Текст книги "Совсем не прогрессор"

Глава 11. Обычная жизнь на гражданке

Забавная задача – борьба с дефицитом. На то и категории снабжения необходимы. Чего это каждому одинаково? Один служит, другой внедряет новые идеи, третий лодырь, а всем поровну? Шиш. Только лежебокам и подходит.

Допустим, требуется избавиться от дырок в планировании. Заходим с самого начала.

Как идет планирование? Достаточно просто. Результат прошлого года плюс небольшой процент. Дополнительно по решению правительства строится что-то новое. Сейчас это оставляем в стороне. На каком основании и на базе какой информации появляется решение о строительстве нового завода по выпуску инсулина, и откуда берется технология – мне все равно неизвестно. Идем уровнем ниже.

Директор предприятия должен был выполнять план, в том числе и по валовому производству в денежной форме. При планировании рост фонда зарплаты всегда отставал от роста валового производства. Например производство должно вырасти со ста миллионов рублей до ста десяти (на десять процентов), а ФЗП – с пятидесяти до пятидесяти одного (на два процента). Но в массе своей оборудование на заводе оставалось в новом году таким же, как в старом. Следовательно, производительность труда вырасти не может. Отсюда вывод: остается только увеличивать интенсивность труда, то есть рабочие должны за выросшую на два процента зарплату работать на десять процентов быстрее. Обычно это выливается либо в срезание почасовой оплаты, либо в увеличение нормы выработки при сдельной оплате.

Такие подходы никому не нравятся, и наиболее опытные и квалифицированные работники норовят сдернуть в другое место. Выход находится простой: ведь главное – план по валовой стоимости. Следовательно, можно выполнить план в сто десять миллионов рублей, просто включая в эту стоимость больше средств производства. В итоге – при номинальном увеличении производства на десять миллионов реальное производство выросло на один миллион.

В таких условиях неизбежен постоянный рост доли «производства средств производства» в общем производстве, то есть с каждым годом производилось все больше угля, стали, нефти, тракторов, чтобы на следующий год произвести еще больше угля, стали, нефти, тракторов. В такой ситуации, естественно, все меньшая часть ресурсов и рабочих рук направляется на производство группы Б – предметов потребления.

Хуже всего – производству невыгодно внедрять новые технологии и оборудование. Это снижает валовую стоимость (за счет резкого падения себестоимости на новом оборудовании). И ведь надо еще переобучать людей на новые станки! Дело нескорое, и на первых порах реальнее уменьшение производства, чем увеличение. Директору предприятия это надо – отвечать перед вышестоящими инстанциями за срыв государственного задания?

И все при условии постоянного выполнения плана тютелька в тютельку. А если где срыв по объективным причинам? Недопроизведено цемента и леса – сокращай строительство, в долгу металлурги – уменьшай задания машиностроителям. Прямо на коленке и срочно корректировать показатели. А видов продукции миллионы, и все заинтересованы в повышении цены для выполнения плана. Никакая ЭВМ не поможет все учесть!

Стоп. Откуда у меня в голове все эти подробности? Фонд заработной платы, валовое производство… Опять начинается… Выползает неизвестно откуда. А, не военный секрет. Наверняка что-то раньше почитывал. Значит, что имеем? Тупик.

Есть два варианта. Снизить количество плановых показателей централизованно и предоставить большую свободу рук предприятиям. Посадить их на необходимость заботиться о сбыте продукции. Дерьмо никому не требуется, вот и вынуждены будут искать пути обновления. Все бы хорошо, да это очень серьезная ломка всей системы. Кому сдалось. Министерства теряют влияние на нижестоящих и становятся ненужными. Директора превращаются в неподконтрольных феодалов (если справятся).

Так… Еще один вариант напрашивается. Выход на новый уровень оснащения ЭВМ. Вся страна на «Снеге» снизу доверху. Все завязано на общую работу. Быстродействие и попутно улучшенный контроль за показателями. Ага. Во-первых, что вложат в машину, то и получат на выходе, а искажения в интересах предприятий неизбежны. Во-вторых, заметное усложнение цепочки. Просто ошибок непременно куча, хотя бы от неправильного ввода данных. Ошибка. Если их тысячи по стране… В-третьих, не гарантирует от того же дефицита. Ничто ведь в принципе не поменялось. Лично ему такой вариант замечательно подошел бы. Работы непочатый край впереди. Вот стране от этого в целом не лучше. Да кто ее видел, идеальную страну?

