Текст книги "Орелинская сага. Книга третья"

– Ну, и что это означает? – спросил Нафин спустя некоторое время, потому что Гар замолчал и шел рядом, по-прежнему глядя в сторону.

– Сначала я подумал, что несовместимое совместили Праотцы, – с явной неохотой ответил Гар. – Что их создания действительно должны исчезнуть, чтобы Храмовник – последний из тех, кто владеет Изначальным Знанием – смог создать новый народ, единый и более близкий к земле. А то, что луч из перстня указал на меня, всего лишь знак, что время для этого пришло.

– Ну, а потом? – снова подтолкнул замолчавшего Гара Нафин.

– Потом? – Гар бросил на ореля какой-то странный взгляд. После чего обернулся на Ярами с Углетом, и Нафину показалось, что он смотрит на них с отчаянной надеждой… – Потом…, после смерти…, я понял – «совмещение несовместимого» может означать смешение всех Живущих в одну большую семью…

– Это как? – насторожился Нафин.

Но тут сзади его настиг непривычно суровый голос Углета:

– Нафин! Подойди ко мне! А Гару составит компанию Ярами.

Юноша оглянулся и, если бы не особо глубокие морщины и до сих пор не сошедшие до конца черные круги под глазами, он готов был поклясться, что видит перед собой Табхаира – так хмуро и недовольно взирал на него Углет.

– Иди сюда, – с нажимом повторил старик.

Нафин открыл, было, рот, чтобы возразить, мол, они еще успеют наговориться и после того, как Гар их покинет. Но Ярами, ласково ему улыбаясь, прошла мимо и приникла к Гару, положив голову на плечо возлюбленного.

Углет резко притянул юношу к себе.

– Что ты к нему пристал? – зашипел он, делая сходство с Табхаиром почти абсолютным. – Может, он не хочет вспоминать про свою смерть!

– А я и не прошу, чтобы он говорил об этом! Только про то, как и что получилось, и почему именно так! – отчаянно зашептал в ответ юноша.

– Зачем тебе это?

– Как зачем? А разве тебе не интересно?

– Нам всем интересно! Но это еще не повод, чтобы изводить разговорами человека только что воскресшего!

– А другого времени, чтобы спросить, у меня не будет!

– И пусть!

Углет еще крепче сжал руку Нафина.

– Если тебе суждено что-то узнать, ты узнаешь об этом в свое время, не раньше, не позже.

– А чем плохое время сейчас? – чуть не плача спросил юноша.

– Тем, что знать что-либо тебе пока еще рано!

Нафин удивленно уставился на Углета.

– А ты что, уже что-то знаешь?

– Нет, не знаю, – продолжал сердиться старик. – Мне Ярами сказала… Мы с ней очень хорошо беседовали, и вдруг она оборвала себя на полуслове. Прислушалась и попросила тебя отозвать. До неё дошли мысли Гара… Он не мог тебе лгать, но и отвечать на твои вопросы тоже пока не мог.

– Интересно, когда же он сможет?

– Не знаю, Нафин.

Углет ослабил хватку и потер ладонью лоб.

– Мне неловко указывать тебе на это, но может быть и так, что эти двое просто хотят побыть вдвоем.

– Им теперь целую вечность вдвоем быть! – у Нафина от обиды даже голос сорвался, как бывало в детстве. – А мы сейчас дойдем до ворот и навсегда простимся!

В ответ старик только развел руками

– Ну и пожалуйста! – надулся Нафин.

Он демонстративно выдернул руку, отстал, и до самых Восточных ворот плелся позади всех, предаваясь невеселым размышлениям.

Слово «исчезнуть» отдалось давно незаживаемым беспокойством. И, хотя Нафин понимал, что в Книге Уложений вряд ли говорилось о Гнездовище, все же неприятное чувство не оставляло. Амиссии ведь тоже сказали «исчезнет» про его родное поселение, а они… Кто знает, кто они такие? Может, как раз из того, Иного мира? И в облака превращаться умеют, и погодой, по словам Тихтольна, управляют, и будущее могут прозревать… К тому же, Гар сказал, что запись на языке кочевников была сделана позднее… Или это был язык Гнездовища? Там ведь тоже совместилось несовместимое – орели породнились с бескрылыми… Ах, как некстати помешал Углет! И зачем Гар внушил Ярами прервать их беседу?.

