Текст книги "Мусульманская Русь"

– Этот режиссер получил в прошлом году премию Оскара за лучший зарубежный фильм? – сразу спросила она.

– Правильно, – сказал я на английском.

Чем меньше поймут рабочие, собирающие декорации и крутящиеся вокруг, тем лучше.

– Такой шанс бывает раз в жизни. Из пешек – сразу в дамки. Большое историческое кино. Была у нас такая княжна Ярославна. Когда пришли мунголы, она заменила своего погибшего мужа и руководила обороной города. Три дня держались, потом всех перебили. Потомки одного из двух ее сыновей дали начало роду каганов. Очень знаковая фигура. Патриотизм, верность слову, забота о подданных. Ну сама понимаешь… Не знаю, что из этого получится, но ничего лучше главной роли тебе не предложат. Если повезет, о тебе узнают и за границей. Если нет, будут снимать здесь. Он на тебя запал. Практически разрешил ставить условия. Не обещаю больших денег, но что могу – выбью.

– А если у меня не получится?

– Тогда тебе самое место в ресторане на пароходе. Мелкая купюра в вырез платья, пьяные дебоши и бандитские рожи по утрам. Непременный синяк под глазом и отсасывание у хозяина, чтобы не выгнал. Лучше уж езжай к себе домой, в этот самый родной город… как его… ну сама знаешь, как называется. Не будь дурой. Хуже быть не может. А Коршунов – не дурак: если уж взял, значит, что-то увидел интересное. Мучить он тебя будет обязательно – обещаю, но актрису из тебя сделает известную. Ну?

– У меня контракт с хозяевами «Ольвии».

– Это я решу. Сколько штраф?

Настя сказала, и я вздохнул с облегчением. Не такие уж большие деньги. Для меня. В ближайшее время бездорожник мне без надобности, а страховку мне выплатили честно. Там нигде не было написано про попадание трехдюймового снаряда, но благодарные евреи на удивление не поскупились. Слегка добавить – и будет как раз. Не слишком в Америке ценят свои кадры.

Вообще-то я не дурак деньгами разбрасываться, а только контуженный, но врачебная комиссия дважды признала меня абсолютно здоровым – после госпиталя и перед первой газетной командировкой за границу, так что с этой стороны все в полном порядке. Просто это не по-человечески – плюнуть и сесть в поезд, забыв попрощаться. Если уж так вышло, неплохо оставить о себе добрую память. Ей хорошо, и мне приятно. А на новую машину я еще заработаю.

– Решай. Чем смогу, помогу.

Она посмотрела мне в глаза и утвердительно кивнула. Я прекрасно понял без слов. Очередной скот мужского пола. Изобрел красивый способ бросить, но ведь и не обещал ничего. А удача ее не слишком баловала раньше. Пора хвататься обеими руками и держать свою птицу счастья. Большая, жирная и многообещающая птичка. Все лучше, чем назад плыть и в подушку плакать.

– Подожди меня на улице. Я с этим продюсером подробности обсужу. Он мне изрядно должен за прошлое и никуда не денется. Да, – вспомнил я. – Напомни мне, чтобы заехали в книжный магазин и букварь купили. Сценарий учить нужно, а ты безграмотная. По-русски, – заранее предупреждая возражение, объясняю. – Мало ли какие бумажки теперь подписывать придется.

И магнитофон неплохо бы, соображаю. Попросить прочитать – потом, на слух, запоминать проще. Удовольствие из очень недешевых, но пусть продюсер крутится, ему положено. Зря, что ли, я в свое время не дал ему сдохнуть под газами и объяснял, что сначала из воронки вылезают, а потом уже противогаз снимают? В училище ему таких подробностей не разъяснили – там и сами не имели понятия о таких простейших практических вещах, как скапливание более тяжелого отравляющего газа в низких местах.

