Текст книги "Дублер"

– Просто познакомимся, передадим привет с родины, Машку покажем.

– Не думаю, что ему это все вообще нужно.

– Ему, может, и не нужно, – заметила жена.

– Тань, я уже сказал. Просить я ничего не буду, – твердо сказал Сашка.

– Да кто говорит – просить? Просто поставим в известность. Пусть Маша знает, что у нее есть в Москве дедушка. А дедушка знает о родной внучке.

Сашка эти доводы, видимо, уже слышал.

– Неужели тебе самому не интересно на него посмотреть? Родной отец.

Таня угадала. Похоже, это больше всего и пугало Сашку.

– Боишься, что прогонит? – спросила она.

И опять Таня попала в точку.

– Прогонит так прогонит. Хоть ребенку Москву покажем, да, Маш?

Танька обняла с одной стороны дочку, с другой – мужа. Она так редко в последнее время бывала ласковой, а сейчас погладила его по голове, по плечу, как будто в нем появилось что-то новое.

Вдалеке показалась электричка. Пассажиры стали потихоньку подвигаться к краю платформы. Вдруг к станции подъехал, взвизгнув тормозами, старшой частник-таксист, и на перрон торопливо взбежала Елена Анатольевна. Сашка встал, поспешил ей навстречу. Машенька обрадовалась.

– Бабушка!

Таня притормозила дочку, которая рванулась следом за отцом.

– Что она тут делает?

Таня подняла глаза к небу: неужели свекровь решила устроить еще одно представление?

– Мам, ты чего тут? – пошел навстречу матери Сашка. Та увидела и Таню, и Машу, и сумку.

Елена Анатольевна запыхалась.

– Шурик! А что же я последней узнала, хорошо тещу твою на улице встретила. Едешь в Москву? К Нему?

Подошла Таня, ответила за Сашку:

– Да, Елена Анатольевна, мы решили, что Сашин родной отец имеет право все знать.

– Зачем?! – спросила свекровь.

– Зачем вы его отговариваете, Елена Анатольевна? Саша сам так решил.

Елена Анатольевна помотала головой:

– А если не признает? Не примет. Шурик…

Мысль, что кто-то сделает ее сыну больно, была матери невыносима. Но Таня заверила:

– К этому варианту мы тоже готовы, не волнуйтесь, Елена Анатольевна. Я буду рядом. Для того и еду. Саш, ну скажи.

– Мы еще в цирк пойдем! – добавила Маша радостно.

Елена Анатольевна не ответила внучке, смотрела на сына с жалостью, хотела по голове погладить. Но Сашка мотнул головой, уклонился.

– Мам, ладно, раз решили уже, так чего. Вернусь – расскажу.

Сын коротко обнял мать на прощание. Маша пообещала:

– Бабушка, я тебе магнитик на холодильник привезу.

Елена Анатольевна обняла внучку. Таня взяла дочку за руку, как будто боялась, что свекровь переубедит сына, нетерпеливо махнула Сашке, тот поднял тяжелую сумку, поспешил. Мать догнала сына уже у тамбура, задержала за рукав, достала из сумки толстый конверт.

– Передай ему. И попроси за меня прощения.

Двери электрички закрылись. Сашка махнул матери. Электричка ушла. А Елена Анатольевна нет. Она все не уходила с перрона, глядя вслед, пока поезд не превратился в точку и не исчез.

Электричка была полупустой. Под стук колес Маша быстро убаюкалась. Таня взяла из рук Саши конверт, который дала ему мать. Достала оттуда пачку нераспечатанных писем, с советскими еще марками.

– Надо же, тогда еще письма писали… От Сергея Доценко из Москвы Елене Коваль, – прочитала Таня на конверте. Подняла на Сашку вопросительный взгляд.

– Это девичья фамилия мамы, – объяснил он.

Таня собралась вскрыть письмо.

– Не надо, – остановил Саша. – Это их дело.

– Ну она ж сама тебе их дала, – удивилась Танька.

– Хочет, чтоб я ему их вернул, – ответил ей муж.

Таня пожала плечами:

– И это тоже ему? Ой, это ты?

Да, это были Сашкины фотографии. От роддома до свадьбы и рождения Маши… Штук двадцать, толстая пачка. Шурик-новорожденный, Шурик пешком под стол, Шурик-первоклассник, выпускник, новобранец, жених, счастливый отец у роддома с конвертом на руках… Елена Анатольевна отчиталась перед Доценко за все эти годы.

