Текст книги "О котах и людях: о ястребинке и розах"

[3х03] «ГЕОРГИЙ И ДРАКОН»

– Какой еще «святой Георгий»?! Красил, значит, ты, щели конопатил, значит, я, а называться все будет в честь какого-то хмыря, которого, может, и на свете никогда не было?!

– Как это – не было?!

– Да вот так!

Голоса было слышно издалека. Керидвен хмыкнула и поправила на локте корзинку с обедом.

Прямо скажем, ей просто было интересно, что эти два обормота затеяли – но не тащиться же с пустыми руками!

За поворотом, как раз на том клочке, который Мак-Манусы все не могли отсудить у О’Доннелов, стояла старая конюшня. Пользоваться ей никто не пользовался с тех пор, как стоявшая там лошадь лягнула Старого Мак-Мануса – да так, что он уже не встал. Молодой Мак-Манус, которому в прошлом году исполнилось восемьдесят семь, твердил, что это все из-за Эбигайл, которая его сглазила – все знают, что у всех женщин О’Доннелов черный глаз – и все ради того, чтобы Старый Мак-Манус не смел ездить мимо их поля да похваляться выправкой, которой у О’Доннелов в жизни не было!

О«Доннелы же твердили, что все дело в том, что Старый Мак-Манус построил свою конюшню не там, где надо – все знают, что надо было ставить на два ярда левее, потому что испокон веков межа была именно такая, а что никто этого не помнит, так это потому что Старый Мак-Манус из ума выжил, а соседей, как водится, подкупил, пообещав, что замолвит перед ними слово перед святым Колленом – а какой святой Коллен, когда все знают, что Мак-Манус после смерти пойдет прямиком в ад, как все Мак-Манусы!

В общем, тяжба эта тянулась уже полвека, конюшня простаивала, так что, когда к Мак-Манусам явился Джимми и, всячески расшаркиваясь, стал выпрашивать развалюху («Хотите, мы приглядим, чтоб она точно никому не досталась, кому не надо? Подновим да подлатаем, мы и так хотели сделать, да как же хозяев-то не спросить, как не спросить-то хозяев, а?» – Молодой Мак-Манус погладил седую бороду, крякнул и махнул рукой – пользуйтесь!).

Понятно, что ровно в то же самое время примерно теми же словами Блейз обхаживал О’Доннелов. Пока он рассказывал, насколько нести свет знаний и здоровый образ жизни – богоугодное дело, из кухни выглянула старуха Эбигайл, зыркнула на него одним глазом (второй был утерян лет тридцать назад, когда из печки неудачно вылетела искра – впрочем, кое-кто поговаривал, что не из печки, а прямо из адского котла, да-да!), спросила – «А ты, небось, О’Флаерти-то братом приходишься?» – «Ага», – сказал Блейз. – «Забирай», – каркнула старуха – и вопрос решился.

Керидвен, услышав историю, не удивилась. Пижменная настойка и от ревматизма помогала замечательно, даже и такой старой карге, как Эбигайл О’Доннел, от которой первые лет шестьдесят всякая хвороба убегала в ужасе.

Дорога свернула, и глазам открылась развалюха. Выглядела она, впрочем, вполне достойно – Блейз и Джимми ее подновили, и прямо сейчас Блейз, стоя на стремянке над входом, что-то объяснял, роняя капли краски с кисти и едва балансируя на ступеньке, а Джимми, сбив кепку на затылок, голосил снизу и махал руками как мельница.

– Ты… ты еще скажи, что драконов не бывает!

– А может, и не бывает! Я сам ни одного не видел!

– Да ты просто не знаешь, какой святой Георгий был человек! – продолжал кипятиться Блейз. – Нет, ты послушай!

Ууу, подумала Керидвен, это надолго.

Села на траву и поставила корзинку рядом.

