Текст книги "Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет"

13. «Р. В. С.»

Повесть деда Гайдара «Р. В. С.» – одна из самых-самых ранних и самых любимых книжек. Ее читает Егору сначала мама. А потом он перечитывает ее сам.

Там, в разгар Гражданской войны, Димка и Жиган, рискуя едва начавшейся своей жизнью, помогают раненому красному командиру – спасают его от петлюровцев, которые обязательно расстреляют этого симпатичного дядьку, если обнаружат его в сарае, под соломой.

Они приходят к нему потихоньку, приносят еду и ведут разговоры. И предупреждают незнакомца, что их уже, кажется, выследили.

«Что же, – сказал он, – будьте только осторожней, ребята. А если не поможет, ничего тогда не поделаешь… Не хотелось бы, правда, так нелепо пропадать…

– А если лепо?

– Нет такого слова, Димка. А если не задаром, тогда можно».

В детстве все важное запоминается в сто раз прочней, чем позже. И Егорка навсегда запомнил эти слова. Принял их к сведению. И взял на вооружение.

.. Когда уж совсем стало ясно, что вот-вот придут обыскивать сарай и выведут из него незнакомца расстреливать, Жиган, который чувствовал себя виноватым в том, что их выследили, вызвался пробраться к красным в город с запиской от незнакомца.

«Так и решили. Торопливо вырвал незнакомец листок из книжки. И пока он писал, увидел Димка в левом углу три загадочные буквы “Р. В. С.” и потом палочки, как на часах.

– Вот, – проговорил он подавая, – возьми, Жиган… ставлю аллюр, два креста. С этим значком каждый солдат – хоть ночью, хоть когда – сразу же отдаст начальнику. Да не попадись смотри».

И кто же откажется бежать с важнейшим делом – аллюр два креста?.. Егорка замирал от этих слов. А что Р. В. С. – это Реввоенсовет, то есть Революционный Военный Совет, – он давно знал.

Рысью мчится Жиган по знакомым тропкам, чуть не попадает в руки недобрых конников.

«Не вбежал, а врезался в гущу леса Жиган. Напролом через чащу, через кусты, глубже и глубже. И только когда очутился посреди сплошной заросли осинника и сообразил, что никак не смогут проникнуть сюда конные, остановился перевести дух».

Добегает до города, где стоят красные, вручает записку в штабе…

«И что тут поднялось только! Забегали все, зазвонили телефоны, затопали кони…

Затрубила быстро-быстро труба, и от лошадиного топота задрожали стекла.

– Где? – Порывисто распахнув дверь, вошел вооруженный маузером и шашкой командир. – Это ты, мальчуган? Васильченко, с собой его, на коня…

Не успел Жиган опомниться, как кто-то сильными руками поднял его с земли и усадил на лошадь. И снова заиграла труба.

– Скорей! – повелительно крикнул кто-то с крыльца. – Вы должны успеть!

– Даешь! – ответили эхом десятки голосов».

И Егорка, слушая мамино чтение, тоже кричал про себя – «Даешь!»

Он был там, на коне… Он тоже мчался спасать незнакомого командира. Он не хотел, чтобы раненого человека вытащили из сарая и расстреляли.

* * *

…Но когда же и учиться быть смелым, честным и верным человеком? Когда настает внезапно (а она не настает иначе) пора проверки твоей смелости, и от того, есть она у тебя или нет, зависит, спасешь ли ты человека и спасешься ли сам, – тогда учиться, извините, поздно. Это уже тот самый момент, когда становится вдруг ясно – выучился ты или нет.

Нет, этому учатся именно в детстве – на примере отца, старших друзей и еще по книжкам! И лучше всего это делать, пока еще не пошел ты в школу и не надо каждый-каждый день учить уроки. Пока еще весь огромный день целиком принадлежит тебе – и ты можешь быть наедине с героями увлекательной книжки сколько тебе влезет. И представлять себя на месте каждого из храбрых героев. И думать – поступил бы ты так же на его месте? Струсил бы или не струсил? Спас бы ты жизнь командиру Сергееву, как Жиган? Или провалил бы все дело, загробил людей и себя?..

