Текст книги "Тренер Култи"

– Надеюсь, ты не сочтешь меня совсем уж чудилой, – добавила она, тоже снимая футболку, – но я тебя люблю.

Я только закончила снимать потную форму, когда она это сказала, и я не удержалась от слабой улыбки.

Девушка застыла с поднятыми над головой руками и задранной футболкой.

– Я неправильно выразилась. Ты меня вдохновляешь! Я просто хотела, чтобы ты знала. Я слежу за твоей карьерой еще с твоей игры в молодежке.

Она младше меня, но точно уже не подросток. Слышать, что я ее вдохновляла… ну, это было приятно. Не умаляло злость и горечь поражения, но делало их чуть терпимее.

Ненамного.

– Большое спасибо. – Я передала ей футболку «Пай-перс». – Эй, кстати, отличная работа ногами. Не думай, что я не заметила.

Она покраснела и передала мне черно-красную форму.

– Спасибо. – Ее окликнули, и она обернулась, коротко вскинув руки. – Мне пора, но правда: отличная была игра. Давай, до следующего сезона!

До следующего сезона. Ага.

– Да, неплохо сыграли. Береги себя.

Тоска обрушилась на меня с новой силой. «Не плачь. Не плачь. Только не плачь».

Да не собиралась я плакать, блин. Я с самого детства не ревела из-за проигрыша.

– Сэл! – прорезал шум толпы папин голос.

Пару раз быстро оглядевшись под его крики смотреть «правее!», я заметила свою семью. Папа свешивался через заграждение, вцепившись в него, чтобы не упасть, и вопил мое имя, а мама с сестрой стояли сзади. Сеси явно было за него стыдно.

Шмыгнув носом, я подошла ближе, выдавив из себя улыбку, предназначенную лишь им. Другие болельщики тоже звали меня, и я помахала им, но сама спешила к родным со всех ног – хотела убраться с поля, пока не началось награждение победителей.

Ухватившись за нижнюю перекладину барьера, я подтянулась, уперлась ногами в бетонную площадку и встала, тут же оказавшись в объятиях.

– Ты сделала все, что могла, – сказал папа мне на ухо по-испански.

«Не плачь».

– Спасибо, па.

– Для меня ты всегда самый лучший игрок, – добавил он, отстраняясь на вытянутых руках. На его губах мелькнула грустная улыбка, но потом он стиснул мои плечи и состроил забавную моську. – Ты что, подкачалась? Плечи уже шире моих.

От его слов плакать захотелось только сильнее, и из горла вырвался звук, по которому стало понятно, насколько мне сейчас тяжело.

Мама, фыркнув, отодвинула папу в сторону.

– Ты отлично играла, – по-испански сказала она, поцеловав меня в щеку. В ее глазах стояли слезы, и я не могла даже представить, что творится у нее в голове. Она ничего не говорила, но я знала, как непросто ей даются такие большие игры. Воспоминания о дедушке зияли открытой раной, и я сомневалась, что она когда-нибудь заживет.

– Gracias, mami. – Я поцеловала ее в щеку в ответ.

Она погладила меня по лицу и отошла.

Зато сестрица как всегда хитрожопо усмехнулась, не сходя с места, и пожала тонкими плечами.

– Соболезную.

От нее я была согласна даже на это.

– Спасибо, что пришла, Сеси. – Я улыбнулась ей насколько могла, попутно пытаясь смириться с мыслью о том, что я всех подвела.

Шум стадиона становился все громче, и я понимала, что нужно бежать.

– Пойду я, пока не началось. Завтра увидимся, ладно?

Они хорошо меня знали и понимали, что мне нужна ночь, чтобы успокоиться и прийти в себя. Всего одна. Я дам себе ночь, чтобы позлиться.

Папа согласился, еще раз обнял меня, и я, спрыгнув обратно на поле, поторопилась к выходу, ведущему к раздевалкам. У входа собрались несколько сокомандниц. Некоторые плакали, некоторые утешали подруг, но все они последние месяцы шептались у меня за спиной. У меня не было настроения терпеть их говно, поэтому я прошла мимо, игнорируя чужие взгляды так же, как они игнорировали меня.

– Ну, что я говорила? Гребаный робот, блин, – донесся голос Женевьевы, отразившись от бетонных стен.

Мы просрали победу, а тут еще и я, оказывается, бесчувственная. Офигенно.

