Текст книги "Сатирические очерки"

Мариано Хосе де Ларра
Сатирические очерки

Предисловие
Мариано Хосе де Ларра

Эпоха, в которую жил и творил Мариано Хосе де Ларра (1809–1837), один из наиболее выдающихся представителей испанской литературы и общественной мысли XIX столетия, была полна «трагических эпизодов и героических усилий», являясь «одной из самых трогательных и поучительных глав современной истории».[1]1
  К. Маркс. Революционная Испания – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. X, стр. 723.


[Закрыть] Талант писателя созревал под прямым воздействием бурных событий его времени, а его литературное наследие, запечатлев наиболее яркие и существенные черты этого времени, сохранило свою актуальность и живой интерес вплоть до наших дней.

1

Ларра прожил короткую жизнь. Родился он 24 марта 1809 года в Мадриде. Его отец, Мариано де Ларра, был человеком весьма образованным, страстным поклонником французских просветителей. Он принадлежал к той буржуазной университетской молодежи Испании, которая, как указывал Маркс, с увлечением примкнула к стремлениям и принципам французской революции и одно время Даже питала надежды возродить отечество с помощью Франции. Видимо, этими настроениями было продиктовано вступление отца Ларры, ученого медика, на службу в наполеоновскую армию, оккупировавшую Испанию. Однако в семье не одобряли этого решения. Дед Ларры зарекомендовал себя непримиримым противником французов, а дядя, младший брат отца, присоединился к поднявшимся на борьбу патриотам и погиб в одном из сражений против иноземных захватчиков. В 1813 году родители Ларры вслед за отступающими войсками Наполеона покинули родину, опасаясь преследований, и увезли будущего писателя во Францию. В то время как его отец после поездки в Берлин, Лейпциг, Вену, наконец, в 1816 году обосновывается в Париже, маленький Мариано Хосе был помещен в коллеж в Бордо, где он быстро изучил французский язык и столь же основательно забыл свой родной, испанский.

Когда через несколько лет семья вернулась в Испанию, девятилетнему Ларре пришлось начинать изучение родного языка чуть ли не с самого начала. Он учится в коллегии святого Антония в Мадриде. Здесь, в столице, он становится очевидцем революционных событий 1820–1823 годов, потрясших его родину. Эти годы сыграли значительную роль в формировании мировоззрения Ларры, хотя, конечно, в смысле и значении этих событий он разобрался много позже.

И национально-освободительная война 1808–1814 годов, во время которой в стране развернулась первая буржуазно-демократическая революция, и события второй буржуазной революции 1820–1823 годов ярко обнаружили огромные жизненные силы, таившиеся в демократических массах Испании, на своих плечах вынесших и бремя войны и трудности революции.

Феодальные силы к этому времени еще продолжали господствовать не только в политической, но и в экономической жизни страны: в сельском хозяйстве феодальные повинности попрежнему давили всей своей тяжестью на крестьянство, в городах – давно изжившая себя цеховая организация производства ставила серьезные препоны на пути развития промышленности, ее перевода на капиталистические рельсы. В науке и культуре решающее слово оставалось за католической церковью. Чтобы покончить со всем этим тягостным наследием средневековья, надо было довести революцию до решительного конца. Однако испанская буржуазия, слабая и трусливая, предпочитала компромисс революционным преобразованиям; народа она боялась куда больше, чем феодальной реакции. Правда, местные хунты – органы власти в годы первой революции, – так же как и сменявшие друг друга в 1820–1823 годах правительства двух крупнейших буржуазных партий того времени, так называемых «модерадос» (исп. moderados – «умеренные») и «эксальтадос» (исп. exaltados – «неистовые»), осуществили кое-какие реформы, в известной мере облегчившие развитие капиталистических отношений в стране. Но в положении трудящихся масс не произошло никаких существенных перемен. Буржуазия Испании обнаружила свою полную неспособность довести революцию до конца и возглавить народное движение.

