Текст книги "Тренер Култи"

Глава 25

– А где тренер Култи? – спросила одна из девушек в раздевалке перед полуфиналом.

– Понятия не имею, – ответила другая.

Я продолжила растягиваться, не подняв головы. Помимо Гарднера я была единственной, кто знал, что Култи сейчас сидит на трибунах инкогнито. Он принял весьма мудрое решение отказаться от шапки, в которой постоянно ходил, и вместо нее надел белую кепку, которую я сто лет назад позаимствовала из папиного грузовика.

Я была уверена, что в простой футболке, джинсах и кроссовках его никто не узнает. Когда мы ехали на стадион, его совершенно не волновала перспектива сидеть в одиночестве в окружении людей, которые наверняка устроили бы настоящее безумие, если бы поняли, кто он.

Култи настоял, чтобы на стадион нас отвез его личный водитель – билет ему должны были принести прямо к главным воротам. Когда я уже собиралась направиться ко входу для игроков, он спросил:

– Твои родители приедут?

Как будто папа пропустил бы полуфинал. Ха.

Когда я добралась до раздевалок, Гарднер окинул собравшихся взглядом.

– Так, дамы, у нас небольшая смена состава. Сэл, на поле. Сэнди, посидишь на скамейке, – крикнул он.

Та недовольно застонала, зато я сохранила каменное выражение лица – умение, которое я переняла у Култи, главного мастера. Но на самом деле я ничуть не остыла.

Эти мудаки хотели выкинуть меня из команды по «политическим причинам». Понимаю, с точки зрения Сэнди это отстой, потому что она не сможет играть, но меня это каким боком должно касаться? За исключением пары замен, сломанных ребер и вот теперь сотрясения, я отыграла все матчи от начала и до конца. Я заслужила свое место. Да и вообще, Сэнди могла сменить в стартовом составе кого угодно, а не только меня. Я жопу рвала, чтобы добиться желаемого как на поле, так и вне его. К тому же ей всего двадцать два. Я не собиралась раскаиваться за то, что буду играть вместо нее в полуфинале, – и без того хватало поводов для волнения.

С противоположного конца раздевалки я перехватила взгляд Дженни, но не отреагировала. Гарднер продолжил углубляться в детали стратегий и тактик, которых мы должны придерживаться в игре против «Нью-Йорк Эрроуз».

Одна мысль затмевала все остальные: уж лучше я выступлю на десятке пресс-конференций и перееду в Бразилию, чем буду играть за Нью-Йорк.

Даже если пресс-конференции будут такие, как в начале сезона.

Что, кстати, заставило задуматься… прошло уже несколько месяцев, а Шина больше ни словом не заикалась о видео, которое хотела смонтировать после адской пресс-конференции. Интересно, что с ним стало? Но об этом можно подумать позже, а пока что нужно сосредоточиться на одном: «Нью-Йорк Эрроуз» с Эмбер, их придурошной капитаншей.

Учитывая кошмар, творящийся в моей жизни, встреча с ней совсем не пугала. Даже сейчас, когда я наконец о ней вспомнила, мне плевать. Наоборот: так появилось только больше мотивации вытереть о газон ее жалкое черное сердце.

Я справлюсь.

Я закрыла глаза и расслабилась. Все морально готовились к играм по-своему. Что до меня, то у меня дар выбрасывать из головы лишние мысли и очищать разум. Мне не нужна музыка, чтобы собраться. Достаточно представить игру, и я успокаивалась.

– Пора, Сэлли. – Харлоу похлопала меня по локтю.

Я открыла глаза, ухмыльнулась, глядя на нее снизу вверх, шлепнула по самой крепкой ягодице планеты, и мы вместе пошли на поле.

– Потом расскажешь, как ты умудрилась вернуть себе место, – шепнула она на ухо.

Я хлопнула ее по заднице еще разок – уж больно она была мускулистой.

– Магия.

Как оказалось чуть позже, «магия» неплохо описывала и сам матч.

Если коротко, мы их разгромили. Целиком и полностью.

Победа витала в воздухе с первой секунды, как мы вышли на поле. Я ощущала ее в крови, чувствовала кожей. На трибунах собрались люди – я никогда не видела подобной толпы. Нью-йоркская команда заняла свою половину поля. Мы еще немного размялись, Гарднер собрал нас, чтобы дать последние наставления, и игра началась.