Нафин, посмотрев в спины обнявшихся влюбленных, разозлился еще больше. Эти двое могли бы быть полюбезнее! А то, как нужна помощь – они все готовы рассказать, всем поделиться. А, чуть опасность миновала, и всё! Уже никто никому не нужен! Сразу появились тайны, молчаливые сговоры, и, что самое обидное, старцы, похоже, охотно это приняли и даже помогают… Честное слово, если бы Книга Уложений не была предназначена только для бескрылых, юноша обязательно бы подумал, что от него стараются утаить горькую правду о Гнездовище – дескать, оно обречено окончательно и бесповоротно. Но, поскольку поселение к бескрылым отношение имеет весьма условное, к тому же слишком мелко для такого масштабного пророчества, то об остальном и печалиться не стоит! Придет время, он всё узнает. А не узнает, значит, так тому и быть. Тайной меньше, тайной больше… Обиженный Нафин быстро убедил себя в том, что люди в большинстве своем слишком скрытные и заносчивые, хотя их секреты ничуть не замысловатее других. «Мы бы тоже могли ничего про себя не рассказывать. И вообще уйти спокойно восвояси, а не кидаться помогать даже тогда, когда никто уже и не просит! Теперь-то мне понятно, почему Табхаир таким уродился. Он действительно лучше нас всех понимает людскую природу… И, если так и дальше пойдет, то я, пожалуй, начну разделять точку зрения Летающих и тоже больше никогда не захочу иметь дело с бескрылыми!»

С такими мыслями Нафин дошел до самых ворот, где простился с Гаром и Ярами менее сердечно, чем собирался.

– Ты сердишься, – сказал Гар, протягивая орелю руку, когда они остановились недалеко от ворот в тени нескольких раскидистых пальм, надежно укрывающих от взоров стражников. – Я тебя понимаю. Но, поверь, ты простишь меня, когда все узнаешь… Сейчас слишком рано…, тебе не нужно. Но ты должен помнить – все, что происходит с тобой, с вами – происходит к лучшему. даже тогда, когда кажется, что хорошо уже никогда не будет. Не забывай об этих моих словах… А пока позволь с самой искренней благодарностью вернуть тебе это.

Он отодвинул край верхней одежды и снял висевший на боку Пояс Силы.

– Зачем? – в страхе отступил Нафин. – Я до сих пор в себя не могу прийти от радости, что эта штука нашла, наконец, хозяина!

– Нет, – усмехнулся Гар. – У этой вещи не может быть хозяина. По крайней мере, еще одному ты должен её передать.

– Кому? – быстро спросил Нафин с тайной надеждой, что сейчас он еще хоть что-нибудь узнает.

Но Гар только покачал головой.

– Думаю, ты догадаешься, – ответил он тихо и отошел, чтобы попрощаться со старцами.

Последовала череда коротких объятий, не отягощенных множеством слов. Только Нанн предложил, если появится желание где-нибудь обосноваться, выбрать непременно Уиссу; Одинг горячо рекомендовал Радоргию, а Табхаир посоветовал ни в коем случае не соваться в Абхию.

Потом Гар замотал половину лица тканью, как это делают кочевники по пустыне, помог Ярами спрятать волосы, чтобы снова превратиться в мальчика и, взяв её за руку, вышел из-под тени пальм.

– Счастливой вам жизни! – вытирая слезы, прошептал Рагор, не отрывая глаз от молодых людей, идущих к городу. – Я всегда говорил Гару, что трагический конец истории дает больше пищи для ума, чем счастливый. Но мальчик предпочитал веселье слезам. И теперь я понимаю, как это правильно! Не нужно много ума, чтобы погубить половину героев ради тех немногих в толпе, кто задумается, для чего все это было. Да и нужна бы была мне эта пища для ума, если бы Гар сейчас был мертв!

Он стряхнул последнюю слезу и обернулся к Нафину.

– Ты тоже грустишь, мальчик? Не надо. Вам, молодым, следует только радоваться. Тогда и нам, старикам, хорошо будет.

– А я и не грущу, – буркнул все еще надутый Нафин, пряча Пояс Силы в свою котомку. – Мне грустить некогда. Нужно придумать, как нам теперь лучше и скорее добраться до Рыбьего Хвоста.