Издали раздалось тарахтение и ругательства – и из-за поворота вывернула щеголеватая компания на самобеглой безлошадной повозке – Финн О’Рурк в очках-консервах, сестра его Ора О’Рурк – как всегда, в мужском платье, и компания прихвостней, все, как один, с оружием на поясе. Керидвен поморщилась. Наследнички.

Клан О’Рурков исстари держал серебряный рудник, и нос задирал по этому поводу нещадно.

Повозка чихнула и остановилась.

– Что, опять заглохло? – вопросила в воздух Ора.

– Не заглохло ничего! – огрызнулся Финн. – Я, может, специально остановился! Посмотреть хочу, что тут за стройка!

Он перепрыгнул через дверку наружу и, изо всех сил делая независимый вид, пошаркал к сараю. Остальные переглянулись и двинулись за ним.

Блейзу с Джимми, правда, было не до этого.

– …И тогда император решил, что святой Георгий мертв! – Продолжал махать руками Блейз. – Но на самом деле нет! На самом деле святой Георгий в это время увидел ангела, и приветствовал его военным салютом! И так все поняли, что он еще жив!

– Да вранье это все! Не может такого быть, чтоб в пыточной живого от мертвого не отличили! – возмущался Джимми.

– Да может, в обморок упал, – встрял кто-то из финновой компании.

– Точно, вот в шахте так запросто можно угореть.

– Чтоб святой и угорел? Да ни в жисть!

– Небось, просто императору наврали, чтоб отстал от человека.

Блейз оглянулся, увидал поддержку и набрал в грудь воздуха побольше.

– А потом император потребовал, чтоб святой Георгий отрекся от Господа! А святой Георгий в ответ потребовал, чтоб его отнесли в храм Аполлона!

– Кого-кого?

– Мужик такой, в веночке, – неохотно пояснил Джимми.

– Из фир болг?

– Ну.

– И святого Георгия туда отнесли! Потому что ему перед этим перебили ноги и сам он дойти не мог! Но в храме он все равно встал перед статуей в полный рост! И каак осенит ее крестным знамением! И все статуи в храме попадали!

– Ого!

– Ничего себе!

– Молодец мужик, – зашумели о’рурковские. Джимми сплюнул.

Блейз торжествующе оглядел своих слушателей.

– Но это не самое главное чудо святого Георгия! Самое главное было, когда он уговорил дракона раскаяться… – Блейз набрал было в грудь воздуха, но продолжить ему не дали.

– Ты ври да не завирайся! – возмутился Финн. – Нет такого слова, чтоб фир болг смирился да исправился! Если б было, наши знали бы уже!

– Сколько лет мы рудники охраняем!

– Их только серебряная пуля и берет! Больше никак!

Блейз выпрямился. Глаза у него загорелись. Ах ты ж етить, подумала Керидвен.

– А я говорю – нет! – провозгласил Блейз. – И для фир болг спасение возможно!

– Врешь! – Финн взвился и залепил Блейзу в глаз.

Точнее, попытался – Блейз на удивленье быстро присел и ткнул Финна кулаком в живот. Финн взвыл. Кто-то из его подручных ринулся вперед и напоролся на Джимми. Закипела драчка.

Керидвен вскочила на ноги, готовая вмешаться – но помощь не требовалась. Девица О’Рурк, опираясь о самоходную повозку, грызла травинку, отвернувшись, и вмешиваться не собиралась. Ну вот и ладно, подумала Керидвен и начала высматривать под ногами подорожник побольше. Против девчонки Блейз, конечно, не полез бы – а мальчики и сами разберутся.

Закончилось все очень быстро. Кто валялся на травке, кто, согнувшись, пытался продышаться. Блейз, целый, но оскорбленный в лучших чувствах, сопел носом, ни на кого не глядя. Джимми, заломав Финна в три погибели, радостно объяснял:

– А вот этот прием называется «нельсон»! А если кому интересно, приходите, мы вас научим!

