Текст книги "Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет"

Открою страшную тайну коммунистической партии тех лет – с особой неохотой эти люди, всю жизнь клявшиеся идеями интернационализма, «выпускали» (был в ходу – правда, только в устной речи – такой термин) за границу евреев (к этому мы еще вернемся потом).

А самого Рубашкина впервые «выпустили» за границу в самую безобидную даже из «соцстран» – Болгарию – только в 50 лет…

Даже дома – не говорю про сталинское время, а в то самое брежневское, о котором немало людей в последние годы вдруг затосковало, – нельзя было свободно говорить. Чуть заговоришь о «политике» – то есть начнешь ругать власть, – хозяева дома бросаются выключать телефон или накрывают подушкой. Никто не знал, у кого поставили прослушку-подслушку…

5. «Серебряное копытце»

Как вы уже знаете, читать Егор начал так рано, что маме его впоследствии казалось, что он читал всегда.

Но особое удовольствие было для него, когда книжку читала ему вслух мама… Читала она, конечно, не всю книжку целиком. И постепенно он разгадал ее хитрый прием: именно на самом интересном месте она говорила:

– Ну а дальше читай сам – у меня, к сожалению, больше времени нет.

Егора уговаривать читать так и так не приходилось.

Но одну книжку мама почти целиком прочитала ему вслух – сказку ее папы, Павла Петровича Бажова, «Серебряное копытце».

«Жил в нашем заводе старик один, по прозвищу Кокованя…»

Уже само имя казалось сказочным! Егорка слушал, замерев.

«Семьи у Коковани не осталось, он и придумал взять в дети сиротку…»

Егорка смаковал каждое слово. Слышался хоть и русский, но другой какой-то язык. Немножко не тот, каким все говорили вокруг и вообще в Москве. Не «остался один», а – «семьи не осталось». «Взять в дети…»

«Спросил у соседей, – продолжала читать мама, – не знают ли кого, а соседи и говорят…». Рассказывают, что осиротела недавно семья. «Старших-то девчонок приказчик велел в барскую рукодельню взять, а одну девчоночку по шестому году никому не надо. Вот ты и возьми ее».

«По шестому году… – беззвучно шептал про себя Егорка. – Как мне… И осталась без мамы и папы…» Ему было жалко незнакомую девчоночку.

«Несподручно мне с девчоночкой-то. Парнишечко бы лучше. Обучил бы его своему делу, пособника бы растить стал. А с девчонкой как? Чему я ее учить-то стану?»

«И правда!.. – оживлялся Егорка. – Вот, например, мой папа. Чего бы он делал с девчонкой?.. Совершенно нечего! На моряка же учить ее не будешь?» А про «пособника» он сразу понял, хотя раньше слышал только про «пособников» преступникам. Кокованя в другом смысле говорил – что парнишка пособлял бы ему, значит, в разных мужских работах.

Потом все-таки решился – «Возьму ее. Только пойдет ли?» А соседи объясняют, что дома у нее больно плохое житье – там своя семья «больше десятка. Сами не досыта едят. Вот хозяйка и взъедается на сиротку, попрекает ее куском-то. Та хоть маленькая, а понимает. Обидно ей. Как не пойдет от такого житья!»

Егорка возмущенно сопит. Попрекать едой! Как им не стыдно! Это ж самое последнее дело. Тут от возраста вообще не зависит – любому обидно!

Мама с мягкой улыбкой посматривает на него – Егоркины мысли она читает легко. И продолжает: «В праздничный день…»

Тут мы должны вам сказать, что Егорка слушает – и не знает, что имеется в виду, конечно, один из церковных праздников. Он-то думает про что-нибудь вроде Первого мая.

Но в этой сказке дело происходит не при советской власти, при которой родился и живет Егорка, а задолго, задолго до нее. И праздники – то есть выходные, были, во-первых, церковные: Рождество, Пасха, а во-вторых, казенные, или табельные (внесенные в табель выходных дней) – тезоименитства, то есть именины, «дни ангела» царя, царицы, наследника престола…

«В праздничный день и пришел он к тем людям, у кого сиротка жила. Видит, полна изба народу, больших и маленьких. На топчане, у печки, девчоночка сидит, а рядом с ней кошка бурая. Девчоночка маленькая, и кошка маленькая и до того худая да ободранная, что редко кто такую в избу пустит. Девчоночка эту кошку гладит, а она до того звонко мурлычет, что по всей избе слышно.