– Что тут думать, – немедленно подключился к разговору Одинг. Глядя на Рагора он тоже опечалился, вспомнив о своем, и был рад хоть на что-то отвлечься. – Как сюда шли, так и обратно пойдем. Точнее полетим. Говорил же Табхаир, что скрываться нам больше незачем. Да и дорога эта уже известная… Я правильно говорю, братец?

Бывший конунг повернулся к Табхаиру, с которым за время долгого перехода успел помириться. Но старец на предложение полететь отреагировал довольно вяло.

– Не знаю, как вы, – промямлил он, – а я смертельно устал. И, говоря откровенно, сейчас мне меньше всего хочется махать крыльями.

– Во! – изумился Одинг. – Как же так? И, что ты теперь предлагаешь? Сидеть тут и отдыхать?

Табхаир укоризненно посмотрел на него.

– Вовсе нет. Я предлагаю достать наши накидки, спрятать крылья и выйти на дорогу. В Заретане все интересное закончилось. И вряд ли то, что было можно назвать праздником. Поэтому, мне кажется, мало кто из пришлых и приезжих захочет здесь еще задержаться. Видите, из ворот уже потянулись первые путники. Дождемся какой-нибудь повозки или каравана и напросимся в попутчики. Деньги у нас есть, и деньги немалые. Неужели за пару радоргских кубков или абхаинских сапфиров нам не дадут доехать со всеми удобствами?

Из ворот действительно выходили первые группки паломников. Само собой, это были люди бедные, не имеющие возможности задерживаться дольше в расточительном городе. Однако, судя по их унылым разочарованным лицам, желания такого не было тоже. Повозок и караванов пока видно не было. Только некоторые путники вели в поводу грустных осликов с жидкой поклажей по бокам. Но Табхаир заверил всех, что это только начало, и, пока они оденутся, непременно выедет кто-нибудь, кто им и будет нужен.

Одинг, конечно же, наотрез отказался расплачиваться золотыми радоргскими кубками, и Нанн его в этом горячо поддержал. Зачем разбазаривать такие ценности, когда деньги, которые дали купцы, остались почти нетронутыми? Да за десяток монет любой караванщик примет их с распростертыми объятиями, не говоря уж о ком-нибудь менее зажиточном.

– Нам менее зажиточных не надо, – важно заметил Табхаир, оправляя накидку, которую ему только что помог надеть Рагор. – На земле все наши дела, по счастью, закончились, и я хочу обратный путь проделать с комфортом.

– Можно подумать, до сих пор он устраивался как-то иначе, – шепнул Одинг Нафину, помогая ему прятать крылья.

Нафин усмехнулся и вдруг замер, глядя на дорогу. Из ворот на неё только что выехала крытая цветастая повозка. Возница, счастливый, но немного растерянный, без конца оглядывался на ворота, и в нем орель сразу узнал Сфира. А рядом, присмотревшись, разглядел и опасливо хмурящегося Агафа. Камелик же, судя по всему, расположился внутри.

Старцы тоже заметили повозку и тоже застыли.

– Рагор, это не твоя ли? – спросил Табхаир.

– Она, – не веря своим глазам, пробормотал старик. – Точно – она! Но, как?.. Откуда она здесь?

– Как откуда! – воскликнул юноша. – Мы же сами просили Бат-Кана передать твою кибитку Сфиру и Камелику!. Все правильно! В городе им делать больше нечего, вот они и уезжают!

– Так, беги скорее, догоняй! – заволновался Табхаир. – А вы поторапливайтесь, поторапливайтесь, – накинулся он на братьев. – Если нас возьмут в эту повозку, будет просто замечательно!

Старцы немедленно засуетились, собирая свои котомки и кое-как приминая крылья под накидками, а Нафин, увязая в песке, припустил за повозкой.

Однако, догнать её оказалось делом не таким уж и простым. Отъехав от города, Сфир перестал оглядываться, пустил лошадей быстрой рысью, и орель, выбиваясь из сил, вынужден был признать, что бессонная ночь сделала таки свое дело – догнать повозку он не в состоянии.