Он выпустил Финна. Финн закряхтел и с трудом распрямился. Джимми хлопнул его по плечу:

– Парень, все понимаю, мне самому святошеньке хочется врезать каждый раз, как он начинает чушь нести. Но у нас борцовский клуб, а не богословский!

Керидвен принялась раздавать пострадавшим подорожник от синяков и царапин. Джимми все-таки ссадил себе костяшки о чью-то физиономию, и его пришлось перевязывать платком.

Девица О’Рурк отлепилась от своей таратайки и мрачно спросила:

– Ну, а с драконом-то чем закончилось?

Самобеглую повозку удалось завести только с третьего раза, и только после того, как Блейз что-то подкрутил в моторе.

Джимми до самого вечера зудел, что Блейзу нужно меньше читать про великомучеников.

Назавтра история ходила по округе уже в десяти вариантах: О’Рурки побили Блейза, Блейз побил О’Рурков, Джимми Коллинз знает волшебный прием, от которого все сами собой падают на землю, ведьма Керидвен заколдовала машину О’Рурков, и она сломалась, посреди поля явился святой Георгий лично и сразил всех, кто посмел в нем усомниться, и, наконец – что О’Рурки сражались с драконом и победили, потому что это же О’Рурки!

Клуб назвали «Святой Георгий и дракон». «Святой Георгий» – потому что Джимми сказал, что раз слухи уже пошли, ими надо пользоваться. А «дракон» – чтобы Блейзу, радевшему за фир болг, было не так обидно.

На открытие явились, прежде всего, Мак-Манусы с О’Доннелами – конечно, чтоб проверить, как используется сарай, О’Рурки во главе с Финном, и даже Канаван.

Керидвен запаслась свинцовыми примочками и мысленно приготовилась перевязывать ссадины, подвязывать шатающиеся зубы и, с шансами, гипсовать переломы, но оказалось еще веселее – половина явившихся хотели не столько махать кулаками, сколько спорить с Блейзом.

Джимми мгновенно развернулся по ветру и объявил, что кто подерется друг с другом и выиграет, тот сможет добраться до святошеньки – но поставил условием, чтоб или драться, или спорить – только одно зараз.

Блейз вздохнул, но возражать не стал. Керидвен только диву давалась.

После того, как Блейз три раза побил Падди О’Доннела, авторитет его возрос до самого потолка, и ему удалось целых три минуты проповедовать всеобщее спасение, пока Падди не взревел «Как все спасутся? Что, и Мак-Манусы, что ли, тоже?!» – и его пришлось оттаскивать.

Джимми учел произошедшее и завел бочку с водой, чтобы обливать из ведра самых буйных.

«Георгий и дракон» немедленно сделался чрезвычайно популярным местом.

Отец Джозеф воспринял происходящее как личное оскорбление, и принялся читать проповеди об «обители разврата». Джимми пришел в восторг. Блейз возмутился, что их всех не так поняли, и сочинил длинную лекцию о том, что такое разврат на самом деле – с упоминанием Давида, Соломеи, Соломона и разных других древних деятелей. Побить его не побили, но Блейз в таких красках расписал танец семи покрывал, что в следующий раз послушать народу набилось вдвое больше. Джимми почесал в затылке, и решил, что и правда, стоит переходить к танцулькам, и объявил, что в воскресенье будет большой бал. Вход свободный!

Холл к празднику украсили венками и гирляндами – и развалюха засияла, что твой дворец, Керидвен аж сама поразилась.

К вечеру начали собираться гости. Подкатила финнова таратайка и остановилась, выплюнув клуб жирного дыма. Наружу вылез Финн в полосатых брюках. С другой стороны из машины выбралась Ора О’Рурк – в новеньком розовом платье, хоть и по-прежнему с кобурой на поясе. За ними высыпались все остальные. Не начали бы палить, поморщился Джимми. Да ладно, успокоила его Керидвен. Это ж стрелки О’Рурковские, они всегда так. Рудник охраняют против нечисти, и пули у них серебряные. В людей они из своих пушек не стреляют, мол, это оскорбление оружию. Удача отвернется. Ну, будем надеяться, пробормотал Джимми, одновременно расплываясь в улыбке и подавая Оре руку кренделем.