Вопли Сашка услышал еще на лестнице и моментально забыл о собственных тщательно обдумываемых аргументах по поводу улучшения планирования при помощи новейших ЭВМ (задел его Жора своим примером – в жизни все наверняка сложнее, но иногда и простые идеи цепляют). Противнейший визг базарной торговки ни с чем не спутаешь. И желание взять на горло тоже. Прекрасное настроение после торжественного обмывания куда-то испарилось. Осталось одно холодное презрение. Спорить с хабалкой никакого смысла. Проще сразу в лоб дать. Это они прекрасно понимают.

Он толкнул незапертую дверь и вошел под очередной крик:

– Что значит разобраться? Мальчик весь в синяках! Весь в крови! Вам не место в детском учреждении! Бандиты!

Одним взглядом засек картинку. Распаленная бабища в дорогом пальто, с нажратым вторым подбородком, и напротив – Галя с прижавшейся к ней дочкой.

– А! – радостно возопила баба. – И не мешает проверить, на каких основаниях данный тип проживает! Все напишу!

– Выйди, – приказал он Гале сквозь зубы, – и Надьку забери.

Она внимательно посмотрела и, не возражая, пошла в сторону кухни.

– Еще и распоряжается! Да я вас всех привлеку к ответственности, хулюганы!

За спиной Сашка что-то тихо сказал. Крик оборвался, как отрезало. Галина невольно попыталась прислушаться. Ничего не разобрать. Минуты три раздавалось тихое бубнение – и хлопнула дверь.

– Все, – поставил в известность Сашка, появляясь на кухне, – больше не потревожит. Что, правда весь в синяках?

– Только под глазом, – с глубоким сожалением созналась Надя, – и крови совсем чуть-чуть. Из носа накапало. Я его, – она показала сжатый кулачок, – в нос.

– Молодец!

– Господи! – хватаясь за голову, застонала Галя. – Воспитатель! А этой ты что сказал?

Сашка выразительно посмотрел на Надю и завлекательным голосом сообщил:

– У нас теперь машина на ходу, посмотри под окнами в спальне. – Дождался, пока она убежит, и очень тихо сказал: – Не стоит учить детей называть других казахскими шлюхами, если у самих дедушка подозрительный нацмен, да еще и вор, загремевший в штрафную роту. Не отмоется. Она, сука, в анкетах пишет «погиб». А хрен его знает – может, перебежчик. Без вести пропал. Я просто пообещал скинуть на почту всем подряд столь интересный факт биографии. Начиная с соседей и кончая любым начальством. По сцеплению это делается элементарно. Копий может быть сколько угодно. Пусть попробует еще раз рот раскрыть. Или детенок ее. Если в роду крымские татары – сиди и помалкивай. Нечего пасть разевать на других, если у самой рыло в пуху.

– Саша, это подло!

– Нет, как раз такой язык она прекрасно понимает. Вполне адекватная обратка. А сюсюкать и вежливо разговаривать – исключительно хуже себе делать. Один раз в глаза, без свидетелей – и уверяю тебя, наступит тишина. Стороной обходить всю жизнь будет.

– Ты что, в личное дело залез?!! – дошло до Галины.

Он отвел глаза и не ответил.

– Ты хоть понимаешь, чем это пахнет, когда всплывет?

– Мама, – дергая ее за руку, потребовала вернувшаяся Надя, – не кричи на Сашу!

– Она не кричит, – заверил он. – Это мы выясняем, кто в семье главный.

– А кто?

– Я! Я разговариваю тихо, спокойно и не перехожу на ругань. Меня внимательно выслушивают и покорно идут… за дверь.

Девочка задумалась и согласно кивнула.

– Я тебе дам – главный, – очень отчетливо, но без голоса, одними губами предупредила Галина.

– Кто орет – того обычно не уважают, – делая вид, что не понял, продолжил Сашка. – Она это прекрасно знает и стремится напугать. А мы не боимся! И потом, глупость подумала, Галя. Никак невозможно залезть без допуска. Тебе кто хошь разъяснит.

– Хо-чешь!