Отчетливо выявились также некоторые особые черты, присущие демократическому движению в Испании и затруднявшие его развитие: приверженность народных масс к старинным средневековым вольностям и привилегиям; провинциальная замкнутость в обособленность, устойчивые «предрассудки лойяльности» (как их называл Маркс), свойственные испанскому крестьянству и городским низам. Вот почему в 1808–1814 годах испанское крестьянство, воодушевленное высокими идеями свободы, сражалось с французскими войсками под лозунгом возвращения на престол «законного» короля Фердинанда VII. Во второй революции (1820–1823) буржуазия снова ничего не сделала для того, чтобы привлечь крестьянство на свою сторону. Разочаровавшись в реальных результатах революции, народные массы, и прежде всего крестьянство, в конце трехлетия 1820–1823 годов отвернулись от нее.

Спад массового движения предопределил исход революции. В апреле 1823 года, по решению реакционного Священного союза, армия интервентов – «сто тысяч сынов святого Людовика» – под командованием герцога Ангулемского перешла Пиренеи; к ним вскоре присоединились отряды испанских роялистов. Преданные большинством командиров, революционные войска не могли долго сопротивляться. К осени контрреволюция торжествовала победу; по стране прокатилась волна чудовищного террора.

Последующие годы – переломные в жизни молодого Ларры. Он учится в университетах Вальядолида, Валенсии, Мадрида, но нигде не проходит полного курса. В 1826 году он провел несколько месяцев на службе в одном из министерств, куда устроили его друзья отца. Но и здесь он не находит удовлетворения. Его все более влечет к себе литература. Еще ребенком, в возрасте 12–13 лет, он переводит с французского отрывки из «Илиады». Сохранились составленная в это же время Ларрой черновая рукопись учебника испанской грамматики с приложением таблиц к ней, а также триста стихотворных строк «Исторической географии Испании». Сейчас, решив стать профессиональным литератором, Ларра снова пробует свои силы в поэзии. Только в начале следующего года он находит, наконец, свое истинное призвание, вступив на трудный путь Журналиста-сатирика.

В январе или в феврале 1828 года в Мадриде появилось новое периодическое издание «Сатирический оборотень современности» («El Duende Satirico del dia»).[2]2
  В первых выпусках своего периодического издания Ларра выступает под маской «оборотня», повсюду появляющегося и оценивающего все критически. Этот прием, позволивший автору как бы со стороны дать сатирическую картину действительности, не нов. Вспомним хотя бы аналогичный прием в романе Луиса Велеса де Гевара «Хромой бес».


[Закрыть] Под заголовком стояли слова: «Издаваемый по собственному почину Мариано Хосе до Ларра». Эпиграфом молодой журналист избрал слова Буало: «Я ненависть свою обращаю против нелепостей нашего века». Вряд ли, решившись следовать в своем журнале девизу французского классика, Ларра ясно отдавал себе отчет в том, с какими трудностями это сопряжено.

Последнее десятилетие правления Фердинанда VII в Испании (1823–1833) К. Маркс охарактеризовал как «…величайшую из клоак, когда-либо там бывших».[3]3
  . Mаркс. Письмо Ф. Энгельсу от 26 октября 1854 г. – Сочинения, т. ХХ11, стр. 65.


[Закрыть] Действительно, над страной нависла зловещая тень террора и реакции. В стране все еще находились войска оккупантов. Все еще продолжали действовать «очистительные хунты», приговаривавшие к смерти и каторжным работам сотни и тысячи патриотов. Все еще находились в изгнании тысячи других, которым посчастливилось ускользнуть от скорого и неправедного суда «фернандистов». Люди в черных сутанах снова прибрали к рукам школы и книги, ввели жестокую цензуру и со всех амвонов предавали анафеме «гидру революции». Университеты большую часть времени были закрыты, ибо настроения студенчества не внушали доверия духовным пастырям.

