Текст книги "Дублер"

– Все развалили, сволочи. Раньше на шахты москвичи ездили деньгу заколачивать. А теперь – все наоборот. Чем живете-то? Шахта-то давно закрылась?

Сашке был неприятен поворот, но пришлось отвечать:

– Ага. После обвала. Мой батя попал. В его смену. И тесть там работал, но ему повезло. Выходной. Ну не сразу все закрыли, по очереди.

– А молодежь как? Небось, все в Москву рванули? Или в Ростов?

– Ну, может, и рванули, так обломались. Чего там ловить? Сам ездил, как тесть машину отдал. Там своя мафия. Колеса спустили, морду набили, хорошо ноги унес.

Сашка вдруг разговорился, будто оправдывался:

– На стройке тоже, ребята наши, кто в Москву ездил, на Каширке, говорят – таджики толпами, хоть за еду. А хоть и устроишься – все равно кинут.

– Да кругом. Куда ни кинь, везде бардак.

Помолчали. Москвич заметил фотографию на приборной дочке рядом с иконкой.

– Твои?

Сашка улыбнулся.

– Мои.

– О, дети, как пылесос. И на что ж живете? Небось много не натаксуешь тут.

– Жена – в больнице. Еще на дому уколы, то-се. И тесть с тещей помогают, теща на мясе работает. Так что.

– Значит, бабы – кормильцы.

Сашка не ответил. Москвич угодил в самую точку.

Таня вошла в кухню.

– Уложила? – спросила мать как ни в чем ни бывало.

На губе прилипла шелуха. Она все также сидела над журналом.

– Уложила, – сказала Таня. – Надо стирку запустить.

– Сядь. Очахни, успеется, – предложила мать. – Семечки прям зараза. Никак не отлипнешь.

Таня пододвинула табуретку, взяла из стопки другой журнал, отполовинила от материнской кучки себе семечек.

– Аниськина фигуристка беременная опять, – примирительно сказала мать.

– Господи, кому там рожать-то… Сколько ей? – ответила на предложение мира дочка.

Мать вернулась на страницу обратно.

– Кино новое снимают, в главной роли Солнцев. Прямо вылитый Харатьян молодой. А режиссер знаешь кто?

Таня издала невнятное что-то, жуя семечку.

– Доценко. Он же наш, отсюда родом, – не без гордости напомнила мать.

– Да знаю я, – пожала плечами Таня, – и в школе, и в домкультуре на почетной доске висит. Больше ж гордиться нечем.

– Вот только сам-то наши края не жалует, – пожурила знаменитость мать.

– А чего он тут забыл, господи, – удивилась Таня.

– Это да. И мать забрал в Москву, в библиотеке работала, Зинаида Петровна. Небось померла уж.

– А сколько ему? – заглянула в журнал Таня.

– Да как твоему отцу, в параллельных классах учились.

– По нему и не скажешь, – бросила Таня, оценив режиссера не в пользу отца.

– Так у них и жизнь другая.

Мать зевнула.

– Что, будешь Сашку ждать?

– Да мне все равно стирку еще, – ответила дочка.

– Ну жди.

Танька напряженно уставилась на мать – что, опять? Но та ограничилась движением бровей, от словесных комментариев воздержалась.

Михалыч успел разложить диван ко сну и смотрел телевизор в темноте под одеялом на пониженной громкости:

– Правительство заверило, что со следующего года прожиточный минимум вырастет на два с половиной процента.

– Вырастет, чего у вас там вырастет, – ответил ведущей Михалыч.

Вошла жена, потянулась, зевнула во весь рот, сняла халат, под которым обнаружилась ночнушка в мелкий игривый цветочек. Времена, когда Ира была игрива, давно прошли.

– Выключай уже, комментатор хренов.

Михалыч послушно выключил. Жена улеглась рядом, зевнула, вспомнила:

– Доценко наш новое кино вон в Москве снимает.

– Ну, кому что.

– С тобой-то в одной школе учился, – напомнила жена с гордостью, которую не разделила с ней дочка.

Сама Ира была из соседней деревни. И в свое время считала Михалыча отличной партией.

– Ну, это когда было, – Михалыч повернулся спиной к жене и захрапел.

Ира вздохнула и выключила лампу.

Машенька спала, подложив ладошку под щеку. А Танька, как в трансе, сидела на кухне и смотрела, как в стиральной машинке крутится белье.