– Хочешь, – послушно повторил. Подумаешь, зато дома не выражаюсь. Вслух говорить не стал – Галя почему-то считала это совершено нормальным, будто не общалась не первый год с военными. Тут не захочешь – само автоматически выскочит.

– Система имеет несколько уровней секретности. Первый уровень открыт для всех работающих. Второй содержит данные, в получении которых ты имеешь обоснованную потребность, но сначала необходимо ввести пароль, и твои запросы фиксируются. Третий защищает информацию, не предназначенную для посторонних. Второй – это максимум для тебя, третий – для меня, и то при определенных условиях. Личное дело лежит на четвертом.

– И почему я не верю?

– И зря.

Делиться наличием на диске с невинным названием «Реанимация Снега», заныканных среди игр совершенно незаконных программ, одна из которых позволяла подсадить спящего «червя», никак себя не проявляющего, но моментально записывающего пароли и по соответствующему сигналу исправно сообщающему их хозяину, он не собирался. Тем более что и специально убил подсадку после проверки Чернова. Доказать никто ничего не сможет. Все стерто. Да и искать вторжения никаких оснований. Как чувствовал, заранее записав программку в «железо» генеральской секретарши. Вполне достаточно изучения двух личных дел в отделе кадров. Свое он тщательно изучил и запомнил. Интересно, насколько часто тот Сашка раньше этими делами баловался? Очень специфический диск в наследство от прошлой жизни остался и заметно приложил руку к чужому творчеству. Уж свою деятельность он быстро научился отличать. Почерк знакомый.

– На четвертом уровне – сведения о сотрудниках и внутренние документы. Без пароля соответствующего уровня не пустит, да еще и тревогу поднимет. Есть еще уровень пять. Для больших начальников.

– А общий пароль? – невольно заинтересовалась Галя. – Для полного ознакомления?

– Это сказка. Не бывает. Везде требуется отдельный. В каждом министерстве, а тем более в армейских структурах, свои порядки и инструкции. Так легко не присоседишься. Сначала полная идентификация. Если потребуется, доблестные работники в кожанках и так получат доступ к любым сведениям. Достаточно показать полномочия.

– А на озеро поедем? – неожиданно спросила Надя. Ее эти сложные материи не волновали. – Раз машина на ходу.

– Обязательно, – растерянно глянув на Галю, согласился Сашка.

Он про озеро слышал в первый раз. Видимо, это что-то из прошлого. От отца. Девочка про него обычно не вспоминала, и вообще помнила смутно, а тут выскочило. Прямо как у него. Неизвестно из каких глубин памяти, по ассоциации.

– Вот будет у мамы выходной – и поедем.

– Когда тепло станет, – строго сказала Галя. – Спать пора.

– А сказку на ночь?

– Вот покурю, – устраиваясь у форточки с сигаретой в руках, пообещал, – и приду, а ты ложись. Как самостоятельная.

– Только недолго. Я жду, – угрожающе потребовала Надя, удаляясь.

– Не делай такого больше, – тихо попросила Галя. – Не стоит риск того. Про меня тоже читал? – спросила, помолчав.

– Нет. И не стану. У тебя была своя жизнь до меня. Я не собираюсь лезть в нее без приглашения. Если есть темы, на которые не хочешь говорить, – это твое право. Можешь смеяться, но вы для меня семья. А семья – это доверие. Я буду защищать вас независимо от того, правы вы или нет. Просто потому что вы есть.

– Чего это я буду смеяться? – подойдя сзади и положив ему руки на плечи, спросила тихонько на ухо. – Это важно – почувствовать себя защищенной, а отношения не исчерпываются одной постелью, как бы нам вместе ни было хорошо. Просто мне стало страшно. За тебя. И за себя. Не будь таким самоуверенным. И вообще, – сказала уже нормальным голосом, – бросай свой вонючий окурок и иди сказки рассказывать послушному ребенку, раз обещал. Краночинитель мой хозяйственный, – она принюхалась, – уже обмыл машину?

– Ну, ты же понимаешь, нельзя без этого: ездить не будет!

* * *

Сашка остановил «Русич» напротив входа, потянул ручной тормоз и посмотрел на часы. Без пяти десять. Нормально. Здесь почти армия, и раньше срока все одно и не подумают открывать.