– Машка все-таки твоя копия, – заключила Таня.

И тут же прибрала фото и письма к себе в сумку, для надежности, заключив:

– Молодец твоя мать. Это ж как доказательства.

Сашке, видимо, это не приходило в голову. И матери Сашки – тоже.

Рената в белом платье и Солнцев в костюме жениха с нежностью смотрели друга на друга на выходе из дверей Дворца загса. Грибоедовский заломил цену за свой фасад, другие столичные загсы выглядели облезло, поэтому шикарный фасад выстроили в павильоне. Колонны из гипсокартона. Величественный вход. И даже голубое безоблачное небо, которым не могла похвастаться столица в эти ненастные дни.

– Отлично! – сказал оператор.

Володька был доволен картинкой. Доценко поморщился – похоже, он был другого мнения. Рената даже не переигрывала, она просто стебалась, как выпившие лишку взрослые актеры на детских елках.

– Гости! – скомандовала Шура в рацию.

Гости, среди которых была Лиза, уже было приготовились осыпать молодых лепестками роз, сверху рабочий ждал команды запустить блестки, деревенская мама Ренаты прижала платок к глазам. Невеста легла на руку жениха, выгнулась назад, задрала ножку и – должен был случиться поцелуй. Но случилось ЧП. Шпилька слетела с ноги невесты, отлетела в камеру оператору и со стуком покатилась вниз. На миг актеры и группа замерли, а потом все дружно заржали.

– Шла? Шла запись? Это войдет в историю, – толкали оператора.

Володьку больше беспокоила камера:

– Слава богу, камеру не пробила.

Костюмерша метнулась за туфлей:

– Ножку.

Костюмерша вернула Ренате на ногу ее туфлю. Они явно были велики на размер.

– Нельзя было размер подобрать?! Она же опять слетит, – возмутилась Рената.

– Не слетит. Рената, не надо больше дрыгать ногой. Это пошло.

Доценко подошел к ступенькам, раздраженно глядя на актрису.

Что? Он ей говорит о пошлости?

– А что с лицом? Где чувства? Ты добилась своей цели! Ты победительница!

Рената победы не чувствовала, это точно.

– Конечно, Сергей Владимирович! Простите.

Доценко отошел на свое место, надел наушники.

– Подложить ватки? – нашлась костюмерша.

– Да идите вы со своей ваткой, – поморщилась Рената. – Найдите туфли нормальные! Мне еще по лестнице спускаться.

– Жених на руках понесет, – напомнила помрежа.

– Да? – неприятно удивился Солнцев, глядя на довольно крутые ступеньки.

– Ребята, вы сценарий читаете перед сменой? – спросила Шура.

– А сколько она весит? – вместо ответа спросил Солнцев.

– Солнцев, какие проблемы? Зря что ли качаешься? – едко поинтересовалась у жениха невеста.

– Сцена сорок первая, дубль два – объявила «хлопушка».

Жених и невеста вновь с нежностью посмотрели друга на друга. На глазах Ренаты выступили слезы.

Костюмерша толкнула Валю-гримершу в бок локтем, шепотнула:

– Гляди, плачет. Ты ж вроде не закапывала.

– Довел. Натуральные. Знает.

Доценко заметил в кадре слезы, он остался доволен сценой.

– Стоп. Снято.

К посту охраны бывшего завода подъехал микроавтобус. Петрович предъявил охраннику пропуск и кивнул на коробки с алкоголем.

– Шапка у нас, в гастроном посылали.

Охранник понимающе кивнул. Везет же кому-то.

– Тут к Доценко вашему родственники приехали, – вспомнил он и показал на молодую пару с ребенком, которые, видно, давненько уже тут стояли, кутались от ветра.

Петрович высунулся, глядя с сомнением на простовато одетых визитеров:

– А Доценко сам в курсе?

– Сергей Владимирович нас сам позвал, – быстро сориентировалась Таня.

– Ну, раз сам, залезайте, – позвал Петрович.

Дверца отъехала. Саша подсадил дочку и тихонько толкнул Таню.

– Ты зачем сказала, что сам позвал?

– А ты хотел его до ночи с ребенком на холоде караулить? – парировала Таня.

Петрович принялся лавировать между старыми заводскими цехами. Он тут ориентировался лучше, чем у себя дома.