А если кто скажет тебе: «Да не слушай ты эту чушь! Это вона когда было! Тебе это не понадобится! Никакой такой “проверки” моральных качеств у тебя лично никогда не будет! А будешь спокойно жить, зарабатывать деньги и попивать по вечерам пивко», – ты ему не верь!

Будет, будет в жизни такая проверка. За всех девочек– не ручаюсь. А у мальчиков – будет у всех. И от того, как ты поступишь в тот момент, будет зависеть дальнейшая твоя жизнь.

Будешь ли ты ворочаться без сна ночами и, может быть, даже глотать слезы, скрывая их от жены и детей. И изнывать от презрения к самому себе. Уговаривать себя: «Да ничего особенного, один я, что ли? Все так делают». Но не помогут здесь самоуговоры.

Или, наоборот, поступишь так, что зауважаешь себя. И будешь гордо, со знанием дела объяснять маленькому сыну, что означает поговорка, так нравившаяся Пушкину, – «Береги честь смолоду».

14. Майн Рид

О Майн Риде Егор скорей всего узнал раньше, чем стал читать его книги. Узнал из Чехова – как многие в России. Потому что рассказ Чехова «Мальчики» читают (имею в виду те семьи, где вообще – читают) обычно раньше, чем романы Майн Рида. Начало этого рассказа так и помнится с самого детства: «Володя приехал! – крикнул кто-то на дворе. – Володичка приехали! – завопила Наталья, вбегая в столовую. – Ах, Боже мой!».

Второклассник-гимназист привез домой на зимние каникулы товарища. И тот глубоко поражает своим поведением Володиных сестер:

«Чечевицын весь день сторонился девочек и глядел на них исподлобья. После вечернего чая случилось, что его минут на пять оставили одного с девочками. Неловко было молчать. Он сурово кашлянул, потер правой ладонью левую руку, поглядел угрюмо на Катю и спросил:

– Вы читали Майн Рида?

– Нет, не читала… Послушайте, вы умеете на коньках кататься?»

(Тогда малознакомые мальчики и девочки из приличных семей обращались друг к другу на вы.)

Но Чечевицын, погруженный в свои мысли, Кате не отвечает.

«Он еще раз поднял глаза на Катю и сказал:

– Когда стадо бизонов бежит через пампасы, то дрожит земля, а в это время мустанги, испугавшись, брыкаются и ржут.

Чечевицын грустно улыбнулся и добавил:

– А также индейцы нападают на поезда. Но хуже всего это москиты и термиты.

– А что это такое?

– Это вроде муравчиков, только с крыльями. Очень сильно кусаются. Знаете, кто я?

– Господин Чечевицын.

– Нет. Я Монтигомо Ястребиный Коготь, вождь непобедимых».

Господин Чечевицын потому грустно улыбается, что он-то знает, кто он, а девочки не знают. Его жребий брошен – он со своим однокашником, второклассником Володей (тогда в гимназию поступали обычно в девять лет – после приготовительного класса, так что друзьям примерно по 10–11 лет), в ближайшие дни бежит в Америку. У них «уже все готово: пистолет, два ножа, сухари, увеличительное стекло для добывания огня, компас и четыре рубля денег».

…Но вот открыта и книжка Майн Рида «Затерянные в океане». Конечно, про приключения в море! Море – то самое, которое плещется здесь, в Гаване, прямо под их балконом, – вообще интересует Егора больше всего.

Через много лет он напишет, что все детские годы, и даже еще в десять лет, он «буквально бредил морем и был убежден, что мне уготована морская служба, судьба флотского офицера. Интереснее этого, считал я, нет ничего на свете».

Книжка начинается так:

«Ширококрылый морской коршун, реющий над просторами Атлантического океана, вдруг замер, всматриваясь во что-то внизу. Внимание его привлек маленький плот, размером не больше обеденного стола. Два небольших корабельных бруса, две широкие доски с несколькими небрежно брошенными на них полотнищами парусины да две-три доски поуже, связанные крест-накрест, – вот и весь плот.

