Текст книги "Лига мартинариев"

18

Через несколько часов, когда Старик вошел в кабинет Нартова, Павел предупредительно поднялся навстречу шефу и непринужденно заговорил о подготовке проекта расширения «Мастерленда» – городу будет принадлежать двадцать процентов акций нового парка, что в будущем обещает принести немалые выгоды. Дело за малым – передать владельцам «Мастерленда» в качестве своей доли старинную, чудом уцелевшую усадьбу. Все равно она стоит с заколоченными окнами и дверьми, и медленно разрушается. А то, что на боковой стене бывшего барского дома прибита крошечная табличка «памятник XIX века» – никого не волнует.

– Уже через два года доходы в городскую казну от двадцати процентов акций «Мастерленда» составят двенадцать процентов бюджета, а если…

Старик слушал и не перебивал. И хотя в лице его как будто читалась решимость, в глазах же его, покрасневших и подернутых мутью, застыла неуверенность – и в эту минуту Нартов ощутил свое окончательное, необоримое превосходство.

– Ты его чуть не убил, – сказал Старик, но при этом взял протянутый Нартовым отчет и даже перелистнул пару страниц, не коснувшись их взглядом.

Наверняка Старик ожидал увидеть в лице зама растерянность или хотя бы смущение, но ошибся. Павел твердо выдержал его взгляд и сказал уверенно:

– Я только исполнял ваш приказ.

– Мой приказ?! – Старик опешил. – Мой приказ?! – Он заорал. Но в его крике было больше растерянности, чем гнева. – Я велел тебе увезти Кентиса из города.

– Именно этим я и занимался. Только мне пришлось прибегнуть к жестким мерам.

Старик взъярился – лицо его перекосилось – Нартову казалось, что тот готов его ударить. И это его даже позабавило. Ибо он предвкушал мгновенную победу. О нет, не в рукопашной схватке, где ему было бы мало чести, а в поединке куда более опасном и увлекательном.

– Ты изуродовал ему лицо, – прохрипел Старик.

– Он сам меня об этом попросил.

– Что?..

– Когда мы вышли во двор кафе, Кентис сказал: «Изувечь меня, не жалей… я даже не буду сопротивляться, – и добавил. – Розочка от бутылки подойдет». Я все сделал, как он просил. И как просили вы.

Говоря это, Нартов смотрел мэру прямо в глаза. Эти слова буквально раздавили Старика. Он пошатнулся, и медленно осел в кресло. Вместо прежней прямой осанки крепкого, уверенного в своих силах человека, в его фигуре появилось нечто грибообразное. Его растерянность у кого угодно могла вызвать жалость, но Павел почувствовал лишь брезгливость. Как легко оказалось справиться с титаном!

Несколько минут Старик сидел молча, лишь беспомощно раздирая ногтями белую манишку рубашки, а потом произнес растерянным, почти извинительным тоном:

– Павел, это моя ошибка, я не сказал вам, что он – мартинарий. Ведь вы этого не знали?

– Разумеется, – Павел изобразил изумление – это было так просто, и получилось так натурально.

– Бедный мальчик… – вздохнул Старик, и Павлу показалось, что этот возглас относится не к Кентису, а к нему, Нартову. – Так дальше продолжаться не может. Я сейчас же обеспечу вам доступ к материалам Лиги и, прежде всего, к списку мартинариев нашего ордината. И еще… – он предостерегающе поднял руку, давая понять, что еще не закончил. – Вы исключите Кентиса из списка.

– Разве мартинария определяет список? – невинным тоном поинтересовался Павел.

– Разумеется, нет. Но это даст ему возможность уехать, не вступая в другой ординат. Он дольше не выдержит. Я вижу, что не выдержит. Он почти сломлен…

Тут в голову Старика пришла мысль совершенно фантастическая. Представилось ему на мгновение, что настоящий его сын – Павел Нартов, а Кентис – всего лишь отросток, болячка его собственного тела. И еще показалось, что Нартов догадывается об этой его нелепой тайне, ибо, чем еще можно объяснить их неразрывную связанность: почти открытую неприязнь друг к другу и одновременно невозможность розного существования.