– У меня внучка, как ваша. На экскурсию приехали? Что, небось, интересно, как кино снимают?

Маша недоуменно смотрела в окошко на облезлые корпуса с железными воротами, около которых курили киношники и актеры. Таня тоже была явно разочарована.

– Я себе как-то киностудию не так представляла.

– О, снаружи вы не смотрите. Все внутри. Там вот целые катакомбы настроили. Про войну снимали. В этом – царские хоромы. Семнадцатый век. А тут – роддом развернули, – хвалился Петрович.

– А вы откуда приехали? – спросил он гостей.

– Из-под Ростова мы, – ответила Танька.

– А! Сергей Владимирович говорил, мол, давно на родине не был. Я тоже из тех краев родом, земляки, получается, – добродушно разговорился Петрович.

– Ну, приехали. Вылезай! Свадьбу посмотрите, – остановил он у одного из ангаров.

– Свадьбу?! – удивленно и радостно выдохнула Маша.

Девочки любят свадьбы.

Ассистент по актерам Даша выстроила подруг невесты на ступеньках.

– Девочки, на исходную. Лиза, в центр. Приготовились.

Лиза приготовилась ловить букет. Доценко скомандовал:

– Мотор!

Выскочила «хлопушка»:

– Сцена сорок вторая. Дубль первый.

Невеста из-за спины бросила букет, подруги невесты вытянули руки. Общий план, Лиза подалась вперед. Генеральный. Американка. Крупняк. Доценко видел на экране лицо дочки, полное надежды, с распахнутыми глазами. Хорошо играет его девочка. Жалко, так ей и играть подруг, подумалось. Режиссер, задумавшись, пропустил новое ЧП – вместо лица Лизы он вдруг увидел на мониторе эпизодницу Вилкину, которая бросилась вперед и насмерть прижала к себе букет.

– Не понял. По сценарию Лиза ловит, – оглядел группу Доценко.

Эпизодница и сама была в шоке.

– Ой, простите, это я… автоматически.

Доценко сложился пополам от смеха.

Смех из павильона доносился даже сюда, гулко отдаваясь от заводских стен и десятиметровых потолков.

– Приколисты эти киношники, – любовно объяснил Петрович. – Чего только не бывает на съемках.

Подошли к дверям. «ТИХО. ИДЕТ СЪЕМКА», предупреждала надпись. Петрович понизил голос:

– Вы сейчас не мешайте, тихонечко тут. А как закончат, тогда и…

– Ясно, – кивнул Сашка.

Петрович приоткрыл тяжелую дверь, впуская гостей. И сам вошел, примостился в дальнем уголке. Будет что рассказать сегодня Кузьминичне.

Затаив дыхание, Таня и Машенька наблюдали за таинством съемочного процесса. Таня тут, считай, всех знала. И звезду Никиту Солнцева, и Ренату Черницкую из сериала «Берег любви», и Лизу Доценко из журнала, которая на этот раз поймала-таки букет. Таня ощутила, что она прикоснулась к чему-то недоступному, тайному и манящему. Ей даже показалось на миг, что это она – невеста, она эффектно падает на плечо жениху, подставляя для поцелуя губы. Это она машет, как первая леди, своим подружкам, это ее на руках несет Никита Солнцев. Некстати Таньке вспомнилась их с Сашкой свадьба.

Как они с матерью подсчитывали расходы на кухне, как брали в банке кредит. Как потом выплачивали три года. Как в бывшую столовку, а теперь «Ресторан Шахтер» набились и те, кого звали, и кому на халяву выпить. Как малахольная ее свекровь отжигала со свидетелем на танцполе, Сашкиным другом, на потеху гостям, и как за нее было стыдно и новой родне, и Сашке. Как Сашка напился и уснул мордой в салат. Танькин папаша тоже отличился, сцепился с дядей Толиком, и мать встряла, и все посра… А, лучше не вспоминать. Танька тогда была на седьмой неделе, ее мучил жуткий токсикоз. Когда этот ад закончился наконец, Сашка храпел на их брачном ложе, а она блевала в туалете, смывая в унитаз свои детские мечты о богатом принце, который увезет ее в далекое-далеко и, может, даже в Москву.

Сашка не рефлексировал. Киношная свадьба его мало интересовала. А свою он помнил смутно. Сашку интересовало другое – кто тут Доценко? Вся группа стояла в глубокой тени, к ним спиной. Куча народу толпится, с рациями, одеты все как попало, в джинсы и толстовки. Кто из них режиссер? Сашка почему-то думал, что режиссер это тот, кто за камерой.

