Текст книги "Ангелы"

7

Ночью я проснулась в абсолютной темноте под звуки пулеметной очереди. Кровь пульсировала в моих жилах. Я вслушивалась, что будет дальше: крики, стоны, полицейские сирены? Ничего.

Мы больше не в Канзасе, Тотошка.

Лежа в ночи, я призналась себе в горькой правде. Я жалею, что приехала. Думала, что мне станет сразу легче, как по мановению волшебной палочки. Но как такое могло случиться, если я притащила с собой свою развалившуюся жизнь и себя неудачницу? Да и жить в чужом доме, пусть даже и у лучшей подруги, оказалось сложнее, чем я могла себе представить. Несмотря на восьмичасовую разницу с ирландским временем, я не могла уснуть, потому что Эмили врубила телик на полную громкость. Я ворочалась в своей спальне (вообще-то это был кабинет Эмили). Так хотелось, чтобы она сделала потише. Но я ничего не могла поделать. Это же не мой дом. Когда сквозь тонкую стенку донеслись раскаты хриплого пьяного хохота, я испытала жуткую тоску по прежней жизни с Гарвом. Так жить я бы не смогла. Внезапно я практически была готова признать разрыв ужасной ошибкой и снова возобновить привычные взаимоотношения. Я привыкла к гармонии. К тому, что всегда можно выключить телевизор, если он тебе мешает.

Но достаточно ли это хорошая причина, чтобы все начать сначала? С неохотой я решила: нет.

Наконец мне удалось уснуть, и вот меня снова разбудили.

Раздалась новая пулеметная очередь. Мое сердце глухо забилось где-то под ребрами. Что там, черт возьми, происходит?

Мне стало тоскливо. Ах, если бы только можно было поехать домой. Но, подозреваю, что придется поторчать тут какое-то время. Все решат, что я спятила, если получится, что я вернусь из Лос-Анджелеса, пробыв там всего один день. И это касалось не только меня. Определенно, Эмили нужен кто-то рядом. Господи, может, мы отправимся домой вместе? Парочка неудачниц. Нам придется сидеть в самолете за специальным ограждением, чтобы, не дай бог, не заразить остальных пассажиров.

Шум на улице заставил меня подпрыгнуть на кровати на целый метр. Что это такое? Ветка стукнула о стекло? Или же маньяк крадется в ожидании жертвы? Какой-нибудь девушки, чтобы помучить ее и убить? Я ставлю на маньяка. В конце концов, мы же в Лос-Анджелесе. По общему мнению, этот город просто кишит патологическими убийцами. В свое время я прочла пару романов Джеки Коллинз и почерпнула кое-какие сведения о психопатах, чьи мысли в основном печатают курсивом.

Уже осталось недолго. Скоро он отомстит. И тогда они пожалеют, что смеялись над ним и отказывались приходить к нему в гости. Он сейчас силен. Как никогда силен. И у него есть нож. Нож будет слушаться его. Сначала он отрежет ей волосы. Потом отрежет ей пальцы вместе с кольцами, сережки и разрежет ожерелье на ее шейке. Затем начнет освежевывать ее. Она будет умолять. Просить о пощаде. Чтобы кончились эти мучения. Но они не кончатся. Ведь сейчас ее очередь страдать. Ее очередь…

Я взмокла. У этих дощатых калифорнийских домиков такие тонкие стенки. И я остро ощутила, насколько легко меня можно достать на первом этаже.

Потная от страха, я зажгла лампу и начала осмотр книжного шкафа в поисках книги для чтения. Желательно какое-нибудь легкое чтиво. Чтобы как-то отвлечься от перспективы быть расчлененной на мелкие кусочки. Но я ведь была у нее в кабинете, так что удалось найти только учебники по сценарному искусству. И тут я заметила пачку бумаги на столе. «Деньги для красоты». Ее новый сценарий. Пойдет.

Прочитав пару страниц, я так увлеклась, что и думать забыла о толпах маньяков, шастающих у меня под окнами. Это была история о двух женщинах, которые ограбили ювелирный салон. Они хотели оплатить пластическую операцию своим дочерям, чтобы им больше везло с мужиками. Это была комедия, триллер, любовная история и, что самое важное для Голливуда, у нее был обязательный слезливый хэппи-энд. («Я люблю тебя, мамочка. И ну их на фиг, эти новые сиськи».)