Я-то уже был страшно опытный ветеран – почти год в окопах, две газовые атаки. Из солдат в офицеры за труды ратные выскочил аж за три месяца до этого. До сих пор себя уважаю за то, что не изображал высшее существо, а нормально принимал зеленое пополнение. Выслужившиеся из солдат или страшно задирают нос, или никак не могут забыть, кто они были, и робеют перед начальством. А мне всегда было по фигу мнение окружающих. Не собирался по военной части идти.

Это дуракам-гвардейцам хотелось показать окружающим, что им море по колено, а потом матерям похоронки приходили. Любой человек на войне боится, и нет в этом ничего зазорного. Только идиоты и дети верят, что они бессмертны. И взвод гурий на том свете не сильно утешает под обстрелом. Главное, чтобы страх тебя не парализовал, а ты смог его приспособить для выживания. Не существует «не могу», есть одно слово – «приказ». Нет на войне храбрых и трусливых – есть люди, способные выполнить «надо». Тут работает самолюбие, чувство долга и окружение. Если ты офицер, ты обязан переломить и себя, и настроения подчиненных. Заставить их делать что положено. И не за счет звездочек на погонах, а собственным авторитетом. Я этому учил многих и кое-кто понял.

Не в том доблесть офицера, чтобы звенеть орденами, а в количестве жизней, которые ты сохранил, да и про себя любимого не забыть. Вот Ахмета я научил выживать. Из его выпуска всего трое живых остались.

Не так все это просто будет, подумал, направляясь к Ахмету, широко разводя руками и многообещающе улыбаясь. Просто ничего не бывает. За славу надо платить, и дорого. Первым мне заплатит он, за все хорошее, хотя я его же и благодарить должен. Как ни смотреть, а гениальные режиссеры со своими лестными предложениями на дороге не валяются. Ничего, уж обеспечить ее нормальным переводом я заставлю, а заодно и оплатить гостиницу на все время съемок. И уж меньше других не получит. Жить тоже на что-то надо.

1298 г.

– В чем дело? – спросил Гедимин, натягивая поводья.

С торжественным въездом в Меньск явно ожидались проблемы. Несколько сотен человек, сгрудившись у въездных ворот, загораживали дорогу. Там собрались представители всех сословий. Горожане в праздничных кафтанах и рабочей одежде, крестьяне в разнообразнейших обносках, были представители бояр в окружении дворовых. В толпе мелькали дружинники с оружием и даже явные иноземные купцы. Никто не собирался его торжественно встречать. Все внимание было направлено внутрь, где на телеге стоял тщедушный мужичонка, окруженный десятком здоровых мужиков с мечами и копьями, и что-то вещал.

Князь оглянулся на недоумевающие лица ближников и подъехал ближе. Народ нехотя расступался перед конями, многие неприятно зыркали на пришельцев, но отодвигались в стороны, освобождая проезд, пока Гедимин не подъехал вплотную. Добровольная охрана оратора даже и не подумала пропустить и продолжала сжимать в руках оружие, будто и не наследник Великого князя Литовского пожелал послушать, а на гулянку забрел мелкий боярин, без заслуг и верных дружинников.

– Прекрасна и светла была земля Русская, – говорил красивым и звучным голосом задохлик, – всем исполнена была. Городами, озерами, лесами, пашнями и людьми русскими работящими! Все отселе до угор и ляхов, до Студеного моря и вплоть до гор крутых на юге покорено было правоверными языка русского. И боялись лукавые греки, и даже в далеких восточных странах помнили блеск русского меча. Стены укрепляли и ворота делали железны для защиты, но на сторону нашу ходить боялиси. Каган Владимир, сын его Ярослав правили мудро, и дети половецкие покорно сидели в степи, а литвины боялиси нос казать из своих болот!

Э, как загнул, с уважением подумал Гедимин. Ну было, дальше-то что?

Он был достаточно умен, чтобы не обижаться на правду. Другое дело, если этот оратор начнет против Великого княжества Литовского и Великого князя Витеня хулу говорить. Тут видоки без надобности, и охранники добровольные не помогут. Порубить – и вся недолга, чтоб народишко не мутил.