– Стоп. Снято, – встал Доценко.

И у Сашки не осталось сомнений, кто тут главный.

– Шапка!!! – прокатилось по всему павильону.

– Шапка! Ура! Гуляем!!! – загалдели все разом. Киношники хлынули за черную ширму, отгораживающую площадку от «кухни», служебных помещений с коридором, откуда выходили двери в непарадный рабочий кабинет с аппаратурой, гримерки, костюмерную, курилку и замызганные туалеты. Да кого волнует изнанка? Разве что капризных актеров. Съемочную группу не волновало.

Сашка было собрался подойти, но Доценко задержался с двумя каким-то мужиками. Это были Володька и Шура. Свою тезку Сашка по темноте принял за мужика. Просматривали «комедию» – смешной и неудачный первый дубль с букетом. Брак.

– Лиза в первом дубле на крупном, конечно, себя показала, на повторе уже не то, – заглянул Володька из-за плеча Доценко.

– Разбор полетов потом. Идем отмечать! – скомандовал Доценко.

Тройка дружно поднялась и тоже исчезла за черной ширмой.

Танька толкнула Сашку:

– Ты чего не подошел-то к нему?

– Неудобно, думал мимо нас пойдут, а они – туда… И шофер куда-то пропал, – огляделся Сашка.

Верно, никого, кроме них, не осталось. Без яркого света все казалось потухшим, и скудное освещение пыльных люминесцентных ламп усиливало это гнетущее впечатление. Стали видны съемные «задники», декорации, клубки проводов. Стало видно, что это просто облупленный бывший заводской цех, и непонятно, как им отсюда выбраться, из этих катакомб, по которым кружил водитель. Отличное начало для фильма ужаса – семья приехала в гости к папе, а попала в заброшенный цех.

На лице Тани отразилось все, что она думает по этому поводу. Да еще и этот завывающий ветер, сквозняк, того и гляди ребенка простудят. Сашка все это прочитал в ее взгляде, позе, тещинском движении губ, привлек к себе притихшую дочку. Та, в подтверждение Танькиных слов, шмыгнула носом. Вдруг скрипнула тяжелая дверь. Сашка безотчетно выступил вперед, загородив собой жену и дочку. Вошел Петрович с двумя ребятами, они тащили два ящика с разнокалиберными бутылками и плотно набитые продуктами пакеты.

– Давай-давай! Народ ждет! – подгонял Петрович и сам поспешил.

И опять Сашка замешкался, ступил было к Петровичу наперерез, а те уже пропали «в кухне» за тяжелой ширмой.

Про них все забыли.

Петрович и ребята торжественно выставили на стол угощение.

– Вот, пожалуйста, как заказывали.

Это вызвало бурю возгласов. У Володьки зажглись глаза.

– Девочки, накрывай! – скомандовала реквизиторша Валя, разбирая пакеты. Это у них, «бабарих», не задержится, руки ловкие. Нарезочка, фруктики, как полагается.

Солнцев вышел переодетый в цивильное – модные джинсы, шапка, толстовка от какой-то известной марки, посмотрел на часы. Следом окружили столы и Рената, и Лиза, и нарядные эпизодники-гости, тоже «в своем», костюмы сдали, а настроение осталось.

– Ребята! Никита! Давай все с нами! К столу!

– Ура! Всем спасибо! Всех поздравляю, да меня ждут, – уклонился секс-символ.

– Погоди, Никит, хоть с тарелкой-то на память напоследок вместе все щелкнемся! – налетели поклонницы.

Есть такая старая киношная традиция. В первый день съемок на тарелке пишут название фильма, а вся съемочная группа расписывается. После чего принято тарелку разбить на счастье, а осколки собрать на память. В «Апреле» были свои, «апрелевские» традиции. Тарелку любовно склеивали и дарили на «шапку» любимому режиссеру.

Все бросились искать тарелку. Пользуясь суматохой, Рената подошла к Доценко, который обсуждал что-то с осветителем. Наконец они закончили.

– Позавчера баиньки, вчера монтажная, сегодня приложили меня при всех, Сергей Владимирович, не знаю, что и думать, – стараясь сохранять шутливый тон, пропела Рената.