Кто, интересно, додумался до эдакого идиотизма – размещать здесь инвалидов? Нет, особнячок, окруженный деревьями, выглядел вполне мило, и в комнатах жили всего по двое, но поселить безногих на втором этаже…

Хотя устрой протезную мастерскую и тренажерный зал наверху – им точно так же пришлось бы ползать по лестнице. Хоть бы лифт поставили.

Дверь распахнулась, и наружу вышли трое. Двое взрослых мужиков и Игорь. Стандартный набор. Еще один гулять категорически отказывался, а троим было не на чем: им еще не сделали протезов. Дело это достаточное длительное и не всегда приятное. У пожилого дядьки с ампутацией по поводу диабета на ногах не заживали свищи, и он уже полученные не мог надеть.

Здесь присутствовали иногородние: местные обычно дома отдыхали в ожидании. Игорь единственный представлял вооруженные силы, не Душанбе. Раненые попадали в Верный не часто, все больше местные жители. Кто по пьяни пострадал, кто в аварию попал. Или как давешний диабетчик. В каком-то смысле и легче – взрослые люди могли что-то подсказать, – а в каком-то сложнее. Среди своих проще.

Сашка помахал рукой, и Игорь двинулся в его сторону. Хромал он заметно, переваливаясь на манер моряка, но смотрелся вполне довольным жизнью. Уже не пялился в потолок часами бездумно и упорно двигался. Даже костыля не взял, а использовал щегольскую палочку. Прямо издалека видно: старинная интеллигенция, – надо только не замечать неизменной пижамы под шинелью. В реабилитации наверняка штамп другой, но система одна. Да и не ходили дореволюционные Чеховы в солдатских обносках.

– А почему под камуфляж выкрашена? – сразу спросил Игорь, изучая машину. – Выпендриваешься?

– В мастерской решили позабавиться. Военные шутки. А мне не все равно?

– В техпаспорте цвет пишут. Проверь. Тормознет гаишник и прицепится.

– Все положенное написано, – похлопав себя по карману, заверил Сашка. – У меня огромный блат через дядю Жору. У него полгорода машины чинят. Отобранные права мусора вернут не просто с извинениями, а еще и ботинки поцелуют. Садись!

– Не влезу, – с сомнением глядя на руль, отказался Игорь, – ноги в педали упрутся.

– Сиденье отодвигается, – показал Сашка, – но до меня не дошло: а как ты в «Запорожце» ездить собираешься? Там салон еще меньше.

Он обошел «Русич» и плюхнулся на второе сиденье.

– Попробуй.

Игорь уселся боком и, помогая рукой, передвинул ноги внутрь.

– Ж-ж-ж, – покрутив руль, сказал издевательским тоном. – Можно подумать, я понимаю. Ветерану с инвалидностью по поводу ног бесплатно дают «запор», а остальные безногие желающие могут доплатить от тридцати до пятидесяти процентов стоимости. Смотря сколько ампутировано и какая группа инвалидности. Подождать еще годик в очереди – и разницу в цене погасить. На пятьдесят рублей пенсии при инвалидности первой группы. Идешь на работу – двадцать шесть. Не знаешь, чем мне заниматься? А то профессии нет, и как жить на подобную стипендию, не представляю.

– Так тебе еще страховку должны дать, – удивился Сашка.

– Ага, ты, когда в армию шел, не забыл оформить дополнительную? Молчишь. Я тоже не задумывался. Мы же сильно умные! А по армейской не больно-то размахнешься. На пару лет сносного существования. Да и есть у меня мысль купить где-то здесь развалюху. По льготе комнату непременно дадут, да годик ждать придется, а пока мне на вокзале ночевать?

Спрашивать, почему он домой не рвется, Сашка не стал. Догадывался. Прямо никто ничего ему не объяснял, но по кое-каким недомолвкам и от Гали, и от Титаренко несложно допереть.

– Я подумаю насчет работы, без балды обещаю. Есть одна идея, но когда ближе к выписке будет. А пока пиши, – сказал Сашка. – У тебя получается. Я вчера отзывы смотрел в общалке.

– Я тоже. Когда хвалят, приятно, а жить пока на что? Отслужил, блин. Зачем все это было, ты можешь ответить?

– Мы были солдаты. Мы служили своей стране. С войны нельзя уволиться по собственному желанию.