– Это Милонег Владимирский, – негромко сказал Линцас.

Князь кивнул, показывая, что услышал, и задумчиво посмотрел на человека, про которого ходило столько слухов. Разное говорили, но лучше самому один раз услышать из уст человека его мысли, чем сто раз в пересказе. Как люди могут исказить речи себе в угоду, он прекрасно знал по собственному опыту.

– Были каганы правоверны, очами светлы, взором грозны, сверх меры храбры, к приезжим приветливы, ставили мечети и учили уму-разуму людей. В правде-истине, – повысив голос, возгласил он, – пребывали, чистоту душевную и телесную без порока соблюдая.

И глядя на благодать эту, возвысил Аллах род русский над окружающими народами. Что мы скажем?

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад Посланник Его, – дружным хором откликнулась толпа.

– А почему было так?

Милонег замолчал и обвел всех взглядом. Глаза горели, и даже Гедимин захотел послушно ответить. Общее настроение толпы, жадно прислушивающейся к словам, захватило и его. Вот только не знал, что именно. Все в воле Бога.

– Почему путь нечестивых успешен, и все вероломные благоденствуют сегодня? Пошто раньше было не так? Потому что едина была Русь, как положено земле правоверных. Враги были кругом, но сила наша превозмогала. В этом путь наш и спасение. А что случилось с Русью? – с искренним негодованием воскликнул. – Распалась она на части, разорванная жадными и злыми князьями. Нам ли негодовать на Аллаха, приславшего тяжкое испытание? Горе тому, кто строит дом свой неправдою и горницы свои беззаконием наполняет, кто заставляет ближнего своего работать даром и не отдает ему платы его.

Толпа опять взревела.

Линцас покосился на князя, но тот отрицательно покачал головой. Все любопытнее и любопытнее. Он и раньше себе представлял, что проповедует этот странный тип, но от пути суфиев к братству, им провозглашаемому, лежала огромная пропасть. Нет уж. Выводы потом. Сначала надо выслушать до конца.

– И пришли безбожные степняки, и не было единства. Каждый ждал, пока убивали соседей, и надеялся, что его не коснется. Те, кто должен положить живот свой за землю Русскую, веру нашу, защищая простых людей от врагов, думал про себя и свой княжеский стол.

И мечети разорили. И не осталось в городах и весях ни одного живого: все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было на Руси ни стонущего, ни плачущего – ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, все вместе лежали мертвые. И было все то за вины наши. Да! И на нас вина. Потому что не указали князьям, грызущимися, как за кость, за землю Русскую, что не место им здесь. Не попросили, как Святогор и Василько, мудрые предки, восвояси. Пока нет единства, не будет счастья никому. Только будут гореть нивы и угоняться в плен люди. И сделается земля пустой, и города исчезнут. Не стоит лить слезы, – воскликнул он, – когда должны говорить мечи.

Не плачьте об умерших и не жалейте их. Жалеть надо будущие поколения, угоняемые в неволю и страдающие. Потому что ничего не поняли князья русские. Нет, они не русские! Они враги своей земле. Токмо про удовольствия, их мысли и пороки безграничны. Они сегодня ходят в Орду просить помощи у врагов правоверных против брата своего и родственника.

Гедимин усмехнулся. Так его, князя Владимирского! Правду, видать, говорят, что после сходных слов изгнали Милонега из стольного града. Хотя какой он стольный? Одни развалины давно. Тверь и то важнее.

Именно после скандала с князем о Милонеге впервые громко заговорили. Когда верующие собирались на молитву, он намеренно стал есть на глазах у всех, хотя был Рамадан, месяц обязательного поста. Через несколько секунд вокруг него собралась возмущенная толпа, и прибыли княжеские вои, чтобы арестовать его. Милонег спросил тех, что собрались вокруг, почему они так разгневаны нарушением поста, тогда как убийство тысяч мусульман и разрушение мусульманских святынь оставляет их совершенно равнодушными. Вместо ареста он отправился в сопровождении толпы к князю – и под крики поддержки начал произносить речь о пороках князей и утрате веры. Тронуть его побоялись: могло дойти и до мятежа, – но из города выставили. Как и из многих других городов. Смутьян под боком никому не нравился.