И на таком гиблом суденышке ютятся двое людей: мужчина и юноша лет шестнадцати. Юноша, видимо, спит, растянувшись на куске мятой парусины. А мужчина стоит и, прикрыв глаза от солнца ладонью, напряженно всматривается в безбрежные дали океана.

У ног его валяется гандшпуг…»

Кого не удивишь редким морским термином, это Егора: по большей части все ему знакомы. Только спросите, и он сразу ответит, что гандшпуг, или аншпуг – это рычаг для передвижения тяжестей на корабле. Ему помогает память – если он узнает что-то новое, то запоминает с одного раза навсегда. Ну и потом – ведь он будет моряком, как папа. Так что он должен знать про море все.

Егорка жадно читает роман. Ему интересно все – и как люди с корабля, потерпевшего крушение, стремятся спастись, и мир тех, кто населяет океанские воды. А кто лучше Майн Рида расскажет об обитателях морских глубин?

«Стайку долгоперов, поднявшихся в воздух, по ошибке легко принять за белокрылых птиц. Но сверкающий – особенно на солнце – блеск чешуи говорит о том, что перед нами рыбы.

Какое это очаровательное зрелище!…Сколько раз долгие часы скуки, томящие пассажира корабля, когда он сидит на корме, неустанно глядя на бесконечное водное пространство, сразу сменялись веселым оживлением при виде стайки летучих рыб, внезапно, сверкая серебром, поднявшихся из глубин океана!»

«Еще бы! – бормочет себе под нос Егор. – Я тоже бы оживился… Сидишь на палубе – и вдруг летит стая рыб!» Да еще, оказывается, существуют разные их виды – например, летучки. «…Выскакивая из воды, летучки пролетают до ста метров…» – ничего себе! – «.. и опускаются на воду. Нужно сказать, что летают они тяжеловато». Ага, тяжеловато!.. Сто метров над водой!

А рыба-долгопер, спасаясь от преследователя, «мчится в воде, изо всех сил работая хвостом. Вот она поднялась к самой поверхности, высунула из воды голову… Мгновение – и сильный толчок – удар хвостом выбрасывает рыбу из воды.

О силе толчка можно судить по тому, что рыба поднимается на четыре, пять и даже шесть метров над водой. И она летит сто, полтораста и даже более метров».

Читая, Егор напруживает мышцы, старается повторить силу толчка – и сам чуть не вылетает со стула на стол.

«Против ветра летучая рыба летит дальше, чем по ветру».

Вот это понять невозможно. Как это? По каким же физическим законам?.. Но одно Егор знает твердо – он хочет только так! Чтобы против ветра – быстрее и дольше, чем по ветру!

Он читает не отрываясь, впивается в каждую страницу. Матрос и пятнадцатилетний подросток должны погибнуть в безбрежном океане от голода и жажды – ведь у них нет ни капли пресной воды!…Но вот и еще одна парочка – с того же потонувшего парохода. Это африканец, которого зовут Снежок; он был невольником, потом стал свободным. Мама объяснила Егору, что эпоха Майн Рида – эпоха, когда из Африки в Америку еще возят людей, которых насильно сделали рабами. И вот этот Снежок сумел спасти восьмилетнюю девочку, которую ему поручили отвезти в Америку. И теперь он с маленькой девочкой на руках посреди океана: «на нескольких деревянных обломках, без еды, без капли питьевой воды. Ужасное положение, от которого самый мужественный человек может впасть в полное отчаяние!»

И дальше – слова, которые заставляют Егора остановиться: «Но Снежок не знал, что значит отчаиваться».

Не знал, да и все тут! Это неплохо, думает Егор, просто не знать, что такое отчаяние, страх…

Егорка хочет быть именно таким человеком! Не подавлять в себе эти очень плохие, недостойные мужчины чувства (ему, например, если быть честным, не раз приходилось это делать), а вообще их не знать!

…И тут пошли приключения за приключениями. Маленькую Лали смыло в океан. За ней кинулся матрос. Но плот уносило течением быстрей, чем он плыл со своей ношей. А тут за ними стала охотиться акула! Тогда в воду кинулся Снежок.