Поглядел Кокованя на девчоночку и спрашивает:

– Это у вас Григорьева-то подарёнка?

Хозяйка отвечает:

– Она самая. Мало одной-то, так еще кошку драную где-то подобрала. Отогнать не можем. Всех моих ребят перецарапала, да еще корми ее!

Кокованя и говорит:

– Неласковые, видно, твои ребята. У ней вон мурлычет.

Потом и спрашивает у сиротки:

– Ну, как, подарёнушка, пойдешь ко мне жить?

Девчоночка удивилась:

– Ты, дедо, как узнал, что меня Дарёнкой зовут?

– Да так, – отвечает, – само вышло. Не думал, не гадал, нечаянно попал.

– Ты хоть кто? – спрашивает девчоночка.

– Я, – говорит, – вроде охотника. Летом пески промываю, золото добываю, а зимой по лесам за козлом бегаю да все увидеть не могу».

Егор опять потихоньку вздыхает. Он даже не очень обратил внимание на странность занятия Коковани – бегать за козлом. Дело в том, что он тоже хотел бы говорить – «Дедо!». Дедушка Бажов смотрит на него с портрета. Егорке нравится его борода – такой сейчас нигде не найти. Среди друзей отца – ни одного бородатого. Все гладко-гладко выбриты.

А девчоночка между тем уже соглашается идти к Коковане в дом: «Пойду. Только ты эту кошку Муренку тоже возьми. Гляди, какая хорошая».

Егор слушает жадно. Конечно, взять Муренку!

«Про это, – отвечает Кокованя, – что и говорить. Такую звонкую кошку не взять – дураком остаться. Вместо балалайки она у нас в избе будет».

Тут чтение дедушкиной книжки прерывается, потому что пора обедать. Но мама предупреждает, что дальше самое интересное – про этого самого козлика, за которым гоняется Кокованя. И чтобы Егор не забывал, что дело происходит на Урале, где раньше немало было золота и драгоценных камней…

После обеда мама сказала, что сейчас ей читать некогда. И она предлагает на выбор – или откладываем чтение на завтра, или Егорка читает дальше сам.

Егор молча взял книжку и уселся на диван.

Дальше описывалось, как они жили уже втроем:

«Кокованя с утра на работу выходил. Даренка в избе прибирала, похлебку да кашу варила, а кошка Муренка на охоту ходила – мышей ловила. К вечеру соберутся, и весело им».

«Как нам, – думал Егорка, – когда папа возвращается из плавания. Только надо бы еще Муренку завести».

Кокованя здорово рассказывал сказки. А Даренка после каждой сказки просила рассказать, наконец, про козла.

«Кокованя отговаривался сперва, потом и рассказал:

– Тот козел особенный. У него на правой ноге серебряное копытце…»

Вот! Наконец-то! Вот почему сказка называется «Серебряное копытце»! Егор впился в страницу.

«…В каком месте топнет этим копытцем – там и появится дорогой камень. Раз топнет – один камень, два топнет – три камня, а где ножкой бить станет – там груда дорогих камней.

Сказал это, да и не рад стал. С той поры у Даренки только и разговору, что об этом козле».

«Не рад»! А он что хотел? Чтоб она сказала: «А, подумаешь – ничего особенного…» Так, что ли?..

Егор уже начинал сердиться на этого деда.

«– Дедо, а он большой?

Рассказал ей Кокованя, что ростом козел не выше стола, ножки тоненькие, головка легонькая. А Даренка опять спрашивает:

– Дедо, а рожки у него есть?

– Рожки-то, – отвечает, – у него отменные. У простых козлов на две веточки, а у него на пять веток».

В сказке дальше масса интересного про их жизнь втроем в лесной избушке.

Как-то раз Даренка осталась вечером в избушке одна – только с Муренкой.

«Как темнеть стало – запобаивалась. Только глядит – Муренка лежит спокойнехонько. Даренка и повеселела. Села к окошечку, смотрит в сторону покосных ложков и видит – по лесу какой-то комочек катится. Как ближе подкатился, разглядела – это козел бежит. Ножки тоненькие, головка легонькая, а на рожках по пяти веточек».