Не прошло и пяти минут, как Грейс забила.

Три минуты спустя девушка, которая не общалась со мной больше месяца, диким ударом головы передала мяч, и я отбила его в кувырке, перекинув через себя. Только когда Харлоу бросилась ко мне, я поняла, что мяч влетел в сетку. Стоило мне встать на ноги, как она подхватила меня под колени и оторвала от земли, прыгая от восторга.

Она все еще обнимала меня, когда я заметила людей в первом ряду на центральной трибуне. Они вопили, подскочив на ноги: знакомый мужчина в белой кепке, а рядом с ним еще один в футболке с моим номером. По соседству я заметила еще одну свою футболку, только поменьше и другого цвета. Култи, папа и мама.

У меня будто открылось второе дыхание. Я не знала, как он это устроил, как раздобыл такие места, и отчасти не хотела спрашивать. Главное, что они были вместе. Трое людей, которых я любила больше всего на свете, вели себя так, словно выиграли миллиард долларов. И я даже не сомневалась, что Марк с Саймоном тоже болеют за меня с трибун.

Второй тайм ньюйоркцы открыли голом.

Мы ответили тем же: каким-то безумным чудом я незамеченной пробралась в угол поля и приняла пас Женевьевы. Я даже не поняла, как мяч оказался у меня, – просто пнула его изо всех сил, разозленная толчком в бок и «шлюхой», брошенной Эмбер минуту назад. Мы разносили их, так что она могла оскорблять меня сколько угодно.

Под конец игры мы забили еще один гол, после которого наши болельщики повскакивали со своих мест как безумные. Конечно, стадион не забит битком, как на играх мужских команд, но какая разница? Главное, что наши фанаты поддерживали нас от начала и до конца.

Следующий час был полон объятий и поздравлений, и Гарднер рассказал, что хорошего и плохого мы сделали за последние девяносто пять минут. Приняв душ, я как можно быстрее сбежала из раздевалки – не хотела общаться ни с кем, кроме трех человек, которых видела на трибунах.

Я вышла на улицу, по пути раздавая «пять» и похлопывая некоторых игроков по задницам, и наткнулась на журналистов и репортеров, ждущих с камерами и микрофонами наготове.

– Сэл!

– Сэл!

Взрослые носочки: надеты.

– Привет, – сказала я с нервной улыбкой, отступая от четырех микрофонов, которые тут же сунули мне под нос.

– Поздравляем с победой, не могли бы вы рассказать, как «Пайпере» это удалось?

Я ответила кратко: командная работа, отличная защита и сообразительность.

Вопросы посыпались дальше – что я думала о том, что думала о сем.

А потом…

– Где сегодня ваш помощник тренера?

– Мне не сказали, – ответила я.

– Как слухи о неподобающих отношениях между вами влияют на вашу игру? – спросил кто-то еще.

Мысленно я ощетинилась, но сумела улыбнуться.

– Они бы мешали, если бы мне было о чем волноваться, но в этом сезоне, как и в любом другом, я сосредоточена исключительно на победе. И все.

– То есть вы хотите сказать, что между вами с Култи ничего нет?

«Я люблю его, а он думает, что у него ко мне чувства», – подумала я, но вслух ответила:

– Он мой лучший друг и мой тренер. Это единственное, что я могу вам сказать.

Ответом мне стали отсутствующие выражения на лицах людей, надеявшихся раздобыть свежие сплетни. Видели бы они, как совсем недавно мы с этим самым мужчиной обменивались милыми поцелуйчиками.

– Спасибо, что пришли, – сказала я и ушла, пробираясь мимо семей и фанатов других игроков, расположившихся возле прессы. Кому-то я пожимала руки, кого-то обнимала, кому-то просто махала.

Именно проклятую кепку я заметила первой. Култи держался как можно дальше от прессы, а рядом с ним ждали родители, Марк и Саймон. Папа заметил меня первым. Он бросился ко мне, просияв, стиснул в объятиях и произнес слова, которые я слышала от него каждый раз, когда он особенно мной гордился:

– Могла бы забить еще два гола.