Тогда, не обращая внимания на любопытствующие взгляды паломников, явно забавляющихся видом горбуна, который никак не может угнаться за пестрой кибиткой, Нафин нагнулся, поднял с земли небольшой, но увесистый камешек, и метнул его, целясь в тент. Он рассчитывал, что любопытный Камелик обязательно высунется посмотреть, что это стукнуло. Но камешек аккуратнейшим образом влетел прямо в зазор между двумя цветастыми шторками, откуда тут же понеслись страшнейшие ругательства. «Это не Камелик», – только и успел подумать Нафин. В следующее мгновение шторки разлетелись в разные стороны, и из-под них вынырнуло свирепое лицо.

– Сурбус! – что есть силы закричал юноша, сразу узнав гончара. – Светила небесные! Сурбус! Стой!

Лицо незадачливого ремесленника вытянулось, из свирепого как-то сразу став глупым. А между его рук, опирающихся о борт повозки, просунулась круглая головенка Камелика.

– Нафин! – заорал мальчик и затряс Сурбуса за руку. – Смотри, это же он! Он нашелся!

И тут же исчез, чтобы через мгновение звонко заголосить с другой стороны кибитки: – Сфир, Сфир, остановись! Там Нафин! Он нас догоняет!

Повозка замедлила ход и остановилась.

– Вот это встреча! – воскликнул Сфир, спрыгивая на землю.

Он сделал шаг навстречу Нафину, но Камелик, вылетевший из повозки точно шмель, едва не сшиб его с ног.

Мальчик понесся к орелю, поднимая фонтанчики песка и радостно повизгивая. Словно маленький ураган, налетел он на Нафина, обхватил тоненькими ручками за шею и крепко прижался теплой щекой к его уху.

– Братец! Как же я рад, что ты вернулся!

Растроганный юноша не смог ответить из-за внезапно пересохшего горла. Он только сглотнул противный ком, застрявший где-то в груди, вспомнил свои недавние размышления о бескрылых и, зажмурившись от стыда, крепко прижал к себе мальчика.

– Каким чудом ты здесь очутился? – спросил Сфир, когда орель с Камеликом на руках подошел, наконец, к кибитке.

– Мне это, кстати, тоже интересно, – вылез наружу и Сурбус. – Я ведь искал тебя в тот день. На площади и потом, у дома Бат-Кана… Думал, вас тоже забрали.

Камелик тут же отлепился от Нафина и грустно заглянул ему в глаза.

– Скажи, а того доброго дяденьку правда убили?

– Потом. Все потом расскажу, – устало ответил всем сразу Нафин. – Если, конечно, вы позволите составить вам компанию.

– О чем разговор! – воскликнул Сфир и показал на кибитку: – Ты видишь, какое чудо с нами случилось. Теперь мы можем доставить тебя, куда захочешь.

– Это луч, луч! – радостно запрыгал на руках у Нафина Камелик. – Ты же видел, я попал в его свет! И теперь у нас счастье! Вот только…, – он снова загрустил, – дяденьку того ужасно жалко!

– Его не убили, – шепнул в ухо Камелику Нафин. – Он жив и тоже счастлив.

Мальчик радостно вскрикнул.

– А мне можно об этом рассказать? – поинтересовался он таинственным шепотом.

Но Нафин приложил палец к губам.

– Тсс! Это секрет.

Он легонько ущипнул Камелика за румяную щеку и опустил его на землю. Краем глаза, через плечо заметил, что запыхавшиеся старцы уже приближаются и, разведя руки в стороны, признался Сфиру:

– Дело в том, что я не один. Со мною еще пятеро…

* * *

День уже почти прошел, когда разговоры в кибитке стихли, а усталые путники, один за другим, погрузились в сон. Но до этого из-под цветного полога то и дело разносились по дороге изумленные возгласы и смех.

Разумеется, более всего ликовал Камелик. Вот уж на кого свалилось за один день столько всего невероятного, сколько не сваливалось, наверное, за всю его маленькую жизнь. И теперь на целом свете не нашлось бы никого, кто мог убедить этого мальчика в том, что луч из древнего перстня вовсе не наделял счастьем.

Блаженно прикрыв глаза и не слишком вникая в разговоры взрослых, Камелик привалился к Нафину и предавался собственным приятным воспоминаниям.

Впрочем, с самого начала они приятными не были.