Старик покачал головой и очнулся от своих фантазий. Павел по-прежнему стоял перед ним, сухопарый, подтянутый, уверенный в себе.

– Я дал вам задание, чего вы ждете? – Старик попытался изобразить раздражение.

– У меня нет доступа к файлам Лиги, шеф, – впервые Нартов употребил фамильярное «шеф», закрепляя свою победу, и Старик не попытался его одернуть.

– Пароль, – он на секунду запнулся, понимая, что обратной дороги уже не будет. – Пароль «мечта».

– Это что – название ресторана? – засмеялся Павел.

– Нет, просто мечта, самая обыкновенная.

19

Я ожидала в полукруглом больничном холле – в палате находился врач, и мне велено было обождать. Поверх блекло-голубой краски какой-то художник, потрясенный своим возвращением с того света, в благодарность расписал больничные коридоры и холлы многочисленными фресками. Они, как кадры навсегда остановившегося кино, сменяли друг с друга, схожие и чем-то неуловимо разные – разводы темно-зеленого, коричневого, серого, с внезапным вкраплением голубого. Картины, обреченные на краткую, быстротечную жизнь, ибо к ним с потолка тянули хищные паучьи лапы глубокие трещины, и хрупкая штукатурка отслаивалась, там и здесь вспухая безобразными пузырями.

– Операция вряд ли вам поможет. Ну, разумеется, можете обратиться… нет, зачем же… – доносился из палаты Кентиса низкий женский голос.

Долетали лишь обрывки фраз, но мне показалось, что разговор идет не только неприятный, но и ненормальный. Я уже хотела войти, когда дверь отворилась, и из палаты вышла докторша в голубом халате, из-под которого виднелась длинная черная юбка и носки лакированных туфелек. Профиль женщины с орлиным носом и надменно изломленным ртом напоминал чеканку на медали. Придерживая дверь в палату, она бросила небрежно через плечо:

– Вы привыкнете к своему безобразию. Так привыкнете, что не сможете от него отказаться.

– Почти привык, – отозвался Кентис.

Я вдруг представила себя несчастной лягушенцией, которую эта дама с удовольствием режет на куски для пользы науки, и невольно отступила, прижимая к груди букет слащаво-розовых роз. Но врачиха прошла мимо меня, как мимо пустого места.

– Сильнейшая энергопатия. Я должна была почувствовать. Должна, – долетел до меня ожесточенный шепот.

Едва цоканье ее каблучков смолкло, как я бросилась в палату. Кентис сидел на постели и старательно изучал в зеркале свое отражение. Неделю я видела его в бинтах, сегодня их сняли, и открылись ярко-розовые шрамы, стягивающие некогда красивое лицо. Теперь оно сделалось столь безобразным, что показалось, будто Кентис надел плохо сшитую маску, чтобы позабавить окружающих очередной нелепой выходкой. Сейчас шутка ему надоест, он сдернет маску и… Кентис вздохнул и отложил зеркало. Кажется, только теперь он заметил меня.

– А вот и цветочки! Почти похороны, – он наигранно-радостно потер ладони. – Я тебе нравлюсь, Ева?

Я взглянула ему в лицо и не отвела взгляд.

– Да!

При этом я нисколечко не лгала. Можно полюбить и чудовище – надо только сделать над собой усилие.

– Какая жалость, – Кентис сокрушенно вздохнул. – А я-то надеялся, что ты смотришь на меня с отвращением. Представь, какую пользу Лига могла бы из этого извлечь! А ты…

– Прекрати! – я швырнула в Кентиса букет дурацких роз – больше этот букет ни на что не годился (сказать по секрету – я не умею выбирать цветы. Куплю букет, а потом непременно его выброшу – просто наказание какое-то!) – Неужели нельзя жить по-человечески, а не издеваться над собой и над другими? Не хочу так, не хочу, не хочу… – я замолчала – кричать, когда тебе никто не возражает – бессмысленно.

Кентис смотрел на меня, но я не могла понять, что было в его взгляде – нежность или насмешка. И прежде в нем угадывалась многослойность личин, теперь же понять что-нибудь стало совершенно невозможно.