– В следующий раз, – согласилась я, обнимая его в ответ.

Следующей подошла мама.

– Ты стала лучше удерживать мяч. Молодец.

Наконец, когда мама отпустила меня, вперед вышел Култи, опередив Марка с Саймоном. Он положил руку мне на плечо, спокойно глядя в глаза и едва заметно улыбаясь.

– Да, о мудрейший? Что вы мне посоветуете?

Слабая улыбка расцвела.

– Твои родители уже все сказали.

* * *

– Buenas noches, amores, – сказала мама нам с папой и скрылась в спальне; родители решили переночевать у меня.

Отец откинулся на спинку дивана, потягивая пиво, купленное по пути домой. Сразу после игры мы вшестером заходили поесть в ресторан.

Дождавшись, пока дверь за мамой захлопнется, он сказал:

– Ну что, теперь расскажешь, почему Култи сегодня не вышел на поле?

Поразительно, как он сумел продержаться почти пять часов, ни разу не спросив, что немец забыл на трибунах. Стоило отдать отцу должное, наверняка он терзался вопросом весь вечер.

– Да.

Он выдохнул, а я поборола желание выхватить у него бутылку, чтобы хлебнуть самой.

– Он пропустил игру, чтобы я смогла играть. И финал тоже пропустит, – медленно пояснила я. – А то девочки жаловались, что он меня выделяет из остальных, вот и… – Последний месяц вновь тяжестью опустился на плечи, и я только и смогла, что беспомощно ими пожать.

Папа пристально посмотрел на меня. Потом посмотрел еще немного. У него слегка задергался глаз.

– Рассказывай, что у вас там случилось.

И я рассказала. Рассказала, почему меня выпустили на поле, хотя изначально хотели отправить на скамью запасных.

Папа залпом выпил половину бутылки. Он выглядел так, будто вот-вот лопнет. Уж если кто и понимал, что значил поступок Култи, то это он.

– Сэл…

– А?

– Что будешь делать?

– Не знаю.

Он пристально посмотрел на меня.

– Все ты знаешь.

– Нет.

– Да.

Боже, неужели я была такой же упрямицей?

– Пап, я… я не знаю. Я даже не понимаю, что думать. Мы ведь на совершенно разных уровнях. Я – это я, он – это он. Мы не можем быть вместе.

Папа серьезно кивнул.

– Понимаю. Ты для него слишком хороша, но разве я воспитывал тебя такой тщеславной?

Господи, что я вообще тут делаю? Я не сдержала усмешки.

– Я не об этом, и ты это знаешь, блин.

Папа улыбнулся и приложил холодное стекло бутылки к моему колену.

– Он знает о твоей маленькой одержимости?

«Издеваешься?» – подумала я, и хоть не произнесла вслух, папа все понял по моему взгляду и усмехнулся.

– Показывай.

– Что показывать?

– Заячьи уши, трусишка, – невозмутимо произнес он.

Я застонала.

В ответ папа состроил заячью мордочку.

– А я догадывалась, что ты куку.

Он фыркнул.

– Я думал, ты у меня тигрица, hija mia.

Ну да, конечно. Уж кто-кто, но папа мастер говорить именно о том, что меня беспокоило. Неужели я правда размякла?

– Я не знаю, как ему рассказать. Я даже не понимаю, с чего он решил, что я ему нравлюсь, пап. Что мне делать? Он столько для меня сделал, наговорил вот всякого, но он ведь всегда вел себя так, будто мы просто друзья. Что мне с ним делать?

Папа бросил на меня красноречивый взгляд: его явно не впечатлило, что я поинтересовалась его мнением.

– Тебе честно ответить?

Я кивнула.