Доценко с дочкой уселись на диван перед телевизором, держа перед собой коробку из «япошки». Жуя, комментировали. В кадре появилась крупным планом Рената.

– Нормально, ну переигрывает.

– Это да.

Лиза засунула в рот суши и поискала глазами, чем запить. Увидела винный бокал около мойки. Она знала, что папа не пьет вино.

– Я так понимаю – рестораном не обошлось?

– Ага, – сказал отец, жуя, и немного смутился.

– Да ладно тебе, пап. Я знаю, тебе нужно, – сказала дочка.

– Как там мама? – сменил тему Доценко.

– На пенсию, представь, собралась, – ответила Лиза.

– Серьезно? – спросил Доценко.

– Да, будет жить на даче, со своими котами, – сказала дочь.

– Ну а что, имеет право, – пожал плечами Доценко.

– Тебя, пап, я пенсионером не представляю.

– Да мне до пенсии еще далеко. Хотя…

– Ой, да перестань, ты у меня вечно молодой и красивый. Можешь себе позволить.

Доценко завиноватился:

– Лисеныш, все нормально?

– Пап, я тебя – обожаю. И Ренатку тоже, я ж ее знала, когда она еще была Натка Черняк, это она потом псевдоним взяла.

– Зачем? – удивился Доценко.

– Черницкая ей показалось аристократичней, наверное. А Рената вроде как Литвинова.

– Так себе трюк, – пожал плечами Доценко.

– Но все равно она звездная девочка, это же очевидно, – благодушно сказала Лиза.

– Звездная девочка у меня одна.

Доценко тепло обнял свою добрую дочку, чмокнул в лоб. Такой идиллии с Доценко Наташке Черняк даже не снилось. И всем ее предшественницам, которых побывало немало в этой квартире.

Показался указатель «ЗАРЕЧЬЕ». Сашка был рад, что путь закончился. Ему не хотелось смотреть на свою жизнь глазами приезжего из столицы.

– Приехали, – сказал с облегчением.

Мужик дал двести рублей. Но задержал в руке.

– Опасно, парень, с огнем играешь.

– Не понял, – удивился Сашка.

– Да все ты понял. Я ж чую – бухаешь за рулем. Мне-то сейчас деваться было некуда. А у тебя – полная безнадега. Смотри – добухаешься.

Мужик развернулся и канул в темноту. Сашке стало не по себе. Он развернулся, с визгом тронулся с места.

– Безнадега. Умник нашелся! Да все путем у меня. Понял?

Сашка разозлился, газанул. Нащупал фляжку в бардачке, хлебнул, одной рукой держа руль. И вдруг машина вильнула в сторону. Сашка вывернул руль, но было поздно. Впереди вырос темный фонарный столб. Сашка закрылся руками, удар. В ЗТМ, что означает – в затемнение.

* * *

 
O, my love is like a red, red rose,
That is newly sprung in June.
O, my love is like the melody,
That is sweetly played in tune.
 

Ученики средней и единственной образовательной школы Котловки обожали уроки английского языка. Учительница Елена Анатольевна Прошкина, в черной обтягивающей блузке с дешевыми пайетками и лиловой юбке в пол, прикрыв глаза и слегка раскачиваясь в ритм, стояла у доски и с выражением декламировала стихотворение. На блеклом мелком лице с тонкими выщипанными бровями сочно и неуместно выделялись губы, подведенные дешевой помадой. Лицо было подвядшее, помада – пошлой, но ученикам до этого не было никакого дела. Елене Анатольевне они не мешали, а она – им.

Ученики в своих играх и учительница в своем поэтическом экстазе не заметили, как открылась дверь. В ней возникла завуч Людмила Петровна, она была завучем традиционным, с гнездом на голове и выражением лица, которое писательница Виктория Токарева называла «с какашкой под носом». Людмила Петровна ждала окончания представления, отметив и покачивание Елены Анатольевны, и как мальчики плевались в трубочки, и как девочки заплетали косички друг дружке прямо на первой парте.

Наконец Елена Анатольевна подняла указательный палец и провозгласила:

– Бернс!

Елена Анатольевна заметила завуча. Но ничуть не смутилась.

– Людмила Петровна?

– Вас к телефону, Елена Анатольевна.

– Меня? – переспросила учительница.

Она всегда была в предвкушении чудесного разворота судьбы, что разбил бы хрусталик бытия ее серого существования в этой дыре. Пережить всухую участь пожилой вдовы без всяких перспектив и тридцатилетнее служение школе для нее было решительно невозможно.