Пору безвременья переживает и литература. За целое десятилетие в Испании но появилось ни одного сколько-нибудь значительного художественного произведения. Безграмотные переводы с французского, английского, немецкого заполонили книжные лавки и сцены театров. Были закрыты не только газеты «Бич» («El Zurriago») и «Карабин» («La Tercerola») – боевые органы крайней левой оппозиции, – но и куда более умеренные периодические издания, игравшие в годы революции столь значительную роль в воспитании общества и названные «наставниками конституции».

Свой журнал Ларра выпускал единолично и весьма нерегулярно. Всего за 18 месяцев вышло 5 выпусков. В каждом из них было по две статьи. Позднее Ларра сурово оценил их и не включил в подготовленное им собрание сочинений. Тем не менее эти юношеские произведения представляют большой интерес, хотя они естественно в идейном и художественном отношении значительно слабее последующей публицистики Ларры. Вступив на путь сатирической публицистики, Ларра унаследовал как богатейшие традиции сатирической литературы Возрождения, начиная с Сервантеса и Кеведо так и рационалистический скептицизм вольтеровской мысли, получивший яркое воплощение в творчестве многих испанских писателей-сатириков XVIII столетия.

Уже в «Сатирическом оборотне» ясно обнаруживается резко критическая оценка молодым литератором окружающей действительности. Он направляет острие своей сатиры против «злоупотреблений, отсталых сторон жизни, одним словом, против всего того, что следует подвергнуть критике» (очерк «Оборотень и книгоиздатель»).

И хотя цензура заставляла Ларру быть осторожным в выборе объектов сатиры и в выражении положительных взглядов, писатель сумел в своих очерках дать яркую характеристику невежества, грубости нравов, праздного существования высших классов (очерк «Кафе»), свойственной им галломании («Переписка оборотня»), их нелепых, «недостойных века цивилизации» развлечений («Бой быков») и т. д.

Голос молодого писателя-патриота, раздававшийся со страниц «Современного сатирического оборотня», не мог прийтись по вкусу монахам из цензурного ведомства. Выход каждого очередного номера наталкивается на все большие трудности. Наконец в августе 1829 года журнал был окончательно запрещен. Ларре пришлось в поисках заработка обратиться к другим жанрам литературы: он снова пишет оды, переводит с французского несколько пьес, ставит комедию «Нет больше прилавка» («No mâs mostrador»), являющуюся переделкой водевиля Скриба «Прощание с прилавком».

2

Реакция, наступившая в Испании после 1823 года, не могла надолго задержать естественный ход истории. Несмотря на все преграды, капиталистические отношения в стране развивались вглубь и вширь. Уже в конце 1820-х годов произошла некоторая реорганизация старинного цехового производства, что открывало более широкие просторы для проникновения буржуазных отношений в экономику страны. И как бы ни было ослеплено ненавистью ко всему передовому правительство Фердинанда VII, даже оно не могло не считаться с этими фактами.

Была, однако, в Испании партия, которая упорно не желала замечать то новое, что рождалось в жизни, и стремилась сохранить во всей полноте власть феодально-клерикальной реакции. Эта партия, которая когда-то гордилась прозвищем «сервилес» («раболепных»), а ныне именовала себя «апостоликос», даже Фердинанда готова была объявить «революционером»!

Издав в марте 1830 года Прагматическую санкцию, восстанавливавшую право престолонаследия по женской линии, Фердинанд VII этим актом ускорил решительный раскол Испании на два лагеря: прогрессивные слои общества связали свои надежды с молодой королевой Марией-Кристиной, которой после смерти короля предстояло стать регентшей при малолетней дочери, наследнице престола; феодально-клерикальная партия рассчитывала сохранить и упрочить свои позиции при помощи дон Карлоса, младшего брата короля и претендента на испанскую корону. «Монархия в Испании имела такие глубокие корпи, – писал К. Маркс, – что для того, чтобы борьба между старым и новым обществом приняла серьезный характер, понадобилось завещание Фердинанда VII и воплощение обоих противоположных принципов в двух ветвях династии: карлистской и христинской».[4]4
  К. Маркс. Революция в Испании – Сочинения, т. XI, ч. I, стр. 47.