– Когда я встретил твою маму, я прекрасно знал, чья она дочь. Все знали. Я уже рассказывал, что это не я заговорил с ней первым, она сама ко мне подошла. – Папа мягко улыбнулся воспоминанию. – Мне нечего ей предложить. Я даже не закончил старшую школу, а твоя мама была дочерью Ла Кулебры. Но сколько бы я ни говорил, что она может найти себе кого-то получше, она не слушала. А раз ее не волновало, что нам никогда не разбогатеть, то кто я такой, чтобы ее отталкивать? Я любил ее, она любила меня, а раз есть любовь – значит, будет и остальное. – Он снова прижал бутылку к моему колену. – Ты можешь добиться всего, что только захочешь. Всего, о чем ты мечтала и к чему стремилась, и я вижу, что ты это понимаешь. «Могу и буду», не забыла? И вот что я тебе скажу. Я понял, что он к тебе что-то испытывает, когда ты заявилась с ним к нам домой. Какой мужчина поедет навещать чужую семью просто из скуки? Он бы не стал проводить с тобой столько времени, если бы не хотел большего, а с моего дня рождения прошло уже несколько месяцев, Саломея. – Он приложил руку к груди. – Думай не головой, а сердцем. Я еще ни разу не видел, чтобы ты отказывалась от возможностей, которые тебе представлялись. Не начинай и сейчас.

Глава 26

– Где тренер Култи?

– Взял отпуск до конца сезона, – ответил Гарднер и отошел.

Я вытянула руки над головой, хорошенько разминая постоянно ноющие плечи, и притворилась, будто вовсе не подслушиваю разговор в десяти шагах от меня.

– Он провел с нами весь сезон, а сейчас вдруг решил уйти в отпуск?

– Не удивлена.

– А мне вот верится с трудом.

– Сэл наверняка знает, в чем дело.

– Да еще бы. Они вчера небось ночевали вместе.

Парочка сокомандниц хихикнула. Шлюхи.

– Знаете, я тут слышала, что она ходила к Кордеро и он поставил ей ультиматум: либо она его бросит, либо он ее продаст.

– Да ладно! А она что?

– Ой, не знаю, но мне кажется, они поэтому хотели вывести ее из основного состава. Я даже не знаю, что сделала бы на ее месте, если бы мне так сказали. Но Сэл вообще не отреагировала, даже бровью не повела.

– Да уж конечно. Она вообще никогда не расстраивается, совсем бесчувственная. Ни разу не видела, чтобы она плакала.

Так, главное – на них не смотреть.

– Я тоже. У нее вся жизнь вокруг футбола крутится. Она как робот какой-то.

Ну, послушала – и хватит. Пора забыть про девушек, которым я когда-то помогала – всем до единой, включая Женевьеву.

Робот. Они считали меня роботом.

Я втянула носом воздух.

Ничего страшного.

Оставалась последняя игра, и все. Пять дней тренировок, и сезон кончится.

Как там говорится? Когда жизнь преподносит лимоны, купи себе тако.

* * *

Когда чуть позже днем я подъехала к дому, на тротуаре меня встретил горный велосипед, а рядом с ним – немец. «Ауди» поблизости не наблюдалось.

– Я не знала, что ты придешь, – сказала я, выбравшись из машины. – Я уже сходила на йогу в зал, знала бы – позанималась бы с тобой дома.

Я даже не шутила. Его задница в позе собаки… ох, господи боже. В последнее время только она и могла порадовать.

Култи отряхнул упругую попку, поднявшись.

– Я всего час жду.

Будь на его месте любой другой человек, я бы решила, что ему надоело стоять, но Култи был абсолютно спокоен.

– Ты на велике приехал? – спросила я, оглядывая незнакомый велосипед.

– Да, – ответил он, забирая у меня сумку. – Я его утром купил.

Я поднялась за ним по лестнице и протянула ключ от двери. Он оставил сумку там же, где я обычно ее бросала, и повесил папину кепку на соответствующий крючок. Папа сказал, что убьет меня, если я ее постираю.

– Пойду приму душ. Скоро буду.

Я быстренько сполоснулась, а когда вышла, Култи уже сидел на диване и смотрел телевизор. Захватив протеиновый батончик, я устроилась на другом конце.

Култи склонил голову, скользя взглядом от лица все ниже, ниже и ниже, к белой майке, которую я натянула поверх чистого спортивного лифчика, а затем еще ниже, прожигая дорожку до бедер. Он коротко, почти незаметно вздохнул, а потом янтарные глаза вернулись к лицу.

– Что такое? – нахмурилась я, готовясь к худшему.

– У тебя везде веснушки?

Он говорил о веснушках у меня на груди, а мои тупые соски реагировали так, будто он пялился прямо на них.