– Невестка из больницы звонит, сын говорит, разбился.

Елена бросилась к двери.

– Шурик!

– А я тебе говорила. Нет, вот надо было тебе скорей, чесалось ей, в койку! Лучше б аборт сделала.

– Какой аборт, – шипела Танька. – Машки бы не было! В своем уме?

– Ничего. И Машку б родила. И Ивашку. Да не от этого. Непутевый. Весь в мать блажной.

– Господи, да сколько раз тебе говорить!

– Конечно, мы ж умные, с медицинским образованием. Резус у ней. В наши годы все делали, на резусы не смотрели. И рожали потом. Дура! Как Вовка обхаживал! А этот, хорош зять да не хер взять! Так еще и…

Даже привыкшую к матери Таню покоробило, она отошла от матери. Да из огня в полымя нос к носу столкнулась с длинноносой и досужей медсестрой Лариской Семеновой, ровесницей и вроде как подругой.

– Тань, это твой там что ль пьяный разбился?

Таня выдохнула, приготовившись к тому, что они станут главной новостью в поселке.

Мать добавила, присовокупив дочку к непутевому зятю, припечатала:

– Ославились. Молодцы!

В палате местной больницы Сашка сидел с пластырем на лбу на койке. Врач поправил пластырь, посмотрел не без жалости:

– В рубашке родился. Легкое сотрясение. А тачка, конечно, всмятку.

– Лучше б наоборот, – опустил Сашка голову. – В ментовку уже сообщили? Права теперь отберут.

– Да какая ментовка. Никто не скажет. Меж собой все. Скажи спасибо, никто не пострадал.

Сашка вспомнил про москвича – успел высадить, слава богу.

– Ну иди, герой, чего сидеть, – поторопил врач.

– Может, я еще денек полежу? – предложил Сашка.

– Иди-иди уже, все в сборе.

Сашке было страшно выйти за двери. Врач его хорошо понимал. Из коридора донеслось:

– Сволочь! Пьяный – за руль! Да о чем ты только думал!

А еще говорят – повинную голову не секут. Сашка стоял перед женой, тещей и тестем с печатью вины на лбу, белым пластырем.

– Санек, ты как – нормально? – робко из-за женских спин спросил тесть.

Сашка готов был и к худшему.

– Нормально.

Теща перекрестилась, Таня выдохнула. Дотронулась до повязки.

– Господи! На кого ты похож!

– И перегаром несет, аж тут слышно, – припечатала теща.

Сашка готов был снести любое наказание.

– Прости, Михалыч, за машину.

– Да что теперь говорить, – миролюбиво сказал тесть. – Хоть и жалко, первый мой в жизни и последний «жигуль».

– Я заработаю.

– Заработает он, – вздохнула теща.

– Больше в рот не возьму, обещаю! – поклялся Сашка.

Но жена и теща посмотрели так, что Сашка осекся. Теща махнула рукой:

– Зарекалась свинья в грязь не лезть.

– Я сказал! Обещаю, – посмотрел в поисках поддержки на жену Сашка.

В коридор ворвалась экзотической птицей Елена Анатольевна, бросилась к сыну, обняла.

– Шурик! Слава богу, жив!

В лице Елены Анатольевны появилась беззащитность и что-то настоящее. Она обернулась к сватам:

– Да ну что мне голову заморочили! Тут царапина, а по телефону напугали – убился.

– Мы еще и виноватые, – подивилась на сваху Ира, ткнула в бок мужа.

– Шурик, мой бедный Шурик.

Елена Анатольевна гладила сына по голове, не могла насмотреться. Он не выдержал и всхлипнул:

– Мам, что я натворил.

– Да ну все же обошлось. Ну обошлось же?

– Замечательно! Хеппи-енд! – потеряла теща терпение, ей хотелось сатисфакции.

Она уставилась на них на всех, дивясь больше всех на своего простофилю-мужа.

– Он машину тебе всмятку разбил, не подлежит восстановлению!

Елена Анатольевна тоже в свое время не обрадовалась женитьбе сына на дочке Тарасюков. Они были не ее круга. Тарасюки не уезжали, как она, в педучилище на три года, и не знали Бернса. Темные, дикие люди.

Елена Анатольевна бросилась на защиту сына.

– Как вам не стыдно! Он чуть не убился! А вы железкой его попрекаете!

