Текст книги "О котах и людях: о ястребинке и розах"

[3х12] РЕВЕНЬ

Что уж Финн сказал старому О’Рурку – неясно, но строить часовню на болотах папаша ему разрешил. Больше всех загорелся, конечно, Блейз. Финн очень усердно вызвался помогать – хоть и видно было, что от самой мысли о болотах его трясет – но потом забыл поставить свою колымагу на тормоз, и она наехала Финну на ногу. Первый раз в жизни Керидвен видела человека, который был настолько счастлив раздробленным пальцам.

Вызванный доктор закатал Финна в гипс, и его участие в предприятии закончилось. Блейз и Джимми построили рядом со сторожкой крест, и на этом строительство застопорилось – возня каких-то посторонних у себя на хозяйстве без присмотра О’Руркам категорически не нравилась.

«Финн сломал ногу».

«Ну, еще бы!» – Эльфин захихикал.

Вид у него был ужасно самодовольный. Точь-в-точь мальчишка, подбросивший дохлую кошку в кровать к соседке. Керидвен закусила губу. Падший ангел, тоже мне.

«По-твоему, он специально, что ли?»

«Финн-то сам, конечно, думает, что нет. У людей всегда так, – Эльфин самодовольно ухмыльнулся и сцепил ладони в замок на затылке. – Человек – это как птичья стая. Тот, кто знает, как заставить ее лететь в одну сторону – тот выигрывает войну».

Какую войну, хотела спросить Керидвен, но осеклась. Что-то в Эльфине изменилось – будто сам он стал ярче, будто тень его стала шире и гуще. Он выпрямился.

«Какую войну? Любую. Или ты думаешь, что людская природа с наших пор изменилась? – Он тихо засмеялся. – Тот, кто заставит людей верить – тот будет править ими. Тот, кто поверит в то, во что заставляет верить других – погибнет. Тот, кто поверит в то, что люди думают о нем – погибнет. Тот, в кого не верит никто – погибнет. Тот, кто не верит ни во что – погибнет. Славная задачка, не так ли? – Он повернулся к Керидвен. Звездный свет стекал сверху, по мраморным плечам, по мраморному плащу, по изломанным, изваянным из камня складкам, расплескивался по темной воде, как масло по волнам во время бури. «У меня никогда не было силы, нет. Ни как у Кронида, ни как у Хтония, ни даже как у Ворона. Но для такого не нужна сила. Только смекалка. О, какую смешную штуку я придумал! Выбери полнолуние, назови три раза свое имя – свое собственное имя, прочитанное наоборот, человек! – и я приду, в твоем собственном облике. Я буду говорить твоим собственным голосом, о твоих собственных желаниях, и что я попрошу в обмен… о, то, что поможет выполнить чье-то желание. Как чье-то желание поможет выполнить твое. О, это было медленно, о, это было долго, но это было неслышимо и незримо. Только слабые руки, только маленькие движения – вот у правителя отравлен любимый пес, и он ссорится с таким же вельможею на пиру; вот на пару дней задержался обоз с зерном; вот кто-то добился взаимности в своей любви и оттого не спешит казнить заключенных… Вот кто-то принимает решения – множество мелких, мелких решений, подобных каплям воды. Они сливаются воедино и вот! – приходит волна!» – Он вскинул руки. В ответ вздрогнули воды – будто кто-то резко встряхнул бочку.

Эльфин провел рукой по лицу и засмеялся.

«А, я был хорош. Давно это было… – Он сел на землю, поджав под себя ногу; мраморный гладкий блеск ушел, как не было. Эльфин обернулся к Керидвен. – И охота тебе слушать старые байки. Люди о таком, небось, и не помнят, а?»

Керидвен покачала головой.

«И правильно, – Эльфин ухмыльнулся. – Нечего.»

«Ты ни о чем таком не рассказывал».

Эльфин сморщил нос.

«Знаешь байку про царя Мидаса? Все, что он трогал, превращалось в золото. Все, чего касается человек, превращается в память. Превращается из настоящего в прошлое. – Он опять ухмыльнулся. – Так что считай, что я скареда.»

Керидвен повела глазами вокруг. Все тот же утлый островок посреди нигде.

«Странные у тебя сокровища».