– Кажется, прежде моя способность к самоуничижению тебя восхищала?

Я закусила губу. Кентис ловко подловил меня – ничего не скажешь.

– Да, восхищала, но я так не могу! Ты хочешь затащить меня в свой круг и сделать напарником по самоистязанию.

– Взаимоистязанию, – поправил меня Кентис. – Впрочем, у любовников всегда так, или хоть чуточку так, – усмехнулся он, и розовый шрам на щеке его отвратительно сморщился. – Но я сдаюсь… В самом деле – почему бы в возвышенной жизни мартинариев не сделать небольшой перерыв? – Кентис понизил голос до шепота и заговорщицки подмигнул. – Удерем отсюда, а? Хотя бы в отель «Золотой рог»? Просто отдохнем чуть-чуть, идет? – он взял меня за руки и притянул к себе. – Прекрасный номер. Ресторан, бассейн, верховые прогулки…

– Ни разу в жизни не сидела на лошади, – я попыталась разрушить идиллическую картинку.

– Хорошо, пусть будут прогулки пешие, – засмеялся Кентис. – Ты наверняка никогда не бывала в таких местах. Немного кайфовой жизни тебе не повредит.

Кентис поцеловал сначала одну мою руку, потом другую. Волосы у него на голове были сбриты, один из наложенных швов шел до самого темени. Вылитый уголовник после поножовщины! Сравнение казалось необыкновенно точным – ибо что-то преступное жило в его натуре – я это чувствовала.

– Кстати, непременно возьми с собой твои любимые булочки из кафе Ораса, – напомнил Кентис и рассмеялся. – Открою тебе один секрет: я их тоже обожаю, – в голосе его послышалось что-то детское, смущенно-капризное, а лицо при этом дергалось и кривлялось безумной маской.

– Когда же мы едем? – я осторожно погладила изуродованную щеку Кентиса.

– Завтра. Сейчас позвоню и закажу номер. Ты отправляйся утром и жди меня в отеле. В десять меня должен смотреть какой-то профессор, светило. Потом явится Старик и будет пускать сопли. После обеда я удеру и через час буду у тебя. Войду тихонько, на цыпочках, подкрадусь сзади неслышно и поцелую. А потом я расстегну твою кофточку… – мне показалось, что он цитирует какой-то фильм, но хоть убей, не могла вспомнить, какой.

20

Весь день Кентис спал. Его не мучили кошмары. Ему не снилась залитое кровью лицо старухи, убитой взрывом. За ним гнались две девахи, брюнетка и рыжая, размахивая «розочками» от бутылок. Когда он проснулся, возле его кровати сидела чернокудрая Карна, и этот кошмар наяву был страшнее всех ночных грез.

– Как самочувствие? – спросила она, и сломала одну из роз стоявшего на тумбочке букета.

– Неплохо, – Кентис сдвинул пальцем вверх уголок рта, что должно было обозначать улыбку.

– Ты справился. Хотя это было не совсем то, что от тебя требовалось.

– Я должен был взорвать полгорода?

Карна громко расхохоталась.

– О нет, пока нет. Тут совсем другое.

Она вытащила из сумочки сложенный вчетверо листок и велела:

– Прочти.

Кентис боязливо отодвинулся на кровати, и уперся спиной в стену – дальше двигаться было некуда.

– Если я должен работать киллером, то извольте хотя бы платить.

– Прочти, – повторила она и слегка шлепнула его сложенным листом по изуродованной щеке.

Кентис скрипнул зубами и взял бумагу.

– Ты слишком долго ломаешься, – процедила она сквозь зубы. – Другие бы восприняли подобную миссию с восторгом.

Он прочел бумагу. Повертел ее в руках. Потом вновь перечел.

– Я не сплю? – спросил он, возвращая бумагу Карне.

– Нет.

Она достала из сумочки зажигалку, подождала, пока пламя приживется на уголке, и бросила листок на тумбочку. Оранжевые язычки огня подпалили сломанную розу.