А когда Даренка выбежала поглядеть – никакого козла нет. И после многих обманок пропала и кошка. Даренка выбежала ее искать: «Ночь месячная, светлая, далеко видно. Глядит Даренка – кошка близко на покосном ложке сидит, а перед ней козел».

Ложок, Егорка уже знал, это такой маленький лог, ложбина то есть – пологое место среди пригорков. Такое, где можно травы накосить для скота.

«…Стоит, ножку поднял, а на ней серебряное копытце блестит.

Муренка головой покачивает, и козел тоже. Будто разговаривают. Потом стали по покосным ложкам бегать. Бежит-бежит козел, остановится и давай копытцем бить…»

А дальше – вот оно! Вот к чему все шло!..

«Как искры, из-под ножки-то камешки посыпались. Красные, голубые, зеленые, бирюзовые – всякие».

Егорка спрашивал у мамы, замирая:

– У вас на Урале правда есть всякие разноцветные камешки?..

– Правда, Егорушка, правда! – улыбалась мама, вспоминая свое детство в предгорьях Урала.

А дальше вот что – Кокованя, вернувшись, не узнал своего домика: «Весь он как ворох драгоценных камней стал. Так и горит-переливается разными огнями. Наверху козел стоит – и все бьет да бьет серебряным копытцем, а камни сыплются да сыплются. Вдруг Муренка скок туда же. Встала рядом с козлом, громко мяукнула, и ни Муренки, ни Серебряного копытца не стало.

Кокованя сразу полшапки камней нагреб…»

А остальные Даренка не дала ему собрать подчистую: «Не тронь, дедо, завтра днем еще на это поглядим».

Егорка почему-то сразу почувствовал, что завтра вряд ли что у них получится. Сказочные дела каждый день не повторяются!

И точно – к утру выпал большой снег, все завалил, и сколько ни разгребали – ничего больше не нашли. «Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагреб». Вот это правильно. Это справедливо. Но больше уж никогда не видели они ни Муренки, ни Серебряного копытца… А там, где скакал козел, люди стали находить зелененькие камешки – хризолиты…

Ночью Егорка долго не мог заснуть, ворочался в постели. То ему мерещился козлик Серебряное копытце – ножки тоненькие, головка легонькая. То кошечка Муренка мурчала ему прямо в ухо, и очень жалко было, что она пропала. Егорка понимал – вернулась в свой Сказочный Мир, откуда на время только забрела к людям…

И еще он не мог заснуть, не решив точно – хорошо это или нет, что Кокованя с Даренкой уже не смогли утром собрать все камни до последнего камешка. И когда сон стал его одолевать, – показалось, что это все-таки правильно. Если б нагребли они драгоценных камней половину, скажем, подпола, – может, стали бы с этих пор другими какими-то людьми. Только и думали бы о том, как это богатство употребить. И может, вообще ничего и никого больше вокруг себя и не видели бы – только эти камни и пересыпали из ладони в ладонь. Ведь бывает же, наверно, и так, правда?..

Так и не ответив себе на этот вопрос, Егорка уснул – и сразу попал в чудесный мир детства, где реальную жизнь не отделишь от сказки.

…Он спал и спал, и постепенно сонный мир из чудесного, легкого и счастливого стал обращаться в какой-то другой – с плохими людьми, смотревшими на Егора с ненавистью… И во сне он горько плакал и думал – как бы поскорей проснуться.

6. 1959. В бажовском доме

За несколько лет до этого: письмо Егоркиной мамы его папе в середине августа 1959-го из ее родного города в Москву.

«…Приехали в Свердловск в 13 часов. Добрались до дома очень быстро. Свердловск похорошел, позеленел. Улочка наша прелестная.

Егорушка по-хозяйски повел меня показывать двор, сад, огород. Прежде всего, мы пошли в малинник, и он бесстрашно отправился в крапиву.

На мой испуганный возглас: “Куда ты! Крапива!” спокойно, даже не оглянувшись, ответил: “Это полезно, больше организму будет!” (так трехлетний мальчик по-своему выговаривал фразу, что крапива тоже полезна для организма… – М. Ч.). Ягод еще очень много, можно есть с утра до вечера.

Потом устраивались. Выделила место для игрушек Егора. Их набралось уже много.