– Железка-то две тысячи уе стоила. Это минимум! Уж как ее Михалыч облизывал, как берег! Передал, что новенькую! Иди, на тебе, на готовое! Ишь, деловые, «железка», – уперла руки в боки Ира.

Елена вскипала. Видно, этот нарыв зрел в семье Прошкиных-Тарасюков очень давно. Разбитая машина стала последней каплей. Сын встрял, наивный.

– Мам, не надо. Сам виноват.

– Виноват. Завиноватили прямо. Нет, я им сейчас все выскажу!

Сашка потянул мать.

– Мам, люди кругом.

И правда, из палат вышли больные, подтянулся медперсонал. Но Елену Анатольевну было уже не остановить. Сказывался утренний бокальчик красненького.

– Да что ж за люди такие! Только о деньгах думают!

– Да уж такие мы люди, что приходится копейки считать. Ребенка растим, внучку, и твою между прочим! – Ира Тарасюк в карман за словом не лезла.

Елена Анатольевна тоже внакладе не осталась.

– Да если б Танька ваша не забеременела, может, Сашка бы в институт поступил!

– Мама! – будто впервые видя мать, побледнел Сашка. И тут же посмотрел в испуге на жену.

У Таньки губы сжались в одну нитку. Сашка попытался загладить вину за мать, за себя, за тачку, обнять жену. Но та вырвалась.

– Так это вы нам одолжение сделали, – протянула Ира. – Да кто б он был, Сашка?! В семью приняли! Небось не к себе в однушку взяла! К нам пришли! Еще плохие мы ей, сына ее обидели! Жалеет она его! Да ремня на твоего Сашку не хватило! Безотцовщина!

Елена Анатольевна замерла, казалось, зазвенел вокруг воздух.

– Жив его отец! Ясно? Жив-здоров! И не вам чета! – выпалила она в запале страстей.

Сашка первым отвис:

– Мам, ты что? Батя же давно…

То, о чем Елена Анатольевна так долго молчала, вдруг вырвалось, словно само собой, без ее участия:

– Да не Прошкин тебе отец, господи.

– А кто? – по-детски спросил Сашка.

Этот вопрос интересовал уже не только Сашку Прошкина, и не только Тарасюков. А еще с дюжину зрителей, которые собрались посмотреть на чужую драму. Развлечений в поселке было мало. Можно понять. Мало того, что у медсестры Таньки Прошкиной муж ДТП устроил в пьяном виде, так еще и фамильные тайны наружу выплыли.

Елена Анатольевна вдруг пришла в себя и резко замолкла. Посмотрела на Сашу. И они вышли. Следом вышли все остальные герои. Покинули съемочную площадку. Зрителей ждало разочарование. На самом интересном месте!

– Санта-Барбара, – выдохнула медсестра Семенова, которая была вдобавок еще и большой любительницей сериалов.

Во дворе больницы, у лавочек, без зрителей, Елена Анатольевна потянула сына за рукав:

– Присядем, Шурик, поговорим.

Но Саша вдруг уперся. Он увидел Таню, стоящую в дверях больницы. Растерянную. Позади маячили тесть с тещей. Сашка обиделся за свою Таньку. Он вернулся, взял ее за руку и спустился по лестнице с ней к матери. Привлек к себе.

– У меня от Таньки секретов нет.

Подошли и теща с тестем.

– И мы постоим-послушаем. Дело-то – семейное. Одну внучку растим. Общую.

Елена Анатольевна публичных заявлений делать не планировала, однако скандал обернулся тем, что ее Шурик будто слился с этими Тарасюками. А Елена перед ними одна. Это было обидно. Как маленькое предательство.

– Ну, как скажешь, сынок. Доценко, вот кто твой отец.

– Красота! – провозгласил Доценко. Съемки были на натуре. Пока группа готовилась, режиссер подошел к краю пригорка, смотрел на тропинки, огороды, старое кладбище.

– Люблю деревню. Глаза отдыхают, – сказал он Лизе, которая стояла рядом в резиновых сапогах.

Одеты были по-походному, как туристы. И шатры от дождя, которые ставили позади рабочие съемочной группы, усиливали это впечатление.

– Ностальгия по родине? – спросила Лиза.

– Там не совсем уж деревня. Но что-то есть.

– Вчера с мамой говорили про твою Котловку, она сказала, ты оттуда сбежал.

– Сбежал – сильно сказано. Все тогда бежали в Москву… и сейчас бегут, – перевел разговор Доценко.