– Да… Я помню политинформации: «В чем смысл жизни? В чем долг перед Отечеством? Где мое место в судьбе моего народа?» Только после ответа на эти вопросы можно говорить о воспитании настоящей убежденности в правоте своего дела, своего поведения. Надо начинать воспитание молодежи с обсуждения этих вопросов, привлекая материалы из жизни великих людей, великих революционеров». И еще: «Постоянно воспитывать молодежь в атмосфере революционной романтики, устремленности к революционному идеалу – в атмосфере самопожертвования «я» ради любимого «мы». Тебя не тошнит от речей?

– Вспомни «Бремя белого человека» Редьярда Киплинга. Кто, если не мы?..

– Не замечал за тобой любви к поэзии, – удивился Игорь.

– Киплинг хоть и англичанин, но прав. Уйти – не выход. Нас не оставят в покое. Уступить – показать слабость. Непременно вцепятся. Целая стая прибежит кусать за пятки.

– Значит, это никогда не кончится…

– Никогда не говори: все было зря, – сердито сказал Сашка. – Когда я слышу: «Афганский синдром», – я либо сразу посылаю собеседника, либо просто ухожу, в зависимости от того, кто мне это сказал и в какой ситуации. Нет никакого «афганского синдрома»! Пусть американцы плачут по поводу Вьетнама. Да, я убивал. И что? Я не чувствую себя проигравшим, и совесть меня не мучает. Я сделал, что мог и насколько мог. Мне плевать на политические расчеты политиков. На рост влияния США или свержение светского правительства исламистами, выходящими на нашу границу и мечтающими распространить влияние на север. Мы выполняли свою боевую задачу согласно присяге. Правильность или праведность войны – побоку. Войны начинают не солдаты. Мы воевали за свою жизнь и жизнь своих товарищей. За тех, кто просто живет в стране за нашими спинами. Что и как там происходило – это совсем другой вопрос, и не считаю правильным происходящее замалчивать. Мы совсем не ангелы и вели себя далеко не лучшим образом, но это война. Снаряды и пули не убивают избирательно, тщательно отсеивая посторонних гражданских, если из кишлака стреляли. В борьбе с партизанами гуманизм очень быстро испаряется. Увидишь один раз своего умирающего друга – и жалость к врагу пропадает. Нет для нее места.

Он плюнул в открытое окно и после короткой паузы продолжил:

– В ста двадцати километрах от Кандагара есть замечательное место. Десяток роскошных домиков с мраморными полами, стенами из гранитных блоков и с прекраснейшей облицовкой. Мебель антикварная. Асфальтовые дорожки и ухоженный сад с фруктовыми деревьями. Еще взлетно-посадочная полоса, водонапорная башня и кирпичная стена вокруг. То ли загородная дача афганского шаха, то ли дом отдыха для богатея. Курорт. Если не обращать внимания на табличку у входа в центральном здании с фамилиями, именами и званиями. Больше сотни, и внизу еще место оставлено. У половины и могил нет. Домой отправляли пустые запаянные гробы. Никто из них не хотел умирать. Вот твоя задача – не забывать об этих людях и отдавать им должное, показывая историю такой, какая она есть. Грязной, кровавой, с постоянным голодом, усталостью и страхом – без прикрас. Честно. Все. Мы вернулись и имеем право рассказать. Лучше так, чем держать в себе. Боевые действия для меня закончилась. На окружающих людей бросаться не тянет. Все это осталось там. А здесь я собираюсь жить. У меня еще много дел ожидается, и в будущем я добровольцем проситься не стану. Уклоняться – нет. Не буду. А рваться в первые ряды, имея за спиной семью, – увольте. Воевать можно и нужно, защищая свою семью, свой дом, страну. Все остальное – хрень, но понимание приходит задним числом. Наверное, потому в армию и призывают молодых. Они еще не знакомы со смертью, не видели толком жизни и считают себя бессмертными. Согласен?

– Да… Наверное.

– Вот и прекрасно.

– Все-таки возвращается память? – спросил, помолчав, Игорь. – Базу помнишь. Да и вообще. Эмоционально и путано. Задело тебя.

– По ночам, во сне, мне нередко крутят кино. С эффектом присутствия, но вроде со стороны.