– Пусть рыдают и посыпают голову пеплом, но нет для них места за княжеским столом. Думающим о пользе своей, а не земли Русской, не будет честного погребения! Падут они все поодиночке, и если мы пойдем их дорогой, тоже падем!

Токмо единая власть под руцей Кагана сможет остановить силу лютую, степную, отбросить немцев и наказать ляхов. Токмо в Единстве для нас спасение! И вот тогда настанет день, сокрушится ярмо, которое на вые нашей. Начнется священная война – Джихад, в которой мусульман невозможно победить. Кровь неверных собак, дерзнувших прийти на Русь правоверную, оросит реки и земли наши, их тела будут брошены на съедение псам и сгинут в пустыне. Объединимся, и будет невиданная битва, и наглые захватчики узнают гнев и ярость священного ислама.

И все пожирающие Русь будут пожраны; и все враги наши наказаны полной мерой, и опустошители земли будут опустошены. Не пощадим жизни своей за землю Русскую, за веру нашу истинную!

И воздаст Аллах по поступкам его народу Русскому, и поработим мы врагов наших, и будут они служить нам! Навсегда! Нет Бога, кроме Аллаха, Мухаммад Посланник Его, – провозгласил он.

Люди дружно поддержали привычные слова хоровым повторением, и большинство опустилось на колени, готовясь произносить молитву.

Гедимин слез с коня под недоумевающими взглядами свиты и встал на колени:

– Благослови, Гази[18]18
  Гази – борец за веру (араб.).


[Закрыть]!

Люди вокруг возбужденно шептались. Про него разное рассказывали, но особым благочестием Гедимин никогда не отличался. Хотя, в отличие от своего брата, не бегал из язычества в мусульманство, а оттуда в католичество.

– Не откажи, Милонег, – произнес князь, когда общая молитва закончилась. – Навести меня. Я всегда рад интересному собеседнику.

* * *

– В чем дело? – брюзгливо спросил Витень, получив положенный поклон и выставив за двери палаты посторонних.

– А в чем дело, отец? – удивился Гедимин.

– Милонег!

– Не знаю, что тебя не устраивает, – усаживаясь на стул, удивился наследник. – Более ясного послания от Всевышнего и придумать нельзя.

Великий князь демонстративно скривился. В душе он по-прежнему предпочитал своих богов, но прилюдно этого старался не проявлять. Приходилось сильно крутиться, чтобы не вызвать недовольства и у своих родственников-язычников в Жемайте, и у русских-мусульман, и у соседей-католиков.

– Ты его хоть раз слушал? – спросил Гедимин и, не дождавшись ответа, продолжил: – Зря. Он призывает к единству Руси. Одна власть, одна вера, один народ. Власть божественна, вера необходима. Народ и так у нас в Великом княжестве на три четверти русский. Если мы хотим и дальше усиливаться и распространять границы, просто необходимо стать для русских своими. Кровь не изменишь – веру можно. – Витень криво усмехнулся. Указывать на прошлое Великому князю было не очень прилично. – Ты сам рассчитывал на это, когда послал меня делать шхиду[19]19
  Делать шхиду – дословно: становиться шахидом. Здесь: сделаться правоверным мусульманином.


[Закрыть]. Где-то силой, где-то – брачные связи. Католицизм мы уже пробовали: от немцев это не спасает. Ляхи никуда не денутся. Если необходимо, они идут на союз и с русскими, и с язычниками. Так что это не проблема.

– Сегодня!

– Совершенно верно. Сегодня надо думать про будущее. На Руси есть четыре центра, которые смогут ее объединить. Литва, Тверь, Новгород и Булгар. Южные княжества еще долго не оправятся от мунгальского погрома, Булгары ничего самостоятельно не смогут, но они опять же мусульмане и становятся нам единоверцами. Будут смотреть, кто победит, и поцелуют сапог добровольно. Или заставим силой. Новгород живет за счет привозного хлеба, и его достаточно легко задушить блокадой. Если мы подчиним себе Тверь.