– А ты не хотел бы туда поехать? Мне тоже было бы интересно. Тебя, наверное, там на руках бы носили. Местная знаменитость! Гордость Котловки! – вывернула разговор обратно Лиза.

– Меня и тут носят, – отшутился Доценко.

Раздался голос Шуры:

– Сергей Владимирович!

– Иду! – откликнулся Доценко и поспешил к кинотабору.

Лиза поспешила за ним. Вообще-то она настроилась на ностальгическую беседу. То, что отец так свернул разговор, ее озадачило.

Пятеро героев так и стояли у больницы. Первой пришла в себя теща Сашки.

– Как Доценко? – охнула Ира. – Мы же только вчера… Говорим, Доценко, наш…

Ира обернулась к дочке и Михалычу, призывая в свидетели.

– Так Доценко, – отрезала Елена Анатольевна. Она решила идти до конца. – Я беременной за Прошкина замуж вышла.

На лицах Сашки, Таньки, сватов отразилось непонимание. Елена Анатольевна поняла, что придется начать все сначала.

– Ваня Прошкин за мной давно ухаживал, все у нас было серьезно, он уже на шахте работал, положительный, и семья хорошая. Любовь была – страсти кипели. Но предложение все не делал. Однажды мы вдрызг поругались. Приревновала его в клубе на танцах, ревнивая была – жуть. Как же ее звали, ту…

– Не отвлекайся, – вернула сваху Ира.

– Да, неважно. В общем, разозлилась я и ушла с первым встречным. Решила, уж раз отомстить, так…

– Первый встречный – это Доценко, что ли? – уточнила Ира для верности. Как можно было предпочесть шахтера Ваньку Прошкина режиссеру Сергею Доценко, не укладывалось в ее голове.

– Ну, тогда он был не режиссер Доценко, а просто шут наш местный, массовик-затейник. Все в клубе крутился, в самодеятельности. Вот и подвернулся. С ним назло и закрутила.

Сашка слушал, как будто его это не касалось, никак не мог в себя прийти. Таня даже с беспокойством сжала его руку, забыв про недавний скандал.

– Помотала я Прошкину нервы, конечно. Через месяц пришел свататься – хватит, говорит, жениться давай. Вот я Доценке и сказала – прости, мол, свободен, выхожу замуж.

– А он?

– Что он? Чуть руки на себя не наложил. Это я из вредности, а у него, оказывается, ко мне по-настоящему было. Сорвался и уехал в Москву.

– А как же? – Ира показала руками круглый живот.

– Что беременна, я поняла за день свадьбы, – ответила Елена Анатольевна.

– Почему ты раньше мне не сказала? – подал голос Сашка.

– А зачем? – удивилась мать. – Мы с Ваней душа в душу жили. Отец он тебе был хороший. Ни словом не попрекнул.

– Так папа знал? – спросил Сашка.

– Знал, – просто ответила Елена. Хотя тогда, конечно, все было непросто.

– И он принял? – изумилась Ира.

– Принял. С одним условием… – Елена бросила взгляд на сына.

– С каким условием? – спросила Ира.

– Что ни Доценко, ни ребенок ничего не узнают.

После слов Елены Анатольевны повисло молчание.

– Ну и дела, – подал голос тесть после паузы.

– А чего делать-то теперь будем? – оглядела всех Ира.

– А что делать? Быльем поросло. Да и кто они друг другу – чужие люди, – пожала сватья плечами.

Сашка стоял бледный, потрясенный. А вот на лице тещи отразилась стремительная работа мысли.

– Ну как сказать. Сашке, может, чужие, а Маше – родной дед.

Эта мысль раньше никому из них не приходила в голову.

– Машка! Сегодня ж короткий день! – спохватилась Таня.

– Я заберу, – сказал Сашка и пошел быстро прочь.

Мать окликнула.

– Шурик!

Но он не остановился.

Елена Анатольевна догнала сына, взяла за рукав. Сашка показался ей сейчас мальчишкой совсем.

– Шурик, прости меня. Пожалуйста.

Однако Сашка только дернул головой, поднял воротник и пошел прочь, к воротам. Мать смотрела ему вслед. У лестницы стояли Тарасюки. Сверху во все окна на них смотрели из отделения хирургии. Эти пятеро в больничном дворе выглядели, как рассыпанные горошины.