Перед тем как провалиться в сон, я сквозь туман подумала: «А что, мне понравилось…»

* * *

Когда я проснулась в следующий раз, то перепугалась насмерть. Солнце ярко светило, заливая комнату лимонным светом. Сердце заколотилось часто-часто, как у кролика. Где я, черт возьми? Передо мной галопом промчались последние девять месяцев, самые неприятные воспоминания со свистом пронеслись перед глазами, и только тогда я вспомнила, что делаю в этой залитой светом комнате. Да уж…

Эмили на кухне кликала мышкой, сидя за ноутбуком.

– Доброе утро, – сказала я. – Работаешь?

– Ага. Новый сценарий.

– Новый-преновый?

– Да, – улыбнулась Эмили, встала из-за стола и приготовила себе, как я потом узнала, протеиновый коктейль. – Не знаю, хороший ли это текст, но нужно работать и над ним на тот случай, если пролечу с «Деньгами для красоты».

Это просто кошмар, подумала я. Чтобы развеселить нас обеих, воскликнула:

– Прекрасный день!

– Ну да, надо думать, – удивилась Эмили. – Но здесь все время так. Ты слышала вчера фейерверки?

– Фейерверки?

– Ну да, в Санта-Монике проходил фестиваль. Но ты, наверное, спала как убитая.

– Нет, я их слышала, – сказала я, а потом быстро добавила: – Только я думала, что это пулеметная очередь.

– Как тебе такое в голову пришло? Господь с тобой! – Она погрустнела, ее лицо выражало явное беспокойство. – Плохо дело!

Она встала из-за стола и обняла меня, прижавшись ко мне своим маленьким, тощим тельцем. Впервые кто-то обнимал меня с тех пор, как я ушла от Гарва. Я была так тронута, что чуть не разревелась. Во мне накопилось столько невыплаканных слез. Они застыли где-то далеко, вне пределов досягаемости. До этой самой минуты.

– Мне так грустно, – всхлипнула я. – Так грустно. Так гру-у-у-устно.

– Знаю. Знаю. Знаю. Как заведенная пластинка.

И вся печаль, которую до этого я видела лишь боковым зрением, внезапно открылась мне в полном масштабе. Я почувствовала всю тяжесть наших рухнувших надежд. Конец брака – самое грустное событие в мире. Разумеется, никто не шагает к алтарю, думая, что его семейная жизнь рухнет как карточный домик. У меня есть фотография с нашей свадьбы. Мне двадцать четыре, а Гарву – двадцать пять. И мы полны искренней веры в светлое будущее. Это меня просто убивает.

– У нас было столько надежд, и все так плохо кончилось. – Я промокнула влажное от слез лицо салфетками. – Мне нужно было уйти от него. Эмили, у меня нет выбора. Это так ужасно. Если бы я не ушла, то это сделал бы он. А теперь все ко-о-ончено-о-о.

– Знаю. Знаю. Знаю, – бормотала Эмили. – Знаю.

– Я думала, что мне уже не будет хуже, чем в прошлом феврале. – Я закашлялась от слез. – Но мне хуже. Мне сейчас грустнее, чем голодающим детям в «Прахе Анджелы».

– Грустнее, чем Мэри из «Маленького домика в прериях», когда она начала слепнуть?

– Да.

Но ей удалось испортить мой слезливый настрой. Я даже выдавила из себя улыбку. Затем Эмили вытерла мне слезы, заставила высморкаться и спросила:

– Выпьешь протеинового коктейля? Это местный деликатес!

– Давай.

Она приготовила и впрямь чрезвычайно вкусный напиток, и мы сели за домом, в крошечном, залитом солнцем садике. Я даже успокоилась чуток, пока она не решила снова разобраться в нашей с Гарвом ситуации.

– Честно сказать, мне кажется, вы поторопились. Все случилось так внезапно.

Я сидела молча. Моя рука зачесалась. Кожу начало жечь.

– Нельзя что-то закончить по команде «раз-два», – настаивала Эмили.

– Не было никаких «раз-два».

Она хитростью пыталась вывести меня на разговор.