– Нормальный рабочий процесс, – тоже отшутился Доценко. – Теперь можно расслабиться.

Рената пошла в лоб:

– Вот и я о том же. Золушка не прочь сбежать с королем куда-нибудь в более достойное место, – промурлыкала она.

– Не будем отрываться от коллектива и нарушать традиции, – подмигнул Доценко. – Ты большая умница, Рената! Молодец!

Сказал Доценко и – отошел. Это что – все? Рената изменилась в лице.

Доценко перехватил Петрович и что-то ему сказал. Рената не расслышала из-за гвалта насчет этой чертовой тарелки. Доценко, видимо, тоже не расслышал, он переспросил Петровича.

– Гостей?!

– Родственники ваши.

Все-таки Петрович был ответственный человек. Просто он так расставил приоритеты – сначала водка на стол, а потом – родственники.

Доценко пошел за ширму.

– Какие еще родственники?

– С родины родственники, – пожал плечами Петрович.

Младший брат Доценко давно уже уехал в Америку, растил с женой двух дочерей, буквально сегодня они разговаривали, и на родину брата с утра не тянуло.

Доценко скрылся из виду. На лице Ренаты повисло выражение недоброй задумчивости. Ее отвлекли.

– Рената, а ты веришь в приметы?

Эпизодница Вилкина, перехватившая у Лизы букет, переглянулась с другими девочками.

– Мы говорим, плохая примета – до свадьбы платье белое надевать. Я вот даже мерить боюсь, – сделала страшные глаза Вилкина.

«Замуж» для Вилкиной было основной целью в жизни. И то правильно: белое платье ей в кино не грозило, невест играют главные героини, которой Вилкиной не бывать. Эта мысль отразилась на красивом лице Ренаты, и она явно намеревалась произнести ее вслух. Но тут встряла Лиза, подойдя со стаканчиком.

– В таком случае, раз я поймала букет, значит, точно должна выйти замуж, – бодро констатировала она.

– А я?

– Ничего не могу обещать, – засмеялась Лиза.

– А где папа? – спросила она Ренату, оглядываясь по сторонам.

Хотела бы Рената знать, куда так поспешно от нее сбежал Доценко. Или к кому.

Доценко и Сашка стояли друг перед другом.

– Сын? – потрясенно переспросил Доценко. И уточнил: – Сын Лены?

– И ваш. Сын, – сказал Сашка.

* * *

Доценко казалось, что он сам оказался внутри какого-то бабского сериала, которых наснимал немало в своей жизни. И никак не мог войти в роль, найти слова.

– Мы погуляем тут с Машей, – робко встряла Таня, слегка улыбнувшись режиссеру.

Слава богу, встретились. Пускай поговорят вдоволь, они не будут мешаться.

– Можно? – вежливо спросила она разрешения.

Все-таки он тут главный. А они пока – никто. Доценко неопределенно махнул.

Таня с нажимом потянула за руку дочку, которая с большим интересом глядела на своего нового московского дедушку и все оглядывалась, уходить не хотела, но мать потянула ее к картонному загсу.

– Тарелочка! Дожила, дождалась, милая! – победно провозгласила Шура со склеенной, как витраж, тарелкой в руках.

– Петрович. И ты давай к нам!

– Куда ж без Петровича?

Все встали вокруг нетерпеливо глядящего на часы Солнцева, включая эпизодниц, «бабарих» и рабочих. Володька подошел к делу основательно, готовил камеру на треноге, снять групповой портрет. Наконец оператор был готов, настроил обратный таймер и подлетел к группе. И только сейчас заметили, что не хватает главного.

– Подождите, а где Сергей Владимирович?

Все оглянулись в поисках режиссера. Солнцев поднял глаза к потолку. Ему не терпелось свалить отсюда.

– К нему там гости нагрянули, – сказал Петрович.

– Какие гости? – удивленно спросила Лиза.

– Родня ваша, стало быть, с родины, – пожал плечами Петрович.

– Нормально! Вовремя главное! Мы его тут все ждем! – поднялся возмущенный галдеж.

Рената расслабилась: родня – не пассия. А у Лизы взлетели брови. С какой еще родины. «Американцев» она знала, встречались раз в год-два, но особо близки не были. А насчет котловских она понятия не имела, может троюродные какие? К папе часто тянулись те, кого Лиза называла «попросители»: за протекцией, в долг попросить, словечко замолвить, пристроить, устроить…

– Ладно, Никита, давай в центр, а то сбежит!