«Какие есть! – Эльфин обнял руками колени, и вдруг нахмурился, наклонив голову, и захлопал ртом – будто пытается откусить невидимое яблоко, висящее перед ним на нитке. – Ты… Вы… Люди, они… сделаны… назначены… предназначены… к движению… продолжению… – он сморщился и запрокинул голову, будто слово, которое он пытается выговорить, было слишком большое и застряло у него в горле. Керидвен подалась вперед и взяла его за руку. Эльфин вжался подбородком в грудь, зажмурился и выговорил, – … от точки альфа к точке омега. – Он дернул кадыком, будто поглатывая кость, и провел ладонью по лбу. – Извини, я должен был… Это как тик. – Он виновато улыбнулся. – Ничего нового я так тебе все равно не скажу».

Керидвен погладила его по колену.

Эльфин прислонился виском к скале.

«Люди созданы, чтобы длиться. Воплотиться, прожить земную жизнь, перейти в мир духов и в итоге слиться с Единым в царствие небесном. Ангел – это то, с помощью чего Единый думает о человеке, и с помощью чего человек воспринимает Единого. Переходник. Посредник. Когда человек покидает тело и выходит в Аннуин, ангел перестает быть нужен».

«И… что с ним потом случается?»

«Что случается с твоей мыслью, когда ты перестаешь ее думать? – Эльфин усмехнулся. – Все мое время – краденое у других. Вот как сейчас».

Керидвен обозлилась. Встала и с силой провела руками по подолу, расправляя складки.

«То-то тебя из ангелов погнали. Краденое от дареного отличить не можешь!»

Эльфин вскинулся что-то сказать, но она уже сделала резкое усилие – и проснулась.

Проснулась Керидвен злая, и все утро так и не смогла успокоиться. Ууу, тварь болотная! Краденое ему. Болван глиняный!

Она запнулась о порог, спускаясь по лестнице вниз, наорала на Джимми, мешавшего на кухне какие-то реактивы, и занявшего всю печку, едва не опрокинула таз с грязной водой еще в доме, выплеснула его в клумбу, остановилась передохнуть – и едва успела отшатнуться, чтоб не получить дверью по лбу.

– Нет! Нет, нет, я так не могу! И ничего я вам не отпущу, потому что это не трусость называется! Это убийство! А на убивание себя я вас не собираюсь благословлять! Не могу и не буду! – Блейз вылетел из сарая, маша руками, словно мельница.

– Как знаете, – на пороге показалась Ора.

Керидвен швырнула таз оземь. Еще этих не хватало!

– Это что еще такое?!

Блейз захлопал ртом и страдальчески сморщился. А, ну да, вспомнила Керидвен. Тайна исповеди же.

– Ничего, – сказала Ора.

Керидвен схватила ее за руку и развернула к себе. Ой-ей.

Спокойненькая Ора была, собранненькая, подтянутая. Уууу, ясно все с тобой, злобно подумала Керидвен.

– Куда это ты такая собралась?

– Не ваше дело, – ровно сказала Ора.

Еще одна. Подумать только.

– Не мое, значит, – протянула Керидвен. – На моем дворе, и, значит, не мое!

– Керри, Керри, Керри… – заторопился Блейз.

Керидвен моргнула и обнаружила, что припирает Ору к стенке, а та таращится на нее с тоской и отвращением.

Керидвен стряхнула Блейза.

– И ты хорош! Сам с мертвыми целуешься – да пожалуйста, а эта дурища сейчас пойдет и утопится в болоте к чертям собачьим! А кто будет виноват?!

Ора закатила глаза.

– Я не это имела в виду, – процедила она.

– А что?!

Ора отвела глаза.

– Поговорить с Этаном. Если можно сделать так, чтобы один человек остался охранять… чтобы одного человека было достаточно… – Она поджала губы. – Я бы осталась.

Керидвен осеклась.

– Я думаю, Этан именно это приходит сказать, – твердо сказала Ора. – Финн не может его выслушать. Значит, я за него.

Керидвен закусила губу. Вроде бы Ора и дело говорила, ровненько у нее все это выходило, но не нравился Керидвен ее взгляд, ой не нравился.

– Джимми! – заорала Керидвен.

– Чегоо? – донеслось изнутри.

– Дело есть!

Окно распахнулось и через подоконник перевесился всклокоченный Джимми, обтирающий руки какой-то тряпицей.

– Чего тебе? Ой, Ора, привет!

Ора вздрогнула и вжалась в стенку плотнее. Ага, подумала Керидвен.

– Отведешь красотку к папеньке и скажешь, что она топиться собралась.

– Чегооо? – Джимми перемахнул через подоконник прямо в клумбу.

– Да не собралась я топиться! – злобно зашипела Ора.