«Не плачь».

По коридорам ходили охранники и работники стадиона. Кому-то я пожимала руки, кто-то хлопал меня по спине. Я шмыгнула носом, и меня вновь захлестнуло расстройство. Я понимала, что справлюсь. Не первый раз проигрывала в важной игре. К сожалению, именно к этой я очень долго готовилась, преодолев немало препятствий, а учитывая, что все это время рядом был Култи, проигрыш казался куда более болезненным, чем обычно.

Если бы только я сыграла лучше. Если бы оправдала их ожидания…

– Шнекке.

Я замерла и вскинула голову. С противоположного конца коридора ко мне шел высокий стройный мужчина, которого я пока предпочла бы не видеть. Передо мной шли другие игроки, но он не обратил внимания на их попытки заговорить. Даже не оглянулся на них, что было невероятно грубо; я покачала головой, пытаясь подобрать с пола чувство собственного достоинства, хотя не получалось даже натянуть взрослые носочки.

В шаге от меня Култи остановился. Большой, крепкий и неподвижный, он смотрел на меня, тщательно контролируя выражение лица, по которому невозможно понять, что творится в его большой немецкой башке. От такого взгляда мне стало еще более неловко, неприятно и обидно, что мы проиграли.

Уложив руки на пояс, отчего футболка на груди натянулась, он моргнул.

– У тебя два варианта, – сообщил он, окинув меня оценивающим взглядом. – Чего больше хочешь: сломать что-нибудь или пообниматься? – абсолютно серьезно спросил он.

Я захлопала глазами, а затем облизнула и сжала губы. Мы проиграли, а он спрашивал, хочу я что-нибудь сломать или, блин, пообниматься. В глазах встали слезы; я сморгнула их, но в горле запершило.

– Всего сразу?

Его лицо не изменилось.

– У меня с собой нет ничего подходящего для битья, но мы можем…

Это «мы» меня и добило.

Это «мы» заставило обхватить его за пояс и прижаться так крепко, что потом я буду вспоминать тот момент и удивляться, как он не задохнулся. Он, не колеблясь, обнял меня за плечи и наклонился к уху.

– Не плачь.

Слезы текли сами собой. Досада, разочарование, стыд – все вырывалось из меня плачем. Каждая моя неуверенность до одной.

– Прости, – сквозь слезы сказала я.

– За что?

Господи, из носа текло так, что я не успевала им шмыгать. Вся моя боль выплескивалась у всех на виду.

– За то, что разочаровала, – выдавила я. Плечи тряслись от сдерживаемых рыданий.

Он наклонился еще ближе, почти касаясь губами моего уха, и крепче прижал к себе сильными мускулистыми руками.

– Ты не можешь меня разочаровать. – Его голос звучал как-то странно, или мне показалось? – Не в этой жизни, Сэл.

Так, он вот вообще не помог. Господи. Из носа потек водопад.

– Это же не сон? Ты настоящий? Или я завтра проснусь и окажется, что сезон даже не начался, а последние четыре месяца мне просто приснились? – спросила я.

– Определенно не сон, – все тем же странным голосом сказал он.

Как прекрасно и грустно одновременно.

В коридоре эхом отдавались приближающиеся шаги, но мне было абсолютно и полностью похрен, кто идет и что они могут подумать.

– Я очень хотела выиграть.

Вместо ответа он погладил меня по спине, скользнув пальцами под широкие лямки спортивного лифа.

– Ненавижу проигрывать, – сказала я, будто он сам не понимал, хотя прижимал к груди все сильнее. – А они думают, что мне наплевать. С чего они вообще взяли, что я робот?

Култи продолжал гладить меня, скользя прохладными шершавыми пальцами по влажной коже.

Я шмыгнула носом.

– Ты теперь с ними застрял, а я даже не выиграла. Прости меня, Рей.

Он просунул пальцы еще дальше, и швы лифчика затрещали, когда он коснулся кожи полной ладонью.

– Никуда ты без меня не уйдешь.

Чего-чего? Я отстранилась, чтобы посмотреть на него, абсолютно наплевав, что за ужас творится у меня на лице.

– Но ты же сказал…

Култи смотрел на меня с нежностью. Его глаза ярко сияли.