[Закрыть]

В октябре 1832 года в связи с тяжелой болезнью Фердинанда VII управление государством официально перешло в руки Марии-Кристины. Первые ее шаги, казалось, оправдывали надежды передовых слоев общества: был уволен в отставку ненавистный народу премьер-министр Каломардо, имя которого, как выразился Ларра, стало символом «системы политического удушения»; вновь созданному министерству общественных работ была поручена забота о развитии национальной промышленности; правительство объявило частичную политическую амнистию, вновь открыло университеты, ослабило гнет цензуры.

Ларра не преминул воспользоваться открывшейся возможностью вернуться к сатирической публицистике. Еще в августе 1832 года он выпускает первый номер нового периодического издания «Простодушный болтун» («El Pobrecilo hablador»). В предисловии к этому журналу он писал: «Смеяться над нелепостями – таков наш девиз; быть читаемыми – такова наша цель; говорить истину – таков наш метод».

Очерки, вошедшие в это издание, сам Ларра позднее причислял к получившей в это время в Испании распространение литературе так называемого «костумбризма» (от исп. costumbre – нрав, обычай). Эта литература предстает в виде бытовых, нравоописательных очерков, иногда обладающих несложной фабулой, что приближает их к новеллам, иногда ограничивающихся фиксацией внешних черт быта различных общественных слоев, иногда создающих социально-психологические портреты типичных представителей современной общественности.

Одним из первых представителей «костумбризма» в XIX веке был Себастьян Миньяно (1799–1845), выпустивший в 1820 году «Письма простодушного лодыря», в которых под видом невинных восхвалений существующего порядка вещей зло высмеивалась старорежимная Испания, невежество ее духовенства, распущенность аристократии, злоупотребления чиновников и т. д. К моменту выхода «Простодушного болтуна» Ларры выступают также Серафин Эстебанес Кальдерон (1799–1867) и Рамон де Месонеро Романос (1803–1882). Первый из них под псевдонимом «Отшельника» начинает в это время печатать свои знаменитые «Андалузские сцены», очерки, в которых он обращается к жизни народа в поисках живописного, характерно национального материала и рисует преимущественно патриархальные стороны народного быта. Месонеро Романос – уроженец и постоянный житель Мадрида – был знатоком быта, нравов и истории испанской столицы. Он рисует в своих очерках своеобразные черты столичного быта, описывает его общественные и профессиональные типы, делится с читателем своими размышлениями на литературные и житейские темы. Вместе с Ларрой он в эти годы был одним из завсегдатаев литературного кружка «Маленький Парнас», объединявшего передовых писателей и артистов. В первых «костумбристских» очерках Ларры имеется немало общего с очерками Месонеро Романоса. Сразу же, однако, обнаруживаются и существенные различия. Ларра объявляет своей целью не столько описание нравов общества, сколько их критику. Между тем благодушный в общем либерал Месонеро Романос и, тем более, откровенный консерватор Эстебанес Кальдерон ограничивались лишь «объективным» показом различных, притом далеко не всегда самых существенных сторон действительности. На другое, еще более значительное расхождение в позициях своих и Ларры указал позднее сам Месонеро Романос: «Постоянной целью остроумного и проницательного Фигаро,[5]5
  Фигаро – псевдоним, под которым выступал Ларра с января 1833 года.


[Закрыть] – писал он в предисловии к своим сочинениям, – была политическая сатира, критика, тенденциозные портреты людей его эпохи. «Любопытный говорун»[6]6
  «Любопытный говорун» – псевдоним Месонеро Романоса.


[Закрыть] задавался другой целью, более скромной и спокойной: рисовать, улыбаясь и в мягких тонах, частную жизнь, спокойную и тихую; высмеивать присущие всем комические черты; живописать человека вообще».