– Финн О’Рурк! – раздался громкий голос. – Как ты можешь?!

Керидвен оглянулась и вздохнула. Отец Джозеф вышагивал по дороге, потрясая в воздухе посохом.

– В то время, когда твои собратья отдали жизнь, охраняя тебя и тебе подобных! Ты, забыв свой долг, не ведешь праведную жизнь, а погрязаешь в разгуле! Позор! Позор своего рода!

Финн втянул голову в плечи и шмыгнул внутрь. Отец Джозеф стукнул палкой по земле и обратил свой взор на Ору.

– А ты, Ора! Что ты делаешь, вместо того, чтобы вести себя пристойно, как положено юной девице?! Тешишь свое тщеславие, наряжаясь в непристойные наряды?! Разве такое тебе пристало?! Перед парнями подолом крутить?!

Обычно острая на язык Ора отчего-то покраснела и закусила губу. Так, подумала Керидвен и шагнула вперед.

– А что это вы, святой отец, из пушки-то по воробьям? – Керидвен подхватила подол – тот самый, у короткого столичного платья. – Что это вы про мое платье ничего не скажете?

Отец Джозеф начал багроветь.

– А я-то старалась, наряжалась! Думаю, а ну, явится отец Джозеф, а ну начнет плясать, как царь Давид перед ковчегом, чтоб мне лицом в грязь-то не ударить!

– Ведьма! Отца в могилу свела, и меня тоже хочешь?!

Керидвен одним шагом подлетела к преподобному и схватила его за воротник.

– А что же вы, смерти боитесь, отец Джозеф? – почти пропела она. – Разве ж вас не должны на небо вживую взять за праведность? Арфу выдать, чтоб с ангелами петь? Хотите, устрою?! Я могу! – Керидвен залилась смехом, и вдруг поняла, что ее оттаскивают.

– Керри, Керри, Керри, – зашептал голос ей на ухо. Она обернулась и увидела очень обеспокоенного Блейза. – Тише, тише, успокойся…

– Ага, давай полегче, – Джимми сунул ей в руки кружку. Керидвен отхлебнула и поморщилась – сидр оказался слишком кислый.

– Да чего я такого сказала-то… – буркнула она.

Блейз вздохнул. Джимми почесал в затылке.

– Пошли, что ли, танцевать? – спросил он.

Керидвен отхлебнула еще сидра и сунула кружку Блейзу.

– Пошли.

[3х04] РОЗЫ

Джимми был прав – если обниматься и прыгать под громкую музыку, то убить кого-нибудь хочется гораздо меньше. Потом Блейз перевернул пластинку, невидимый оркестр затянул что-то томное, и появилась возможность отдышаться. Упрыгавшийся Джимми был горячий, как печка. Керидвен потянула его на улицу.

Снаружи было прохладненько. Керидвен утерла пот со лба. Джимми ухмыльнулся и полез в карман за папиросами. Алый огонек высветил усмешку на лице.

– Ну что, легче стало?

– Ага… Черт, ногу стерла. – Керидвен стряхнула туфель и принялась разглядывать пятку. Джимми поддержал ее за локоть. Керидвен оперлась на него, обуваясь. Джимми отвернулся, выдыхая дым в сторону. В темноте блеснули зубы.

– Как умаешься – всегда легче. И убить никого не хочется.

– Это да… – пробормотала Керидвен.

Джимми засмеялся в темноте. Керидвен не столько видела, сколько ощущала его взгляд – тяжелый и теплый, как ватное одеяло.

– А я думал, только Блейз такой… феями укушенный. А ты тоже, оказывается…

– С чего ты взял? – сухо спросила она.