– Долго тебя придется учить, Тако, – сказал он, дернув бровью. – Без письменного соглашения никто никогда не докажет, что мы о чем-то там договаривались.

Вот же безжалостный засранец. Я даже не удивилась, что он обманул Кордеро. Вот совсем. Только рассмеялась – правда, так, как смеются люди, которые не хотят больше плакать.

– Какой же ты мудак. – И все равно я его любила.

Уголки его губ едва заметно приподнялись.

– Пойдем?

Я кивнула, откашлялась и отошла от него.

– Сейчас, только заберу вещи. Не хочу тут оставаться.

Когда мы обернулись и заметили девушек, пялящихся на нас, я на секунду застыла. Видимо, это они только что прошли мимо. Решившись, я взяла Култи за руку и переплела пальцы.

Пошло оно. Сезон кончился. И силы у меня кончились тоже.

Я сжала его ладонь, и он улыбнулся.

Мы успели пройти шагов восемь, прежде чем он спросил:

– Кто назвал тебя роботом? – да таким милым и искренним тоном, словно просто интересовался.

Но я слишком хорошо его знала, и в данный момент мне было уже наплевать.

– Какая разница.

– Большая, – тем же тоном ответил он. – Та же девушка, которая пожаловалась Кордеро, что ты назвала меня сарделькой?

Я остановилась так резко, что он по инерции успел пройти еще шаг.

– Ты знаешь, кто ему рассказал?

– Та, пронырливая. Гвиневра, – ответил он.

– Женевьева? – Я аж подавилась.

– Она.

Глаз. У меня дернулся глаз. Женевьева, серьезно?

– Это тебе менеджер рассказала?

Култи кивнул.

Я сглотнула. Невероятно. Вот же вероломная тварь! Охренеть.

– По твоему лицу все понятно, – сказал он, потянув меня за руку. – Я подожду тебя здесь.

Я улыбнулась девушкам, быстро сжала его ладонь и скрылась в полупустой раздевалке. Стоило бы остаться, послушать рассуждения Гарднера о прошедшем сезоне, но я не могла. Просто похватала вещи, запихнула их в сумку и ушла. Завтра приду и верну то, что мне не принадлежит. Заодно повидаюсь с Дженни и Харлоу перед их отъездом домой.

Когда я вышла, Култи стоял у стены и сверлил Женевьеву с остальными девчонками прожигающим до костей взглядом. Я не собиралась спрашивать, что он делал. Просто вскинула брови, а перед тем, как уйти, обернулась на них через плечо и бросила одно-единственное:

– Пока.

«Успехов», – мысленно добавила я. Мне бы они точно не помешали.

– Пойдем, – пробормотал Култи, проводя меня мимо толпы репортеров, кучкующихся у выхода.

Он расталкивал их плечами, а я шла следом, и меня не волновало, что стоило бы им что-нибудь сказать. Путь до его машины, казалось, растянулся на целый год.

Я забралась в салон первой, а Култи сел следом, прижимаясь ко мне крепким телом. Его рука легла мне на плечи и прижала к широкой груди. И все. Это единственное, что он сделал. Не сказал успокоиться и не расстраиваться. Не сказал, что все будет хорошо. Култи просто обнял меня и не отпускал, пока мы не добрались до моей квартиры.

Не говоря ни слова, мы поднялись по лестнице, и он открыл дверь. Бросил сумку на привычное место. Я сказала, что пойду в душ. Следующие несколько минут прошли как в тумане, и на душ мне потребовалось больше времени, чем обычно. Я очень гордилась собой, что не расплакалась снова. Нет, взрослые мужики рыдали, когда проигрывали, – чем я хуже?..

Только я не ребенок.

На стадионе наплакалась.

Не конец света. Серьезно. И я буду повторять это, пока не поверю.

Когда я все же выползла из ванной, Култи ждал на кухне. Он оглянулся на меня через плечо, соскребая что-то из сковородки на две тарелки.

– Садись.

Усевшись на стул у кухонной стойки, он придвинул мне тарелку с овощами, нарезанными сардельками и рисом. Мы молча принялись за еду. Мне было грустно и довольно паршиво, а он, видимо, давал мне похандрить в тишине. Надо было потом спросить, как он справлялся в таких ситуациях.

