Текст книги "Делай, что можешь"

Глава 7
Налаживание полезных связей

Если не считать перевалившего через полдень солнца, на улице ничего не изменилось. Все те же дома, прохожие, и никому до меня нет дела. Зато я чувствовал себя просто замечательно. Сбросил напряжение гораздо лучше, чем физическими упражнениями по хозяйству, и доволен не хуже кота, возвращающегося после развлечений к родной кормушке.

Назад идти проще, вышел безошибочно к знакомой обувной будке. Сапожник прибивал с вдохновленным лицом каблук к лакированной туфле и поднял голову, только когда остановился рядом. Я молча положил на полочку в окошке папиросы.

– Ого, какая роскошь, – восхитился инвалид.

Наверное, дорогие, директор банка самокрутки смолить не станет, но в марках и ценах все равно профан.

– Мне подарили за спасение кошки, – пояснил честно, – все равно без надобности, может, тебе пригодится.

С запозданием резануло, я всех подряд на «ты» называл, а ведь старших положено на «вы». Уважение. До сих пор не воспринимаю их более пожившими. Это ведь с виду мне немного, а позади две жизни по длительности. Надо себя лучше контролировать. Не переломлюсь, лишний раз поступая, как принято. Тем более для образованных и вышестоящих выглядит наглостью такое поведение. Им тыкать не положено.

– Не откажусь, – сгребая грязной лапой пачку и выбивая заученным щелчком папиросу, согласился сапожник. – Все гуляешь?

– Если честно, мне совет нужен.

– Всегда к вашим услугам, гражданин Жандров, – пуская дым из ноздрей и осматривая любовно каблук, ответил он. И фамилию знает. Видать, про давнее знакомство с Ермолаем догадка правильная. – Чего изволите?

– Я самоучкой все постигнуть не могу. Разбрасываюсь. Приличный репетитор нужен из последнего класса. И чтоб не из заламывающих цену.

– Оно тебе надо? С твоим умением девицам мордочки разглаживать голодным не останешься.

– Неприятно чувствовать себя дураком, – ответил честно. – Что другие думают, начхать, но я в газете одно слово из трех не понимаю.

– О, тут иной раз и образованные ни черта не петрят. Как отмочат про монетаризм, интервенционизм и крепкий рубль, так плеваться хочется. Мне вот объяснили, что сильная валюта позволяет удерживать экономику на более или менее уровне, но стоимость рубля неправильно подпирать искусственным образом. Это ограничивает предпринимательство снизу. Вот и я так же смотрел, – хохотнул, – будто баран. Проще говоря, заработать непросто.

– Ну, вот и мне б кто так удобно изложил.

– Сразу чтоб брал мало и учил хорошо. Не жирно?

Я без особого смущения развел руками. Мне еще предстояло мать уговаривать на траты. Вряд ли она поймет.

– Ну, за твой подарок могу свой подкинуть. Есть у меня сосед Берхин Миша. В университет не приняли, и пока репетиторством подрабатывает. Подтянет, научит, объяснит. У него золотая медаль, так что сумеет.

– А чего не взяли, – скептически поинтересовался, – раз такой умный?

– А ты не знаешь?

– Откуда?

– Государственная политика, – непонятно объяснил сапожник, – неблагодарный, сомнительно лояльный в отношении нашей великой Республики элемент.

– Чего?

Он извлек из-под верстака газету и, близоруко прищурившись, зачитал со странной саркастической интонацией: «…по причине своей специфической национальной структуры являются помехой для нормальной эволюции масс русского народа. Решение еврейской проблемы мы видим в радикальном уменьшении количества иноверцев. Возможно, что данная проблема решается только путем реализации плана эмиграции. Данный план обязан учитывать интересы государства и быть абсолютно реальным. Ассимиляция евреев не является целью нашей политики…»

– Поэтому введена процентная норма для инородцев, – пояснил, откладывая печатный текст и кривясь, – в высшем и среднем образовании. Если в общем числе населения три из ста, то и в университете не больше. Причем в любом конце страны. При кровавом царизме в местах проживания смотрели по тамошнему проценту. Не в среднем. А сейчас очень справедливо. Вот и выходит, что из какого Вильно в Москву или Казань туча слетается, поскольку их там полно и конкуренция выше, а в большие города все-таки деньги надо иметь. На экзамене отбирают лучших из лучших.

