал до тех пор, пока не уехал поступать в колледж пятнадцать лет назад. Пятнадцать лет. Как такое возможно? Ведь я сейчас еще молодая, а тогда была уже не маленькая. Где же могли уместиться эти пятнадцать лет?! Снова все поплыло перед глазами.

Неужели наша встреча, о которой я столько мечтала, произойдет именно сейчас? И мы будем играть в игру: «Как ты живешь?» Неужели я не могла встретить его, когда у меня была семья, которой я гордилась? Когда я была счастлива?! Конечно, я не обязана рассказывать ему, как все ужасно. Но он ведь догадается, разве это не очевидно?

На ватных ногах я продолжала спускаться с холма, прямо к нему.

Господи, сколько лет я мечтала о том, чтобы еще раз увидеть его! Время от времени ради собственного успокоения я рисовала в деталях картину нашей встречи. Предполагалось, что я буду стройная, красивая, одетая по последней моде и накрашенная, как королева. Уравновешенная, уверенная в себе, на вершине успеха. А он, напротив, подурнел. Каким-то образом стоптался, потерял свои пепельные волосы и прибавил около центнера веса.

И что я вижу? С волосами и ростом у него все по-старому. Он слегка поправился, но, к несчастью, ему даже идет. А я? Неудачница в спортивных штанах. Странное застывшее выражение лица. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Единственное, что работало на меня, – осветленные полоски в волосах. Когда парикмахерша предложила мне сделать мелирование, я не была уверена, но теперь это был просто дар небес.

Я подходила все ближе и ближе. Он не проявлял ко мне никакого интереса. Вообще. Казалось, я могу проскользнуть мимо с моим ненакрашенным, бледным лицом, в папиной уродской куртке, в мрачном настроении после недавнего разрыва с мужем. Я была уже за его спиной, проходила мимо него, а он все еще не взглянул на меня. Вдруг меня словно черт дернул. Я решила, если он не заговорит первым, то это сделаю я.

– Шэй?

Да, скажу я вам, он был потрясен, что не может не радовать.

– Мэгги?

Он замер возле своего багажника, так и не успев достать очередной пакет.

– Мэгги Уолш?

– Гарвен, – поправила его я. – Мэгги Гарвен. Ты угадал.

– Ах, да-да, – согласился он. – Я слышал, что вы поженились. Ну, и как дела у Гарва?

– Отлично, – сказала я несколько напряженным тоном.

Атмосфера продолжала оставаться напряженной. Потом он игриво закатил глаза, демонстрируя, как сильно он удивлен.

– Господи, Мэгги Уолш! Давно не виделись! Ну…

Не успел он задать свой вопрос, как я уже знала, что именно он спросит.

– Детей завели?

– Нет. А ты?

– У меня трое. Маленькие обезьянки.

Он скорчил гримасу.

– Уж надо думать. Ха-ха-ха!

– Ты потрясающе выглядишь! – заявил Шэй. Блин, либо он слепой, либо у него не все дома.

Он воскликнул это с таким жаром, что я даже наполовину ему поверила.

– Как твоя маман? – Можно подумать, его это искренне интересует. – Все готовит?

– Нет, она забросила это занятие.

– Она просто что-то! – воскликнул Шэй. – А папа? Все еще бесится из-за того, что вас так много?

– Типа того.

– А ты чем сейчас занимаешься?

– Работаю в юридической конторе.

– Да? Здорово.

– Здорово. А ты?

– Работаю в студии «Дарк стар».

– Я слышала о ней. – Я что-то читала об этой компании в газете, но не помнила, что именно. – Да, здорово.

– Рад был повидаться!

И он протянул мне руку. Я молча уставилась на его ладонь. Только через пару секунд до меня дошло, что он ждет, чтоб я пожала ее. Как будто мы партнеры по бизнесу. Моя ладонь соприкоснулась с его, и я вспомнила, как этой самой рукой он зажимал мне рот. Чтобы заглушить мои стоны. Во время секса.

Странная штука жизнь.

Шэй уже собрался уходить.

– Передавай привет родителям.

– И Гарву? – не смогла удержаться я.

– Конечно. Ему тоже.

По дороге к дому я пребывала в отличном настроении. Наконец-то мы встретились, я поговорила с ним, и со мной все прекрасно. Столько лет я думала о нашей возможной встрече. И все прекрасно. Я вприпрыжку, пританцовывая, устремилась к дому.

Но стоило мне зайти внутрь, как меня начало трясти. Так сильно, что я не могла даже расстегнуть молнию на куртке. Слишком поздно я вспомнила, что мне не нужно было быть такой милой с ним. Я должна была быть холодной и невежливой после всего того, что он мне сделал.