Когда мы доели, Култи забрал тарелки и поставил их в раковину со слабой мрачной улыбкой. Он ушел на диван, оставив меня на кухне одну. Я не знаю, сколько просидела там, но когда настрадалась – встала и вышла в гостиную, где застала Култи за дешевым сборником судоку. Заметив меня, он отложил его в сторону.

И притянул к себе на колени.

Все случилось так быстро, что я даже понять не успела. Его губы коснулись моих, уже приоткрывшихся в предвкушении.

Но эта доля секунды не шла ни в какое сравнение с тем, что последовало за ней. Прижавшись ко мне в теплом мягком поцелуе, он настойчиво провел по нижней губе языком. Я сделала то, что на моем месте сделала бы любая: я приоткрыла рот. На языке защипал привкус мятной жвачки, когда он скользнул по нему своим – первый раз, второй, третий, снова и снова, требовательно и жадно. Он прижимал меня к себе, и поцелуи становились все глубже, грубее, почти переступая грань боли. От них веяло голодом.

И черт, как же это приятно.

Игра и поражение отошли на второй план; пострадать из-за них можно и позже.

Я коснулась его боков, погладила ребра, провела по животу. Его ладони жили своей жизнью: одна скользнула к моему затылку, зарываясь в густые мокрые волосы, которые я собрала в пучок, другая легла на челюсть, мягко придерживая. Я втянула его язык в рот, эгоистично и жадно. Ощущений было одновременно слишком много – и недостаточно.

Не только мне так казалось. Култи прижал меня ближе, отчаянно цепляясь, словно хотел слиться со мной в единое целое. Что-то большое и твердое коснулось бедра. О господи боже.

Я уже сто лет ни с кем не встречалась. Сто лет как отказалась от отношений, чтобы сосредоточиться на карьере. И сейчас… недолго думая, я забралась пальцами под край его футболки, скользя подушечками по мягкой коже.

А что сделал он? Отстранился – всего на сантиметр, только на сантиметр, – стянул футболку через голову и вернул мои руки себе на пояс. Я погладила его ребра, спину и плечи, изучая, изучая и изучая. Боже, он был таким мускулистым, и мышцы подрагивали под моими касаниями.

– Ты пахнешь овсянкой, чисто и сладко… – пророкотал он, втягивая мочку уха между губами.

Какая разница, что формально он считался моим тренером до полуночи? Какая разница, что он был знаменитостью и мне написывали его чокнутые фанаты? В первую очередь он мой друг, который, как никто другой, заставляет кровь кипеть. Я хотела его и никак не могла утолить голод.

Култи с диким рычанием прижался к моей груди, раздраженно впиваясь пальцами в тонкую ткань майки. Легким движением, о естественности которого задумываться не хотелось, он сдернул ее с меня вместе с лифчиком и отбросил их в сторону.

О боже. О боже. Я поцеловала его в шею, в мягкую ложбинку у плеча, а потом он слегка отстранился, опуская взгляд мне на грудь. Его дыхание участилось еще сильнее, чем раньше, – довольно красноречиво для человека, который зарабатывал на жизнь, бегая по футбольному полю. Он сглотнул, приоткрыв губы, и упирающийся мне в бедро член дернулся.

Большими руками немец устроил меня на коленях и, наклонившись, коснулся губами соска. Втянул его в рот, – боги, так сильно, что я застонала. Застонала и выгнулась, потираясь о твердый толстый ствол, устроившийся между моих ног.

Култи низко выругался с густым немецким акцентом, отстранился и поцеловал веснушки, которые заканчивались прямо у сосков. Я не могла на него насмотреться. Просто не могла. Как же он возбуждал. Дыхание срывалось – и у меня, и у него тоже. Попытавшись обхватить мою талию руками, он притянул меня еще ближе к губам.

Безумное, коварное искушение разлилось по телу, и я решилась. К черту. Путаясь пальцами в поясе джинсов, я нащупала пуговицу. Я хотела его – здесь и сейчас. Всю жизнь я была паинькой, которая не делала ничего, что считала неправильным. Но сейчас, когда уперлась коленями в диван, пытаясь расстегнуть джинсы Култи, он застонал и вскинул бедра. Я стянула с него штаны, высвобождая член, выглядывающий из-под резинки белья.

Стон, вырвавшийся у Култи, смешался с моей дикой мольбой.

– Пожалуйста, – практически всхлипнула я, и он обнял меня, прижимая к себе. Я потерлась сосками о короткие волосы у него на груди. – Пожалуйста, – взмолилась я снова.