– Э-э…

Сухожилия на его шее напряглись, и Култи слегка скривился, если это можно так назвать.

– Я буду держать себя в руках. – Дрожащий вздох вырвался у него из груди и отозвался в моей. – У меня есть новость от адвоката.

– Плохая? – С моей чередой невезения ничего другого я и не ожидала.

– Нет. Она посмотрела твой контракт, набросала новый и завтра отправит его Кордеро вместе с чеком.

Для одной фразы в ней слишком много всего. Я правда собиралась уйти из «Пайпере». Господи.

– Вот так просто?

– Да.

Скоро все должно кончиться. Это напомнило о том, что Култи пришлось заплатить, чтобы выкупить меня из «Пайпере», и мне стало немного неловко.

Это не сон. Боже.

– Я…

– Молчи. – Он бросил на меня невозмутимый взгляд. – Я понятия не имел, сколько твой контракт будет стоить, и, если честно, был оскорблен, когда мне назвали сумму.

Для него это не деньги. Да многим профессиональным спортсменам она показалась бы смехотворной. А что поделать? Мне нравилось играть, а работы с Марком хватало на жизнь. Ничего страшного. Мне не нужны роскошные машины, огромный дом и брендовые шмотки. Но именно слова, что на его месте я поступила бы так же, не давали мне изойти вонью. Он был прав. Я бы выкупила его, если бы мы поменялись местами, а потому не стала лицемерить. Может, я бы смогла отплатить ему позже.

– С твоим агентом уже связались из новых команд? – поинтересовался он.

Я помотала головой.

– Нет. Она сказала, что нужно подождать. Скорее всего, предложения придут после окончания сезона, так что посмотрим. – Я улыбнулась, пытаясь храбриться. – Постараюсь об этом не волноваться. Если мне суждено попасть в команду – значит, попаду. А если нет… ну, тогда и подумаю. Не конец света.

– Не конец, – согласился он.

Вздохнув, я решила сменить тему.

– Все спрашивали, где ты сегодня был.

Култи усмехнулся.

– К сожалению, не с вами, – невозмутимо сообщил он, и я рассмеялась.

– Ну да, к сожалению, как же. Что делал?

– Купил велик и поездил по городу, – ответил Култи.

Я вдруг вспомнила, что давно было у меня на уме.

– Слушай, я все забываю спросить. Помнишь, ты пару дней назад пропустил тренировку? Где ты был? Я тебе писала, а ты не ответил. Спасибо, кстати.

– Дома. – Култи вскинул глаза к потолку.

– То есть ты просто меня игнорировал? – То, что он не попытался отбрехаться, заставило зауважать его немного сильнее.

Он опустил взгляд и искоса посмотрел на меня.

– Я злился.

Насколько я помню, я поступила точно так же, когда злилась на него за напускную холодность перед Францем и Алехандро. Блин. Потянувшись, я похлопала его по колену.

– Ну, я уже написала, но прости за то, что я тогда наговорила. Я просто была расстроена и не хотела обидеть.

– Теперь знаю. – Он моргнул. – Ты не бежишь от трудностей, да и я бы не дал тебе сдаться.

От всех этих разговоров у меня задергался глаз.

– Тогда не будь мудаком и не обвиняй меня в том, что я сплю с твоим другом.

На лице Култи появилось нечто, похожее на раскаяние, но не совсем.

– Я… перенервничал. Мне не понравилось, что ты тайком проводишь с ним время. Меня это грызло.

Не знаю, как я сразу не поняла, почему он так взбесился из-за наших с Францем совместных тренировок. Неужели все так просто? Если он не врал о своих чувствах, то это многое объясняло. Почему он так категорично отбрил Шину, когда она предложила нам пойти на свидания с другими людьми, и почему состроил такое лицо, когда я рассказала ему о бывшем.

– Мне не нравится представлять тебя с другими мужчинами.

«Не улыбаться. Не улыбаться».

– Мне бы тоже не понравилось, если бы ты без предупреждения пошел куда-то с другой женщиной. – Все, сказала. Просто взяла и выложила подчистую. Отлично. Откашлявшись, я закусила обе губы одновременно и пожала плечами. – В этом нет ничего плохого. Я просто решила, что ты выпендриваешься из-за Франца. Но я тоже не хочу представлять тебя с другими женщинами. Даже вспоминать о твоей бывшей жене не хочу, если честно. Я понимаю, что не похожа на женщин, которые тебя обычно интересуют, и не одеваюсь, как твои бывшие пассии, но ты это знаешь, и все равно здесь. Что-то это да значит, – честно сказала я.