– Люблю подобные символы, – улыбнулась Карна. – Кто тебе подарил цветы? Ева?

Кентис, не в силах отвечать, лишь кивнул.

– Она тебе нравится?

Кентис вновь кивнул.

Карна ничего больше не сказала и шагнула к двери.

– Теперь ты каждую минуту должен думать о том, что прочел в послании, – проговорила она, оборачиваясь. – И каждый твой поступок должен соотноситься с волей Великого Ординатора.

– Я могу сказать «нет»?

– Не можешь. Великому Ординатору не говорят этого слова.

– У меня не получится… ничего не получится… клянусь… – Кентис почти плакал.

– Тебе помогут, – пообещала Карна и вышла.

21

Окна номера выходили в парк – внизу буйно клубилась упитанная летняя зелень. Ее густота казалась неестественной, будто с картинки. Парк чудом уцелел в многолетних катаклизмах, а вот княжескую усадьбу сожгли дотла, не осталось даже фундамента. На ее месте построили одноэтажный сарай, в котором сначала помещалась заготконтора, а потом ветлечебница. Здесь каждодневно усыпляли собак и кошек, а трупы – так гласила легенда – закапывали в парке, оттого и деревья разрослись, оттого и не гибли, пережив столетие. На месте заготконторы ныне располагалось шикарное здание ресторана.

Я обошла номер. Огромный холл, застланный пушистым ковром, завершался стеклянными раздвижными дверьми, за которыми находилась спальня. Я поставила пакет с булочками в холодильник и заказала вишневый сок. Вместо сока принесли мартини. Я выпила две рюмки и завалилась спать. Мне хотелось, чтобы меня разбудил Кентис, когда приедет. Сон приснился на редкость противный – будто я вновь учусь в школе. Только здание какое-то древнее, полуразвалившееся, похожее на длинный сарай. Посредине огромный стол, застеленный черной тряпкой, а вдоль стен – деревянные скамьи. Ученики сидят тихие, присмиревшие, пятна лиц как расплывшиеся желтки. На столе – четыре белых жирных свечи в кованых шандалах, а за столом – три учителя в монашеских рясах. В пещерах капюшонов нет лиц, а кисти рук выглядывают из рукавов мертвенно-желтые, восковые, и чем-то слегка припудренные, как у настоящих покойников. Я сижу среди учеников и тереблю в руках лист плотной бумаги с золотым крестом – знаком Лиги мартинариев.

– Засыплюсь, точно засыплюсь, – бормочет сидящий рядом со мной.

Желток его лица сгущается, из расплывчатого пятна вылепляются нос, глаза, гримасничающий рот. Кентис! Я скорее подозреваю, что это он, нежели узнаю. Черты не слишком схожи.

– Ева, – зовет меня один из сидящих за столом.

Я поднимаюсь и медленно иду.

– Все мы – вольные и невольные бойцы Лиги, – говорит нараспев у меня за спиной женский голос. – Кто – кратковременные волонтеры, кто – пожизненные служаки. Ибо только Лига дает высшую цель жизни.

Все встают. С грохотом отодвигаются скамьи. Хриплые неверные голоса выводят гимн, сбиваясь и сглатывая слова:

 
«Сердцу закон непреложный —
Радость-Страданье одно!
 
 
Путь твой грядущий – скитанье,
Шумный поет океан.
Радость, о, Радость-Страданье —
Боль неизведанных ран!»[1]1
  А. Блок


[Закрыть]
 

Я оборачиваюсь и смотрю на Кентиса. Он весь вытягивается, привстает на цыпочки и поет со всеми. «Мы же хотели убежать», – вспоминаю я.

– Вы приняты, – доносится голос экзаменатора.

– Нет, нет, я не готова, не хочу… Непосильно… – я бегу назад к Кентису, спешно дергаю его за рукав. – Уйдем скорее!