Вот почему ловцы жемчуга, которые всё это знают, не боятся встречи с акулой! Они просто носят в петле на поясе особую такую палку, называют ее «эстака» – «заостренная с обеих сторон и для крепости обожженная в огне». И как только хищник на них бросается: «…ловцы, дождавшись, когда тот проделает свое водное сальто, выгнувшись брюхом наружу, и откроет огромную пасть, ловко суют эстаку в пасть хищника, и ему остается только убраться восвояси с разинутой пастью или же закрыть ее, себе на погибель… Молот-рыба – свирепый хищник, и ее боятся больше, чем какую-либо другую акулу. Несомненно, однако, этот страх наполовину вызывается ее внешностью».

Вот эти-то слова и есть самые главные! У Егора горели щеки от напряжения и волнения. Нет, акуле не удастся напугать его своей свирепой внешностью! Недаром говорится: предупрежден – значит вооружен.

Как же важно все это запомнить!

Егорка, конечно, читает немного иначе, чем многие его сверстники. Он хочет что-то извлечь из каждой книжки и запомнить насовсем.

Ведь вот, например, когда ты окажешься в воде лицом к лицу с рыбой-молот, то книжки-то под рукой у тебя не будет! Надо заранее наизусть знать, как именно действовать, чтобы спасти себя, но главное – других! Тех, за кого ты отвечаешь. А в том, что ему непременно придется за кого-то отвечать, у Егорки нет никаких сомнений с самого раннего детства.

Сейчас было ясно, что срочно нужна эстака. Хотя о жемчуге поблизости он не слышал, но акула может встретиться в любой момент. Нужно просить маму пришить к трусикам такие специальные ножны. А пока надо, не откладывая, тренироваться – работать над просовыванием эстаки в акулью пасть. Здесь нужна прежде всего резкость – это понятно.

И Егор, оставив на время книгу, начинает делать резкие выпады перед зеркалом, пока что зажав в руке столовый нож.

15. Команда Тимура

Когда Егор читал «Тимура и его команду» – мучительно мечтал, чтоб у него была такая команда. И чтобы они все вместе делали что-то самое важное. Для разных людей. А еще лучше – для всей страны. Но это, наверно, очень трудно. Егорка вздыхал. Даже, наверно, совсем невозможно.

Он читал – и, конечно, еще и представления не имел о том, насколько необычной, смелой была книга его деда в те дни, когда она писалась. Книжка призывала всех людей доверять и верить друг другу. А страна жила в страхе. Плакаты и газеты призывали не верить никому на свете. Не только незнакомой девочке, случайно оказавшейся в твоем доме (помните записку Тимура Жене? «Девочка, когда будешь уходить, захлопни покрепче дверь»), но отцу, матери, брату, другу…

У маленького Тимура Гайдара (будущего отца Егора) арестовали мать (будущую Егоркину любимую бабу Лию) и отчима. И Тимур обязан был поверить, что они – «враги народа»!..

Одна школьница 1937 года вспоминает о том, как в тот год страна была заражена «всеобщей подозрительностью. Например, в рисунках на обложках школьных тетрадей мы, школьники, выискивали какие-то тайные знаки и надписи, которые якобы могли нанести “враги народа”. Слова “Ленин” и “Сталин” не разрешалось писать с переносом. В 1937 году в журнале “Пионер” напечатали пионерскую игру “Тайна белой ромашки”, суть которой заключалась в том, что всем ребятам пишутся письма такого содержания: “Если ты не трус и хочешь узнать тайну белой ромашки…”. Нужно по определенным знакам идти к определенному месту, где лежала такая же записка, направляющая, куда идти дальше. Все это заканчивалось адресом школы, где прибывшему вручалась конфета “Белая ромашка” и начинались игры и танцы. Мы ухватились за эту идею и решили организовать игру, назвав ее “Тайна черной смородины”. Конфет “Белая ромашка” мы в магазине не нашли, купили “Черную смородину”. Печатными буквами, чтоб не узнали по почерку (нас было трое ребят), мы написали всем одноклассникам, оставшимся летом в городе, такие письма, послали их по почте, определили маршруты, показали их стрелками на заборах, в день встречи купили конфет “Черная смородина” и пошли в школу, чтобы встречать там наших ребят. И вот по дороге в школу нас задержал мужчина, который представился как сотрудник НКВД и привел нас в комендатуру НКВД, где мы и просидели с полдня. Видимо, пока проверяли наши личности. Оказалось, что все написанные нами письма изъяты по почте, и мы оказались в комендатуре…» Ее рассказ записал историк В. Бердинских; участникам происшествия было по 14 лет – столько же, сколько Тимуру, герою повести Аркадия Гайдара.