– Вы пропустили жизненно важные стадии разрыва. Обычно события развиваются так. Сначала вы таскаетесь к психологу. А потом должны предпринять как минимум две попытки к воссоединению. Они заканчиваются полным провалом. Ты думаешь, у тебя сейчас все плохо? Это просто цветочки по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы все шло своим чередом. И только тогда можно говорить «все кончено».

– Так дальше не могло продолжаться, ведь он с… – Я не могла заставить себя произнести «спит с…» —…другой. Я не смогу больше доверять ему. И простить его.

– Понимаю, – сказала она. – Но это же из-за…

– Прошу тебя, Эмили! – В моем голосе зазвучало раздражение, которое быстро сменилось отчаянием. – Все кончено. Просто поверь мне на слово. Я не хочу снова и снова трясти наше грязное белье.

– Ладно. Извини. – Казалось, она и сама рада закончить этот разговор. Она выглядела уставшей. – Чем бы ты хотела заняться сегодня?

– Без понятия.

– Мне надо с утра встретиться с бухгалтером и обсудить мою налоговую декларацию, – сообщила Эмили. – Если хочешь, поехали вместе. Но я могу закинуть тебя на пляж!

Мне не хотелось слоняться самой по себе. Но это же идиотизм – сидеть в пыльном офисе бухгалтера, пока Эмили разбирается со своими налогами. Солнце шпарит вовсю. Да и я уже взрослая девочка.

– Пойду на пляж, – решила я.

– Как у тебя с деньгами? – спросила Эмили и быстро добавила: – Не думай, я не собираюсь просить взаймы.

– Нормально. Гарв сказал, что сам выплатит взнос по кредиту в этом месяце. У меня есть моя кредитка. Конечно, пополнить счет я не смогу, пока не найду новую работу. – Почему-то это меня беспокоило меньше обычного. – Но кое-что у меня есть.

На самом деле на моем счете «милых дамских штучек» лежала довольно-таки большая сумма. Хотя я в последнее время и швырялась деньгами направо и налево, но это были деньги с нашего общего счета. И тут мне подумалось, что я копила деньги на своем счете, интуитивно предчувствуя разрыв с Гарвом. Мне понравилась эта мысль.

– А почему ты меня спросила про деньги?

– Я подумала, что ты сможешь взять напрокат машину, пока ты тут.

– А что, на автобусе нельзя?

Странный шум заставил меня поднять голову. Это давилась от смеха Эмили.

– Что я сказала смешного?

– «На автобусе нельзя?» – передразнила она меня. – Что еще? Предложишь прогуляться пешочком? Ну, насмешила!

– Так что, на автобусе нельзя?

– Вообще-то нет. Тут никто не ездит на автобусах. Общественный транспорт тут просто дерьмо. По крайней мере, мне так говорили. Я сама никогда не ездила на нем. В этом городе тебе нужна машинка. Можно взять в аренду отличный пикап, – мечтательно протянула Эмили.

– Пикап? Ты имеешь в виду джип?!

– Нет, пикап.

– Такой, на которых ездят в деревне?

– В принципе, такой, только новый. Сверкающий и без свиней, высовывающих свои пятаки из кузова.

Но мне не хотелось пикап. Я размечталась, как буду рассекать на прикольном серебристом автомобильчике с откидным верхом. Волосы будут развеваться на ветру. А я слегка опущу солнечные очки в виде сердечек, чтобы устанавливать зрительный контакт с другими водителями (разумеется, мужчинами!) на светофорах. Хотя, конечно, это мне не светит.

– Только туристы и жители отдаленных пригородов ездят на авто с откидным верхом, – презрительно фыркнула Эмили. – Коренные жители Лос-Анджелеса – никогда. Из-за смога.

Я вспомнила, что сама Эмили встречала меня в аэропорту на здоровенной полноприводной махине типа джипа. Выглядело так, словно она управляет многоэтажкой. Мне практически понадобились веревка и альпинистские кошки, чтобы вскарабкаться в кабину.

– Пикапы – самое то, – советовала Эмили. – Если не хочешь пикап, возьми джип, как у меня.

– Мне просто нужна машина, чтобы добраться из пункта А в пункт Б.

Ей-то хорошо. Жариться на солнышке круглый год. А у меня когда еще будет возможность прокатиться на авто без крыши и не промокнуть до ниточки?