Замечание Месонеро Романоса безусловно справедливо: даже в «Простодушном болтуне» Ларра, подвергая критике уродливые стороны испанского быта, подсказывает читателю политические выводы. Позднее нравоописательный, «костумбристский» очерк Ларры перерастает в страстный политический и социальный памфлет.

Во многих очерках из «Простодушного болтуна» сатирик выступает под маской не в мору болтливого, до крайности наивного бакалавра Хуана Переса де Мунгия, жителя некоей страны батуэков. Эта страна не вымышлена автором. Дикая и необитаемая Батуэкская долина, расположенная на севере провинции Саламанки, с давних пор была известна как район, совершенно оторванный от цивилизованного мира и будто бы населенный народом, закосневшим в невежестве и грубости. Здесь, в стране батуэков, ничего не пишут и не читают, здесь даже не говорят из страха перед доносчиками и правительственными шпионами. «Батуэки, – рассказывает в одном из писем бакалавр, – которым давняя привычка к молчанию парализовала язык, оказываются неспособными даже приветствовать друг друга при встрече, простодушно и малодушно опасаются собственной тени», они «отказываются рассуждать даже наедине с самим собой, чтобы не нажить врагов, и кончают тем, что умирают именно от страха умереть». Они заискивают перед властями и перед теми, кто, как им кажется, пользуется покровительством властей. «О блаженное сознание бесполезности образования и знания!» – восклицает Ларра. Единственное, что можно услыхать от миролюбивых батуэков – это похвалы существующему порядку вещей: лесть и угодничество составляют содержание и цель их жизни. «Политика – растение чужеродное для нашей страны… – замечает Мунгия во «Втором письме Андресу». – К тому же язык нам дан для того, чтобы молчать, точно так же как предоставлены нам свобода воли для того только, чтобы потрафлять вкусам других, глаза – для того, чтобы видеть лишь то, что нам желают показать, слух – для того лишь, чтобы услышать то, что нам пожелают сказать, а ноги – для того, чтобы шагать туда, куда нас ведут».

Нетрудно, однако, догадаться, что для Ларры Батуэкия – это символ всей Испании, ее гротескно преувеличенное отражение. Вот почему описания Батуэкии, вложенные в уста болтливого Мунгии, мало чем отличаются от рассказов о Мадриде того же бакалавра или его земляка и корреспондента Андреса Нипоресас.

В ряде очерков журнала сатирически раскрывается облик чиновничьего, аристократического и литературного Мадрида. Писатель бичует паразитизм, развращенность, умственное убожество и нравственное уродство высших классов, жизнь которых представляется ему лицемерным маскарадом, борьбой мелких честолюбий, тщеславной погоней за почестями и отличиями, лихорадочным соперничеством в наживе и обогащении (очерки «Заклады ивыкупы», «Весь мир – маскарад», «Скорый и несчастный брак», «Приходите завтра» и др.). Он высмеивает лжепатриотизм, который, по его словам, заставляет «многих наших соотечественников считать, что нам некуда спешить, не нужно прилагать никаких усилий, некому и не в чем завидовать»; он обрушивается на писателей и деятелей театра, превращающих искусство в ремесло и действующих сообразно с нелепыми вкусами надменных господ жизни («Сатира против плохих стихов, написанных на случай» и «Размышления относительно способа возрождения испанского театра»).

Корень всех этих зол Ларра видит в отсталости и невежестве своей отчизны. «От нежелания учиться проистекает невежество, от невежества – равнодушие и отвращение к книгам, а все это вместе приносит нашей отчизне столько славы, пользы и, главное, покоя!» – горько иронизирует писатель.