Еще одно воспоминание о второй половине 30-х, о тогдашней атмосфере: «С 1934 года, то есть с тех пор как прошла первая чистка партии, люди стали удаляться друг от друга. Если раньше наша семья состояла из 12–13 человек и никогда не бывало ссор, то сейчас не уживаются даже отец с сыном. Мне кажется, что этот разлад порожден сталинской политикой. Стали подозревать друг друга, не могли говорить открыто, все было засекречено с верхов до низов». Историк В. А. Бердинских выпустил в 1994 году в городе Кирове такую книжку – «Россия и русские: Крестьянская цивилизация в воспоминаниях очевидцев». Составлена она из записанных автором – при помощи его студентов – свидетельств участников нашей отечественной истории.

Все было впереди. Егор мечтал о свершениях. О том, как он все-таки сумеет вдруг помочь своей стране – не обязательно во время войны (войны пусть лучше все-таки не будет). А в какие-нибудь другие самые страшные ее минуты, когда никто-никто, кроме Егорки, не сможет родине помочь…

16. И еще Майн Рид

Наконец-то дошли руки до еще одной книжки Майн Рида. Он до нее давно добирался, да все дела, дела… Дел, если честно, каждый день полно – просто дохнуть некогда.

Жалко, что Егорке почти ничего неизвестно про жизнь такого замечательного писателя. А он когда читает – всегда-всегда не только запоминает фамилию автора книжки (даже лучшие его друзья понять не могут: зачем это про книжку еще что-то запоминать, кроме названия на обложке?), но и любит что-то про него узнать. Какое у него было детство и когда, например, он решил стать писателем? Или еще – где брал темы для своих книжек?

…Скажем по секрету, что в советское время, то есть время Егоркиного детства и юности, ни в каких книжках – боже упаси! – не писали о таких биографических фактах, которые – мы совершенно точно знаем – были бы интересны Егору в самом нежном (как выражались раньше про детские годы) возрасте.

А факты эти таковы: когда Майн Риду стукнуло 30 с лишним лет, он влюбился – с первого взгляда! – в 13-летнюю Элизабет Хайд… А когда ей исполнилось 15 лет – женился на ней… Почему-то это им разрешили. (Имейте в виду – это не значит, что я кого-то из вас призываю последовать примеру этой барышни!) И они прожили в любви и согласии 35 лет – до его смерти. А потом, через много лет после смерти мужа, Элизабет, не перестававшая о нем горевать, написала и издала биографию Майн Рида. И эта книжка уже больше ста лет остается самым добросовестным источником для тех, кто хочет узнать о его жизни и работе.

А книжка, до которой дошли наконец руки Егора, называлась «Всадник без головы».

С первых же строк – нечто страшное и таинственное…

«Техасский олень, дремавший в тиши ночной саванны, вздрагивает, услышав топот лошадиных копыт.

…Снова доносится топот копыт, но теперь он звучит иначе. Можно различить звон металла, удар стали о камень.

Этот звук, такой тревожный для оленя, вызывает быструю перемену в его поведении».

Егору не надо объяснять, в чем дело, – он вообще быстро соображает и поэтому сразу же понимает: олень слышит звук подков! Недалеко – лошадь. А значит – человек. То есть скорее всего охотник с ружьем, несущим смерть.

«.. Он стремительно вскакивает и мчится по прерии… В ясном лунном свете южной ночи олень узнает злейшего своего врага – человека. Человек приближается верхом на лошади.

Охваченный инстинктивным страхом, олень готов уже снова бежать; но что-то в облике всадника – что-то неестественное – приковывает его к месту.