Все сгрудились вокруг Солнцева, пока не сбежал, тарелку вручили. Защелкали селфи на мобильники. Эпизодницы и актрисы массовки тут же бросились постить себя с секс-символом по фейсбукам и инстаграмам.

Григорьева воткнулась взглядом в воскресший экран компьютера, но интересовал ее не Солнцев-звезда. Ее интересовала тарелка.

– Ну чего, нормально экран? Больше не глючит?

– Лучше б он глючил, – хмуро отозвалась Григорьева.

– Что такое? – склонился Иван ближе к плечу сгорбившейся в крутящемся кресле Григорьевой.

Та увеличила фотку – разборчиво показались имена на тарелке вокруг названия фильма «Свадьба лучшей подруги».

– Пожалуйста! Шапка у них. Все тут, и режиссер, и второй, и художник, и звук, и камера, и хлопа, и грим, и все ассистенты, вон даже шофера вписали.

– Продолжаешь за ними следить?

– Да от них захочешь спрятаться – не дадут. Полный интернет.

– Ну, поздравляю, – похлопал Ваня по плечу, – значит, премьера скоро.

– Вот хоть бы раз! – возмутилась Григорьева. – Хоть бы раз вспомнили, кто им сценарий писал!

– А тебе что – славы надо?

– Мне славы не надо! Меня просто бесит! Они шофера напишут, а сценариста – ни-ког-да!

Григорьева всерьез завелась. Как заводилась каждый раз при виде «тарелок», «экваторов» и «шапок» по своим сценариям. Читай – начала, середины и конца съемок. Григорьева всмотрелась повнимательнее в экран.

– Кстати, режиссера великого Доценко тоже чего-то не видно, – Григорьева удивилась, даже надела очки.

– Он, наверное, тебя испугался и спрятался, – предположил Иван.

Доценко действительно был не с коллективом. Они стояли вдвоем с Сашкой друг перед другом в молчании. Сашка ожидал, что Доценко спросит – сколько ему лет, или как дочку звать или еще что-то в таком роде, но Доценко молчал. Сашка подумал, что Доценко просто не знает, о чем еще тут говорить. Ему хотелось поскорей развязаться и уйти. И ничего такого Сашка к этому чужому человеку не почувствовал.

– Мама вот, передала вам, – Сашка протянул конверт, он волновался, вышло неловко, содержимое конверта рассыпалось на пол – фотографии, письма. Сашка бросился собирать.

– Извините.

Доценко же просто наклонился, поднял конверт с маркой и замер. Свои письма, свой почерк он узнал.

– Заклеено, – как-то глухо констатировал он.

– Мама их не читала, – объяснил Сашка. И зачем-то уточнил – Никто не читал.

Он поднялся с колен со своими детскими фотографиями и теперь не знал, куда их девать. Доценко к ним интереса не проявил, свои держал письма. И молчал.

– Мама просила сказать, что извиняется. Ну вот. Вроде все передал.

Сделал дело – гуляй смело. Сашку разобрала досада на себя, что ползал тут на коленках, на фотографии свои, никому тут, похоже, не нужные, на этого мужика, который мог бы хоть что-то сказать: рад знакомству, как мать, как там погода на родине. Что-нибудь, чтоб прекратить это неловкое молчание. Сашка поискал глазами жену с дочкой, окликнул:

– Тань! Ну я все. Пошли отсюда.

Эх, жалко этой сцены не видела Григорьева. Ее немедленно охватило бы вдохновение, которого она давно уже не ощущала.

– Нет, правда, почему режиссера-то нет на шапке? На тарелке есть. А на шапке – нету, – задумалась Григорьева.

– Знаешь, на кого ты сейчас похожа? – рассмеялся Иван.

Григорьева заинтересованно развернулась – в очках на носу, с растрепанным пучком на затылке, в излюбленном черном свитере, с карандашом во рту (иногда он заменял ей сигарету).

– На Мориарти? – предположила Григорьева. Луиза Мориарти была ее любимой писательницей. Кстати, почему все думают, что Мориарти – мужик?

– На мисс Марпл. С лупой выискивает следы, чтоб уличить злодеев. И вот она обнаруживает – тарелку! В интернете! На самом видном месте!

Иван вошел во вкус, изображал в ролях, ему было смешно. Вообще с Григорьевой всегда смешно.