На поляне доставали из машин и устанавливали съемочную аппаратуру. Первым делом и со всей бережностью Петрович лично разложил и поставил именной режиссерский стул. Сновали туда-сюда ассистенты, рабочие, рулила всем процессом Шура с рацией, гоняя новенькую, администратора Варьку, и помрежа.

– Мать, мать героини где? Привезли актрису?

– Гримируют.

– А Рената?

– Я тут. Ну и грязь! – послышался голос Ренаты.

Машина доставила ее к дороге, а с дороги ей пришлось идти пешком в сапожках на каблуках, увязая в мокром месиве.

– Танки грязи не боятся, – не разделила ее трагедии Шура. Она была в кирзачах.

– Нарочно день ждали с дождем, чтоб поливалки не заказывать, – Шура посмотрела в хмурое небо, подставила ладонь. – Скоро польет. Хорошо б на выходе с кладбища успеть поймать… Сергей Владимирович, мать готова! Черницкая здесь.

Доценко приблизился.

– Доброе утро, Сергей Владимирович!

– Доброе утро!

И все. Доценко поспешил ко второму режу и оператору, давать ценные указания. Видимо, к Ренате как актрисе у него указаний не осталось.

– Ренаточка, переодевайтесь и на грим. Сначала мать снимем отдельно, потом у вас вместе четыре сцены, – подоспела ассистент по актерам.

Рената направилась за ней. Издалека бросила взгляд на Доценко. Серьезный такой, важный, все его слушают, все ему в рот смотрят. Она действительно видела его вчера голым? – засомневалась Рената. Впрочем, а чего она сегодня ждала? Что он пойдет просить к ее экранной матери просить благословения?

Рената, которую гримировали под натянутым от дождя тентом, читала по диагонали свои сегодняшние сцены.

– «Героиня из Москвы приезжает навестить мать, они идут на кладбище к отцу… Мать ей признается, что отец жив. Подруга героини ждет в машине, героиня сообщает подруге новость» … Оба-на.

– Вы как впервые сценарий читаете, – заметила гримерша, обменявшись взглядами с другими «бабарихами».

Рената не удостоила их ответом. Под тент вошла Лиза.

– Всем привет!

Она села рядом на раскладной стул ждать свой грим. Повернув голову, Рената приветствовала подругу. В сапогах резиновых, предусмотрительная какая. Не то что Рената.

– Привет, Лиз. А ты тут давно?

– Да с папой вместе приехали.

– А, – бросила Рената.

Вообще-то, это Рената должна была сегодня приехать «с папой», если б ее не выперли из гостей. Но вслух Рената сказала:

– А я сегодня, представь себе, узнаю, что мой отец жив. Санта-Барбара.

– А я жду тебя в машине, чтоб эту новость услышать, – засмеялась Лиза.

С Ренатой закончили, костюмерша сняла для нее с переносной вешалки платок. Пока Ренату в него облачали, Лиза подсела к гримерше. Ренате понравился ее новый look.

– Как я вам?

– Подлецу все к лицу, – заметила костюмерша.

Рената было хотела ответить адекватно. Но Лиза вернула мир:

– А тебе идет! Я в платке, как тетя Мотя, – сказала она, возвращая костюмерше косынку.

Кстати, о тете.

– Лиз, чуть не забыла! У теть Наташи же вчера день рождения был? Поздравь от меня! – попросила Рената.

– А ты откуда про маму знаешь? – удивилась Лиза.

И тут же хлопнула себя по лбу. Догадалась.

– А! Ну да. Извини. Я забыла.

Забыла что? Что теперь подруга спит с ее отцом? «Бабарихам» пришла в голову та же мысль. Иначе как бы актриса узнала про день рождения бывшей жены режиссера, если не от самого режиссера? «Бабарихи» переглянулись. И достаточно для них. Они же не думали, что любовница с дочкой, две подружки, станут обсуждать, хорош ли в постели режиссер.

– Бедненький. Больно? – спросила Маша и потрогала пластырь. За воротами школы Сашка стоял на корточках перед дочкой, завязывая ей шнурок.

– Нет, вообще не больно, – соврал Сашка.

– Тебя совсем отпустили?

– А чего меня держать? Видишь, ничего страшного.

Сашка разогнулся, взял дочку за руку, они пошли прочь от школы.

– Значит, ты теперь не на машине? – спросила дочка, когда перед ними показалась автобусная остановка.

– Нет, Маша.

– Зато ты теперь по ночам уезжать не будешь.