Вместо ответа он наклонился, ловя губами мою грудь. Скользнул ладонью под шорты и трусики, кожа к коже. Его длинные пальцы провели между ягодицами, задев местечко, от прикосновения к которому я содрогнулась, а потом добрались до места, где я хотела ощутить его сильнее всего. Кончиками пальцев скользнул по влажным складкам, и из моего горла вырвался ужасный, восхитительный стон.

– Чего ты хочешь, шнекке? – спросил он, проводя пальцами у меня между ног. – Ты такая мокрая. Ждешь моих пальцев?

Твою мать, я сейчас сдохну.

– Скажи мне. Ты хочешь, чтобы мои пальцы были в твоей теплой киске? – спросил он, оглядывая меня широко раскрытыми блестящими глазами, взгляд которых задержался на моем лице, пока он касался чувствительной кожи.

Пришлось попросить его дважды, прежде чем он все же вошел в меня пальцем.

Он двигался так медленно, что я чуть не потеряла сознание, пока он скользил внутрь меня и обратно. Я застонала, подаваясь навстречу бедрами, и постепенно он ускорил размеренный ритм. Обхватив за пояс свободной рукой, притянул ближе, и наши губы нашли друг друга. Мы целовались и целовались, а он скользил во мне пальцем, не останавливаясь.

Я никогда прежде не испытывала подобного. Все мои чувства заполнило тепло его тела, его рук, его губ, двигающегося внутри меня пальца. Я двигала бедрами все быстрее, прерывистое дыхание сбивалось, а волна в груди взмывала все выше.

Оторвавшись от моих губ, Култи скользнул влажной цепочкой поцелуев по линии челюсти. Остановившись у уха, обвел подушечкой пальца клитор.

– Ты моя, – сказал он.

Дрожь, пробежавшая по позвоночнику, стала единственным предупреждением приближающегося оргазма.

Я кончила. И кончала, кончала, кончала.

Ноги дрожали, мышцы живота сокращались. Все это время немец выцеловывал мои шею и плечи. Он обнимал меня, целовал, поглаживая ладонью по пояснице.

Кажется, прошла целая вечность, но на самом деле всего несколько минут. Постепенно я успокоилась, полностью опустившись на колени Култи, и пару раз глубоко вздохнула. Он убрал ладонь из моих трусиков, поддерживая под ягодицы. Рухнув вперед, я вжалась лбом в его шею, ощущая грохочущий пульс. Сжав руки на его поясе, я провела большими пальцами по ребрам, глядя на раскрасневшуюся влажную головку гордо стоящего члена.

Положив ладонь на очерченные мышцы его живота, я провела ниже и тыльной стороной скользнула по стволу, все еще скрытому за хлопковой тканью. Он судорожно вздохнул, и его бедра непроизвольно дернулись. Подняв на него глаза, я провела еще раз, теперь вверх и вниз, ощущая, как подрагивают под пальцами мышцы. Култи приоткрыл рот, а на лице и шее у него выступил яркий румянец.

Дернув резинку трусов на себя, я просунула руку под ткань и обхватила пальцами горячую плоть. Застонав, Култи откинул голову, и его лицо приобрело самое сексуальное выражение, что только видело человечество. Наклонившись, я прикусила его горло между подбородком и кадыком, и немец хрипло чувственно застонал.

Я провела рукой. Он оказался больше, чем я ожидала, и длиннее, чем могла представить. Гладкий, горячий, твердый, лежал в моей руке идеально. Просто безупречно. Я прошлась пальцами по всей длине, глядя сверху вниз. А потом сжала крепче и задвигала рукой чуть быстрее.

Спасибо эротике, которую я иногда заставала поздно ночью по кабельному, – без нее я бы не вспомнила, что мне делать.

– Приятно? – спросила я, сдвигаясь чуть ниже у него на коленях.

– Даже не представляешь, насколько, – выдавил он, напрягшись всем телом, когда я сжала ладонь на основании.

Вообще-то я вроде как представляла, ну да ладно. Сейчас не время спорить.

С колотящимся в горле сердцем я продолжила двигать рукой, а сама соскользнула на пол. Он наблюдал за мной полуприкрытыми янтарными глазами, и его дыхание становилось все тяжелее, пока не сорвалось окончательно, когда я обхватила губами розовато-бордовую головку.