Следующий день, жаркий и солнечный, Егор провел около огромной бочки с водой. Здесь сосредоточился его флот: крейсер, линкор и две подводные лодки…»

Слова «по-хозяйски» – не случайны. Егору – три с половиной года. Но он помнит двор, который уже обжил в прошлое лето – в два с половиной года. Помнит – и удивительным образом узнаёт спустя год…

В четыре года Егорка не был чужд важным событиям в мире.

Он знал, что недавно барбудос – бородачи по-испански, то есть партизаны на острове Куба, совсем близко от Америки (а карту Егор любил едва ли не больше солдатиков и хорошо в ней разбирался) – победили в войне с несправедливой властью Батисты. Главный у партизан – более всех бородатый Фидель Кастро. Партизаны завоевали себе независимость и свободу. И теперь Кубу называют Островом Свободы. А гусанос, то есть червяки – те, кто раньше жили на Кубе, но революционеры-бородачи их прогнали, – спят и видят, чтоб ворваться на остров и убить бородачей.

О реальных подробностях всего этого Егор узнает, когда станет постарше. Пока ему достаточно того, что его храбрый папа, морской офицер и корреспондент военной редакции самой главной советской газеты «Правда», отправился на Кубу – помогать бородачам сражаться с червяками.

И теперь мама очень волнуется, и Егорка тоже.

* * *

Ранней весной 1961 года, а именно в середине апреля, на юге Кубы, в поселке Плайя-Хирон высадился десант тех кубинцев-эмигрантов, которые хотели свергнуть Фиделя Кастро. В этом их поддерживали США. А СССР поддерживал Фиделя Кастро.

Кубинское командование твердо решило не пропустить своих недавних сограждан вглубь страны, авиацией помешать высадке. А тех, кто уже высадился, – блокировать с моря и суши и разгромить. Но надо было еще подтянуть необходимые для этого силы. И у милисианос (так называют бойцов народной милиции – она была создана в каждом районе Кубы для обороны) стали кончаться патроны. Тут, как описывают знатоки этих событий, сзади раздался рев танковых дизелей. По врагу ударили две тридцатьчетверки (советский танк Т-34) и САУ-100, на их броне – десант из мальчишек-курсантов школы народной милиции из города Матансас, последний резерв, который нашелся в этой местности. Но «в командирском люке первого танка милисианос увидели фигуру Фиделя, а это стоило дивизии. Молодые кубинские танкисты еще не очень хорошо освоили советскую технику, и были аварии, и не вся техника дошла до поля боя». Но все-таки, пишут знатоки, «они успели – и три боевых машины из уральской стали решили судьбу сражения. А потом подошли основные части».

Автор этой книги за полную достоверность всех приводимых здесь сведений ручаться не может – мне встречались и серьезные сомнения даже в том, например, что Фидель действительно там находился… Но так или иначе, а всего за 72 часа «наши» кубинцы разбили своих противников, захватив в плен 1 173 человека – из 1 350 высадившихся. Остальные полегли на полях сражений – на своей земле…

Конечно, на Кубе были и так называемые советские военные специалисты. В боях они участвовали в кубинской военной форме и без документов – то есть тайно, как это делали советские нередко, в самых разных странах.

А Егоркин отец прибыл туда на несколько дней раньше начала главных событий, 11 апреля, на сухогрузе «Лесозаводск». И, конечно, по складу характера, а также потому, что он, став журналистом, оставался офицером, а еще и по редакционному долгу – видеть все своими глазами – кинулся в гущу начавшихся через несколько дней боевых действий.

Тимур Гайдар поступил так, как поступил бы его отец, – добрался на попутке в самое пекло. Однако с ходу принять участие в боях ему не удалось. «Наши» кубинцы сразу же приняли его за американского шпиона. Еще бы: испанского языка не знает, изъясняется по-английски! Хотели, конечно, по военно-полевым условиям тут же и расстрелять. Потом почему-то передумали, привезли на командный пункт. Там оказался переводчик с английского, Тимур смог объяснить – кто же он такой. Скоро появился Фидель Кастро. Обрадовался, что теперь при нем будет корреспондент из Москвы, да еще из главной газеты компартии – «Правды».