– Слушай, в Лос-Анджелесе машина – это твое лицо. Машина и тело. Не важно, что ты бомжуешь и спишь в картонной коробке, если у тебя клевая тачка и ты на последней стадии анорексии.

– Ну, мне кажется, что откидной верх – это круто. Мне нравятся такие машины.

– Но…

– Мой брак развалился, – сказала я, – и мне хочется тачку с откидным верхом!

– Ладно! – Эмили поняла, что пора сдаваться. – Будет тебе откидной верх.

Только мы собрались выйти, как позвонила моя матушка.

– Все побережье вот-вот может быть затоплено Тихим океаном.

– Неужели?

– Я говорю это, потому что желаю тебе добра.

– Спасибо.

– Там солнечно?

– Очень. Мне пора.

До пляжа было рукой подать. Я вполне могла бы прогуляться. Если бы мне разрешили. Я спустилась на веревке из машины Эмили, и она помчалась дальше, сидя так высоко в своей передвижной громаде, что казалась просто микроскопической.

Передо мной раскинулся пейзаж как на открытках. Обрамление из цветов цитрусовых, тонкие силуэты высоких пальм, макушками упирающихся в ярко-синее небо. В обе стороны простирался белый рассыпчатый песок. А за кромкой песка весело блестел океан.

Все мы слышали, что в Калифорнии живут суперкрасивые люди. Это результат высокого уровня жизни, заботы о своем здоровье, солнца, высококлассных пластических операций и нарушений аппетита. В итоге они стройные, мускулистые и эффектные. Раскладывая полотенце на песке, я с подозрением оглядела других посетителей пляжа. Их было не так уж много. Вероятно, потому, что сегодня будний день. Но достаточно, чтобы подтвердились мои самые страшные опасения. Я самая жирная и тучная особь на этом участке песка. А может, и на территории всего штата Калифорния. Господи, вокруг меня были только худышки. Меня переполняла решимость (вперемешку с отчаянием), что мне придется снова заняться спортом.

Две девушки скандинавской внешности расположились неподалеку. Ближе, чем мне того хотелось. Внезапно я стала размышлять: может, одна из них в разводе. Меня интересовало семейное положение всех людей, с которыми приходилось сталкиваться…

Они сняли шортики и топы и явили миру крошечные бикини, плоские животы, загорелые стройные накачанные ножки. Вы вряд ли видели двух других женщин, которым было бы настолько комфортно в собственном теле. Мне захотелось выгнать их.

Их появление означало лишь одно. Я не смогу снять свой саронг. Прошло какое-то время. Только когда мне удалось убедить себя, что никому нет до меня дела, я разделась. Я задержала дыхание, ожидая, что спасатель начнет биться в конвульсиях от пережитого шока, а потом, как в замедленной съемке, подбежит ко мне под звуки рока с аптечкой под мышкой и скажет: «Простите, мэм, но нам придется попросить вас уйти. Это семейный пляж. Вы распугиваете посетителей!»

Однако ничего ужасного не произошло, так что я намазалась солнцезащитным кремом с фактором защиты 8 и приготовилась пожариться на солнышке. Рак кожи беспокоил меня в последнюю очередь. Господи, да я белая, как поганка! Стоило покрыть свои синюшные телеса автозагаром перед походом на пляж. Внезапно это натолкнуло меня на воспоминание о Гарве. Перед нанесением автозагара я всегда надевала хирургические перчатки, чтоб не ходить потом с шоколадными ладошками, а он любил говорить: «Что, дорогая, праздник хирургических перчаток?»

Боже мой. Я закрыла глаза. Ритмичные звуки волн, то обнимающих берег, то отступающих, убаюкивали. Как и жаркое желтое солнце, и легкие порывы океанского бриза.

Было довольно мило, пока я не перевернулась на животик и не поняла, что намазать мою спину солнцезащитным кремом некому. Это было прерогативой Гарва. Внезапно я почувствовала себя одинокой. И снова мне пришло в голову: моя жизнь кончена.

Когда я упаковывала вещи перед отъездом из Ирландии, то сказала Анне и Элен то же самое – моя жизнь кончена.

– Нет. – Видно было, что Анна расстроилась.

– Не сюсюкай с ней, – ехидно сказала Элен.

– Ты встретишь другого мужчину, ты ведь еще молода, – с сомнением сказала Анна.