– Если…

– У Святополка ведь есть дочка, – улыбнувшись краем губ, сказал Гедимин, – а вот сына нет. Для начала наш сын может стать князем Литвы и Твери. Не я и не ты. Мой общий со Святополковной сын. Это – хороший выход для всех. Союз на будущее. Потом – общая династия. Всегда будет за спиной сила, кто бы из родственничков ни бузил. Наши или тверские.

– Хан не позволит. Ему не нужна сильная Русь.

– А сможет ли он не позволить, если она будет сильная? – поднял брови Гедимин. – Да и Орда все больше чтит Аллаха. Если исправно платить дань, не будет особых проблем. Пока, – с нажимом сказал он, – в этом есть необходимость.

Великий князь хрипло засмеялся:

– Размах у тебя… Лет через сто? Или двести?

– Сто, двести. Какая разница? Потомки Гедиминиса, твои, отец, потомки будут править в Великом государстве, объединяющем то, что сегодня зовется Золотой ордой. Крым будет наш – это наследие Владимира. Дикое поле распашут наши потомки.

– И в чем тогда необходимость Милонега? Ты отдал ему крепость в управление и много денег. Польза где? Брак и так возможен, собирание земель тоже. Зачем нам под боком проповедник, призывающий к священной войне, которая состоится через двести лет. Можно получить на голову мунгалов гораздо раньше. Пока, – он тоже подчеркнул, – мы еще не способны уничтожить их войско. Даже если отобьемся, серьезно ослабеем, и немцы с ляхами непременно придут с крестовым походом. Соседи всегда норовят откусить жирный кусок, как раз у недобитого. Особенно приятно, когда это происходит под лозунгом борьбы за веру. Чувствуешь себя правым, и можно делать на чужих землях все что угодно.

– Я много с ним говорил. Нет ничего лучше, чем сомысленник, думающий в том же направлении. Он мягок и уступчив в личной жизни, но тверд, как алмаз, когда говорит о своих идеях. Его учитель был суфий, но мысль познания Аллаха очень странно преломилась и превратилась в мечту о братстве саклавитов.

– Саклаб?

– Славяне. Не тарикат[20]20
  Тарикат – синоним суфийского братства (ордена).


[Закрыть], где учение передается от учителя к ученику, практически церковь, как ее понимают христиане. Строгая авторитарность, где мюриды беспрекословно подчиняются своим шейхам. Разделение членов братства на два разряда – посвященные, внутренний круг и присоединившиеся, приносящие клятву верности, но участвующие в обрядах от случая к случаю. Это не монашество, но уже существуют группы членов братства, постоянно живущие вместе, и происхождение значения не имеет. Русские, литовцы, тюрки – не суть. Мне нравится, что он отказывается жить за счет подачек и подаяний. Считает: лень и праздность губят душу. Надо служить обществу и иметь профессию. Нищенство осуждается. Запрещены зависть, унижения мусульман, желание им зла, гордыня, самодовольство, показуха, лицемерие. За все будет спрошено с человека.

Нет пользы во внешней чистоте без внутренней, и без сердца, очистившегося от земных пороков, и при отсутствии бескорыстного поклонения Аллаху. Ношение обычной одежды – для того, чтобы не становиться объектом повышенного внимания и не вырабатывать склонности к нарочитому поведению, цель которого – произвести впечатление на других. Сердечное отношение к людям любого вероисповедания и этнической принадлежности, а также ко всем, чья жизнь проникнута добрым отношением к божьим созданиям.

Основная идея новообразованного ордена – в уважении к другим и терпимости. При условии, что они признают власть Кагана. Что может быть для нас лучше? На словах – славянское братство, на деле – кровь и происхождение не очень важны. Все – булгары, литовцы, татары и русские – верят в Аллаха и идут по пути, куда их направит рука Великого князя. То есть Кагана. Наша. Не все сразу, но зачин прекрасный.