…Сорок с лишним лет спустя, в одном из последних интервью – по радио «Эхо Москвы» – Егор Гайдар рассказывал об этом так:

«Отец сделал ту же ошибку, которую сделал князь Болконский в разговоре с императором Александром I. Когда Фидель Кастро спросил его: “Где бы вы хотели находиться во время боев?” – вместо того, что надо было сказать в этой ситуации вежливо – “Всегда рядом с вами, Команданте!”, – он сказал: “Немедленно на передовую!”»

…Егор Гайдар упоминает «Войну и мир» Льва Толстого – великий и очень объемный роман. В отличие от многих и многих, Егор целиком прочитал его еще в школе (и никогда не пожалел о потраченном времени!). Рассказывая о встрече отца с Фиделем Кастро, он напомнил слушателям эпизод романа в дни неудачного для России начала Отечественной войны. Тогда русская армия отступала, сданы были Вильно и Витебск. И в это время князь Андрей Болконский прибыл в действующую армию.

Князь Андрей, один из любимых героев Толстого, пытался понять, что происходит и что надо делать, чтобы остановить отступление русских войск. И пришел к выводу в духе самого автора – что никто «не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день… Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: “Мы отрезаны!” и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: “Ура!” – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч…»

Император Александр был здесь же. И, «узнав Болконского, милостиво обратился к нему:

– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет».

Князь Андрей стоит среди других ожидающих и все думает, думает о сути происходящего, о роли полководцев в войне. И все больше и больше утверждается в мысли, что «“заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!”

Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда <… > все уже расходились.

На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии».

30 апреля 1961 г. Письмо Тимура Гайдара в Москву своим близким из отеля «Гавана-Либре» на Кубе.

«Милые мои, мамук, Рики, Егорка!

Получил ваши письма и перечитывал их без конца. Фотографии и рисунки у меня на столе. Как радостно и весело стало! Очень вас прошу, будьте спокойны и все сообщения воспринимайте разумно (если даже они не очень…).

Собираюсь в Эскамбрай – это горная провинция, где недавно ликвидировали крупные банды…

Чертовски мешает незнание испанского языка. Ощущаю себя инвалидом. Так обидно!

Егору обещанный “большой пистолет” обязательно привезу.

Обнимаю. Ваш Тимур».

Радостный, приподнятый тон письма свидетельствует – пишет человек, который рад, что впрямую участвует в опасном, но, как он думает, справедливом деле.

Известно, что за Плайя-Хирон Тимур Гайдар получил от Фиделя Кастро именное наградное оружие.

8. 1962. День рождения

В шесть лет, 19 марта 1962 года, родители решили отметить первый сознательный Егоркин день рождения – считали, что теперь он сможет его по-настоящему осознать.

Когда утром Егорка проснулся, он был ошеломлен. И долго растерянно водил глазами по комнате. Потому что весь пол в комнате, его столик, стул и даже одеяло – все оказалось усыпано оловянными солдатиками всех видов и размеров! А также пушками, пулеметами, зенитками, танками… И когда Егор все осмотрел, то очень тихо, радостно и удивленно сказал – скорее сам себе, чем родителям: «Вот что такое день рожденья…»

Потом пришли гости, и он выступил со своим коронным номером – отрывком из романа в стихах «Евгений Онегин»:

 
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
 

И хотя за окном стоял вовсе не ноябрь, а 19 марта, и приближалась совсем не скучная весенняя пора, но все притихли, слушая Егорку. Уж очень хорошо он читал Пушкина. И всем стало видно, какой же это тонкий и умный мальчик.

9. Весна 1962 года. Пятьдесят лет спустя: «Родина или смерть»

– Что вы чаще всего вспоминаете из его детства?

– Годы, проведенные на Кубе. Он был тогда такой маленький и трогательный. Ему сшили военную форму, и он ощущал себя революционером. Время было тяжелое – Карибский кризис…

А. П. Бажова-Гайдар, декабрь 2010

Итак, весна 1962 года. Моему маленькому герою шесть лет.

В Советском Союзе вовсю идет Оттепель – после смерти Сталина смягчается жестокая советская власть. Вернулось множество людей из сталинских концлагерей – с Колымы, из Воркуты и Норильска, из казахстанских степей. Отовсюду, где в земле и в вечной мерзлоте остались лежать сотни тысяч сограждан – без гробов, без надгробий и крестов, голые, с биркой на ноге. Безвинно замученных не в фашистских лагерях, а в своем родном отечестве.