Джимми прищурился.

– Стреляться, значит?

– Да нет же! – рявкнула Ора. Обхватила себя рукой и принялась тереть переносицу. – Мне надо с Этаном поговорить.

– Отлично, – сказал Джимми. – Тогда отдай пушку.

– Что?!

– То. Стреляться ты не собираешься, с Этаном ты разговаривать собралась, я так понимаю. А Блейз нам еще живым нужен. Он еще посуду не помыл.

Ора затравленно огляделась.

– Или так, – тихо, но твердо сказал Блейз. – Или мне правда придется рассказать господину О’Рурку, что происходит.

– Это же исповедь была! – вскинулась Ора.

Блейз потребил манжет.

– То, что вы мне сегодня сказали – да. А то, что я видел на болоте своими глазами – нет. Отдайте пистолет, пожалуйста.

Ора выругалась сквозь зубы.

– Мы вам поможем, – тихо сказал Блейз. – Но вы тоже должны сотрудничать.

Ора оглянулась – но деться было некуда. Она тяжело вздохнула и начала стягивать кобуру.

Керидвен зыркнула на нее исподлобья.

– Мой сарай. Мои правила. – Она выдернула кобуру у Блейза, сунула под мышку и рявкнула. – И клумбу в порядок приведите, оглоеды!

Ромашку, которую потоптал Джимми, все равно надо было выпалывать и сушить уже.

Джимми перекапывал клумбу. Ора сидела рядом и общипывала ромашечные головки. Керидвен на кухне проворачивала на мясорубке ревень с сахаром и слушала краем уха, что происходит под окном.

– Да не дуйся ты так. Все нормально будет. Не потеряет никто твой пистолет, заберешь потом.

– Ну я так не могу. Не могу я без него. Тебя бы голышом по улице пустить, какого бы было!

Джимми заржал.

– Ааа, да, было как-то дело! – Послышался треск лопаты, воткнувшейся в землю. Керидвен хмыкнула, утерла пот со лба, попробовала, что получается, и полезла в шкаф за корицей.

– Да ничего такого… гуляли мы компанией, затесался к нам один, из толстосумов… ну, я с ним и поспорил, что на статую Утера голышом залезу и королевский гимн спою, – Джимми опять заржал. – Ну, я-то ладно, а ему тоже захотелось доказать, что не слабо… вот его, бедолагу, потом и замели. Не знаю, что там потом с ним было. А на деньги эти мы потом еще месяц прокламации печатали, как раз хватило.

Керидвен не удержалась и фыркнула. Под окном, кажется, не заметили.

– Тебя бы за это не убили, – вдруг тихо сказала Ора.

Керидвен задвинула кастрюлю в духовой шкаф – пусть потомится – выпрямилась и скрестила руки на груди. Не нравилось ей, какой оборот принимает разговор.

– Не убили бы, – подтвердил Джимми. – Ну, может, поколотили бы… несильно… но вряд ли. Бобби народ незлобный, им и так забот хватает.

– Фир болг другие, – коротко сказала Ора.

Воцарилась тяжелая пауза.

Керидвен не выдержала и высунулась наружу.

– От фир болг пушка не нужна, – резко сказала она. – Можно и тростинкой отмахаться, если сильно нужно. Было бы желание.

Ора пожала плечами.

А вот если желания нет, тогда проблемы, поняла вдруг Керидвен.

Джимми воткнул лопату в землю и объявил:

– Мы закончили!

Ора молча пододвинула в сторону Керидвен тазик с ромашечными головками. Джимми тут же подхватился – я отнесу! – но в доме немедленно припер Керидвен к стенке и зашептал:

– Отдай ей пушку, а. Она ж вся изведется.

Керидвен зыркнула на него исподлобья.

– А если на голову Блейзу случайно разнесет, ты его собирать потом сам будешь?

– Не разнесет. Слушай, ну я сам знаю, что это все чушь собачья, но человек такой, она же изведется вся! – Джимми погрыз губу. – Я со святошенькой такое видел. Крестик у него как-то отобрали, так он весь извелся, сроду бы не поверил, что человека так может перекосить. Я в жизни по девчонке так не сох, как он по этой ерундовине своей!

Керидвен нахмурилась:

– Это когда?

Джимми слегка покраснел:

– Даа, дело старое… в кутузке сидели мы когда. Отмычку я хотел сделать, четыре лапки же… аа, все равно по размеру не подошло, – он махнул рукой и опять зачастил. – Ну, в общем, верни, а? А то аж трясет же ее!