– Да иди ты! – замахнулась на него Григорьева.

– Что, даже чайку не нальете? Я ей тут компы чиню, – обиделся Иван.

– Иди сам да налей. Я тут еще позырю.

Она опять уткнулась в фотоленту.

– Ежики плакали, но кололись. Мазохистка, – бросил Иван, направляясь на кухню.

Григорьева прицелилась и метнула в него острым карандашом. Но тот успел увернуться. Стреляный.

Григорьева и вправду была похожа сейчас на старушку-сыщицу. Ссутулившись, близоруко всматривалась в экран, наблюдая за праздником, на который ее не звали. Ей всегда бывало жалко себя в такие моменты. Григорьева вспоминала, что она – фрилансер, что у нее нет ни стабильной зарплаты, ни оплачиваемого больничного, ни новогодних корпоративов, и никто не называет ее по имени-отчеству.

– Держите, мисс Марпл, – окликнул Иван из-за спины. Он протянул ей тарелку, на которой было крупно выведено «СВАДЬБА ЛУЧШЕЙ ПОДРУГИ». И вокруг, не менее крупным шрифтом, «СЦЕНАРИСТ ГРИГОРЬЕВА».

– Бить будем?

Григорьева помахала головой – нет, и почему-то на глазах выступили слезы.

К отцу и сыну подошли Таня с дочкой. Таня издалека следила за их неловким «стоянием на Угре», поняла – им тут не особо рады. Значит план Б: хоть показать Машке Москву.

Таня больше не улыбалась. Ей было жалко своей улыбки, она вообще была на них скупа, не раздавала кому попало, как и большинство простых русских людей, не испорченных модным в столицах позитивным мышлением. По-хорошему, подумала Танька, сказать бы ему, что мог бы хоть проявить вежливость. Они сюда по его душу с ребенком притащились из такой дали.

– Ну что, в цирк? – спросила она Сашку и Машу. Пусть не думает этот режиссер, что на нем тут свет клином сошелся. У них тоже своя гордость есть.

Из-за ширмы раздалось.

– Мы сегодня выпьем вообще? Сергей Владимирович!

– Где режиссер?!

Сашка, понимая, что больше они не увидятся, испытал облегчение, протянул руку.

– Ну, как говорится, рад был познакомиться. Простите, что помешались.

Доценко изменился в лице, растерялся. Сжал обеими руками протянутую Сашкину ладонь.

– Подождите. Ребята, подождите, пожалуйста, здесь. Не уходите.

Выглянула Шура, прогудела укоризненно:

– Сергей Владимирович!

– Уже иду! Иду!

Шура скрылась, не обратив на родственников внимания. Ее семьей были «апрелевцы».

Доценко поспешил, еще раз обернувшись:

– Две минуты. Не уходите!

Сашка с Таней и Машенькой остались ждать.

– А можно нам туда? – спросила Маша, указывая за ширму.

– Такого приглашения не было, Маша, велено ждать, – сказала Таня тоном своей матери и уставилась на Сашку.

Сашка не знал, что тут сказать. Наверное, раз попросили, так надо ждать.

– Может, не верит, поедем сейчас ДНК сдавать?

– Я не хочу в ДНК, я хочу в цирк, – сказала Маша.

Доценко появился у стола.

– Ну наконец-то!

– Шурка – в центр! – скомандовал оператор. Поставил камеру на отсроченную съемку, метнулся к своим. Вся съемочная группа во главе на этот раз с Доценко, с Шурой и тарелкой заорали вместо «чиз» «шапка!» Это тоже была их, «апрелевская», традиция. Актеры это понимали, отошли на задний план, вперед не лезли. К Доценко потянулись пластиковые стаканы, а он сам как будто спешил, бодро, даже слишком, поднял свой, громко провозгласил:

– Коллеги! Поздравляю всех! Молодцы!

– Ура!

Доценко пригубил и поставил. Оператор укоризненно развел руками, отчего слегка пошатнулся. Сам-то Володька был уже крепко под мухой. Как и все.

– Сергей Владимирович…

Обычно Доценко любитель был выпить, и тоста от него ждали помасштабнее, поцветистее.

Не пить мог только Петрович. Шофер пил только сок, но от коллектива не отрывался.

– Гуляй, братцы! Всех развезу.

– За нас! За «Апрель»! За нашего гениального режиссера!

Все чокались, поздравлялись.