– Сэл! – крикнул он.

Я провела языком по уздечке, еще раз скользнула губами по стволу, – и Култи излился мне в горло с низким, раскатистым стоном, который навеки останется в моей памяти.

Охренеть.

Я выпрямилась, обхватив грудь рукой, и оглядела тяжело дышащего прекрасного мужчину, в которого влюбилась почти двадцать лет назад. Солнце, время и жизнь только придали ему шарма.

При мысли об этом совесть кольнуло.

Култи погладил меня по руке.

– У меня давно никого не было, – извинился он, вычерчивая на коже узоры, видимые только ему. – А ты слишком прекрасна.

Я поморщилась и фыркнула, стараясь не думать обо всех шикарных красотках, с которыми он встречался.

Он задумчиво провел указательным пальцем между моих ключиц, и мне стало еще хуже. Он что, вспоминал их обалденные сиськи? Фу, гадость.

– О чем думаешь? – спросил он, скользя кончиком пальца по кости, сухожилиям и шрамам.

– О том, сколько сисек ты видел, – честно ответила я, и в груди шевельнулась злость, на которую у меня не было права.

Он поразительно быстро вскинул взгляд, хмуро поджав губы.

– Я знаю, что не могу ругать тебя за то, что было до нашей встречи, но это неприятная мысль. Если тебя что-то не устраивает, просто вспомни мой удар в прыжке. Пара ребят говорили, что у них на него встает, – с улыбкой сказала я.

Морщинка между бровей растаяла.

– Сэл.

– Да шучу я. В основном. – Вздохнув, я пожала плечами. Что я несла? Нужно рассказать ему правду.

Еще раз вздохнув, я встала и натянула лифчик.

Его пальцы коснулись спины.

– Что случилось?

Что случилось? Ха. Почему я сразу не рассказала? Надо было думать об этом раньше, до всего этого. А теперь я чувствовала себя обманщицей.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать.

– Что?

Я потянулась за майкой, но он спустил ноги с дивана и остановил меня, придержав рукой за плечо.

Сев прямо, я спрятала ладони между бедер, прижав руки к бокам, и уткнулась взглядом в колени. Попыталась вспомнить слова, которые подбирала со дня, когда папа назвал меня трусихой. Мне не хотелось выставлять себя безумной фанаткой, но это было сложно, учитывая, что я до сих пор чувствовала во рту его вкус.

А вдруг он…

Нет. Я не буду об этом думать. Нужно просто сказать ему, и все. Нельзя больше тянуть.

– В детстве я была влюблена в тебя по уши, – начала я с самого невинного. – И где-то до семнадцати у меня вся комната была завешана твоими плакатами. – Раз уж начала, нужно было закончить. Ладно. Я справлюсь. Честность – это важно. – Я любила тебя. Прожужжала всем уши, что когда-нибудь мы поженимся. Ты был моим кумиром, Рей. Я начала играть из-за тебя.

Я потерла локоть, сверля взглядом журнальный столик. Не то чтобы мое признание было чем-то невероятным. Какая девочка в свое время не влюбляется в знаменитостей? Только… у меня во рту был его член. Надо было сказать раньше. Очень и очень давно.

Прижав руку ко лбу, я продолжила:

– Надо было сказать тебе раньше, но мне не хотелось. Мне и заговорить с тобой было непросто, а когда мы начали нормально общаться, я уже не хотела рассказывать. Не хотела, чтобы ты смотрел на меня иначе. И сейчас не хочу. Прости. Это было очень давно, и я тогда была совсем ребенком.

Воцарилась тишина. Полная тишина.

И я подумала: «Это конец». Конец нашей дружбе, конец… конец всему, на что я надеялась. Но что поделать? Да ничего. Не могла же я взять слова обратно. В детстве я не подозревала, что встречусь и подружусь с Райнером Култи. И уж тем более не догадывалась, что полюблю его как самого обычного человека. К сожалению, нельзя повернуть время вспять и изменить прошлое.

С другой стороны, стала бы я это делать? Я стала той, кем являлась, потому что боготворила его, потому что хотела быть им. Что бы я делала со своей жизнью, если бы не увидела его на том чертовом Кубке мира, когда мне было семь?

По рукам побежали мурашки; выпрямившись, я снова потянулась за майкой, а немец зашевелился.