– Да ты не обижайся. Он мне, считай, жизнь спас, когда в тюрьме сидели…

– Что делали?! – поразилась Керидвен.

– Он что, тебе не сказал?.. – удивился Джимми, и вдруг замолчал на полуслове.

Из-за поворота, полыхая фарами в темноте, вывернула самобеглая повозка – и еще одна, и еще…

Машина остановилась у крыльца. Из нее выскочил водитель и распахнул дверцу.

Наружу появился старый О’Рурк.

С другой стороны, хлопнув дверцей, вылез отец Джозеф.

– Керидвен, ступай внутрь, – совсем другим голосом сказал Джимми, заталкивая ее себе за спину, и шагнул вперед, расплываясь в улыбке:

– Добро пожаловать на праздник, господин О’Рурк!

В сарае, и без того переполненном, стало совсем тесно. Одинаковые О’Рурковские молодчики возникли у дверей и у окон. Народ притих. Джимми, нимало не смущаясь, все тем же жизнерадостным голосом принялся объяснять устройство граммофона. О’Рурк, не слушая, шарил по толпе зрачками. Под его взглядом все сникали.

– Ора здесь? – наконец, спросил он тяжелым голосом.

Джимми замер на полуслове. Ора шмыгнула носом, вздернула подбородок и шагнула вперед.

О'Рурк смерил ее с головы до ног тяжелым взглядом.

– Наконец-то в платье, как порядочная, – бухнул он.

В толпе зашептались. Отец Джозеф за спиной О’Рурка опять начал багроветь. Керидвен прикусила губу, чтобы не заржать в голос.

– Чтобы до полуночи дома была, – вынес вердикт О’Рурк. – Финн?

– Й-я… – толпа выдавила Финна навстречу папеньке.

– Проследи.

– Есть, сэр… – выдавил Финн.

О'Рурк-старший переложил сигару из одного угла в другой и направился к выходу. Молодчики потянулись за ним. Джимми скользнул следом, на правах хозяина.

Преподобный Джозеф остался стоять, где стоял, открывая и закрывая рот, как карась, вытащенный из воды.

– Водички, отец Джозеф? – участливо спросила Керидвен.

– Ты?! Да чтоб я из твоих рук что-то взял! Да скорее моя палка зацветет!

Отец Джозеф саданул тростью по глиняному полу. Трость немедленно застряла. Преподобный принялся ее вытаскивать – и отшатнулся.

По трости, разворачиваясь, позли стебли – нежненькие и зелененькие, ползли, оплетали гладкое дерево, разворачивались резными листочками, быстро, как во сне.

Преподобный задохнулся от возмущения.

У Керидвен дернулся глаз.

– Введьма!.. – с трудом выдавил преподобный.

– Вот уж нет… – сквозь зубы процедила Керидвен. Ее тоже начало потряхивать. – Вот уж я тут, честное слово, ни при чем… Знаю я одного такого… с розочками… Задрал уже со своими фокусами! – заорала она в потолок. – Трус проклятый! Или выйди и покажись, как подобает, или катись из моей жизни! Слышишь ты меня, Эльфин чертов Гатта, как там тебя?!

«Это не я».

Керидвен осеклась.

Эльфин стоял совсем рядом; совершенно такой же, как всегда, довольный, разве что не искрящийся, и выражение у него было самое шкодное – то ли пощечину влепить, то ли поцеловать. Ни того, ни другого она сделать не успела – Эльфин скользнул ей за спину, развернул за плечи, легкая холодноватая ладонь легла ей на глаза.

«Смотри!»