Сразу после того, как луч погас, и к ним бросились стражники, он очень испугался и растерялся. Не знал, что делать. А потом чьи-то руки стащили его с плеч доброго молодого человека и куда-то поволокли… Только оказавшись за пределами площади, Камелик понял, что это Сурбус, который, тяжело дыша, убегает вместе с ним в сторону базара.

– Тебя тоже могут схватить, дурачок! – закричал он, когда, молотя кулачками по рукам своего спасителя, Камелик потребовал себя отпустить. – Сейчас пойдем, заберем твоего отца, и вы оба спрячетесь в моей мастерской! Там никто искать не станет…

Мальчик так и не понял, почему их со Сфиром должны искать, и почему те, кто будут искать, не должны найти, но они действительно целый день прятались в доме Сурбуса, и Сфир вовсе не считал это глупостью.

Сам Сурбус то и дело куда-то уходил, возвращался, о чем-то шептался со Сфиром и Агафом, который увязался вместе с ними. А потом снова уходил. Лицо его при этом выглядело очень обеспокоенным, да и разговоры, которые он вел, казались Камелику чрезвычайно тревожными. Мальчику, разумеется, никто ничего не объяснял. На все его вопросы о том, что случилось, отвечали только жалостными взглядами. Но, внимательно вслушиваясь в тихие разговоры, он и сам уловил, что в городе беспокойно, и все ждут какого-то бунта. Что Главный Прорицатель будет судить доброго молодого человека за то, что тот забрал все счастье только себе и ему, Камелику. И, что его самого тоже могут искать, чтобы судить, как пособника. Камелику стало очень и очень страшно! Он забился в самый темный угол, где и просидел среди щербатых горшков до самого вечера. А потом стало еще страшнее, потому что вернулся в очередной раз Сурбус и принес ужасное известие…

Камелик горько заплакал в своем углу, и именно тогда и подумал, что до луча был гораздо счастливее. Доброго молодого человека было ужасно жаль! И Сфира жаль, и пропавшего Нафина, и неприкаянного Сурбуса, который больше никуда не уходил, а только сидел на скамье в своей жалкой мастерской и ни о чем больше не говорил ни со Сфиром, ни с Агафом.

А потом Камелик заснул. Что ему снилось, он не помнил, но это было что-то очень счастливое и светлое. А, когда проснулся, оказалось, что за окном давно стоит новый день. Рядом в корзине тихо шуршала Зивикана, а Сфир с Агафом куда-то ушли. И только Сурбус, сидя к нему спиной, что-то увлеченно делал на гончарном круге.

Уловив в воздухе запах мокрой глины, и вспомнив вчерашнее ужасное известие, Камелик обиделся. Такое произошло, а этот гончар преспокойно занимается обыденными делами – лепит свои горшки. Но, когда Сурбус услышал шорох за спиной и оглянулся, оказалось, что на круге перед ним вовсе не горшок…

– Что это? – шепотом спросил Камелик, не веря своим глазам.

Перед ним, свесив ножки с круга, сидела копия его самого – глиняный мальчик размером с куклу, но на куклу совсем не похожий, до того живым он казался.

– Вот, не смог себя сдержать, – виновато развел запачканные руки в стороны Сурбус. – Всю ночь сидел тут, размышлял о разном… А утром не выдержал, пошел и купил самую лучшую глину и инструменты. Захотелось сделать что-то… Что-то хорошее.

Камелик молча сполз со своей лежанки и подошел поближе. Было странно видеть самого себя вот так – не в изменчивой глади воды, не тайком, в выставленных на продажу дорогущих зеркалах, опасаясь, что сердитый торговец вот-вот прогонит – а объемно, спокойно, рассматривая каждую черточку так же внимательно, как он любил рассматривать лицо спящего Сфира, и как рассматривал лицо Нафина, когда тот не видел, что на него смотрят.

– Это я? – спросил Камелик, не отрывая глаз от глиняного мальчика.

– А разве есть у меня сейчас что-нибудь лучше?

Сурбус печально погладил мальчика по голове.