Но рукав пустой – в нем нет руки. Я ощупываю грязно-серый балахон. Под руками мнется пустая тряпка, голова пришита к вороту суровыми нитками. В эту минуту сидящий за столом справа откидывает капюшон, и я вижу лицо Вада. Вадим тычет в меня желтой неживой рукой и хохочет:

– Она хотела, чтобы я лежал в больнице. Она хотела закрыть мне дорогу в Лигу. Она хотела убежать! Смерть ей! – он грозит мне своею желтой мертвой рукой, и двое рядом, по-прежнему безлицых, повторяют его жест…

Я проснулась среди ночи. Нагло тикали часы. В не зашторенные окна светила луна, и парк внизу казался облитым серебром. Номер был пуст. Я обошла спальню и холл, зачем-то заглянула в ванную. Кентиса не было. Он не приехал. Я посмотрела на часы. Два ночи. Сердце вдруг противно разбухло и больно стукнуло о ребра. С Кентисом что-то случилось! Его сбила машина, или врачи обнаружили у него осложнение, или… Я набрала номер отделения в больнице. Заспанный голос дежурной сестры отозвался не сразу.

– Он выписался. Сегодня. Вернее, уже вчера утром, – крикнула она со злостью, едва я спросила о Кентисе. – Ищите вашего сумасшедшего, где хотите.

Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь выдавить сердце на место.

– Он чем-нибудь вас обидел? – спросила я.

– Ну что вы! Всего лишь очень галантно предложил переспать с ним тут же в палате. А я так же любезно ответила ему, что меня стошнит, если я его поцелую, – огрызнулась сестричка.

– Не обижайтесь, – попросила я. – Ему было очень нужно, чтобы вы его оскорбили.

– Что? Что нужно? О, Господи! Это какой-то дурдом! – она швырнула трубку.

Я достала из холодильника коробку с булочками, и принялась поглощать их одну за другой, запивая мартини, как соком. Мартинарий пьет мартини. Ха-ха! Было ясно, что Кентис не собирался приезжать сюда. И булочки велел взять лишь для моего утешения. Если бы мартинариям в довершении всего запретили есть сладкое, я бы сошла с ума. Так за булочками и мартини я просидела до самого утра. Когда бледная розовая полоска затеплилась за морем буйной зелени, я решила, что назад в город не вернусь. Можно рвануть к тетке – у нее пекарня в соседнем городишке, она меня пристроит. Или взять и отправиться в столицу – учиться. В самом, деле, почему бы и нет? Я еще успею подать документы. Хотя бы на вечернее… Ведь могу я на кого-нибудь выучиться в конце концов? А то у меня два незаконченных высших – по одному курсу чего-то там не пойми чего. По крайней мере, два пути. Но только не назад. Это уж дудки! Лига как-нибудь обойдется без меня. Надеюсь, всемирное счастье не слишком из-за этого отдалится…

В шесть утра в номер постучали. Шустрый паренек в форме отеля – синяя курточка с золотым шитьем и котелок с козырьком – протянул мне конверт.

– Велено именно в этот час, – сообщил он и презрительно фыркнул при виде скудных чаевых.

Я разорвала конверт. Подписи не было. Но я не сомневалась, что записка от Кентиса.

«Моя далекая любимая, самые сильные мучения – это, когда издеваешься над дорогими тебе людьми. Попробуй, и сама в этом убедишься. Да здравствует Лига!»

Письмо почему-то не причинило боли. Почти. Я съела еще одну булочку, последнюю, после чего устремилась в туалет. Меня вырвало. Я расплакалась, стоя на коленях возле сиреневого импортного унитаза. Было жаль отличных булочек, испеченных по тайному рецепту Ораса. Ополоснув лицо холодной водой, я дотащилась до кровати и легла, накрывшись одеялом с головой. Номер был залит солнечными лучами. Но я не задернула штор. Если солнце хочет – пусть светит. Мартинарии все равно продолжают жить в темноте…

Часть 2
Ангельский список

1

Я проснулась от невыносимой жары – кондиционер в этом шикарном люксе не работал, и солнце, заливавшее комнату через огромные окна, немилосердно раскалило воздух. Я не сразу заметила, что в комнате кто-то есть. Уловив боковым зрением темный силуэт, я переполнилась радостью, как вскрытая бутылка шампанского пузырьками, и с воплем «Кентис, наконец-то»! выскочила из кровати. Но я ошиблась. У двери стоял Орас.