Здание расслоилось. Все, что было твердым, устойчивым, солидным распалось на точки и мельтешение – будто ребенок быстро крутит камень на веревке, и он кажется обручем. Все, что можно было потрогать, превратилось в звон и кружение; толпа в холле умножилась многократно – как все входят-то сюда? – все от мала до велика стали прозрачные – множество прозрачных людей, вложенных друг в друга, а среди них сновали другие – похожие на людей, и непохожие, и все это переливалось, звенело, струилось – а посередине зала таращился на свой посох преподобный, застывший, как на переводной картинке, а перед ним стояла высокая, тонкая, невыразимо прекрасная женщина с ясным детским лицом, и к ее вытянутой ладони тянулись вверх от посоха ползучие розы.

«Не все на этом свете крутится вокруг нас, Керри» – она услышала, как Эльфин ухмыльнулся.

От этой улыбки в голосе, от этого «нас», сказанного так легко, у нее защемило внутри. Господи, с кем я связалась. Чего я от него хочу вообще. Ангелы созданы для радости, а не для нашего всего.

Невыразимо прекрасная сияющая женщина подняла голову и посмотрела поверх Керидвен на Эльфина. Эльфин кивнул – Керидвен ощутила движение спиной. Женщина-ангел повернулась к преподобному и посмотрела на него задумчиво. Запах роз стал гуще.

«А почему у преподобного ангел – женщина?»

«Ему так понятней».

Женщина-ангел зашла своему человеку за спину и положила ладонь ему на глаза.

Преподобный закричал.

Ноги у него подломились, он схватился за ворот – в стороны полетели пуговицы.

Женщина-ангел подхватила его, аккуратно, без усилия опустила на землю – и сама грациозным движением опустилась рядом на колени. На лице ее рябило нежное и внимательное выражение. Ангел на мгновение вскинула голову – сверху кружились и падали алые розовые лепестки, растекаясь по земле алыми блестящими разводами. В разводах плясали отблески – от мягко сияющих одежд ангела.

Ангел наклонилась, заботливо улыбнулась и тонкими белыми пальцами впилась в глазницу преподобного. Преподобный дернулся. Ангел вынула глаз, белый и круглый, и с тем же серьезным, внимательным и ласковым выражением принялась полоскать его в алой лужице.

Керидвен передернуло.

«Не смотри. Это их личное».

Эльфин развернул ее за плечи к себе. Керидвен сглотнула. Эльфин погладил ее по голове, пропуская пряди между пальцами. От прикосновения, от нежного, внимательного взгляда мурашки шли по коже. Будто где-то внутри распахивается бездна, будто в нее начинают сыпаться, сыпаться, сыпаться алые лепестки.

Керидвен зажмурилась. Страшно. Боже, зачем так страшно…

«Чужое всегда страшно. Не думай об этом».

Эльфин улыбнулся стеклянной улыбкой. Керидвен моргнула.

«Это и есть твой мир теперь?»

Щека у него была гладкая и теплая, как прежде, и, как прежде, отзывалась на касание – когда Эльфин мотнул головой, легким, чуть кошачьим движением,

«Это не „мой“ мир. У Неотпавших нет своего. Но это неважно, – он накрыл ее ладонь своей и улыбнулся, ласково и серьезно. – я всегда смогу тебе помочь. Я всегда смогу позаботиться о тебе. Это все, что имеет значение».

Керидвен покачала головой.

«Ты так и не понял? Мне никогда не нужна была нянька. Только ты сам».

По безмятежному челу Эльфина прошла тень.

«Зачем ты так говоришь, Керри?»

«Зачем?!»

Эльфин попытался отстраниться. Керидвен вцепилась ему в ворот и тряхнула со всей силы; ей пришлось задрать голову, чтоб заглянуть в лицо.

«Хочешь быть ангелом – пожалуйста! Хочешь быть демоном – на здоровье! Но разуй глаза уже – я у тебя этого не просила!»

У Эльфина рябь прошла по лицу. Он сделал шаг назад – и исчез.

Мир вернулся.

Керидвен провела рукой по лицу. В ушах звенело.

На полу навзничь лежал преподобный Джозеф, и Джимми Коллинз, стоя на коленях, совал ему под голову скомканный пиджак.