Дрожа, он почти садится на задние ноги, поворачивает назад голову и продолжает смотреть – в его больших карих глазах отражаются страх и недоумение.

…Может быть, оленя испугал всадник? Да, это он пугает и заставляет недоумевать – в его облике есть что-то уродливое, жуткое.

Силы небесные! У всадника нет головы!

Это очевидно даже для неразумного животного. Еще с минуту смотрит олень растерянными глазами, как бы силясь понять: что это за невиданное чудовище? Но вот, охваченный ужасом, олень снова бежит…Не обращая внимания на убегающего в испуге оленя, как будто даже не заметив его присутствия, всадник без головы продолжает свой путь».

На его плечах – широкий мексиканский плащ, который называется серапе.

«Защищенный от ночной сырости и от тропических ливней, он едет вперед, молчаливый, как звезды, мерцающие над ним…»

С первой же страницы Егор так впился в книгу, что забывает дышать. Он мучительно пытается додуматься, угадать, что это за явление – всадник без головы? Ведь это не сказка. Значит, такой страшный всадник на самом деле скачет по американской степи, покрытой высокой сочной травой, – саванне?..

«Впереди, до самого горизонта, простираются безграничные просторы саванны. На небесной лазури вырисовывается силуэт загадочной фигуры, похожей на поврежденную статую кентавра; он постепенно удаляется, пока совсем не исчезает в таинственных сумерках лунного света…»

.. А почти под конец этой очень-очень увлекательной книжки (Егор почти ничего не мог делать, пока не дочитал) больного, лежащего без сознания человека судят судом Линча и хотят тут же повесить!

Егорка читал, а сам потихоньку, чтоб никто не видел – не слышал, плакал.

Он плакал от обиды. Ему было обидно от такой ужасной несправедливости. Раньше он не знал, что такое бывает.

…Вот, оказывается, как у них, у взрослых!.. Все, решительно все могут поверить, что человек – виноват, когда он совсем не виноват! И так сильно поверить, что даже захотеть его убить…

Просто потому, что кто-то умеет очень здорово убеждать! Егоркин папа как-то говорил, что это называется – владеть демагогическими приемами. И Егорка, как всегда, с одного раза запомнил и это выражение, и его смысл.

Значит, одними только ловкими словами, притворновозмущенной интонацией можно так заморочить целую толпу, что она готова будет убить невинного человека? То есть – уверить всех, что он-то и есть главный виноватый?..

Нет, у них, у мальчишек такого быть не может!

Вот, например, когда хоть пять, хоть десять человек готовы кому-то как следует наподдать, а он вовсе не виноват, – обязательно подбежит кто-то и крикнет:

– Вы что, пацаны? Это не он совсем, а Толян!

Даже если тут же все бросят Сережку и побегут искать Толяна, то все равно запал не тот будет. Ну наподдадут, может быть, Толяну, когда найдут. Но больше так, для острастки – чтоб в другой раз неповадно было.

…И уже даже расхотелось взрослеть.

Но дальше в книжке пошло лучше.

Некоторые все-таки не верят, что именно этот человек – убийца. И они требуют доказательств у того, кто больше всех настаивает на казни.

«– Есть они у вас, мистер Кассий Колхаун? – спрашивает из толпы чей-то голос с сильным ирландским акцентом.

– …Видит бог, – (издание советское, поэтому Бог там пишется с маленькой буквы, и Егор, как все почти советские дети и большинство взрослых, вовсе не знает, что его положено писать с большой буквы – как имя собственное. – М Ч.), – доказательств больше чем достаточно. Даже защитники из его собственных глупых соотечественников…

– Возьмите свои слова обратно! – кричит тот же голос. – Помните, мистер Колхаун, вы в Техасе, а не на Миссисипи! Запомните это, или ваш язык не доведет вас до добра!

– Я вовсе не хотел кого-нибудь оскорбить, – говорит Колхаун, стараясь выйти из неприятного положения, в которое попал из-за своей антипатии к ирландцам».

Егорка вообще читает быстро, но в непонятных местах – притормаживает. Непонятно. Он правда не понимает – как можно испытывать антипатию к целой нации, живущей на земле? Ведь Земля – общая!