Выжившие и вернувшиеся участвуют в литературной и общественной жизни – ив немалой степени меняют саму ее атмосферу: они ведь знают то, о чем остававшиеся на свободе (которую в свою очередь надо бы, как вы уже знаете из 4-й главы, помещать в кавычки) имеют очень приблизительное представление. Теперь рассказы о лагерях, покрывавших всю страну, и о страшных пытках в следственных камерах слышны во многих домах. И просто невозможно не верить, что такое больше не повторится.

…Всего год назад наш Гагарин – первым в мире! – полетел в космос.

И независимость Кубы, достигнутая в 1959 году, каким-то образом вписывалась в советскую Оттепель, воспринималась как едва ли не наше достижение тоже…

Отпраздновав в марте день рожденья сына, Гайдары всей семьей отправились на Кубу, уже получившую прочное именование – Остров Свободы. Они и представления не имели о том, что их там поджидало в недалеком будущем.

Еще менее могли они себе вообразить отдаленное будущее самого Острова Свободы…

* * *

Весна 1962. Письмо Тимура Гайдара матери в Москву.

«20 мая начинается моя работа в Гаване.

О своем решении ехать на Кубу не жалею. Это абсолютно правильное решение.

Летели мы хорошо. Егор, правда, простудился на острове Кюрасао, где мы провели два дня, но теперь здоров, купается в бассейне. Мы с ним крепко дружим. И вообще все трое живем дружно.

Квартира большая. У Егора отдельная комната с видом на океан и крепость.

Любимое занятие Егора считать этажи в гаванских небоскребах.

Он уже считает по-испански. У него появились первые друзья-сверстники».

«Поразительно яркие воспоминания о революционной Кубе: еще работающая, не развалившаяся американская туристская цивилизация вместе с неподдельным веселым революционным энтузиазмом победителей, многолюдные митинги, песни, карнавалы…

Окна моей комнаты в отеле “Риомар” выходят прямо на Мексиканский залив, внизу плавательный бассейн, рядом с ним – артиллерийская батарея…» (Е. Гайдар, 1996).

В светлое будущее этой страны увлеченно верит в начале 1960-х вся семья Гайдаров. Да и многие в Советском Союзе азартно скандируют: «Куба – да, янки – нет!»

* * *

Перенесемся на полвека вперед – чтобы взглянуть на то, что же в конце концов получилось из революционной Кубы.

Теперь это можно сделать, потому что в июле 2011 года на российские экраны вышел документальный фильм «Родина или смерть» – о Кубе сегодня. Известный режиссер документального кино Виталий Манский рассказывает газете «Московские новости» (22 июля 2011), как он решил снимать Кубу:

«.. Поскольку Фидель по большому счету правит и сейчас, то есть 51 год, то сегодняшняя Куба – как Советский Союз накануне смерти Сталина. Мне показалось, что будет интересно вдруг попасть в тот Советский Союз человеком, знающим, что будет оттепель, застой, перестройка, опять застой. К людям, которые ничего этого не знают.

– Было ощущение, что возможна прямая аналогия?

– Я ее допустил. И, в конечном счете, не ошибся. <…>

– Фильм начинается с эпизода на кладбище, где происходит официальное перезахоронение умерших. Люди вынимают из гробов останки своих близких, руками разламывают их кости, перекладывают в какие-то коробки. Зачем ты начал с этих кадров? Чтобы задать настроение “родина или смерть”?

– Я хотел как-то сблизить жизнь и смерть – поставить их рядом в кадре. Придумать такое вообще невозможно. Это за гранью.

В каком бы городе или стране я ни был – непременно хожу на кладбище. Мне кажется, что мир мертвых – очень точный образ мира живых. Ты часто не можешь войти в квартиру, в мир и души людей, но ты можешь их понять, увидев могилу их матери. <… >

– А почему в атеистическом, коммунистическом государстве Куба не сжигают умерших?

– Элементарно не хватает электричества, нет топлива, чтобы сжигать. Им король Испании подарил крематорий. Но нечем заправлять.

– Ты знал, что там так принято?