– Не так уж она и молода, – опять встряла Элен. – Ей уже даже не тридцать три.

– И хороша собой, – упорствовала Анна.

– Ну, она, конечно, не уродка, – неохотно признала Элен и обратилась ко мне: – У тебя красивые волосы. И кожа хорошая. Для твоих лет.

– И ты такая положительная, – добавила Анна.

– Такая положительная, – эхом откликнулась Элен с важным видом.

Я вздохнула. Моя жизнь не была такой уж безупречной, хотя не была и такой аморальной, как у моих сестриц. А хорошей для своих лет кожи я достигла благодаря нанесению тонн дорогостоящих ночных кремов, которыми я к утру пропитывала подушку. Но не будем об этом.

– И… – задумчиво сказала Элен; я даже наклонилась к ней, чтобы лучше услышать похвалу, – …у тебя клевая сумочка.

Я отпрянула, разочарованная.

– Как странно, – удивилась Элен. – Никогда бы не сказала, что ты из тех, кто покупает дорогие сумки.

Я попробовала протестовать. Ведь я именно из тех. Почти уверена. Но не хотелось новой стычки с Элен, как тогда, когда я пыталась убедить ее, что безответственно отношусь к деньгам.

Кроме того, если уж на то пошло, ту сумку подарил мне Гарв.

– Да ладно, старушка, – заржала Элен. – Ты думаешь, я поверю, что наш мистер Скряга, который даже апельсины чистит, не вынимая их из карманов, раскошелился на дорогущую sac a main.[7]7
  Дамская сумочка (фр.).


[Закрыть] Это по-французски. Знаешь, почему именно твоя жизнь кончилась? Тебе не понадобится больше эта сумка!

Но я не сдавалась. Тогда она с подозрением заметила:

– Значит, не так уж кончилась?

– Заткнись, ты и так будешь ездить на моей машине, – оборвала ее я.

– Всего месяц. Кроме того, мне придется делить авто с этой чучундрой. – Она кивнула в сторону Анны.

И тут я услышала кое-что, что мигом вернуло меня в настоящее.

– Мороженое с вафлями!

Я села на полотенце. Молодой парень проходил мимо, шатаясь под весом ящика с мороженым, продать которое не было никакой надежды. Не среди этой толпы анорексиков.

– Фруктовое эскимо на палочке! – безрадостно выкрикивал он. – Замороженное желе! Вишневый лед!

Я почувствовала жалость к нему. И голод.

– Эй! – окликнула я. – Мне мороженое с вафлями!

Мы быстро произвели операцию «товар – деньги», и он вновь пошел своей дорогой, которая не сулила прибылей. Интересно, кто-нибудь орал на него или бросал в него камнями, когда он нес по пляжу свой высококалорийный товар с громадным содержанием сахара:

– Вали отсюда, чучело!

Так обычно люди прогоняют из своих районов продавцов наркоты.

И снова я осталась одна. Внезапно я обрадовалась, что я в Калифорнии. Ведь можно свалить это ужасное ощущение, что я иду не в ногу с остальным человечеством, на смену часовых поясов. Это снимает с меня ответственность. Так что пару дней я смогу попытаться обмануть себя саму, что со мной все в порядке.

С завистью глядя на двух скандинавских богинь, я пожирала мороженое. На их лицах было такое очевидное выражение, что мне стало неудобно. Я еле сдержалась, чтобы не предложить им кусочек моего лакомства. Меня не покидало ощущение, что если бы дело происходило в книге, то кто-нибудь пригласил бы меня присоединиться к игре в волейбол или, по крайней мере, заговорил бы со мной. Спасатель или кто-то из отдыхающих. Но единственным, кто перекинулся со мной парой фраз за весь день, был продавец мороженого. Думаю, я тоже была единственной, кто говорил с ним.

8

После обеда Эмили забрала меня с пляжа. Мы приехали домой. Звонков от Дэвида Кроу так и не было. Отчаяние Эмили чувствовалось в каждом уголке дома.

– Отсутствие новостей – хорошая новость, – попробовала я ее утешить.

– Фигня, – возразила Эмили. – Отсутствие новостей – плохая новость. Плохие новости от тебя скрывают, а хорошие тут же вываливают, упиваясь собственной славой.

– Ну, тогда позвони ему сама. Эмили горько усмехнулась.