Слово «антипатия» он, конечно, давно знает: посмотрел в Толковом словаре, где толкуются все слова. Антипатия значит – неприязнь. Это когда кто-то кому-то сильно не нравится. Ну, несимпатичен.

Вообще-то так в жизни бывает, и ничего тут не поделаешь. Вот Егору не симпатичен, даже, пожалуй, ан-ти-па-тичен один человек – после того, как топил котенка.

Но как может быть антипатична целая нация? Не может же быть, чтобы все до одного ирландцы делали что-то точно плохое?

.. Через много лет, когда Егорка давно уже был Егором Тимуровичем, замечательно умный и еще очень остроумный – а это не так часто соединяется в одном человеке —

Михаил Жванецкий (вскоре они познакомятся и очень понравятся друг другу) написал рассказ «Этнические конфликты» – вот как раз про это.

«Чувство национального выбора тонкая вещь. Почему комары не вызывают отвращения, а тараканы вызывают? Хотя комары налетают, пьют самое дорогое, а тараканы просто противные. Противные, отвратные, и всё.

Куда бы они ни побежали, откуда бы ни выбежали, все с криком за ними. А комары… Хорошо, чтобы не было. Но если есть, ну пусть, ну что делать, в обществе все должны быть. Кроме тараканов, конечно.

Тигров любим, шакалов нет. Хотя тигр подкрадется, набросится, разорвет… А шакал? Кто слышал, чтоб кого-то разорвал шакал? За что мы его ненавидим? Противный. Да. А тот красавец полосатый – убийца, это доказано. И еще на территорию претендует. Ничего, пусть будет среди нас. А шакалов гнать».

«Где логика?» – вопрошает всех Жванецкий. Резонно, правильно, по делу вопрошает.

И продолжает спрашивать – очень даже, как говорится, в тему:

«Шакал разве виноват? В своем обществе он разве противный? Он такой, как все. Это когда он попадает в другое общество, там он кажется противным».

Ах, какие же умные, точные суждения!..

«.. Но если мама смотрит на себя в зеркало или на своих детей, разве они ей кажутся противными, как нам? Или она себе в молодости казалась ужасной? С горбом, клыками, какая есть на самом деле. Да нет. Нормальная».

А вот и о том, как другие (хотя бы и шакалы) смотрят на нас самих:

«Им тоже противно, что мы торчим вертикально, шерсть носим только на голове. А вместо клыков протезы. И подкрасться толком ни к кому не можем. А падаль едим так же, как они, и еще ее варим для чего-то. А очки? А животы? Мы очень противные в обществе шакалов. Я уж не говорю о том, что разговор не сумеем поддержать».

И под конец – вывод:

«У всех есть и нежность, и любовь, и страдания.

Так что в национальном вопросе нужно быть очень осторожным».

.. Вообще книжка «Всадник без головы» была что надо. Егорка не хотел, чтоб она кончалась. Некоторые страницы он потихоньку читал вслух, на разные голоса.

«Так вот, мисс Луиза, когда старик Стумп спускает курок, пуля редко летит мимо цели. Я знал, что попал в этого прохвоста. Стрелять-то пришлось издалека, и пуля была уже на излете, но я знал, что она его зацепила. Я видел, как он дернулся, и подумал: “Если только в той шкуре не пробито дыры, то я готов поменяться с нею своей”».

Когда никто не видел, Егор надевал свою военную форму, становился перед большим зеркалом, клал руку на рукоять кортика и произносил с выражением попеременно две фразы – он не мог выбрать, какая ему нравилась больше: «Помните, мистер Колхаун, вы в Техасе, а не на Миссисипи!» Или:«… когда старик Стумп спускает курок, пуля редко летит мимо цели!»

И еще ему очень нравилось вот это:

«.. Он ехал за Кассием Колхауном, не стараясь держать его в поле своего зрения.

Зачем? Покрытая росой трава была для старого следопыта чистым листом, а следы серого мустанга шрифтом, таким же четким, как строки напечатанной книги.

И он легко читал эти строки, когда его лошадь бежала рысью и даже галопом».