– Как раз когда мы там были, у нашего водителя подошла очередь освобождать гробницу – это делается через три года после похорон. Потому мы и могли этот эпизод снять, прикинувшись родственниками из-за границы.

– Получить разрешение на съемку нельзя?

– Просто нереально.

– На Кубе сложно подглядеть то, что не очевидно?

– Там очень трудно снимать, во всяком случае, так было год назад, сейчас, говорят, что-то изменилось. У них очень болезненное отношение к собственному имиджу. На встречах с чиновниками мне говорили: “Мы же вас пустили! У нас же десятки заявок со всего мира, мы не пускаем никого, но вам доверились, вы должны быть доброжелательны“. Я в ответ: “О’кей, большое спасибо. Но как я могу быть позитивно заряженным, если знаю, что каждый раз, когда ухожу из дому, там происходит обыск!” И они не сильно это отрицали. Тетка, у которой мы жили, буквально через неделю нас стала выгонять, хотя мы платили ей бешеные деньги. Потому что в ее доме регулярно шел шмон…

Самое страшное для них – разоблачение мифов. Мифами дорожат больше, чем собственно секретами. Думаю, снять в воинской части проще, чем в обычной школе…Оказывается, чтобы на территорию школы попасть, нужно иметь бумагу, подписанную замминистра образования. Есть специальные замминистра образования и замминистра здравоохранения, у которых только одна функция – такие разрешения иностранцам выдавать…

– Что же там такого, чего нельзя показывать?

– Абсолютная бедность. Вместо автобусов, например, фургоны, в них сидят люди. В принципе ничего особенного, но очень страшно, потому что кажется – люди как скот.

…Дети не голые, они все в форме, которая выглядит, может, не столь свежо, как хотелось бы. Но туалеты без канализации, просто дырки, а на Кубе не прохладно. И когда входишь в школу, с одной стороны чувствуешь запах из туалета, а с другой – из столовой, где детей кормят какими-то булками и чаем, это их обед. Стоят школьники, поют гимн. Революционные песни разучивают. Про их счастливое детство.

– Но ведь считается, что кубинское здравоохранение прекрасно. Что иностранцы туда специально ездят лечиться.

–.. Может быть, дело в культурных различиях. Но мне кажется, только в морге можно человека положить на камень.

– Больных кладут на пол?

– На каменные лавки. При нас привозили каких-то окровавленных людей в наручниках. Когда ты сидишь в приемном покое и видишь, как все это происходит… А ведь мы иностранцы, привилегированные, из Советского Союза. Для них России-то не существует. Есть Советский Союз, который изменил идеалам коммунизма.

– Не понимаю, как это соотносится с тем, что на Кубу охотно ездят туристы.

– Огромное количество людей находятся в абсолютнейшем заблуждении, что они были на Кубе. Потому что у них есть билет Москва – Гавана. Они были не на Кубе! Они были на искусственном полуострове под названием Варадеро. Думаю, между Диснейлендом и Америкой куда больше общего, чем у Варадеро с Кубой…

Турист приезжает в Варадеро и, конечно, хочет поехать в Гавану на экскурсию. Для таких вот дотошных специально разработан маршрут… Приезжают в Гавану. Специальная стоянка для автобусов и четкий маршрут по определенным улицам с заходом в кафе, с выходом на площадь – и назад в автобусы.

Перед первой поездкой на Кубу смотрел впечатления туристов в интернете. Ничего понять не могу. Десятый, двадцатый, сороковой альбом – как будто один человек снимает. У всех тетка с сигарой сидит. Почему все туристы – из Кинешмы, Вологды, Москвы, Барнаула – снимают одну и ту же тетку? Приезжаю. Тетка сидит на этом туристическом маршруте, как клоун Дональд в Макдональдсе, держит не сигару, а палку, обклеенную бумагой. И все довольны!

– И все-таки ты увидел там много людей вполне симпатичных.

– Более чем. Они прекрасные. Цивилизованные. Образованные. Заинтересованные. Впитывающие. Абсолютно свои люди… Поскольку нам очень помогало кубинское посольство в Москве, я обещал, что посол первым в России посмотрит фильм. Безумно обрадовала его реакция. Посол сказал: “Оторопь берет от того, что мы увидели. Но если удастся эту картину показать на Кубе, она может совершить революцию в сознании целой нации”».