– Я никуда не уйду, – заявил он.

– Можешь твердить это сколько угодно, но ты сам сказал, что ты такой, какой есть, и уже не изменишься, и я скажу тебе то же. Я такая, какая есть, и тоже не поменяюсь. Мне в жизни не нужна драма, Рей, я не создана для нее. Того, что происходит сейчас, хватило с головой, больше я не выдержу. Я хочу спокойной, размеренной жизни. Если я завожу отношения, то только серьезные. Я не собираюсь ни с кем делиться, и даже шутливые разговоры об изменах меня не устраивают. Сейчас мы друзья, но я не хочу в какой-то момент просто разойтись и жить дальше. Не хочу притворяться, будто последних месяцев не было. Ты для меня слишком важен.

Пожалуй, я ожидала, что он зазнается, но нет. Вместо этого его привычная серьезность усилилась, и он посмотрел на меня взглядом, от которого волоски на руках встали дыбом.

– Ты говоришь так, словно в этом мире для меня найдется другая. Ты не представляешь, что я к тебе чувствую. – Он моргнул и выплюнул то, что я совсем от него не ожидала: – У меня нет на твой счет никаких сомнений. Я не собираюсь делиться и от тебя ничего другого не жду.

Ну и что на такое ответить? Вот что, блин? Что тут можно сказать? Это, конечно, слишком, но меня это не беспокоило. Я была тем самым подростком, который рисовал усы на фотографиях его бывших подружек, когда они попадались в журналах.

Сглотнув, я оглядела его лицо, его морщинки у глаз и под глазами. Он был самым красивым мужчиной на свете. Тут все ясно как белый день.

– Ты ни разу не дал мне понять, что видишь во мне не просто подругу, – заметила я, глядя ему прямо в глаза.

Немца мои слова не успокоили. Он облизнул губы и откинулся на спинку дивана, оглядывая меня одновременно с раздражением и чем-то еще.

– А что бы ты сделала, если бы я сразу сказал?

Какого хрена?

– Не поверила бы. – Да и с чего? Мы вечно то ссорились, то мирились; я не понимала, что происходит у него в голове.

Он вскинул бровь и кивнул.

– Вот тебе и причина. Чего бы я добился, если бы признался тебе сразу, как только понял, что ты должна быть моей? Ничего. Любимых нужно защищать, Сэл. Ты сама меня этому научила. Я ведь не проснулся одним прекрасным утром с осознанием, что не смогу жить без твоего ужасного характера. Поначалу я видел в тебе себя, но ты совсем на меня не похожа. Ты – это ты, и я никому не позволю насильно менять тебя, только через мой труп. Я ни капли в этом не сомневаюсь. Вот это, – он указал между нами, – вот что важно. Ты – мой дар, мой второй шанс, и я буду лелеять тебя и твои мечты. Буду защищать и тебя, и их тоже. Я ждал и буду ждать, пока не придет время. Я вижу тебя равной себе; мне нравится тренироваться с тобой, веселиться, просто проводить время. Ты мой напарник, мой лучший друг. За всю жизнь я натворил столько глупостей, о которых благодаря тебе пожалел, – которые, надеюсь, ты сможешь простить мне. Но сейчас… я могу еще немного подождать любовь всей моей жизни. Ты самый искренний, теплый и любящий человек из всех, что я знаю. Твои дружба и преданность поражают меня ежедневно. Я еще ничего не желал так, как желаю твоей любви, и я не хочу ею делиться. Я знаю, что не заслуживаю тебя, шнекке, но я не откажусь от тебя, а ты не откажешься от меня. Я не позволю.

О черт, в этом вся суть, правда?

Кто-то может хоть каждый день рассыпаться в признаниях, но все равно лгать и обманывать. А кто-то может никогда не произнести три заветных слова, но быть рядом и воплощать в жизнь мечты, о которых страшно даже подумать. Его сложно назвать теплым и добродушным, и он не любил людей, но со мной он был ласков, и в глубине души я понимала, что он будет рядом в моменты, когда я буду больше всего в нем нуждаться.