– В смысле два конкурса?

– На самом деле несколько. Есть еще всякие армяне, поляки, кавказцы и прочие немцы. Закон один для всех. Сидят вместе, а проходной бал у русских отдельно, у этих отдельно.

– В результате из инородцев отбирают лучших из лучших и они потом нарасхват? – озадаченно переспрашиваю, не уверенный, что правильно уловил.

– В частных предприятиях – да. А на государственной службе единицы. Не берут даже по проценту. И ведь самое интересное, что идея правильная. Освободить места для простых русских парней. А на практике не тянут от сохи. Поступить проще, а учиться нет. Даже курсы до экзаменов не помогают. Ну, в данном случае он будет стараться подготовить серьезно. Ты ж не конкурент даже на один факультет пойди. Русский другой экзамен сдает. Уже готово, – с улыбкой произнес, обращаясь к подошедшей молодой девушке.

Если в прошлый раз клиентка походила на служанку одеждой, то эта не богачка, но с достатком. Лакированные туфельки, однако зажиточная купила бы новые. Она заплатила, даже не взглянув на работу, и довольная удалилась.

– Во! – сказал безногий. – Не проверяют. Знают люди, что качество настоящее. Могу и на заказ сшить хоть сапоги, хоть ботинки.

Если это был намек, то реагировать я не стал. Мне хватало своих, пусть и фабричных. Дома все равно босиком для меньшей потертости.

– Так где его искать?

– Я ж сказал, в моем доме. На чердаке.

– Извините, – после паузы признался в неведении, – а как пройти?

– Не запомнил? Хотя да, маленький был и не столь разговорчивый, – догадался сапожник. – Все молчал, как с Ермолаем захаживал. Значит, идешь в рабочий поселок, – показал вбок, – у Пахры, а не Заводской. Доходные дома Никольского. Они квадратом, – показал руками, – не ошибешься. Третий подъезд со двора. Ну, этаж уже сказал.

– Большое спасибо.

– Смотри, Мишка человек неплохой, сильно не торгуйся!

Найти нужный район оказалось несложно. Демонстрировать полную тупость в топографии города не стал, за первым поворотом по направлению взмаха руки остановил прохожего и уточнил дорогу. Все оказалось достаточно близко, причем даже булыжная мостовая исчезла моментально с пересечением невидимой границы. Их почти деревня и то была лучше. Здесь много больше народу живет в трех– и четырехэтажных коробках. Никаких деревьев, скотины, притом грязь кругом. Дощатые уборные прямо во дворе, о чем доложил исправно нос. К тому же помои, похоже, с размаху выливали прямо из окон во двор. А там не было каких-либо стоков, из-за чего образовались глубокие лужи. Вокруг обложенной досками помойки залегали высокие холмы отбросов, и воняли они так сильно, что меня затошнило. А дети играли спокойно рядом, не обращая внимания на жуткий запах. Они охотно показали, где живет безногий сапожник (подвальное помещение), и продолжили бегать друг за другом с дикими воплями. Интереса чужак не вызвал. Одежда на нем не отличалась от обычной для здешних.

Внутри дома оказалось не лучше. Стены облупленные, на полу грязь и мусор, перила на втором этаже липкие, будто вымазали чем, а на третьем следы неубранной рвоты. Взрослых на улице почти не было видно, разве женщины попадались. Все-таки жили в основном работяги и дома не сидели. Потому очень удивило, когда, поднимаясь по лестнице, встретил вывалившегося из квартиры растрепанного человека в одних подштанниках на подтяжках. Зато волосы, как в недавнем фильме у негодяя, расчесаны на пробор и щедро намазаны чем-то жирным. Дохнув на меня мощным выхлопом перегара, он схватил случайно попавшегося встречного в моем лице за плечо и проникновенным голосом заявил:

– Да, я пью! И что?