Керидвен вздохнула. Дурища Ора, конечно, но жалко ее было. И приятно было на них с Джимми смотреть – хоть у кого-то что в жизни ладилось, не то что… И запереть ее на всю жизнь не запрешь, и отбираться не наотбираешься. Небось, наврет просто папаше, что старую пушку в болоте утопила – и новую получит. А одну на болото ее в таком виде тоже пускать нельзя, утопнет ведь.

А, с такими глазами она и в луже утопится, и на ровном месте упадет и шею поломает. Керидвен закусила губу. До сих пор ей было стыдно за ту историю с пижменной настойкой.

Она вздохнула, наклонилась и вытащила из-за мешка с фасолью завернутую в полотенце кобуру.

– Под твое слово.

Джимми отсалютовал и поскакал во двор.

Керидвен вздохнула и полезла проверять, как там ревень.

– Компромисс! – торжественно провозгласил голос Джимми.

Послышалась возня.

– Ненене, пушку я тебе не отдам. Застрелишь еще кого. Стрелять я сам буду. Если эти твои… черти болотные полезут, – судя по тону, Джимми в такую возможность не верил абсолютно.

– Так ты же не видишь ничего! – обозлилась Ора. – Толку от тебя!

– Зато ты видишь, – ухмыльнулся Джимми. – Будешь командовать.

– Да ты стрелять-то хоть умеешь?

– А то!

Снаружи бабахнуло. Дребезнули стекла. Керидвен вздрогнула и чуть не уронила банку.

– А ну не здесь! – гаркнула Керидвен.

– Не здесь, – быстро согласился Джимми, схватил Ору за руку, и они стремительно вымелись со двора, оставив за собой только смутный пороховой запах.

Сразу стало тихо и так пусто, что у Керидвен засосало внутри, как от голода.

Она тряхнула головой, дернула себя за волосы и пошла раскладывать варенье в банки.

[3х13] БОЛОТА

Мясной пирог, пирог с ревенем, вареные яйца – дюжина, хлеб, сидр – четыре бутылки, запасные носки – по паре на каждого, два пледа… Керидвен нахмурилась. Пара одеял в сторожке, помнится, была. Неизвестно, вернул Финн свое или нет – вроде его домой уносили постирать? А, толку, все равно остальные были слишком большие и тяжелые, чтоб с собой тащить.

– Мы что, на Северный полюс собираемся? – обрадовался Джимми.

– Ага, – подтвердила Керидвен и сунула ему в руки увесистую корзину. Джимми недовольно крякнул, увидел торчащие наружу бутылочные горлышки, повеселел, и тут же приуныл обратно:

– А может мы, это… чего покрепче возьмем? Глядишь, и время веселей пройдет!

Блейз, пятый раз складывавший священническое облачение так, чтобы оно не слишком помялось, бросил на него укоризненный взгляд.

– Да понял я, понял, – протянул Джимми.

Керидвен покачала головой и пошла перепроверять аптечку. Бинты, корпия, жгут для перевязки, свинцовые примочки, нашатырь, лауданум, хирургическая игра, шелковые нитки… Охх, лучше бы ничего из этого не пригодилось. Керидвен поморщилась, и добавила флакон спирта – и наружно, и внутрь, в случае чего.

А, кого она обманывает. Никакой толку не было в этих делах от ее медицины. И от ее самой тоже не было.

Но не делать ничего было невыносимо.

Она залезла в шкаф и добавила еще настойку валерианы.

Притвориться, что они просто компания, выбравшая не слишком удачное место для пикника, конечно, не получилось. Возведенный рядом со сторожкой крест навевал Керидвен нехорошие мысли о кладбище, да и святой Георгий, которого Блейз внутри прилепил на видное место, тоже как-то недружелюбно выглядел. Внутри сторожки вчетвером было не повернуться – только и оставалось, что сидеть снаружи.

Разговоры сами собой увяли – даже говорить громко тут не хотелось. Ора нервничала, не сводя с Джимми пристального взгляда. Точнее, со своего пистолета в руках Джимми. Блейз, прикрыв глаза, беззвучно шевелил губами – кажется, читал псалмы наизусть. Керидвен сто раз пожалела, что не взяла ничего занять руки – чулки, конечно, в темноте наощупь не повяжешь, но мало ли… Только и оставалось, что сидеть и по памяти прикидывать, каких заготовок насколько хватит, да что еще нужно будет сделать.