И самое важное! На Руси, да, собственно, и у любых мусульман нет верховного духовного лица. Отсутствует папа Римский, как религиозный глава. Все муллы никому не подчиняются. Существующие советы улемов в провинциях и центре дают только толкование Корана и выдают различные рекомендации, которые не имеют обязательной силы. Для данного района или для данной страны. А вот мы теперь можем поддержать удобное нам братство, насаждая выгодные толкования и законы, и Милонег прекрасно понимает свой шанс, когда есть поддержка власти. Теперь он не нищий проповедник, гонимый и преследуемый недовольными его речами удельными князьками. Он – рупор единства, за которым стоит внушительная сила. А верховная религиозная власть при Владимире был он – Каган. И у турок тоже халиф. И братство на это не претендует. Оно признает власть светскую, оставляя за собой возможность направлять духовную. Можно постепенно подчинить себе, через централизованное управление, и другие княжества. Куда они денутся, если население будет слушать голос Милонега или его преемника, а тот – нас? А мы будем правильную веру держать, биться за нее крепко. Нет ничего лучше для противостояния Западу, с его показным смирением, и подчинения Востока, с его готовностью принять твердую власть.

Отныне мы станем не князьями Литовскими, а Каганами Русскими, и власть наша будет подтверждена священнослужителями!

– В будущем, – опять засмеялся Витень, – это будущее. Все может быть так, а может случиться иначе. На все воля Аллаха. Но ты уже не мальчик, а муж. Хозяин своей земли, пытающийся заглянуть в будущее, что одним Богам и доступно. Зато я вижу перед собой будущего наследника, способного показать зубы недоброжелателям. Будь по сему! Твой человек, тебе за него и отвечать.

Приставь к своему пророку, – он усмехнулся, – да знаю я, Пророк один… посланнику Пророка людей, приглядывать. Из самых лучших побуждений. Чтоб слова записывали, и для потомства не пропали ценнейшие мысли. Если начнет много себе думать, – князь провел рукой по горлу. – А то завтра он себе найдет Кагана получше. С более подходящей родословной.

Гедимин кивнул:

– Уже. Ты сам меня учил.

– Вот и хорошо, что понимаешь… Ладно, оставим это. Есть дела сегодняшние, более важные и срочные, чем что будет через столетие. Как все прошло в Меньске?

Декабрь 1931 г.

Не думаю, что они говорили именно так. Не особенно верю, что строили такие дальновидные планы. Правители ничем не отличаются от обычных людей и нечасто планируют действия на перспективу. Обычно у них множество проблем, которые необходимо решать прямо сейчас. Зато действовали литовские князья в этом направлении последовательно и настойчиво.

Начиная с Гедимина, уже не просто проводилась политика подчинения соседних княжеств. Шло собирание земель под лозунгом единства в противостоянии и с Западом, и с Ордой. С ее расколом стало гораздо легче, и русско-литовское влияние очень быстро стало давать себя знать. Уже не мунгалы поддерживали угодных им князей, а Великий князь, превратившийся после унии с Тверью в Кагана и постепенно подгребающий под себя не только юг, но и северо-восток Руси, начал сажать удобных для себя ханов сначала в Крыму, а потом и в Казани, Астрахани и в самой Орде.

И на острие русской экспансии всегда шли братчики из общества саклавитов. Богослужение повсеместно внедрялось на русском языке, понятном местным племенам и общепринятом в Русско-Литовском государстве, отсекая постороннее влияние и под лозунгом государственной идеи объединения земель. Общество не может существовать долго без общей морали и цели. В государстве нельзя иметь делопроизводство на нескольких языках – государственным должен быть один. Это неминуемо ведет к растворению малых народов, но для государства это – благо.