– Что вам нужно? – я нырнула назад в кровать и натянула простынь до подбородка.

– Пришел за тобой, – сообщил он.

– В каком смысле? – после бутылки мартини голова моя соображала весьма худо.

– Чтобы помочь вернуться.

– Ах, вернуться?! А я не собираюсь возвращаться. Ясно? Еду учиться в столицу… или к тетке. Вот!

– Ты просто ребенок, Ева. Неужели надеешься, что Лига тебя отпустит?

– Лига? Ну при чем здесь Лига? Я отказываюсь от исполнения долга и сдаю вахту.

– Подойди к окну.

– Я не одета.

Орас пожал плечами и отвернулся. Пока я одевалась, он даже не сделал попытки подсмотреть за мной в зеркало. Меня это задело.

Сегодня вид из окна казался еще более великолепным: залитый солнцем парк, уходящий вдаль и сливающийся с полосой соснового леса. Кто бы мог сказать, что там, под корнями деревьев, находится многолетнее кладбище собак и кошек.

– Ну и что? Парк как парк! Красиво.

– Смотри на площадку у входа.

Я прижалась лицом к стеклу. Там, внизу, толпилось человек десять. Они ходили взад и вперед со скучающим видом, то и дело украдкой поглядывая наверх, будто чего-то ожидая.

– Это погонялы. Они пришли за тобой, – сказал Орас. – Бегство мартинария так же запретно, как и самоубийство. Князья кое-что разъяснили своим подопечным, и те явились наказать строптивицу. Ребята выжмут из тебя все, что можно выжать из мартинария, не убивая.

Я отошла от окна. Почему-то словам Ораса не особенно верилось. Слишком дико…

– Ты член Лиги?

– Нет. Я свободный охотник. Но в принципе, я тоже – князь.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Один из моих людей следил за тобой. Если хочешь, идем со мной. Только быстро. Или ты как настоящий мартинарий хочешь остаться? Думаю, даже твоя бедная фантазия подскажет тебе, что сделает десяток мужиков с одной красивой девчонкой?

– Нет! – завопила я и принялась сгребать вещи в дорожную сумку. – Я еду к тетке…

– «В глушь, в Саратов»… – продолжил Орас. – А я сказал: ты едешь назад в город.

Он схватил меня за руку и поволок из номера. В коридоре нас поджидали двое парней Ораса – здоровенные, оба выше хозяина на целую голову. Но видно было, что перед ним они сильно робеют. Одного из них я сразу узнала. Это был тот курносый здоровяк, что толкнул меня на улице и рассмеялся в лицо. Зачем он это сделал? По приказу Ораса? Если сказать честно, то я бы этому не удивилась.

– Тут ошивался погоняла, но теперь он мирно лежит на черной лестнице, – сообщил с пафосом курносый. – Стоит удвоить премиальные.

– Я и так их утроил, – в тон ему отозвался Орас и повернулся ко мне. – У тебя есть черные очки?

Я отрицательно мотнула головой.

– Толик, отдай ей свои очки и шляпу, – приказал Орас курносому.

Дополнив таким образом свой гардероб, я глянула в зеркало, висевшее в коридорном простенке. Ну и видок! Будто с маскарада сбежала.

– Надеюсь, издали они не заметят твоей глупой улыбки, – усмехнулся Орас, и мы вошли в лифт.

Он был так силен, так уверен в себе, что невольно хотелось по-кошачьи к нему приласкаться. Он-то сумеет оберечь и защитить! Я невольно вцепилась в рукав его светлого летнего пиджака – надеюсь, он простил мне подобную наглость.

Едва двери лифта, приветливо звякнув, распахнулись на первом этаже, как я, вместо миловидной мордочки служителя отеля увидела… Вада. Наши взгляды встретились. Меня ошпарило ненавистью, как паром из кипящей кастрюли. Вад успел лишь раскрыть рот, собираясь кликнуть на помощь остальную компашку, но не успел. Толик сгреб его в охапку, пихнул в угол лифта и отправил кабину обратно наверх, на шестой этаж. Минуя главный холл, мы юркнули в боковой коридор, в конце которого горела зеленая лампочка с надписью «служебный выход».