Медленно выползла луна. Видно ее было плохо. Керидвен поерзала на месте, пощипала затекшую от долгого сидения ногу, и, наконец, не выдержала.

– Читал бы ты вслух, что ли, – сказала она брату.

Блейз встрепенулся:

– Да, и правда…

Джимми картинно застонал. Ора ткнула его локтем в бок.

– Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей…

Легче не стало. От ровного, глуховатого голоса Керидвен немедленно начало клонить в дрему – и тут же появилось чувство, будто кто-то смотрит ей в затылок.

Кто-кто. Понятно, кто!

Керидвен вздрогнула, селя прямо, и изо всех сил стиснула руки на колене, чтоб не задремать. Вот чего сейчас точно не хватало – так это перепираться с Эльфином, будь он неладен!

Взгляд за спиной стал насмешливым – у Керидвен аж зачесалось между лопаток.

– Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей, – читал Блейз, и каждое слово отдавалось у Керидвен в голове эхом – будто Эльфин стоит прямо у нее за спиной и все повторяет, да еще таким тоном, будто решил соблазнять ее прямо тут между болотных кочек. «О мне толкуют сидящие у ворот, и поют в песнях пьющие вино», – горячий шепот над левым ухом стекал прямо за шиворот, от этого шли мурашки по позвоночнику, и внутри поднималась сладостная муть – будто кто взбаламутил ил на дне пруда в жаркий полдень. Будто стоишь в воде, и мальки тыкаются носами тебе под колени, и мягкая придонная жижа щекочет между пальцами, пока ты уходишь ниже, ниже, ниже…

Керидвен со всей силы ущипнула себя за руку. Вот гадство же!

«Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог», – издевательски-горестно сообщил в голове Эльфин.

Керидвен стиснула зубы.

«Не видишь – мне некогда!»

«Ты злишься. Так хотя бы будет, за что».

«А до этого, значит, было не за что?!» – Керидвен в ярости вскочила и обернулась – но там, конечно, ничего не было.

– Что такое?! – Джимми щелкнул затвором.

Керидвен открыла рот, не зная, что сказать, но Ора ее опередила.

– Вы тоже слышите? – спросила она странным тоном.

Керидвен ощутила, что краснеет в темноте, и порадовалась, что уже темно.

– Что именно? – спросила она.

– Голоса…

Блейз опустил молитвенник, заложив страницу пальцем. Желтый язычок свечи в фонаре лизнул стекло.

– У них не всегда есть свои слова, – подтвердил Блейз. – Или голос, чтобы что-то новое сказать. Я не знаю точно… – он потер лоб, – будто они умерли с обидой, или больно им было, и они уже не помнят, как по-другому можно. Или, может, помнят, но силы не хватает выговорить. А с чужим голосом они могут такое произнести, что у самих бы не получилось.

У Керидвен екнуло внутри. «Извлеки меня из тины, чтобы не погрязнуть мне; да избавлюсь от ненавидящих меня и от глубоких вод; да не увлечет меня стремление вод, да не поглотит меня пучина, да не затворит надо мною пропасть зева своего…»

– Продолжайте, святой отец, – тем же стеклянным голосом сказала Ора.

Керидвен зажмурилась, сосредотачиваясь – но эха больше не было.

Вокруг, во все стороны, расстилались торфяные пустоши, крошечный огонек сторожки терялся на них почти без следа. Керидвен вдруг всей собой ощутила бездну времени – непроглядную толщу, уходящую в глубину – и то, насколько живых на свете меньше, чем мертвых. Если взять весь Ллангатен, нет, если взять весь Камелот, со всеми его дворцами, и площадями, и улицами, и фабриками – если погрузить его эти топи, то и тогда, наверное, это не сравнится с теми, кто томится там, в глубине, поднимает слепое, изможденное лицо вверх, к зыбкому ночному свету, поднимается вверх, вверх, вверх, за тонкой лесой голоса, читающего псалом, окружает маленький огонек, как рыбы окружают корабль.

Ора медленно поднялась. Джимми вскочил, вскидывая пистолет к плечу, готовясь стрелять. Ора подняла ладонь, запрещая, и шагнула вперед.

Тени подходили ближе, ближе, ближе. Керидвен изо всех сил вглядывалась, но не могла разглядеть ни лиц, ни одежды. Слов различить тоже не получалось – только непонятное лопотанье, больше похожее на плеск воды в темноте.

Ах, черт! Керидвен узнала зрелище – и тут же Ора сделала шаг вперед.