Рената, стоя рядом с Лизой в кругу актеров по другую сторону стола, наблюдала за Доценко холодным взором – подойдет сам или нет? А может, догадается произнести за нее персональный тост? Кажется, нет. Их неожиданно увядший роман начинал беспокоить ее самолюбие. Ладно бы сказать – «он меня поимел», да он ведь даже ее не трахнул! Но чувствовала она себя все равно так, как будто «ее поимели».

– Ребята, кто в клуб? Такси ждет! Ренат, ты едешь?

С режиссером чокнулись, с тарелкой сфотографировались и торжественно вручили ее режиссеру на долгую память. Солнцев наконец был свободен, следом потянулись и молодняк-актеры. Они продолжат веселье своим кругом. А «апрелевцы» останутся тут, в родных павильонах. Может, даже Петровичу еще и в реквизите баян найдут. Рената пока не знала, с умными ей или с красивыми. Ей хотелось прояснить ситуацию. Лизе, похоже, тоже. Однако в отличие от подруги, дочь могла спросить Доценко обо всем напрямую. Лиза оторвалась от подруги, обошла стол и протиснулась к отцу с пластиковым бокалом.

– Еще раз, за тебя! Пап, а ты чего так долго? Что еще за родня?

Доценко избегал смотреть дочке в глаза.

– Из Котловки ребята, молодая семья, – нашелся Доценко. Он не подготовился к таким вопросам.

– Я думала, Петрович напутал. А чего меня не позвал познакомиться?

– Не думал, что тебе интересно.

– Вообще-то если честно, то да, не очень, – рассмеялась Лиза. Она тоже была уже слегка подшофе, загорелась общим весельем.

– Пап, ребята предлагает продолжить веселье. Давай с нами! Без тебя скучно.

Лиза понизила голос и показала глазами на Ренату.

– Рената на тебя, кажется, дуется, – дочка шутливо толкнула отца. – Не обижай мне подругу.

– Лисеныш, – Доценко тоже понизил голос, но не поддержал шутливого тона. – Прости, не сегодня. Меня люди ждут.

– Так они что – еще тут? – удивилась Лиза. – Папочка, давай их кому-нибудь сбагрим, вон, Шуре, она ответственная, в любом состоянии проведет экскурсию. А Петрович отвезет. Куда им там? На вокзал? В гостиницу?

Доценко растерялся, он не знал. Спас Володька, который провозгласил.

– Тост!

И все обратились к нему. Володька был мастер насчет тостов. Но Лиза не переключилась.

– Так чего им от тебя надо?

– Ну. Съемки посмотреть… В цирк ребенка, – вспомнил Доценко слова Тани, и они пришлись кстати.

– Ну вот, Петрович пусть и отвезет.

– Да неудобно, приехали издалека, в общем…

Папа был какой-то странный. Обычно уверенный, главный, властный, – он выглядел растерянным, даже больным.

– Пап, ты в порядке?

– Нормально. Прикрой меня, убежал.

Доценко коротко поцеловал дочку и, пользуясь тем, что все внимание переключил на себя Володька, что называется, слился. Даже тарелку забыл. Это было не похоже на папу. Лиза задумчиво смотрела вслед. Она видела, как Рената поспешно отвела от них глаза, будто ей не было до них дела, и окликнула уходящих актеров.

– Эй, меня подождите! Я с вами! – крикнула она.

И весело, как будто и не ждала ничего другого от этого вечера, потянула Лизу за руку.

– Ну ты чего застряла! Все тебя ждем! Поехали! Веселимся!

– Садитесь-садитесь, кресла детского правда нет, – Доценко открыл перед Таней и Машенькой заднюю дверь своего внедорожника.

– Да мы бы как-нибудь сами, – из вежливости сказал Сашка.

– И ты садись.

Сашка сел вперед. Оглядел машину, присвистнул – машина, конечно, класса люкс.

Доценко уселся за руль.

– Я отвезу. Заодно познакомимся наконец и поговорим спокойно.

На самом деле Доценко хотел увезти их отсюда. Он пока не знал, как и кому объяснять появление Сашки, надо ли объяснять или эта история останется эпизодом и больше они не увидятся. Он пока не знал ни их намерений, ни своих собственных.

– Ну что, – обернулся Доценко назад, – давайте знакомиться. Вы уж извините, немного растерялся, плюс рабочие моменты… Я – Сергей Владимирович, а тебя, как звать?