– Своих детей у меня нет. И теперь, наверное, никогда уже не будет. Детей соседей я так и не узнал, занимаясь никому не нужным делом. А вот, если бы делал кукол, как хотел всю жизнь, в моем доме постоянно были бы дети. Свои, чужие – неважно… И целые полки кукол…

Гончар бросил тоскливый взгляд на груду горшков в углу и вздохнул.

– А ты можешь приделать ему крылья? – спросил Камелик и, покраснев, добавил: – Как у того старика, которого искал Нафин.

Сурбус удивленно поднял брови.

– Не думал об этом. А ты хочешь?

Камелик оживленно закивал.

– Ну, хорошо. Сделаю.

Что-то заботливо подправив в одежде глиняного мальчика, Сурбус взял комок глины и принялся его старательно разминать. Очень скоро спина куклы украсилась небольшими крылышками, пока еще грубоватыми. Но Сурбус вооружился какими-то длинными палочками и вновь склонился над кругом. Камелику он подвинул корзинку с едой, купленной, судя по свежести зеленых листьев, во время похода за глиной. И, пока мальчик ел, заворожено наблюдая за работой, внешняя половина одного крыла была уже готова.

А потом Камелик снова заснул. Прямо над корзиной, сжимая в ладошке недоеденный кусок пирога. И проснулся только к вечеру.

Глиняного мальчика на круге уже не было, а Сурбус, что-то вдохновенно напевал и убирался в мастерской.

– А, где Нафин? – сонно спросил Камелик, имея в виду куклу, которую твердо решил называть именно таким именем.

Но Сурбус понял его по-своему.

– Не знаю, малыш, – ответил он, оборвав пение. – Не хочу тебя пугать, но мне кажется, что его тоже забрали служители храма. Вчера я везде искал и дошел до того дома, где мы нашли Нафина в последний раз. Помнишь?

Камелик кивнул.

– И, знаешь, кого я там увидел?

– Кого?

– Главного Прорицателя! А с ним целую свору соглядатаев. Эти-то, конечно, остались ждать на улице, а Прорицатель, как к себе домой, вошел в дом через потайную калитку… Я потолкался там немного, но так и не дождался, когда он оттуда выйдет. Соглядатаи стали обращать на меня внимание – пришлось уйти. Но, я думаю, наш Прорицатель не станет просто так заходить в дом, где жил злоумышленник, которого он задумал казнить. Бат-Кан ему, конечно, не по зубам, а вот Нафина он запросто мог забрать. Да и тебя бы забрал, не сбеги мы вовремя.

Камелик почувствовал, что сейчас снова расплачется. Но тут пришли Сфир и Агаф с последними новостями из города. Они рассказали, что волнения, которые ожидались, не произошли, зато случилось кое-что похуже. Конунг роа-радоргов покинул Заретан в обиде и гневе, и все опасаются новой войны. Перед княжеским дворцом собралась целая толпа горожан, желающих знать, чем этот отъезд может обернуться. И Сфир с Агафом, толкаясь в этой же толпе, видели, как Бат-Кан с Су-Сумой вошли во дворец.

– Зачем это? – испуганно спросил Сурбус.

– Не знаем, – пожал плечами Сфир. – Может, твоего знакомого выручать.

Гончар недоверчиво покачал головой.

– Вряд ли. Они не такие безумцы, чтобы идти к князю и просить за того, кто не угоден Главному Прорицателю. Нет, тут что-то другое. Но, что?. Вы, кстати, не заметили там с ними крылатого старика-актера?

Агаф ответил, что никаких стариков, ни крылатых, ни бескрылых, с Бат-Каном и Су-Сумой не было. И Сурбус, с очередным вздохом, пошел на задний двор к печи.

Вскоре оттуда был извлечен глиняный мальчик и вновь усажен на круг.

– Камелик, иди сюда, посмотри, – позвал Сурбус.

Мальчик живо подхватил тусклую лампу, подошел, поднял её над головой и ахнул. Гончар, каким-то чудом, успел раскрасить свое творение. И в неверном свете крошечного язычка пламени казалось, что на круге сидит настоящий живой мальчик, только очень маленький.

– Здорово, правда, – нагнулся к Камелику Сфир. – И похож так, что дух захватывает, да?

– Да, похож, – поддакнул и Агаф. – Однако, это очень дорогая глина, Сурбус. И краски тоже. Я когда-то немного этим занимался, и знаю – простому гончару они не по карману. Ты, что, разбогател?