– Посторонись! – рявкнул Толик идущим нам навстречу парням в синей форме отеля, и перед нами услужливо распахнулись двери.

Возможно, правда, радужные кредитки, мелькнувшие в руке Ораса, подействовали более эффектно, чем зверское выражение Толикова лица.

Едва мы вышли на улицу, как сильный порыв ветра сорвал с моей головы шляпу. Я бросилась ее поднимать и уронила очки. Разумеется, они разлетелись на две половинки.

– Что ты возишься! – прошипел над моим ухом Орас и буквально впихнул меня на заднее сиденье своего «Форда».

– Кажется, нас заметили, – буркнул Толик, садясь рядом с водителем.

Я оглянулась и сквозь заднее стекло увидела какого-то парня. Он яростно размахивал руками, призывая подмогу. В этот миг машина рванула с места.

– Гони на Круговое шоссе, – приказал Орас. – Там вырвемся.

– До Кругового еще пилить и пилить, – отозвался Толик вместо молчаливого водителя.

Словно в подтверждение его слов, на дорогу выскочило человек пять или шесть и заметались, будто норовили броситься под колеса. Но водитель успел вывернуть руль, и машина, утрамбовав колесами газон, оставила посланцев Лиги позади.

– Людям не нравится, когда подвижникам надоедает за них отдуваться, – усмехнулся Орас. – Они чувствуют себя обиженными.

– За нами погоня, – сказал Толик.

В самом деле, две машины рванулись за нами следом. Но «Жигуль» тут же отстал, а видавший виды «BMW» с помятым боком продолжал следовать за нами черной тенью. Я глянула на спидометр. Стрелка перепрыгнула отметку «сто двадцать» и продолжала ползти вправо. К счастью, шоссе было сухим и пустынным.

– Нас остановят ги-бэ-дэ-дэшники, – предрекла я.

– Это было бы нашей удачей.

Меня поразило слово «нашей». Орас отождествил себя со мною. А этого ему никак нельзя было делать. Ни в коем случае.

– ГБДД часом не служит Лиге? По-моему, они должны состоять там в качестве погонял поголовно, так же как контролеры и врачи.

– Ценю твой юмор, – скривил губы Орас.

Обшарпанная иномарка преследователей неожиданно прибавила скорости, вывернула сбоку и с наслаждением боднула новенький «Форд». Нас здорово тряхнуло, я ткнулась головой в плечо Ораса, и он, быть может, невольно, прижал меня к себе.

– Быстрее! – крикнул Орас. – Неужели нельзя обогнать это корыто!

– У них двигло не хуже нашего, – огрызнулся вместо водителя Толик. – Я бы на вашем месте отдал им девчонку.

– Твой ресторан еще не открылся, – отрезал Орас.

«BMW» немного поубавил резвости и вновь помчался сзади, но нам по-прежнему не удавалось оторваться. Мне показалось даже, что за ветровым стеклом я разглядела потные, разгоряченные погоней лица. Они ухмылялись, предвкушая… Внезапно «ВМW» снова сделал рывок и ударил «Форд» сбоку. Машина взбрыкнулась, как норовистая лошадь, перевернулась, грохнулась на крышу и помчалась дальше, обсыпая шоссе искрами и осколками своих замечательных дымчатых стекол. «ВМW» попытался затормозить, вильнул, но не сумел обогнуть изуродованный «Форд» и благополучно съехал в кювет. К счастью, все мы были пристегнуты, иначе нас пришлось бы соскребать с асфальта. А так все отделались лишь царапинами и синяками. Орас вылез там, где прежде помещалось заднее стекло и помог выбраться мне.

– Отдайте им девчонку, – прошипел Толик, стоя на четвереньках и сплевывая кровь с разбитой губы.

Отставший на время «Жигуль» преследователей, теперь с видом победителя подкатил к разбитому «Форду» вплотную. Первым на дорогу выскочил Тосс, за ним еще – трое. И среди них Вад. Поразительно, как быстро он сумел выбраться из лифта.