Стоило мне одеться, как он сунул мне под нос телефон и приказал:

– Смотри.

Мысленно облачившись в плотную ткань ментальных брюк, я мельком подняла на него глаза, но на лице его было знакомое бесстрастное выражение. Я опустила взгляд на экран: он показывал мне какую-то фотографию.

– Присмотрись.

Забрав у него телефон, я поднесла его к лицу и приблизила изображение. Оказалось, что это фотография картинки. Ну, точнее, письма. Оранжевого листа плотной бумаги с большими черными буквами, написанными детской рукой.

Секундочку…

Я присмотрелась внимательнее, еще больше увеличивая изображение.

Это же мой почерк.

Увожаемый мистер Култи!

Вы мой любимый фудболист. Я тоже играю но получаеться пока ни так хорошо. Но это пока. Я целыми днями тринируюсь, так что однажды стану, как вы, даже лудше. Я смотрю все ваши игры, по этому не про игрывайте.

Ваша самая большая поклонница,

Сэл.

<3 <3 <3

P.S. У вас есть девушка?

P.S.S. Почему вы не стрижотесь?

– Мне было девятнадцать, когда его принесли в штаб клуба. Это было мое третье письмо за карьеру, причем первые два были полуголыми фотографиями, – сказал он спокойным размеренным тоном. – Оно десять лет кочевало со мной по раздевалкам. Это письмо – последнее, на что я смотрел перед матчем, и первое, что видел после. Когда оно начало изнашиваться, я вставил его в рамку и повесил у себя дома в Майсене. Оно до сих пор висит в спальне.

О господи.

– Знаешь, ты ведь не написала обратного адреса на конверте. Только название улицы в Техасе. Я не мог ответить, потому что письмо бы не дошло, но я хотел, Сэл, – сказал он.

Я смотрела на письмо, вспоминая, как писала его.

Он его сохранил.

– У меня есть еще три других письма, которые ты присылала.

Будь я из тех людей, которые падают в обморок от шока, – давно бы валялась на полу. Я просто… Я даже описать не могла, что испытываю.

– Ты знал, что это я, когда согласился занять у нас должность? – спросила я, все глядя на фотографию.

– Нет. Я понял это, только когда ты представилась у Гарднера. Не поверил своим ушам. Я знал твою фамилию по роликам с игр, но не знал имени, – объяснил он. – Я же видел его только в письмах.

Боже.

– Так ты знал с самого начала? – На последнем слове голос сломался.

– Что ты была моей «самой большой поклонницей»? – спросил он и подтолкнул меня локтем, вынудив поднять взгляд. Привычная резкая мрачность его лица сменилась мягким выражением. – Да, знал. Если бы обратил на тебя внимание в первый день тренировки, то понял бы раньше. А потом ты меня обматерила…

– Не материла я тебя.

– …и я понял, что ты выросла. – Култи погладил меня по пояснице. – Я так горжусь, что повлиял на тебя как на футболиста, Сэл. Это лучший для меня комплимент.

Внезапно.

Он все продолжал, не замечая, что мое сердце рвется фейерверком:

– Я встречал достаточно людей в своей жизни, чтобы понять, кто хочет общаться со мной искренне, а кому что-то нужно. Ты знаешь, что у меня проблемы с доверием. Я не сразу понял, что тебе можно доверять, но все же довольно быстро. Я знаю тебя. Ты была готова рискнуть карьерой ради отца – я знаю, что могу доверять такой девушке, что могу ее уважать. Верность – самое ценное в жизни. Ты не представляешь, на что готовы пойти люди ради собственной выгоды, а я готов поспорить на что угодно: ты никогда не отвернешься от тех, кто в тебе нуждается. Все, что когда-либо происходило в моей жизни, привело меня к этому моменту, Сэл. Судьба – это лестница, череда ступеней, которые ведут по предназначенному пути. Я тот, кто я есть, и все принятые мной решения привели меня к тебе.

Что тут можно сказать? Что можно сказать человеку, который полжизни хранил твои детские письма и упомянул тебя и судьбу в одном предложении?

Я закусила щеку и пристально на него посмотрела.

– Ты уверен, что тебя это не смущает? Я целовала твои плакаты. На самом деле не понимаю, как родители не проболтались.

Рей коснулся моей щеки.

– Ни капли.