Воспитанный в традициях XVIII века, Ларра в новых условиях продолжает отстаивать те же просветительские идеи о разуме, якобы определяющем собой прогресс человечества. Отсюда – столь пристальное внимание к проблемам воспитания; отсюда – гневное обличение мракобесной политики правящих классов; отсюда же и требование к литературе и искусству стать орудием просвещения нации. Своеобразие просветительских воззрений Ларры заключалось, однако, в том, что критику свою он обращает не только против старого, феодального общества, в то время еще сохранявшего в Испании господствующие позиции, но и против испанской буржуазии, слабой, трусливой и склонной к компромиссам.

В очерках «Простодушного болтуна» Ларра еще не ставит вопроса о решительном переустройстве общества. Правда, он полагает, что невежество, царящее в Испании, в конечном счете является результатом социальной несправедливости и политической реакции. Но в это время он еще разделяет со многими своими современниками иллюзорную веру в возможность существования «просвещенной монархии», действующей от имени и во имя нации. Сама действительность вскоре рассеяла эти иллюзии просветителя-демократа.

В январе 1833 года Фердинанд VII вновь сосредоточил в своих Руках всю полноту власти. Снова усиливается гнет цензуры. В январе Ларра выпустил 11-й номер своего журнала, следующий выпуск ему удалось опубликовать лишь в начале марта. В конце того же месяца, устав от неравной борьбы с цензурой, Ларра сдает в печать 14-й и последний выпуск «Болтуна». Здесь он помещает «Заключение», в котором с горечью говорит о трудностях, стоящих на пути тех, кого стремление содействовать процветанию родины вынуждает высказывать горькие истины. В этом же номере писатель публикует статью, в которой с прискорбием сообщает о смерти Простодушного болтуна, скончавшегося… от страха. Писатель вынужден был отступить перед натиском цензуры, но оружия не сложил.

3

Характеризуя события 1834–1843 годов в Испании, К. Маркс писал Ф. Энгельсу: «История довольно запутанная. Труднее проследить причины развития событий…»[7]7
  К.Маркс. Письмо Ф. Энгельсу от 2 сентября 1854 г. – Сочинения, т. XXII, стр. 53.


[Закрыть] Действительно, в бурном водовороте событий этих лет не всегда ясно различаются борющиеся социальные силы, их расстановка и сложное переплетение.

29 сентября 1833 года скончался Фердинанд VII. «Мир праху его! – вот все, что могли сказать даже наименее злопамятные», – писал Ларра позднее. Тотчас же карлисты, не желавшие признать права Марии-Кристины на регентство, провозгласили королем Испании дон Карлоса и подняли восстание, переросшее в ожесточенную семилетнюю гражданскую войну.

Вожди карлистов объединили вокруг себя самые черные силы феодально-клерикальной реакции. Щедрые денежные подачки обеспечили им поддержку многочисленного в Испании деклассированного люда. К тому же, выдвинув демагогический лозунг «Бог и фуэрос»,[8]8
  Фуэрос – местные стародавние законы и привилегии, служившие юридическим оплотом консервативного сепаратизма.


[Закрыть] они сумели привлечь на свою сторону часть невежественного, проникнутого религиозными предрассудками и зараженного федералистскими настроениями крестьянства Наварры и Бискайи.

Мария-Кристина, придя к власти, собиралась продолжать без особых перемен политику покойного Фердинанда. Но карлистский мятеж заставил ее искать поддержки в среде либеральной буржуазии. Именно в эти годы испанская монархия делает первые серьезные шаги по пути создания того буржуазно-помещичьего блока, который окончательно сложился после революции 1868–1874 годов и правит страной вплоть до наших дней.

Встав на путь компромиссов и куцых реформ, Мария-Кристина преследовала двоякую цель: обеспечить отпор карлизму и вместе с тем сбить нараставшую вновь волну революционного возмущения народа. Либеральная буржуазия охотно пошла на предложенный ей союз, ибо она, стремясь обеспечить своему классу свободу предпринимательской активности, из боязни масс но решалась прибегнуть к революционным мерам. Она искала «золотой середины» и обрела подлинного выразителя своих устремлений в лице Франсиско Мартинеса де ла Роса, в начале 1834 года возглавившего правительство. Представитель «неистовых» в кадисских кортесах 1812 года, вождь «умеренных» в 1820–1823 годах, Мартинес де ла Роса был, по меткой характеристике Ларры, «хамелеоном но натуре и сторонником полумер»; он как нельзя лучше удовлетворял курсу регентши и либеральной буржуазии.