– Легче получить пропуск на съемочную площадку, где кипит работа над фильмом с Томом Крузом, чем поговорить с агентом, который не хочет с тобой разговаривать.

Эмили все-таки набрала его номер, но пресловутого Дэвида «не было на рабочем месте».

– Клянусь, они не сказали бы «его нет на рабочем месте», если бы звонил Рон Басс, – мрачно заметила Эмили.

Как я понимаю, Рон Басс – какой-то крутой сценарист.

– У меня странное и непреодолимое желание пойти нажраться в хлам, – заявила Эмили. —

Твои еще неустановившиеся биоритмы выдержат, если мы сходим куда-нибудь вечерком?

– Что ты задумала?

Уж не придется ли мне тащиться с толпой девушек и танцевать под «Я буду жить». По-моему, именно этим занимаются все женщины, только что расставшиеся с любимыми?

– Как насчет ужина в каком-нибудь миленьком местечке?

– Отлично.

Я испытала облегчение, что мне не придется под звуки голоса Глории Гейнор притворяться более восторженной, чем есть на самом деле.

– Хорошо. Знаешь что? – спросила она задумчиво. – Все, что тебе нужно, это отрастить самую капельку волосы.

Хотя Эмили нравился Гарв, она всегда считала, что, выскочив замуж так рано, я не успела нагуляться как следует.

– Ты можешь побезумствовать, пока ты тут!

– Поживем – увидим, – ответила я уклончиво.

Господи, я столького не знала.

– Пригласим Лару. Она любит выпить. И Конни. И Троя. И Джастина.

Она быстренько всех обзвонила, а потом за пару минут встряхнулась и привела себя в порядок. Раз-два-три. Словно это раз плюнуть. Платье, каблуки, сумочка, прическа. Волосы гладкие и блестящие-блястящие.

Она открыла чудо-косметичку и поделилась со мной своими тайными знаниями. Чуть лосьона на губы, чтоб они припухли, как от укуса пчелы. Ресницы завиты маленькой машинкой (думаю, она должна называться щипцами для завивки ресниц). Потом она достала небольшой тюбик и провозгласила:

– Сейчас мы уберем эти мешки у тебя под глазами из-за смены часовых поясов.

– Не надо, – запротестовала я самодовольно. – У меня крем для век «Радиант» с кучей всяческих эффектов.

– Радиант-фигадиант. Ты только попробуй это. – Она нанесла несколько капелек крема мне под глаза, и – о, чудо! – я реально почувствовала, как разглаживается моя кожа.

– Что это? Чье производство?

Я была готова помчаться в магазин косметики и отдать целое состояние, потому что этот чудо-крем не мог стоить меньше.

– Это «Анусол».

– Что?

– Мазь от геморроя. Пять долларов за тюбик. Эффект чудесный. Им пользуются все модели.

Теперь вы понимаете, что я имела в виду, говоря, что она готова к любой неожиданности?

Затем на пару секунд мои волосы подверглись воздействию щипцов для выпрямления. На безымянный палец нанесли крем с алоэ вера. Я сожгла на солнце нежную кожу на том месте, где было когда-то кольцо. (Да уж, звучит как слова из сентиментальной песенки в стиле кантри.)

Эмили пошла к двери, издавая разнообразные звуки. Цоканье каблучков, бряцанье застежки на сумочке, щелканье зажигалки, клацанье ногтей. Мне понравилось.

Мы собирались куда-то на Сансет, как сообщила Эмили. Трой прийти не смог, как и Конни, которая по уши была в приготовлениях к собственной свадьбе. Но Лара обещала быть как штык. И Джастин тоже.

– Кто-нибудь из них состоит в браке? – невзначай спросила я.

Эмили засмеялась.

– Господи! Нет, они одинокие.

– Одинокие одинокие?

– А что, бывают какие-то другие?

– Разведенные одинокие.

С сочувственным взглядом она сказала:

– Нет. Они одинокие одинокие.

Мы ехали по автостраде. Темные силуэты пальм выделялись на фоне неба. Солнце садилось, и небосвод переливался всеми цветами радуги. Внизу бледно-голубой. Чем выше, тем темнее. Наверху – ярко-синий, на фоне которого сверкали первые звездочки, словно булавочные отверстия на ткани.