Сурбус смущенно потупился.

– Нафин оставил мне денег. И я решил купить все самое лучшее.

Агаф обиженно поджал губы.

– Какой, однако, богач этот ваш Нафин. Всем деньги раздает… А ты, Сурбус, настоящий расточитель. Тебе эту куклу теперь нипочем не продать. Богач на неё вряд ли позарится – ему героя какого-нибудь подавай, а не обычного мальчика, да, что б позолоты побольше. А бедняку твою куклу не купить никогда…

– Мы купим, правда, Сфир, – пискнул Камелик, с надеждой распахивая глаза.

Но Сурбус вдруг рассердился.

– Я не собирался его продавать! – воскликнул он. – Моя кукла не товар. Спроси Сфира, продаст ли он Камелика? Вот и я так же… Я делал его, чтобы подарить. Чтобы принести радость! И деньги к этому не имеют никакого отношения.

Гончар бережно взял глиняного мальчика и, присев на корточки, протянул его Камелику.

– Держи, малыш. Ради того счастья, что сияет сейчас в твоих глазенках, я готов сделать столько кукол, на сколько хватит моих денег. И всех их раздарить таким же детишкам, как ты. И при этом я не буду чувствовать себя ни расточительным, ни обделенным.

Камелик едва не задохнулся от распирающего его восторга. И с той минуты вынужден был волей-неволей поверить, что луч все же подарил ему хоть какую-то радость из числа тех, которых он раньше не знал.

Чудеса посыпались на мальчика уже на следующий день, и началось все с самого раннего утра.

Еще не рассвело, когда Сфир с Агафом решили вернуться на базар, чтобы забрать свои вещи и поскорее уходить из города. И тут вдруг Сурбус, мрачно наблюдавший за сборами, неожиданно заявил, что тоже уходит с ними.

– Этот город раздавит меня, – бормотал гончар, лихорадочно собирая краски и драгоценную глину. – Дойду с вами до какого-нибудь тихого места, обоснуюсь там, где много детишек, буду делать им кукол и жить, сколько смогу.

Сфир охотно согласился, и для Камелика это стало первой неожиданной радостью.

Но впереди готовилась еще большая. Когда путники добрались до базара, то увидели огромную добротную кибитку с пестрым тентом. А возле неё задремавшего анхорского воина с отличительными знаками дома Бат-кана на груди.

– Это еще, что такое? – громко спросил Агаф, и воин тут же проснулся.

Осмотрев мутным спросонья взором бродячих фокусников, Сурбуса и, задержав его на Камелике, он лениво спросил:

– Кто из вас Сфир?

Фокусник испуганно сжал корзину с Завиканой так, что затрещали прутья, но все же выступил вперед.

– Это я.

Воин неторопливо поднялся, отряхнул приставшие соломины и произнес без особой торжественности:

– Почтенный Бат-Кан дарит вам эту кибитку со всем находящимся в нем скарбом. И посылает наилучшие пожелания от себя, своей семьи и благородного Нафина, который должен быть вам известен.

С этими словами анхорский воин развернулся и ушел. А Сфир, Агаф, Сурбус и Камелик так и остались стоять, мысленно повторяя про себя услышанное и пытаясь хоть что-то изо всего этого понять.

Только когда появились первые заспанные торговцы и, с удивлением глядя на пеструю кибитку, стали раскладывать свои товары, до них, наконец, дошло, что за нежданным даром никто до сих пор не вернулся и не забрал его. И вся эта великолепная повозка, с лошадьми, скарбом и прочими дивными штучками, принадлежит им и только им!

Агаф, правда, несколько сник. Он потеряно стоял в стороне пока Сфир с Сурбусом закладывали в повозку вещи и, похоже, не знал, что ему делать.

– А твои вещи? – спросил Камелик. – Почему ты их не кладешь?

– Не знаю… Повозку, вроде, вам подарили…

– Залезай, – бросил через плечо Сфир. – Неужели думаешь, мы бросим тебя здесь одного.

Все это стало второй счастливой неожиданностью для Камелика.

Да и не только для него. До самого выезда из ворот никто из них не мог поверить, что случившееся чудо случилось по-настоящему, и никто их не догонит и не скажет, что все это шутка. Однако настоящие чудеса посыпались сразу за городскими воротами.