– На здоровье! – отвечаю, пытаясь обогнуть.

– Пить следует за исчезнувших в горниле войны русских, – продолжая загораживать дорогу, провозгласил, – потому что нынешние делятся не на героев и трусов, а на бесчестных и ленивых гадов. Нет! Сукиных сынов! Когда мы теряли здоровье на полях сражений, они в тылу возделывали ниву ловкачества. Как раз из таких фартовых парней, обворовывающих своих товарищей, и берутся партийные функционеры и прочая богатая сволота!

Поскольку оратор энергично жестикулировал, мешая пройти, и не собирался отодвигаться, я его взял под мышки и аккуратно переставил к перилам. Хорошо быть здоровым, как грузчик. Еще не хватает, чтоб навернулся с этажа, считая ступеньки боками по моей вине.

Из-за спины продолжали нестись гневные фразы:

– Пока честный человек в трудах праведных добывает хлеб насущий, эти сукины дети не менее усердно соображают, как бы ничего не делать и тоже нажраться.

Я не выдержал и обернулся, проверяя, перед кем речь держит. Нет, на площадке ничего не изменилось. В гордом одиночестве находится и изливает негодование в пустоту. Не иначе кто-то посмел не позвать на банкет.

Выход на чердак был по лесенке, прикрученной к стене, из пяти ступенек. Но сначала требовалось позвонить. Жилец вывел наружу провод, к концу которого была приделана маленькая пуговка. Эти штуки я уже знал и без колебаний нажал. Где-то наверху достаточно громко механически задребезжало. Через пару минут люк открылся, и оттуда выглянул хозяин. Он был черняв, кучеряв, с карими глазами, в очках и с горбатым носом. Прямо родственник изображению с недавно виденного на улице плаката: «Выезжайте! У вас есть куда! Пускай каждый будет у себя!» и какие-то домики, к которым шел такой тип с мешком и счастливой улыбкой.

– Меня сапожник прислал, – сообщил, с запозданием сообразив, что имени того так и не выяснил. – Репетитор нужен.

– Поднимайтесь, – пригласил жилец.

Чердак был немалых размеров и почти пустой. Кроме двух топчанов с матрацами, стола с табуретками, ведра с водой, керосинки и сковородки ничего больше, включая продукты. Может, под кроватью? Даже вещи на крючках, вбитых прямо в стену. Ну и какое-то железное сооружение в углу, возле окошка. Зато десятки, если не сотни книг стопками. Верхний том в названии имел нечто про аэродинамику. Не совсем тупой и знаю, почему самолеты летают. Точнее, как раз не знаю, зато слышал в общих чертах про подъемную силу, почему нужны крылья самолету, а геликоптеру без надобности, и прочий ненужный вздор.

– Николай Жандров, – протягивая руку, представился.

– Михаил Берхин. – Ладонь крепкая, пусть и невзрачный с виду.

Он и одет был в чистое, но не новое и потертое. В целом ощущение чистенькой и опрятной бедности, при виде которой невольно испытываешь уважение. Денег нет, однако человек не опустился.

– У меня, – сообщаю для начала, – уровень начальной школы.

Как буквально вчера вычитал в наполовину непонятной речи в Думе, ничего удивительного в таком не найти. Лишь четыре процента учеников первых классов начальной школы шли учиться дальше. Причем среди детей малоземельных крестьян меньше одного процента, и речь исключительно о мальчиках. Девочкам полагалось выйти замуж и рожать детей, а не заниматься ничегонеделанием на уроках.

– Ну, арифметика…

Это был тихий ужас, когда обнаружилось, что ничего толком не помню. Простейшую теорему доказать не способен, а о валентности или законе Ома имею самые приблизительные представления. Академик, ага. Я работал в биофизике и даже необходимую химию на старости лет намертво забыл. Что уж говорить о тригонометрии или физике!