Братчики руководили духовной жизнью, чем дальше, тем больше отодвигая в сторону старые кадры или спокойно с ними соседствуя, и шли миссионерами как в Дикое поле, так и к окружающим племенам. Власть и Вера прекрасно дополняли друг друга и взаимодействовали. В более поздние времена в армии и флоте существовали официальные должности для священников-саклавитов. Которые не только проводили беседы, но при необходимости занимали строевые должности.

С самого начала существовала четкая иерархия руководителей – от низших к высшим. Глава братства избирался депутатами, причем в расчет принималось количество членов братства в его районе и авторитет. Должность утверждал Каган, оставляя за собой окончательное решение, хотя не утвердили за все время только двух глав братства и в очень непростых ситуациях.

Отношения между разными рангами братчиков и права их были четко оговорены и утверждены в специальном уставе, написанном еще Милонегом.

Каган представлял высшую власть, освященную авторитетом Пророка, и гарантировал существование исламского государства. Он хранит веру, исполняет обязанности имама на общей молитве, выносит судебные решения, назначает верховных кадиев, следит за финансами и экономикой, является верховным главнокомандующим в «войне на пути Аллаха».

Позднейшие исследователи дружно твердят о близком знакомстве с правилами поведения в христианских монашеских орденах, при наличии массы различий. Оно и не удивительно, если при первом главе братства неизменно торчал Вяхирь, старательно фиксируя все его речи и занимая должность секретаря. Ни для кого не секрет, что был он боярином из ближайшего окружения Гедимина. Успел повоевать и на Западе, и на Востоке. И до знакомства с Милонегом не слишком страдал религиозностью. Так что присматривающий был. Как сейчас говорят, внедренный агент. И очень возможно, не один.

Так… устал. Надо отдохнуть от всех этих дел прошлого…

Я встал и, прихватив сигареты и куртку, вышел в коридор. Можно и в купе себе позволить подымить: все равно следую за границу в гордом одиночестве – прошли благостные времена, когда запросто катались за бугор, сейчас это связано с изрядными трудностями и малым количеством валюты, разрешенной к вывозу, но засиделся. Скоро подъезжаем к Кенигсбергу – никогда не был, да и просто проветриться не мешает. Ничего особо интересного там все равно не имеется. После того как фронт стоял три месяца в окрестностях, старого города уже не существует. Долбали форты и сами жилые кварталы из тяжелых орудий на совесть. Сплошные развалины, которые потом восстанавливали в числе первоочередных запланированных мероприятий. И все бы хорошо, но для дешевизны понаставили стандартных коробок, и все очарование средневековых зданий исчезло, растворившись в новостройках.

Заодно и население солидно сменилось. Остатки немцев выселили еще во время войны, и очень немногие вернулись потом. Кто прижился на Урале, кто умотал сильно обиженный в родной фатерлянд, но в Кенигсберге их пара сотен имеется, не больше. А в сельской местности еще с моего далекого предка перевелись. В начале девятнадцатого века все сплошь саклавиты, а происхождение в те времена никого не волновало. Зато теперь, как везде в Руси, сплошной русский народ.

Хороший был метод бороться с послевоенной разрухой и кризисом, переселяя из неблагополучных районов в места, где государству требовались трудовые ресурсы. Вербовали людей в самых проблемных с работой местах – и завозили на стройки. А чтоб не разбежались потом, заодно и строили новые предприятия. У нас не Америка, у нас «плавильный котел» покруче будет.

КЭФ – завод по производству радиоприемников, хорошо известен по всей стране. То есть это всеобщая ошибка, что он делает исключительно детекторные приемники. Тут много чего клепают: телефонные аппараты и телефонные станции, военные радиостанции, электролампы, электрические фонарики, фотобумагу и даже утюги. Судоремонтный тоже неплохо трудится, но там государственное управление, и заказы все больше правительственные, а КЭФ – частная фирма.