Мы промчались мимо неоновых вывесок на автозаправке, мотелей, предлагающих водяные кровати, салонов хиромантии и домов с огромными номерами. Ведь не может же вдоль этой дороги стоять двадцать две тысячи домов, да?

– Может, их столько и есть, – заметила Эмили. – Сансет около двадцати миль длиной.

Сансет. Она имела в виду, что мы едем по знаменитому бульвару Сансет, подумалось мне. Я почувствовала себя героиней кинофильма.

На одном из перекрестков стоял мужик с плакатом из изорванной картонки. На нем большими корявыми буквами было написано «Требуется жена», и даже телефончик указан. Мужик был довольно-таки презентабельный, что самое удивительное.

– Эй, Мэгги, – Эмили показала на него. – Может, это то, что нужно?

– Я уже замужем, – на автомате сказала я.

Смешно, как легко забываешь некоторые вещи.

Мы остановились перед огромным белым зданием отеля. И сразу же около нас возникли какие-то парни. На какой-то момент у меня сорвало крышу, и я решила, что они клюнули на мои припухшие губки и завитые реснички. Но оказалось, что это всего лишь работники парковки.

– Ты просто отдаешь им ключи, они ставят машину, а потом пригоняют ее обратно, как только понадобится.

Я слышала о таком, но ни разу не видела эту услугу вживую. Для меня припарковаться равноценно стрессу, так что я пришла в дикий восторг от этой превосходной мысли.

– Но ты за это платишь. Они ничего не делают по доброте душевной, – поспешно добавила Эмили. – И еще надо дать водиле на чай. Ну, с богом!

В зале не было свободного места. Все были такие загорелые, красивые, блестящие. Однако меня уйти не попросили. Это классно.

Только мы уселись, как Эмили воскликнула:

– А вот и Лара!

Между столиками ритмичной походкой двигалась высокая блондинка. Первое, что мне пришло на ум при взгляде на нее, – поля пшеницы, по которым свободно гуляет ветер. Она вся была словно позолочена, будто ее окунули в золотистый сироп. В этом ресторане было много красивых людей, но она, вероятно, была самой привлекательной.

– Здоро-о-ово, – протянула она, когда Эмили меня представила.

– Здорово, – ответила я.

Обычно я говорю «привет» или «приятно познакомиться», но мне хотелось соответствовать местным традициям.

Подошел официант. Или стоит сказать «спектакль начался»? Мне говорили, что все официанты в Лос-Анджелесе – бывшие актеры. Этот Адонис был так хорош, что ему самое место на съемочной площадке.

– Здрасте, дамы, – ослепительно улыбнулся он. – Меня зовут Дэйян. Я буду обслуживать вас сегодня и собираюсь делать это, пока вам плохо не станет.

– Это кого вы изображаете? – Лара пристально разглядывала официанта с озадаченным видом. – Кевин Клайн во «Входе и выходе»? Или тот парень из сериала «Уилл и Грейс»?

Дэйян был встревожен и неохотно признался:

– Это моя вариация Джека из «Уилл и Грейс».

– Я так и подумала! – просияла Лара. – Знаешь что, Дэйян? Мне сегодня не особо хочется Джека. Обслуживай-ка нас в стиле…

Ее синие глаза остановились на нас с Эмили.

– Кого бы нам захотеть? Выберите актера? Арни? Ральф Файнес?

– Мне нравится Николас Кейдж, – призналась я.

– Как у тебя с Кейджем, приятель? – спросила Лара у Дайяна.

– В каком фильме? – спросил он сердито.

– «Дикие сердцем»? – попробовала предложить я. – «Город Ангелов?»

Он замер. Выражение лица какое-то отсутствующее. Я решила, что ему не по душе мое предложение. Вдруг его тело вытянулось, словно у него не было костей.

– Отличный выбор, – протянул он. Господи, он превратился в обаятельного Ника Кейджа с такими же припухшими веками.

И тут я услышала собственный смех и поняла, что уже сто лет ничто не казалось мне смешным.

– Могу я принести прекрасным дамам напитки? – медленно и с расстановкой спросил Дэйян.

– Мне коктейль «Водкатини» с водкой «Грей Гуз». Льда не надо. Четыре оливки, – сказала Лара.

– А мне яблочный мартини с водкой и колотым льдом, – объявила Эмили.