– …чтение…

С этим совсем плохо. То есть читать я могу бегло. Но даже классику здешнюю принять не получается. Мое понимание и то, что требуют учителя, кардинально различаются. К тому же, одолев «Хромого барина» Толстого, остался в недоумении. Логика поступков от меня полностью ускользала. Не ведут себя так адекватные взрослые люди. По мне, там ни одного положительного героя. А ведь придется сдавать экзамен и нести нечто приятное учителям. Требуется некто, готовый разжевать и объяснить. У Кати, к сожалению, нос не дорос. Максимум повторит заученное, не задумываясь. Уже проверил на другом материале. «Повести Белкина» Пушкина. Пока не дочитал, лишь «Выстрел» и «Барышню-крестьянку». Первая совсем бредятина. У буяна не задалась дуэль, решил на потом оставить. А тут услышал о свадьбе, давай испорчу. По-моему, человеку нечем заняться. Вторая не лучше. Переодевание в простолюдинку, закончившееся счастливым венчанием. Не представляю, как жили дворяне, но, кроме выдавливания слезы, неплохо бы и немного реализма. Чтоб столичный повеса женился на рабыне? По крайней мере, собирался. Или чего-то не понимаю, или Александр Сергеевич первооткрыватель российских мыльных опер. Потому и Кате нравится эта история. Ах, какая любовь!

– …немного географии. А нужно получить аттестат об окончании школы. Сидеть за партой в моем возрасте с детьми несколько глупо, собираюсь экстерном экзамены сдать. Нужен хороший, – с ударением, – репетитор. Одних учебников мало.

– То есть желание есть? – оживляясь, переспросил Михаил.

– В смысле? – не дошло. – Есть люди, готовые платить и не стремящиеся учиться?

– Очень часто родители хотят, а дети не стараются.

– Не мой случай. Давайте лучше обсудим жалованье и прочие вещи. Полагаю, четыре часа, возможно, с перерывом каждый день, кроме воскресенья. Найдете время в районе обеда? Где-то с одиннадцати до четырех. Утром я стабильно занят и вечером обычно тоже.

То есть с утра – по хозяйству, а вот в вечерние часы подтягиваются клиенты. С этим было сложно. Постоянного притока не существовало. Когда густо, иногда пусто. И если местные девицы за избавление от прыщей готовы были отдать кровный трояк за пять минут простейшего труда, то были и серьезные варианты. В обоих смыслах. На одних приходилось тратить много времени и энергии, другие не имели нормальных денег. Гнать никого не хотел и с любым возился. Репутация и реклама – важнейшие вещи. И уж конечно, вперед очереди шли солидные клиенты с толстыми кошельками. С таких не грех и слупить серьезно. Поскольку не брал всех подряд, имелась специальная книга с записями имени с фамилией, времени приема и диагнозом.

– Тридцать пять рублей в месяц, – решительно сказал Берхин и затаил дыхание.

Наверное, он был уверен во внешней невозмутимости, но для меня прозрачен насквозь. Причем в обоих смыслах: переносном и реальном. Ничего серьезного, кроме начинающейся язвы. И явно запросил больше обычной таксы в ожидании вечной торговли. Ну как еще себя мог повести сельский куркуль?

– Согласен, – сказал, мысленно хмыкнув. – Только это свыше ожидаемого. И сейчас не имею. На следующей неделе зайду, идет?

Есть у Аниного мужа нечто серьезное или нет, но взять за потерянное время меньше полсотни – себя не уважать. Потом видно будет. Наверняка ведь не у одних девиц из поселка чирьи бывают. А у ее подружек другие финансовые возможности.

– Конечно, – без особой надежды согласился будущий репетитор. Наверное, решил, пойду искать другого преподавателя, но сбрасывать цену совершенно неуместно. Лучше б торговаться попытался, чем прямо разворачиваться. Но сейчас поздно.

– Вопрос можно?

– Ну, если не про интимные встречи, почему нет.

– Неужели на чердаке жить лучше? Здесь нет ничего, воду носить наверх приходится, а зимой уж точно без отопления холодно.

– Двадцать рублей в месяц, – делая широкий жест, объяснил Михаил. – Площадь почти втрое превышает любую квартиру. А в них по трое-четверо в одной комнате и на червонец дороже. Отопления нормального нет, ставят буржуйку из жести, выводя трубу наружу.