Уже вечером, когда он ушел, а я лежала в постели, по щекам скатились слезинки. Всего две, потому что все так хорошо, что даже не верится, и потому что я так и не рассказала о том, что могло изменить его мнение обо мне.

Что я буду делать, если он передумает?

В день финального матча против «Огайо Блейзере» меня начало трясти.

– Успокойся, вы победите.

Я громко выдохнула. Мы сидели в его машине: Култи предложил добраться до стадиона с водителем. Ему не нужно выезжать так рано, двери для болельщиков открывались только через час, но Култи, как всегда, поступал по-своему, и в этот раз он почему-то хотел выехать вместе со мной.

«Вы победите».

Как же мне повезло найти человека, ратующего за мою карьеру. Многие девушки бы позавидовали.

Но в этом и заключалась проблема.

По мере приближения большого дня я нервничала все больше и больше. Поведение Култи не изменилось. Он ни разу не поцеловал меня с того раза на парковке. Когда он приходил в гости, мы занимались все тем же, чем и раньше, только в какой-то момент он спрашивал, как прошла тренировка. Два раза мы выходили на улицу пинать мяч, но на этом все.

Помимо того единственного вечера, когда Култи сказал слова, о которых я и мечтать не смела, он был все тем же молчуном, с которым я привыкла проводить время. Перед уходом он пообещал дать мне возможность подумать и сосредоточиться на самом важном: финальной игре.

Я никак не могла перестать гадать, что же случится после. Вдруг меня никуда не возьмут? Или я сегодня получу травму? А вдруг я вывихну колено в межсезонье? Или в следующем году?

Что мне тогда делать?

Разумом я понимала, что психую по пустякам. Ничего необычного. Как только я начинала волноваться, воображение вечно подкидывало кучу других проблем. И на первом месте, разумеется, были наши отношения с Култи.

Все это сидело в груди бомбой замедленного действия.

А вдруг…

А если…

Немец легко ткнул меня в бедро кулаком.

– Хватит переживать.

– Я не переживаю, просто думаю.

– Врешь.

Я бросила на него недовольный взгляд и откинулась на сиденье, раздумывая и тревожась.

Он глубоко вздохнул.

– Говори, что случилось.

Я закусила губу и оглядела легкую складку между его бровей, цвет его глаз, тревожные морщинки, обрамляющие губы. Как мне жить, если у нас ничего не выйдет? Когда я влюбилась в мужчину, которого видела только в журналах и по телевизору, я была молода и наивна. Там не было настоящих чувств. А этот Рей настоящий – и добрый, когда не ведет себя как засранец.

Тревога скручивала внутренности узлом. Меня не устраивало такое развитие событий. К черту все. Может, лучше разобраться с этой проблемой до начала игры.

– Что будет, когда я не смогу играть? – спросила я, засунув руки между ног, чтобы он не заметил, как они дрожат.

Култи повернулся. Кожа сиденья заскрипела, а потом заскрипела снова, пока он устраивался.

– Чего ты там бормочешь?

– Что ты будешь делать, когда я не смогу больше играть? Мое колено выдержит еще буквально несколько лет. Что тогда? – спросила я, вглядываясь в крышу машины, потому что смотреть ему в глаза я категорически не могла.

– Ты из-за этого волнуешься? – спросил он тихим и слишком уж спокойным голосом.

– Ага. В основном. Помимо всего прочего.

– Сэл, посмотри на меня. – Я безвольно плюхнула голову набок, косясь на него. В простой белой футболке с галочкой, потертых приталенных джинсах и любимых черно-зеленых кроссовках он выглядел просто невероятно. От этого ситуация, которая меня волновала, страшила только сильнее.

Я сидела в машине с Райнером Култи, Королем футбола, который решил отвезти меня на финальный матч Женской лиги, и спрашивала, будет ли он любить меня, когда я не смогу больше играть. Господи боже… Почему я решила поднять эту тему именно сейчас? Я передумала. Не хочу знать.

Не хочу знать, где пролегают наши границы.

– Сэл.