Наиболее яркое воплощение двуличная и трусливая политика нового главы правительства нашла в опубликованном им в апреле 1834 года «Королевском статуте», ублюдочном детище «либеральной умеренности» и жалкой пародии на Конституцию 1812 года, едва прикрывавшем демагогическими фразами о «разумной свободе» почти ничем не ограниченную власть придворной камарильи. Ясно, что ни «Королевский статут», ни последовавшие затем окончательное запрещение инквизиции, уничтожение цеховых привилегий и прочие реформы, облегчавшие развитие капиталистических отношений, не могли удовлетворить ни народные массы, напрасно ожидавшие реального облегчения своей тяжелой участи, ни даже значительные слои средней и мелкой буржуазии.

Лето 1834 года было ознаменовано рядом антиклерикальных выступлений масс; на юге и востоке Испании вспыхивают восстания, создаются революционные хунты (комитеты), которые отказываются подчиняться центральному правительству и но собственному почину создают отряды национальной милиции для отпора карлизму. Началась третья буржуазная революция в Испании, продолжавшаяся девять лет. Многими характерными чертами эта революция повторяла два предшествующих революционных цикла, но в одном отношении она резко от них отличалась: в ходе этой революции впервые обнаруживается новая сила, появляющаяся на политической арене, – рабочий класс. Правда, раздробленный и неорганизованный, он еще не был способен выставить в ходе революционных боев свои самостоятельные политические требования; однако выступления луддитского характера в 1834–1835 годах, в частности поджог крупнейшей в стране ткацкой фабрики «Эль Вапор» в Барселоне напугали и без того боязливую испанскую буржуазию и толкнули ее на путь контрреволюции.

Эти бурные годы стали временем подлинного расцвета творчества Ларры. Он упорно и плодотворно трудится в самых разнообразных жанрах: наряду с публицистикой и литературно-критическими статьями в 1834 году он выпускает исторический роман «Паж короля Энрике Слабого» («El Doncol de don Enrique el Doliente») и написанную на тот же сюжет драму «Масиас» («Macias»). Оба эти произведения несомненно свидетельствуют о связи Ларры в этот период с утверждающимся в испанской литературе прогрессивно-романтическим направлением и вместе с поэзией Эспронседы, драмами Гутьерреса, Арсенбуча, Хиля-и-Сарате входят в золотой фонд испанского романтизма. Обратившись к старинной легенде о любви бедняка-трубадура к знатной девушке, Ларра связывает романтическую любовную интригу с бурными историческими событиями эпохи феодальных междоусобиц и роста антифеодальных настроений масс. Но главным в замысле автора остается все же типично романтический конфликт поэзии, воплощенной в образах Масиаса и его возлюбленной Эльвиры, с гнусной житейской прозой, олицетворением которой выступает в этих произведениях Ларры хищник-феодал маркиз до Вильена. И хотя Масиас гибнет, но своей гибелью он утверждает конечную правоту своего чувства, осмелившегося восстать против искусственных сословных перегородок между людьми.

Вопрос о сложных и противоречивых связях Ларры с романтизмом еще недостаточно разработан и требует дальнейшего серьезного изучения. Несомненно, эти связи не ограничиваются только «Масиасом» и «Пажом». И в публицистике Ларры наряду с подчеркнуто реалистической трактовкой действительности явственно выступает романтическое сознание трагического разлада между творческой индивидуальностью писателя и обществом. И чем значительнее проблемы социальной и политической жизни Испании, которые привлекают внимание Ларры, тем острее звучит в его публицистике романтическое неприятие действительности, сознание собственного одиночества. В этом отношении творчество Ларры имеет много общего с поэзией его друга, крупнейшего представителя испанского романтизма Хосе Эспронседы.