– А мне вот постоянно снится, как я хожу. Но это не о прошлом. Мечта. Почему-то хожу и хромаю. Ноги на месте, а все равно хромаю.

– Неизвестно еще, что хуже. Подобные мечты или мое. Вечно куски без всякой системы и порядка. То пара месяцев назад, то пара лет прошла. Никакой системы и последовательности.

– Можно подумать, кто-то помнит подробности недельной давности. Что ел и с кем разговаривал. Или где был год назад.

– Утешил. Тоже правда. Лишнее не удерживается. Не нужен тебе номер телефона – моментально исчезает из памяти. Самое яркое сохраняется, а будни стираются намертво. Без надобности. Проблема – все больше вспоминается не слишком приятное. Иногда, – признался Сашка, – я об этом жалею. Лучше бы и не возвращалось. Я был не очень располагающим к себе типом. Вечно кому-то что-то доказывал. И завалить кого – как два пальца об асфальт. Даже повода особого не понадобится. Не так посмотрел – достаточно. Я к нему, понимаешь, с добрыми намерениями, а он плюет в душу. Нет у меня желания один раз проснуться и выяснить – я – это не я сегодняшний, а я тогдашний. И все вокруг уже до фени.

– Глупости. Никуда новый опыт не исчезнет. Ты месяцы жил и не срывался. Захочешь – сможешь. Все упирается в причину. Ради чего ты действуешь. Ради кого… Ха, – пробормотал Игорь, – а ведь можно классную вещь сбацать. Из армии он вернулся совсем другим человеком, серьезным, сдержанным, целеустремленным. Пример для подражания. И все было хорошо, пока… Однажды ночью очнулся, а вокруг неизвестно кто. Вынул ножик и…

– Игорек, – очень ласково предупредил Сашка, – если на меня после твоих писаний начнут показывать пальцем, я ведь тебе ручки поотрываю шаловливые.

– Если нельзя, но очень хочется, значит, убираем любые неподходящие намеки, переписываем биографию – и пойдет товарищ по ночам на улицы. А днем ничего не помнит. Серьезно, психологический детектив.

Игорь глубоко задумался. В глазах появился азартный блеск. Натурально в голове рождается маньяк.

– Я лучше поеду, – опасливо сказал Сашка, – пока прямо на глазах в вампира не превратился.

– Вампиры – это у них. На Западе. У нас ничего хуже лешего не попадается. И вообще я реалист. Магия-шмагия… Не люблю.

– Вот и отнесись реалистично. Не хватайся одновременно за два сюжета, один заканчивай. Писатель! – сказано было с ударением на «и». – Да, – вспомнил, – держи. Только не свети. Потом понадобится – здесь обойдешься.

Искусственная ступня к протезу крепилась особым ключом. Два болта необходимо было поворачивать одновременно, и для этого существовал специальный инструмент. Инвалидам, естественно, его на руки не давали, а сделать – еще та морока без образца. Любое крепление рано или поздно разбалтывается, особенно если не смотреть с восхищением на протез, а ходить на нем. Понадобится – приходи, с удовольствием поможем, а дать в подарок или продать инструкция не разрешает. Хорошо звучит, если живешь близко.

– Я-то думал – зачем ты в мастерские вчера заходил?.. – пряча в карман изогнутый инструмент, обрадованно сказал Игорь. – Тихо слямзил и ушел – называется, нашел. Узнаю армейскую выучку.

– И это я тоже прекрасно умею. Иногда прохожу мимо магазина и смотрю: его ж подломить – как два пальца… Мы с парнями продсклад в Герате брали охраняемый, и никто не заметил. Крышу разобрали. Потом две недели с летных пайков жирели. Их кормили не в пример остальным. Зато абсолютно не умею разговаривать с ребенком. Или на команды тянет, или как с ровесником говорю. Так она ж не мальчик.

– Ха, еще неизвестно, кто кого воспитывает в первую очередь: родители детей или дети родителей. Набирайся пока опыта на будущее. Бывай. Мне еще положено совершить прогулку.

Он вылез из машины и тяжело зашагал по дорожке. Вокруг здания два раза в обязательном порядке.

Сашка задумчиво посмотрел вослед. Профессия нужна? В голове у него не первый день формировалась любопытная идея. Почему не попробовать!