– И мне, – пробормотала я. – Яблочный.

– Будет сделано, крошки!

Надо признаться, меня поразила Лара. Когда я сначала хлопала глазами на ее пушистые волосы с прядями медового цвета, на ее крепкое тело с золотистым загаром, то сразу решила, что если вы посмотрите в словаре сочетание «пустоголовая красотка», то Лара будет фигурировать в качестве иллюстрации. Но она была столь же умна, сколь и красива. Я не совсем уверена, что это справедливо.

Подойдя к барной стойке, Дэйян внезапно остановился, слегка согнулся, словно готов упасть на одно колено, повернулся к нам, показал на нас пальцем и подмигнул. Что-то сказал. Одно из слов точно было «крошки». Мне пришлось похлопать ему. Уж очень он старался.

Потом он вернулся с напитками. Все еще пребывая в роли, он начал:

– Наше специальное предложение сегодня… И тут мой мозг переключился в «спящий режим».

Мне очень хотелось узнать, что же сегодня предлагают по специальной цене, но длительный зрительный контакт почему-то блокировал работу органов слуха. Такое всегда случается. До меня доносились лишь отрывки.

– … готовится с черничным…

– Ой, – пробормотала я с благодарностью, все еще не в силах оторвать глаза.

– …добавляется…

– Кто-нибудь слушал эту фигню? – спросила Лара, когда он ушел. – Я всегда отключаюсь, когда они заводят эту пластинку.

Я ужасно обрадовалась, что не я одна такая, и воскликнула:

– У меня то же самое, когда кто-то мне рассказывает, как проехать. Вся моя энергия уходит на то, чтобы кивать головой и изображать внимание.

Лара сказала:

– Ну, ты крута!

Это высшая похвала по-американски.

– Я тоже такая. Начало я понимаю – «сначала направо», а потом такое впечатление, что собеседник строчит, как пулемет, а я улавливаю одно слово из двадцати…

– «На втором светофоре…»– встряла я.

– «А на Догени-драйв налево». Где ты ее взяла? – Лара посмотрела на Эмили и показала на меня. – Она суперская!

Ее ярко выраженное дружелюбие плескалось через край, но меня все равно жгло чувство собственной ущербности. Кто эта Лара? Оказалось, она работает на студии.

– На киностудии?

Она бросила на меня удивленный взгляд. А что, бывают еще какие-то? Но потом просто кивнула.

– Ну да, на киностудии. Независимой.

– Это значит, – сказала Эмили, – что они делают кино «не для всех».

– И получают за него копейки, – засмеялась Лара.

– Много работы?

– Не особо. Следующие две недели я буду занята подготовкой торжественного обеда для съемочной группы фильма «Голуби», а пока простой.

– А у меня простой уже столько времени! – вздохнула Эмили.

Я внимательно слушала. Кажется, «простой» значит «период спокойствия и бездействия». Вот это мне нравится в поездке в Штаты. Можно нахвататься всяких новых сленговых словечек до того, как они дойдут до Ирландии. Для справки: я первая в районе Блэкрок стала использовать словосочетание «и ежику понятно», которое услышала в Нью-Йорке, когда навещала Рейчел. Это все равно что посмотреть фильм за полгода до того, как он пойдет в прокате у тебя дома.

– Думаю, у меня, кроме простоя, ничего уже не будет до конца жизни, – от алкоголя Эмили стала сентиментальной. – Чертов сукин сын этот агент!

– Прошло всего три дня! – напомнила Лара. – Дай парню шанс!

– Пять дней. Сценарий у него с пятницы.

– Но рабочих дней всего три. Ничего страшного. А как дела с новым текстом?

– Плохо. Отвратительно.

– Все из-за того, что ты не веришь в себя. Эй, а вот и Джастин.

Да, Джастина красавчиком назвать было сложновато. Он носил очки. Короткие кудрявые волосы. Немного пухловат. Хотя, если откровенно, лишнего весу в нем было всего килограмм-полтора. Но в Лос-Анджелесе все были такие стройные, что он казался сравнительно пузатеньким.

– Простите, что опоздал, ребята. – У него был слишком высокий голос для мужчины. – У Дезире такая депрессия. Я не хотел оставлять ее одну.

Я думала, что Дезире, должно быть, его девушка, но оказалось, что это его собака.