Однако этими связями не могут быть определены все стороны творческой деятельности Ларры. В своих литературно-критических статьях, поддержав лучшее, что появилось в эти годы в русле романтического направления, Ларра идет дальше и формулирует многие важнейшие принципы реалистической эстетики. А в сатирической публицистике он дает блестящие образцы осуществления этих принципов на практике.

В эти годы Ларра-публицист, страстный бород по натуре, оказался в самой гуще событий: он занял позиции на крайнем левом фланге. В. И. Ленин писал: «…либеральные течения выражают позицию наименее прогрессивных политически слоев буржуазии, а либерально-демократические – позицию наиболее прогрессивных слоев буржуазии и мелкой буржуазии».[9]9
  В. И. Ленин. Шаг вперед, два шага назад – Сочинения, т. 7, стр. 304.


[Закрыть] Положительная ценность произведений Ларры в этот период в том и заключается, что они подвергают критике общественную действительность с прогрессивных позиций мелкобуржуазной демократии.

Еще в январе 1833 года Ларра выступил в прогрессивном журнале «Испанское обозрение» («Revista Espanola») под псевдонимом Фигаро, героя бессмертной трилогии Бомарше. Первоначально он публикует в этом журнале преимущественно театральные рецензии, а с весны, после отъезда Месонеро Романоса во Францию, заменяет его и по отделу «костумбристского» очерка. Одна за другой появляются блестящие нравоописательные статьи Ларры: «Я хочу быть актером», «Вот я и журналист», «У нас в Испании», «Дон Тимотео, или Литератор» и другие, в которых Ларра продолжал развивать идеи своего «Простодушного болтуна». С осени 1833 г. в публицистической деятельности писателя наступает новый этап, который он сам позднее, в очерке «Осужденный на смерть», определил следующим образом: «Прозвучал первый ружейный выстрел мятежников, и мы все обернулись, чтобы взглянуть, откуда выстрелили… Устремившись в новую для себя область, я направил свое перо против пуль и, нанося удары направо и налево, лицом к лицу столкнулся с двумя противниками: с мятежниками, как внешним врагом, и с золотой серединой, с умеренностью, как врагом внутренним».

18 октября 1833 года в «Испанском обозрении» появилась первая антикарлистская статья Ларры «Прежде чем пройти, обратитесь к швейцару». Уже здесь ясно определился метод гротеска, с помощью которого сатирик пригвождает к позорному столбу ненавистный ему карлизм. В этом очерке Ларра нарисовал колоритные фигуры разбойников в монашеских рясах и с карлистской кокардой на груди. В последующих очерках Ларра всесторонне раскрыл облик представителей реакции. В этом смысле особый интерес представляют очерки «Новое растение, или Мятежник» и «Хунта в Кастел-у-Вранку». В первом из них, давая подробное описание нового, не известного еще в ботанике растения «Мятежник», писатель наделяет его всеми отвратительными качествами сорняка и рекомендует для борьбы с этими паразитическими растениями «выкуривать их порохом», «подвешивать» и самое главное – просвещать народ ибо «свет их высушивает и при нем они, посрамленные и ослепленные, гибнут». Во втором очерке Ларра изображает «Верховную Правительственную хунту обеих Испании и всех Индий», которая, как полагали в то время в Мадриде, была создана дон Карлосом для руководства мятежом в португальском городке Кастел-у-Бранку близ испанской границы. Всем содержанием очерка Ларра подчеркивает, что хунта – правительство без подданных. Здесь же Ларра приводит сочиненные им пародии на декреты хунты, иносказательно разоблачающие реакционные политические цели карлизма. Чего стоят, например, запрещение хунтой «иллюминаций» (то есть просвещения народа) или приказ каждому испанцу в трехдневный срок забыть то многое или малое, что он знал!