– Господин Орас, вышло небольшое недоразумение, – Тосс явно не хотел ссориться с кормильцем города. – Вы, разумеется, можете идти, куда хотите, и ваши люди – тоже. А мы тут немного поучим девчонку…

– Чтобы не забывала, кто она, и что должна делать, – ухмыльнулся из-за его спины Вад.

– Вы разбили мою машину, – напомнил Орас.

– Это мы уладим, – понимающе хмыкнул Тосс. – Машина стоит подороже девчонки. Так ведь?

Я вцепилась в руку Ораса как клещ.

– Не оставляй меня ради бога, не оставляй, Андрей, миленький! – завопила я истерически.

Орас глянул на пассажиров «ВМW», выбиравшихся из кювета и, будто через силу, кивнул.

– Берите ее, – сказал он с неожиданной злобой, схватил меня за ворот подаренной им самим куртки и поволок, как котенка, к машине Тосса.

Я завизжала и попыталась вырваться – но куда там! Я лишь беспомощно барахталась в ветровке, как в мешке, дрыгая всеми четырьмя конечностями. Тосс хотел перехватить меня, но Орас отстранил его руку, давая понять, что хочет сдать товар лично. Потому что там, в машине, сидел еще один пассажир – склонившись, он прикрывал лицо руками, будто сторонился яркого света. Но даже сквозь сплетенные пальцы я разглядела его глаза, необыкновенно синие и неподвижные. Я беспомощно протянула к нему руки, всё еще надеясь на чудо. Но Кентис сделал вид, что не заметил моего жеста. Он выбрался наружу, по-старчески согнувшись, и на губах его появилось что-то похожее на улыбку.

– Она ваша! – крикнул Орас обступившим машину посланцам Лиги и швырнул меня на заднее сиденье.

Тосс подскочил к машине и хотел лезть внутрь, но Орас развернулся и изо всей силы ударил его кулаком в висок. Тосс без звука свалился к ногам Андрея. Двое погонял рванулись ему на помощь, но в то же мгновение в руках Ораса сверкнул вороненый металл пистолета. Когда он выстрелил, я зажмурилась и заткнула уши руками. Так что не могу сказать, попал ли он в кого-нибудь или они сами растянулись на асфальте после его приказа лечь лицом вниз, а выстрел был сделан лишь для устрашения. Думаю, что последнее. Когда приказывает Орас, желающих противиться не находится. К тому же в этой компании только Тосс, теперь распростертый недвижно на асфальте, был настоящим бойцом. Остальные умели жрать, но не умели драться. А Кентис продолжал стоять и улыбаться.

– Это ты сказал Тоссу, где можно найти Еву? – спросил Орас, поворачиваясь к нему.

– Нет, нет, клянусь! – Кентис энергично затряс головой.

– Лжешь! – Орас хотел ударить его и уже поднял руку, но передумал и махнул своим людям. – Все в машину!

В следующую секунду «Жигуль» оставил лихую компанию возле поверженного «Форда» и выехал на шоссе.

– Кентис тебя предал, – со злостью проговорил Орас. – Сначала выдал своим дружкам из Лиги, а потом явился посмотреть, как тебя будут истязать. Это самое худшее в человеке: мартинарий и погоняла в одном лице.

– А я перед ним преклоняюсь, – заявила я с вызовом, но при этом нелепо хихикая. – Для Кентиса нет предела… хи – хи… Он недостижим… он… хи-хи… мученик… хи-хи… – я ненавидела себя за этот дурацкий смех, но ничего не могла поделать.

– Тот же наркотик…

Он не договорил. Сзади разлетелось стекло, и Ораса швырнуло вперед. Утопающе взмахнув руками, Андрей стал медленно сползать меж сидений. На его светлом пиджаке вылупилось черное пятно и, багровея, начало расползаться вширь.

– Ораса убили! – завопила я.

– Не надо так визжать, Ева, – пробормотал Андрей, пытаясь выбраться из-под сиденья. – По-моему, я еще жив.