– Я знаю, что виновна в трусости, – глухо сказала она. – Виновна в неисполнении долга. – Она шагнула в воду.

– Эй, ты куда! – Джимми схватил ее за руку.

Медленно, медленно, как во сне, Керидвен увидела, как Джимми – веселый и живой Джимми, обведенный по контуру светлой каймой, будто на него одного светит солнце – разворачивает Ору к себе, и одна Ора – плотная, плотяная, только совсем не светящаяся, валится, как матерчатая кукла, ему на руки, а другая, бледная, как сыворотка, совсем его не заметив, идет дальше – по колено. Потом по пояс.

– Я знаю. Я знаю, что если не стою на страже, то я никто. Мне не нужно бояться быть никем.

– Да стой же, дура! – заорала Керидвен, хватая Ору за локоть.

Рука прошла насквозь, будто Ора была отражением на воде.

Да что это такое!

– Ора! Ора, чтоб тебя!

Она не слышала. Как Керидвен ни кричала, ни звала, ни проклинала – Ора не слышала.

У Керидвен засвербело в горле. На глаза навернулись злые бессильные слезы.

Теплые ладони легли на плечи.

Эльфин.

У Керидвен будто что-то надломилось внутри. Слезы полились потоком.

«Сделай что-нибудь!»

«Человека нельзя спасти против его воли, – мертвым голосом сказал Эльфин. – Никого, никого нельзя спасти».

Керидвен вздрогнула и обернулась.

Черная вода прибывала, все сильнее и сильнее. Неразборчивые голоса лопотали все громче и громче.

Керидвен вжалась спиной Эльфину в грудь. Они стояли на крошечном пятачке – как на скале в полосе прилива. Чуть поодаль, по грудь в темной воде стояла Ора, опустив голову, вглядываясь вниз, в темноту, в бесконечном далеке, обвитый словами псалмов, как золотой проволокой, стоял Блейз, и над всем этим, отбрасывая раскаленные, алые, огненные сполохи, вращалось в небесах огненное колесо, наматывая на себя дыхание, свитое в слова, как лесу, задирая взгляды и головы вверх.

– Все умерли, – медленно выговорила Ора. Свинцово-серые, слова выходили у нее из губ и осыпались хлопьями пепла.

Эльфин смотрел на нее, не отрывая взгляда.

– Все умерли, – повторил Эльфин, как эхо. Два голоса, мужской и женский, слились в один. – Все умерли. По моей вине все умерли.

Взгляд Керидвен заметался между ними.

Умерли. Умерли. Умерли.

Керидвен развернулась к Эльфину и вцепилась ему в лицо, наклоняя к себе.

– Эльфин! Посмотри на меня!

Все умерли – повторяла, повторяла вода все громче и громче. Умерли. Все умерли.

– Я не умерла! – крикнула Керидвен сквозь слезы, пытаясь перекричать шум. – Я не умерла!

Губы у Эльфина замерли. Взгляд медленно, медленно сдвинулся в ее сторону – Эльфин ее заметил.

Керидвен улыбнулась сквозь слезы. Ну? Ну!

– Ты не умерла, – медленно выговорил Эльфин.

Он вдруг прижал ее к себе и задрожал всем телом, и в ответ, как больной в лихорадке, затряслась земля.

– Я не мог спасти их всех. Я не мог…

Керидвен оглянулась. Оры нигде не было видно. Ну и ладно, подумала она с внезапной злостью. Она развернулась и вцепилась Эльфину в плечи.

– А своих-то ангелов у них не было?!

Скала под ногами крошилась и обламывалась, осыпаясь в бездну, как сухая корка. Эльфин, не отрываясь, смотрел вниз, в черное никуда. Керидвен опять тряхнула его. Эльфин вздрогнул.

– Никого нельзя спасти против его воли… – прошептал он. – И даже если сломать волю… – прошептал он еще тише, – никого, никого так спасти нельзя…

– Себя спаси, горшок глиняный! – Керидвен поняла, что и сама плачет.

Эльфин вскинулся, будто что-то сказать – и тут скала под ним подломилась. Алая трещина рванулась вверх, рассекая, разламывая его пополам, обнажая жидкое, пламенное нутро – как расплавленный металл в кузнице. Тугой, раскаленный поток плеснул вверх, в стороны брызнули осколки – глаза, губы, обломок профиля – обломки статуи, Керидвен вскрикнула, заслоняясь, в спину ей торкнулось что-то тяжелое, и обморочно-горячая волна одним толчком выбросила ее прочь.