Машина остановилась. За Култи в окне виднелись двери, ведущие на стадион.

– Прости, я паникую. Позже поговорим, ладно?

Он смерил меня долгим взглядом, хотя на самом деле прошла всего пара секунд, но в итоге серьезно кивнул, не дав упасть в яму, которую я сама себе вырыла.

Дыхание перехватило, нужно сосредоточиться. Руки дрожали; я не нервничала так с первой игры в молодежке. «Что бы ни случилось, жизнь продолжается», – напомнила я себе. Потом тяжело сглотнула и улыбнулась немцу.

– Пожелай мне удачи.

– Она тебе не нужна, – очень серьезно ответил он.

«Возьми себя в руки, Сэл». Соберись, соберись, соберись.

– Встретишь меня после игры? – спросила я.

– Да. – Он сказал что-то по-немецки, – кажется, «всегда», – но я не хотела сейчас об этом думать.

Коротко улыбнувшись, я выбралась из машины. А перед тем как захлопнула дверь, Култи бросил мне:

– Соберись!

* * *

Некоторые игры западают в память так, будто я не участвовала в них, а наблюдала за происходящим с трибун.

Первый тайм прошел вяло, и никто не забил. В нем не было ничего запоминающегося.

Во втором тайме задницы горели у всех. Обе команды бросили силы что на оборону, что на нападение. К тому времени, как показали четвертую желтую карточку, игра приняла жесткий оборот: одну заработала Харлоу, две – я. Мы суетились, мы потели. Мы бегали и сражались.

В последние пятнадцать минут команда забила.

И это были не мы.

После этого мы так и не смогли захватить мяч.

И мы проиграли. Вот так просто.

Взяли и проиграли.

Просто представьте, что собака съела вашу домашку. Проигрыш напоминал мне моменты, когда ты что-то печатаешь, а компьютер вдруг перезагружается сам собой. Или печешь пирог, а он не поднимается.

Наверное, говорить, что нас разгромили, было бы чересчур, но не для меня. Я была раздавлена. Опустошена.

Наблюдать, как игроки противника радостно вопят, обнимая друг друга…

Если честно, хотелось врезать им всем, а потом разрыдаться. Побеждать всегда невозможно, такова жизнь, но…

Мы проиграли.

* * *

Когда прозвучал свисток, я прижала кулаки ко лбу над бровями. Оглянулась на трибуны, откуда на поле глядели разочарованные лица. Отвернулась, не выдержав: не могла смотреть, как расстраиваются наши фанаты. Девушки из «Пайпере», разбросанные по полю, растерянно переглядывались. Они не верили в то, что произошло. И я тоже.

Сглотнув, я осознала, что играла на этом поле в последний раз.

В горле встал ком.

Я проиграла. Мы проиграли.

С трибун на меня смотрели родители. Марк с Саймоном сидели где-то в толпе. Мой немец тоже был там.

Грудь сдавило, и я заставила ноги двигаться. Они унесли меня от празднующих соперниц, которым было невдомек, какой ад творился в моей душе. Проигрыш горчил на языке и в сердце. Я пожимала руки, обнимала девушек из команды Огайо, поздравляла с победой.

Но господи, как же это непросто.

Все справляются с горем по-своему. Кто-то нуждается в утешении, кто-то злится, кто-то хочет, чтобы его какое-то время не трогали. Я относилась к последним.

Если бы только я была чуть быстрее, если бы вовремя оказалась там, где требовалось, а не вымещала злость на противнице, которая поставила мне подножку…

Я заметила Харлоу: она стояла, забросив руки за голову, там же, где ее застал конец матча, и тихо ругалась. Дженни стояла чуть дальше, обнимая плачущую сокомандницу.

Мы проиграли.

И этот проигрыш клокотал в горле.

– Сэл!

Почесав щеку, я обернулась и увидела идущую ко мне девушку из команды противника. Она была довольно молодой, быстрой и очень креативной и во время игры не отступала от меня ни на шаг. Я насилу улыбнулась ей, оттягивая погружение во вселенский траур.

– Эй, не обменяешься со мной формой? – спросила она, мило улыбнувшись.

Да, я не умела проигрывать, но совсем уж сволочью не была.

– Давай, конечно, – сказала я, стягивая футболку через голову.