Я понял, что за механизм в углу, несмотря на отсутствие знания слова «буржуйка». То есть кто такие буржуи, уже выяснил, однако связь не уловил. Обычная печка из жести. Мог бы и догадаться. Просто никогда прежде не видел.

– Десять килограмм угля – девятнадцать копеек. Тонна одиннадцать рублей. В сезон где-то три приобретать приходится. Колонка на улице и туалет тоже для всех. Вся разница, что ведра по лестнице наверх поднимать, а не прямо в квартиру. Мы с товарищем живем лучше всех. – Он усмехнулся. – Главное, чтоб крыша не текла.

– А электричество?

– Это да. Имеется, как неудивительно. Тридцать копеек за киловатт-час. Если в квартире не одна семья, жуткие свары по этому поводу. Мне хоть лаяться не приходится по поводу сожженных для личных нужд общих капиталов.

– Понял, спасибо.

– Денежного клиента нашел, – не дав шанса открыть рот и заорать в негодовании от долгого отсутствия, сразу заявил матери.

Она моментально выскочила навстречу, стоило подойти к забору. Не иначе сидела и внимательно смотрела в ожидании. И то, должен был давно вернуться.

– Юрий Владимирович Морозов.

– Кто?

– Директор Соединенного торгово-промышленного банка в нашем городе.

Она все-таки открыла рот, но совсем из других соображений.

– Сколько даст? – жадно спросила.

– Не знаю пока, смотреть надо, но меньше сотни и просить нельзя.

Одобрительно закивала. Он же прежде был убогий, а теперь находит за раз сумму, в пять раз превышающую месячную зарплату работника. После приезда подружки Аросевой (артистка влегкую отдала пять сотен за опухоль, да еще столько же за приведение в приятный вид и всем рассказала об изумительном лекаре, спасшем ей грудь), за один предварительный осмотр отвалившей четвертную и еще полторы сотни за лечение мелкого воспаления по женской части, мать уверовала в его обещания полностью, и отношение стало много уважительнее.

– Ужинать идем, – необычно ласковым тоном позвала.

На столе уже ждал чугунок, и оставалось только выложить содержимое на тарелку.

– Нет, – сказал резко на движение матери, – наливки не надо.

Хватит с меня и утренней дозы. В любовных играх почти все повыветрилось, но добавлять уж точно без надобности. Я и прежде не любил дурманных напитков. Тем более не вижу смысла обмывать постоянно радость, горе, получку или еще какой знаменательный день. Все-таки не настоящий русский.

Все семейство, включая кошку, за минусом отца, неизвестно где снова пропадающего, уставилось на меня. Стеснительностью я сроду не страдал. Вилкой разделил горячую картофелину на половинки и погрузил дымящийся кусок в сметану, которой была полита сельдь. Затем взял кусочек лука и вонзил в него крепкие зубы. Хотя многие здешние продукты были прежде редко встречаемы, вкус оценивал положительно, да и организм отрицательных реакций не давал. Напротив, воспринимал положительно. Особенно если вспомнить, что с утра ничего не ел. Маслины, сыр и хлебцы, которые употребил с коньяком, давно переварились, да и было их немного. Одно слово – закуска, не питание.

С удовольствие набил брюхо, похвалив заалевшую мать. Она не привыкла к благодарности по данному поводу. Сама поскакала за сахаром, чтоб чай из самовара пить. Катя принялась убирать со стола без напоминания. Лишь я сидел, развалясь на стуле в роли большого начальника.

Под хорошее настроение выдал анекдот армейской юности про генерала, у которого есть огромный пес, норовящий всех укусить. А сделать ничего нельзя, все боятся хозяина. Так всех достал, что решили коллективно отомстить. И вот у него жена рожает. Он хочет видеть ребенка, а все как-то странно смотрят и отмалчиваются. Наконец врывается к врачу и с криком требует: «Где мой ребенок?» А главврач молчит, молчит, потом спрашивает: «Как часто ваша жена общалась с псом?» «При чем здесь это?» – бесится начальник. Тогда врач наклоняется, достает с полу картонную коробку с щенками да ка-ак бухнет на стол: «Вот твои дети!!!»