– Это да, – согласился Сашка.

– А что ты теперь будешь делать?

– Я пока не знаю.

Сашка задумался. Он только знал точно, что должен завязать с выпивкой, но говорить об этом дочке не стоило.

– А я думала, за мной дедушка придет. Он меня всегда забирает, когда днем.

Сашка помолчал, но все же решился:

– А знаешь, у тебя есть еще один дедушка.

– Как это? – удивилась Маша.

– Вот так. Живет в Москве. Он мой настоящий отец.

– А дедушка Ваня, который умер?

– Он тоже. Был мне отцом.

Для Сашки это было сложно. А у Маши все было просто.

– У Сони Кретовой тоже два папы. Один живет с ними. А другой в Ростове с новой тетей.

– Ну вот и у меня, видимо, как-то так, – сказал Сашка.

– А ты его видел? – дочка сыпала вопросами.

– Только на фото, он известный человек.

– А он к нам приедет?

– Вряд ли.

– А он про нас знает?

– Нет.

– А ты с ним хочешь увидеться? – спросила дочка.

Сашка застыл. Он еще сам себе не задавал этот простой вопрос.

Таня, тесть и теща полным составом вышли в прихожую. Сашка ожидал упреков про машину, но это было забыто. Он разувал дочку, глядя снизу вверх на торжественную линейку из родни.

– А ты чего не в больнице, Тань? У тебя ж смена, – спросил Сашка.

Таня отмахнулась.

– Да взяла отгулы за свой счет. Маша, иди мой руки и иди есть, – отослала она дочку.

– Отгулы?

– В общем, Саша, мы тут решили, нужно ехать в Москву, – наконец объявила теща.

– Зачем? – оторопел Сашка.

– В Москву!!! – обрадовалась девочка, выбежав из ванной.

– Таня с тобой поедет. За Машкой присмотрим, денег на дорогу дадим, – тем же торжественным тоном объявила теща.

– Я тоже хочу в Москву! Папа! Возьмите меня в Москву!

Девочка бросилась к отцу.

– Ну пожалуйста. У меня все равно каникулы две недели!

Таня посмотрела на мать, но на них Маша и не рассчитывала, она уткнулась в отца, который не успевал уследить за стремительно происходящими в его жизни событиями.

Теща засомневалась насчет целесообразности поездки внучки.

– Неизвестно, как оно там в Москве все пройдет.

– Что пройдет? – спросил Сашка.

– Встреча с отцом, Саша, – терпеливо, как маленькому, объяснила жена.

В спальне Танька метала на кровать с вешалок вещи из шкафа, выбирала «приличное».

– Нет, это совсем колхоз. Может, в этом?

Таня выудила самую нарядную Сашкину рубашку, которую тот надевал раз в жизни, на свадьбу.

– Нет, ну это слишком, скажут – вырядились. И сменку возьму, мало ли, не обернемся. Если что, у матери тетка двоюродная где-то в Люберцах.

Танька, приговаривая, свернула листок с адресом. Положила поближе. Сашка сидел на краю кровати и наблюдал. Он все никак не мог осознать уготовленных ему перемен.

– Тань, да подожди ты! Зачем нам к нему ехать? Ну явимся, здрасьте, я ваш блудный сын. Да у него небось таких сыновей.

Таня приладила к нему свитер.

– Никаких у него сыновей, Саша. У него одна жена и одна дочь. Лиза зовут. На три года тебя младше. Между прочим, снимается во всех папиных фильмах. Можешь сам посмотреть – вот.

Она бросила Саше журнал, на странице красовался Доценко с дочерью. Вдобавок Таня развернула к нему их старый, еще пузатый, компьютер – в интернете все есть, ознакомьтесь. «Макдоналдс», может, до Котловки и не дошел, а интернет – пожалуйста, у всех, догоняли планету, после «Одноклассников» современные котловчанки активно осваивали «Фейсбук».

– Лиза, а каково это, работать на одной площадке с отцом?

Журналистка примостилась с диктофоном в шатре рядом с Лизой, которая пила горячий чай из термоса, наблюдая издалека за сценой, в которой она не участвовала. «Мать» и главная героиня в сопровождении оператора и осветителей гуляли по тропинке к кладбищу и обратно, репетировали.

– Замечательно. Как и всем актерам. Папа не делает никаких различий, наоборот, может, даже строже ко мне, чем к другим.

– Указывает на ошибки? – спросила журналистка.