Во-первых, их догнал Нафин. Живой, здоровый и свободный. И был он не один, а с пятью странноватыми старцами. Поначалу Камелику стало их ужасно жаль – такие старые и такие горбатые. Нафин, конечно, тоже горбат, но он, по крайней мере, молдодой и сильный… Однако, потом, когда все забрались в кибитку и разговорились, стали открываться удивительные вещи.

Половину из них мальчик, правда, не понял, потому что, убаюканный покачиванием повозки, то засыпал, то просыпался. Знающие, Праотцы, короны и Книги, полные пророчеств, слились для него в одну непонятную до конца волшебную сказку, вроде тех, которые так любил рассказывать Сфир. Но сказка обернулась явью, а сон моментально улетучился, когда старики и Нафин сняли вдруг свои накидки, и под ними оказались вовсе не горбы!

– Вы птицы?! – восхищенно пролепетал мальчик, все еще думая, что огромные, растущие прямо из тела, крылья ему снятся.

В ответ все засмеялись.

– Познакомься, Камелик, – сказал Нафин, указывая на сурового одноглазого старика. – Это Одинг – великий конунг роа-радоргов, о котором ты когда-то наговорил мне столько глупостей. А это Табхаир, – он показал на другого старца, – всемогущий бог абхаинов… Это Углет – знаменитый Иссорийский Страх. Но он совсем не страшный, можешь не бояться. Рядом с ним Нанн – Уисский отшельник. И Рагор, которого ты, кажется, уже знаешь. Все они настоящие и готовы с тобой подружиться. Если ты, конечно, закроешь рот и скажешь, что хочешь этого.

Все снова засмеялись, но этого смеха Камелик уже не слышал. Ему не хватало глаз, чтобы раскрыть их еще больше и вобрать в себя смеющиеся лица богов. В том, что они настоящие он не усомнился ни на минуту. Нафин, этот замечательный и таинственный Нафин, не мог так шутить! Выдавать кого-то за бога опасно, можно навлечь страшные беды! Но старики эти не кто-то! Их божественность видна сразу! Даже у Рагора, о котором Агаф как-то говорил, что в актерстве он настоящий бог…

Камелик охнул, смутился оттого, что так нахально таращится на священные лица и, закрыв лицо ладошками, спрятался между крыльев Нафина.

– Похоже, дружить с нами не хотят, – смеясь, заметил Одинг.

– Не надо, не смущайте мальчика, – улыбнулся Углет.

Ему самому впору было куда-нибудь спрятаться. После того, как Нафин его представил, и Сфир, и Сурбус, и Агаф задрожали, отодвигаясь подальше. И теперь несчастный бывший узник не знал куда девать глаза и руки.

Выручил Рагор, который, осмотрев притихшую компанию, жизнерадостно заявил:

– Так, вижу, духовная пища уже приелась, не пора ли нам, друзья мои, отведать пищи обычной?

Сфир захлопал глазами и смущенно заерзал – того, что у них было, всем явно могло не хватить. Да и что предложишь богам? Неужели, обычную пищу?

Но Рагор, не обращая никакого внимания на смущение Сфира, попросил Одинга с Углетом подняться, откинул матрац, на котором они сидели и, как заправский фокусник, продемонстрировал огромный сундук, который все поначалу приняли за обычную скамью.

– Я ничего не понимаю в людях, если здесь пусто, – загадочно произнес Рагор.

Он поднял крышку, заглянул под неё и удовлетворенно откинул, чтобы и остальные смогли увидеть.

Сундук был полон едой!

Помимо яблок и пары сочных дынь здесь находились, разложенные по мешочкам, сушеный виноград и абрикосы, инжир, финики, и стояли кожаные фляги с водой и еще какой-то жидкостью, которой, как Нафин помнил, они утоляли жажду, идя в Заретан с купцами. А самое главное, здесь были и огромный круг сыра, заботливо обернутый и обвязанный, и плотно укрытый тканью плетеный лоток с хлебом и пирогами.

– Я не ошибся в Бат-Кане, – радовался Рагор, доставая все эти сокровища. – Воистину благородный человек! Разве мог он подарить повозку, не снабдив её всем необходимым для путешествия!.