Ага, вот и станция. Движение поезда замедляется, и мой классный вагон точно останавливается напротив здания станции. Хороший машинист, четко сработал. Вот только выходить практически некому. Кататься в классных вагонах – удовольствие дорогое, а рейс – в Германию, куда не слишком ездят. Вот какого хрена меня туда настропалили? Знаю, какого. Очень это неприятно пахнет. В этом вопросе я категорически с линией правительства не согласен. Мало нам было одной войны – доиграются до еще одной.

Плевать, что там мне говорил Белов, совсем они сбрендили со своими внешнеполитическими раскладами. Не собираюсь я работать по указаниям. Пусть режет цензура. На свете не одна «Красная Звезда» существует. Есть еще и «Гражданин», «Русь», «Новое время», «Вестник Европы», «Русская мысль». Я по всем успел пробежаться перед отъездом и договориться о сотрудничестве. Фигня, что внештатный, меня сейчас все любят – и за корреспонденции еще и неплохо платить будут. Что мне, все время про прусских солдафонов писать? Нашли тоже где корреспондента прописывать – в Берлине! То ли дело – Вена или Париж. Обидно, понимаешь, сидеть в захолустье, когда варятся такие интересные дела.

– Полчаса стоим, – сообщила проводница. Смотрелась она как картинка. Мундирчик с погончиками, пилотка, сапожки. Прямо пиши с нее плакат «Вступайте в ряды русской армии». Как-то я оторвался за последние годы от этих родных примет. Куда ни глянешь – все в форме. Учащиеся, студенты, железнодорожники, чиновники. У всех эмблемы разные, запросто ошибиться можно и принять ветеринарного врача за кавалериста. Одна радость – звездочки и полоски на погонах одинаковые. Интересно, когда журналистов заставят ходить в форме, как звания присваивать будут? За выслугу лет или за количество откликов на репортаж? А то ходить мне до самой смерти в капитанах. Начальник вокзала по званию не меньше. Как-то это неправильно. Как выражались раньше – невместно.

Все-таки воспитание дает себя знать. Салимов как был гвардейцем, так и остался солдатом навсегда. Затвердил на всю жизнь удовольствие от правильного опознания, кто старший, а кто младший, и вводит везде, где можно и где нельзя. И ведь совсем не дурак, но любая правильная идея легко доводится исполнителями до абсурда. Будем мы еще дружно ходить строем по улицам и отдавать приветствия всем встречным и поперечным.

Я послушно кивнул на замечание и посмотрел на часы. Есть время прогуляться.

Из плацкартных вагонов уже энергично лезли люди. С огромными чемоданами и сумками в руках, с мешками на спинах, они суетились, перекликались перепуганными голосами, толкали друг друга и ругались. Посмотрят на такое поведение иностранцы и придут в дикий ужас. Это ж на самом деле благодать несказанная. Родными осинками с березками так и повеяло. Я могу только порадоваться, вспоминая старые времена, когда поезда ходили без расписания и места брали с боем. Навели все-таки порядок. Почти. Во всяком случае, всеобщего бардака, как двадцать лет назад, уже не наблюдается, и опозданий на несколько часов не бывает. Ну да, последствия войны и мятежей, когда паровозов не хватало, а вагоны валялись вдоль дорог, но терпение у пассажиров кончалось страшно быстро. Если бы они так в атаку на фронте ходили, мы бы непременно весь мир завоевали.

Русский народ… В ватниках по зимнему времени, в полушубках и, что удивительно, в черкесках. Морозоустойчивые. Эти шли отдельной сплоченной кучкой. Тут были дети, женщины, мужчины и старики. Не люблю горцев, но всегда с уважением относился. Посмотришь на эти благородные и полные достоинства лица, на спокойное отношение к окружающим и их поведение, пока они не задевают лично тебя, – и хочется подражать. Живые памятники старых времен, когда они никому не подчинялись – ни русским чиновникам, ни собственным князьям – и готовы были умереть за свою свободу. За право копаться в поле размером с нормальный огород и воровать у соседей. Видать, всерьез их придавило, если всем племенем намылились в чужие места. Не как раньше, под дулами карабинов, а самостоятельно.