– Конечно! Мы с ним отсматриваем все рабочие материалы. Это наше с ним любимое занятие.

– Спасибо! – оторвалась журналистка, заметив, что Рената вышла из кадра и направилась к ним.

Семагина ждала в сторонке, подошла, чтобы тоже налить себе кофе из термоса.

– Спасибо, Лиза, что уделили журналистам время. Заказчик просит пару-тройку репортажей дать в СМИ, – объяснила Семагина.

– Да ничего, моя смена окончена, – ответила привыкшая к вниманию Лиза.

Заглянул фотограф, прибывший с журналисткой.

– Лиза, вы не против, если мы сделаем ваше совместное фото с Ренатой Черницкой?

– Конечно, – ответила Лиза.

Девушки встали рядом и улыбнулись в камеру.

– Подружки – на экране и в жизни! Чиз, – прощебетала Рената, повернувшись выгодным левым профилем.

– Девочки, – подошел Доценко. Обнял обеих за плечи, выдали «чиз» в фотокамеру.

Как будто ничего не было. У Ренаты, чувствующей на своем плече руку режиссера, появилась надежда, что все еще может быть. Он ведь и правда уже не мальчик. Много не надо. И отношений боится. У женщины всегда найдутся веские аргументы для объяснения невнимательности мужчины после одной бурной ночи.

– А Солнцева сегодня нет? – разочарованно спросила журналистка Семагину, когда они отошли в сторонку, чтоб не мешать фотографу. – Мы вообще-то надеялись его заснять.

– Он не участвует в сегодняшних сценах, – ответила продюсер.

– Ну да, – хмыкнула журналистка, – самое интересное тут не Солнцев, в интернете уже гуляет.

– Что гуляет? – не поняла Семагина.

Журналистка кривенько заулыбалась:

– Любительская съемка из одного известного ресторана. Может, дадим к репортажу?

Семагина посмотрела строго.

– Вы что – какое-то желтое издание, которое распространяет сплетни на основании любительских снимков из-под полы?

Журналистка не нашлась, что ответить.

– Нам этих дешевых скандалов не надо. Делайте ваш репортаж. И пришлите потом, мы завизируем, – велела Семагина.

– Конечно, – смешалась журналистка.

Она работала не в желтом издании и полезными контактами дорожила.

Семагина вспомнила про Григорьеву, потянулась за телефоном. Интересно, как там ее новый сценарий.

– Привет. Ты там живая?

Григорьева была живая. А вот компьютер, у которого она сидела с телефоном в руке, смотрел мертвым черным экраном.

– Много успела написать? – испугалась Семагина.

– Страниц пять, – вздохнула сценаристка.

– Считай, полсинопсиса. Надо было сразу мне слать, – сказала Семагина.

– Да я сама еще ни в чем не уверена, – ответила Григорьева.

– А восстановить-то можно? – спросила продюсер.

– Ваньке сейчас позвоню, – ответила Григорьева.

– Ваньке, – хмыкнула лукаво подруга.

– О господи. Мы просто друзья, – невозмутимо ответила Григорьева.

– Ну-ну, – усмехнулась Семагина.

Григорьева дала отбой продюсеру и набрала номер друга.

– Ва-ань.

Ваня знал, что этот голос означает. У Григорьевой потерялось, сломалось, потекло или перегорело.

– Ключи что ль потеряла опять? – спросил он.

– Не, Вань, комп полетел. Перезагружала, конечно. Спаси-и-и-и-бо!

Счастливая Григорьева села ждать. Хорошо, когда есть кто-то, кто всегда приходит на помощь.

* * *

Танька с Сашкой и дочка ждали электричку на станции под вывеской «НА РОСТОВ». Около лавочки стояла большая спортивная сумка.

– Надо было ее все-таки дома оставить. Еще и сопли, – пробурчала Таня в сторону дочки.

Она потуже завязала шарфик на Маше, вытерла ей нос, придирчиво осмотрела сначала дочь, потом самого Сашку. Постригся, побрился как следует, надели ему самый приличный свитер. На лбу еще виднелась шишка, Таня поправила ему волосы, и шишку стало не видно. Сашка хмуро мотнул головой, его все одолевали сомнения.

– Пап, ты что, не хочешь в Москву?! – с удивлением спросила девочка.

В ее маленькой голове не укладывалось, как можно не хотеть в Москву.

– Не знаю. Зачем только согласился.

Тане Сашкин настрой категорически не нравился.