Катя смотрела в недоумении, а мамаша зашлась от хохота, трясясь всем телом. Она, оказывается, и юмор понимает.

– Это еще кто? – выглядывая в окно на брех пса, полюбопытствовал. – В форме. Полиция?

Мать посмотрела, перекрестилась и подхватилась встречать бегом незваного гостя.

Пришелец был на первый взгляд крепок и не особо умен. Уж больно рожа простецкая. Впрочем, тут никогда не угадаешь без знакомства. Иные старательно культивируют репутацию глупцов, подсиживая поверивших или вышестоящих.

– Околоточный наш, – боязливо прошептала Катя, посмотрев из-за спины. – Сильный, как бык, и жестокий. У нас все его боятся. – Она привыкла давать справку брату и правильно интерпретировала взгляд. – В тюрьму редко кого, разве убивца, но даст в ухо буяну или не понравившемуся, так сознание теряют. С ним надо вежливо и не забывать платить. Только за этот месяц уже получал. Не иначе случилось чего.

– Добрый вечер, – сказала мать, отворяя калитку, – Иннокентий Васильевич.

– И вам поздорову.

– Не хотите ли угоститься? – спросила заискивающе. – Наливочка у нас хорошая. Прошу в дом.

– Ермолая нет?

– Отсутствовать изволит.

– Жалуются, – сказал скорбно полицай, снимая фуражку и вытирая большим белым платком потный лоб, усевшись за стол.

– Кто?

– Люди, – сказал многозначительно, выпив большую рюмку. – Говорят, – скользнул взглядом по застывшему у окна Николаю, – сынок ваш неприятное пообещал. Про порчу говорят.

– Господи, Иннокентий Васильевич, да вам только слово сказать!

– Значит, было, – утвердительно сказал. – Вот и подумайте. Вы в какое положение меня ставите? А не дай бог завтра чего случится. Корова сдохнет или чирий выскочит у скандалиста, на кого подумают? Так недолго и до красного петуха.

– Что вы такое говорите!

– Мне это надо?

Пора было вмешиваться. Так или иначе, налаживать отношения с местной властью придется. И лучше не за рубли. Знаю я таких. Взятку возьмет, а как дойдет до проблем, моментально устранится. По закону и все такое. Ему своя шкура дороже. Вот и требуется, чтоб он о ней не забывал.

– Спина болит? – участливо спросил я.

Околоточный запнулся на полуслове, поворачиваясь ко мне всем туловищем. Железное терпение, наверняка лечь мечтает, а сам ходит по домам. Или это чувство долга?

– Это не продуло. Камни в почках отдают в поясницу.

– Ты лучше врача знаешь? – с насмешкой прозвучало.

– Я и похмелье с увеличенной печенью вижу, но с этим можно и дальше жить.

– А ты действительно изменился, – произнес он удивленно.

Я подошел к нему и положил руку на лысую голову. Околоточный сначала дернулся, потом замер.

– Тепло. Гхы, – странно гоготнул, когда через пару минут убрал ладонь. – И верно, не болит больше башка. Тебе ж, парень, цены нет, – с чувством заявил. – Народное достояние, гхы.

– Пить вам, Иннокентий Васильевич, столько нельзя, – сказал я с укоризной. – Не мальчик уже.

– Учить еще будешь, – ответил тот сердито, но за наполненной рюмкой лапу не протянул, отведя взгляд. – Правда можешь боли убрать? – после тяжелого молчания спросил.

– Не сразу, но да. Пару раз на каждую почку, чтоб камни раздробить в песок и вывести наружу. Но вы уж тоже уважьте, объясните соседям, насколько они не правы.

– Порядок должен быть на вверенном участке! – веско уронил заметно повеселевший полицейский. – Уж это я обеспечу. Будут у меня как шелковые. Надумали тоже грозить самосудом. В России власть одна, и я ее представитель без права обжалования! Распространять суеверия! Да это ж подрыв устоев!