Текст книги "Кукла старого Адама"

Глава 12

«Да что же такое!» – Родион с досадой хлопнул ладонями по рулю. Он стоял в пробке на въезде в город, так и не доехав до моста, после которого поток машин делился надвое: основной двигался дальше к центру города, оставшиеся автомобили, в основном фуры и грузовики, сворачивали в промышленный район к складам и заводам.

Но Родион досадовал даже не на невозможность прибавить скорость, а на собственные мысли, точнее на одну: его жена скрывала от него факт изнасилования подонком Гафуровым. Боль за нее, которую он испытал в первый момент, была такой силы, что не мог ровно дышать, поэтому и поспешил на террасу. Вернулся, потому что замерз, а не потому, что успокоился. За несколько минут пришло решение – перешагнуть вместе этот факт и жить дальше. Потерять Дарью он не может: равносильно смерти. Пусть пафосно звучит, зато точно.

Почему же сейчас так тошно, словно его подставили, а он только что об этом узнал. Дашке сказал, что переживем, а сам к этому не готов. Убить подонка хочется, точнее, добить, раз тестю этого сделать не удалось. Поставить точку… «И пойти из-за этого недоноска на зону? Славно придумал, Родя», – прошелестел тихо рядом чей-то голос, Родион даже оглянулся, не сидит ли кто за ним и не дует в ухо. «Вот глюкануло! Блин, так и крыша незаметно поедет!» – испугался вдруг он, но тут же вспомнил…

…Ему было двенадцать, когда умер отец. «Не рыдай по мужу, Клавдия, праведные души надолго на земле не задерживаются», – услышал он на поминках и сразу возненавидел тетку, сказавшую это. Тетка была не в черном, как остальные, а в пестром платке, завязанном на голове наподобие чалмы. Балахон цвета спелой вишни делал ее фигуру бесформенной, но Родион почему-то решил, что она тощая, как старая соседская кошка Машка. Может быть, такое сравнение пришло потому, что мама, отвечая тетке, назвала ее Марией. То есть Машкой, подумал он тогда.

Родион знал всех, кто сидел за поминальным столом, а эту Марию видел впервые. Он зло зыркнул на нее, когда та после своих слов, погладив мать по плечу, повернулась к нему. От ее ответного взгляда он будто прирос к стулу, по телу пробежала волна тепла, даже жара, Родион попытался отвернуться – и не смог. «Проводи меня до двери, Родион», – то ли попросила, то ли приказала Мария, он послушно встал из-за стола и, ни на кого не глядя, поплелся за ней. «Не отдавай парня этой ведьме, Клава! Мужа потеряла уже, опомнись!» – услышал он отчаянный возглас бабушки, но это его не остановило. Родион вышел в прихожую и закрыл за собой дверь в зал.

Мария больше не казалась ему гадкой теткой, он почти влюбился в нее, хотя это слово лишь отдаленно соответствовало тому состоянию, в котором он пребывал. Рядом с Марией он словно находился в комфортном коконе, блаженном покое. Вдруг разглядев, какая она на самом деле красавица, он устыдился своих прежних мыслей.

«Не слушай никого, Родион. Папа твой всего себя отдал людям, вот и ушел рано. Но с тобой он не расстанется никогда. Услышишь его голос – не пугайся. Он ангелом возле тебя будет, всегда поможет». – Мария погладила его по плечу, как недавно маму, а Родион позорно расплакался. Она просто стояла и смотрела на него, во взгляде была боль, наверное, подумалось ему, за него, Родиона. Или из-за смерти отца? Он завороженно смотрел, как меняют цвет ее зрачки от свело-зеленого до болотного, потом появляется влага, и вот уже крупные слезы выкатываются на побледневшие щеки. А он словно освобождается от внутреннего черного кома, который давил ему на сердце весь сегодняшний день.

«Как ты на него похож… и тебе тоже будет дана способность любить безгранично. И предназначенную тебе Богом женщину, и рожденных ею от тебя детей. Прощай. Помни мои слова». – Мария открыла дверь. «Я вас еще увижу?» – дернулся он к ней. «Нет, Родион. Я вскоре тоже уйду за ним. Но ты запомни, что я тебе сказала, обещаешь?» – повторила она и, не дождавшись его ответа, шагнула за порог квартиры. Он кивнул машинально, стоя перед закрытой ею дверью.

За стол он не вернулся. В своей комнате он долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Образ Марии перед мысленным взором постепенно таял, Родион уже стал сомневаться, а была ли она? Он заснул, как потом сказала мама – проспал почти сутки, напугав ее и бабушку…

Голоса отца после этой встречи с Марией он не слышал ни разу за всю жизнь. Но Родей называли его только Даша и отец…

Родион перестроился в крайний правый ряд и на светофоре повернул направо. До офиса оставалось метров пятьсот, когда вдруг на его глазах случилось страшное. Он успел затормозить, но двигавшаяся с огромной скоростью иномарка буквально снесла на встречную полосу мотоциклиста. Родион первым подбежал к парню, которого отбросило на несколько метров от искореженного мотоцикла. Он упал рядом с пострадавшим на колени, расстегнул шлем, приложил два пальца к сонной артерии. «Положи раскрытую ладонь ему на сердце, Родя. Закрой глаза и представь, как энергия от тебя течет к нему. Ну же, Родя, поторопись, иначе парень умрет! Так… правильно. Держи его жизнь до приезда „Скорой“. Ты справишься», – вновь услышал он знакомый голос, уже поняв, кому тот принадлежит.

* * *

Вызов скайпа Стася чуть не пропустила, забыв, что еще вчера уменьшила громкость на ноутбуке до минимальной. Она поторопилась ответить, потому что на экране увидела фотографию Ники. Все-таки есть между ними какая-то связь, она вспомнила о ней всего минуту назад.

– Привет, Стаська. Ты не в школе? Я так позвонила, наугад. Прогуливаешь?

– Привет. Решила не ходить в связи с последними событиями. Тебе сообщили про бабушку? Тут такое… убийство! А еще и отца арестовали, – поторопилась выдать информацию Стася, но замолчала, увидев удивление на лице Ники.

– Разве ее убили? Мама ничего не сказала, я разговаривала с ней полчаса назад. А при чем здесь твой отец? Он что, в Германии? Ничего не понимаю. Ему незачем бабушку убивать, он с ней даже не знаком.

– А теперь не понимаю я! Ты вообще о ком сейчас? Нашлась и убита мамина мама, моя бабушка Анна Туранина. Та, которая умерла давно, а сейчас выяснилась, что не умерла, а жила где-то.

– Сестра бабушки Кати? Она погибла в автокатастрофе, я знаю.

– Не погибла она. И не авария это была, ее взорвали в машине. Но это была постановка, на самом деле она осталась жива. Только убили ее по-настоящему вчера.

– Звучит как бред. Ты, как я понимаю, не в курсе, что бабушка Катя вчера тоже скончалась. У себя дома в Берлине.

– Вообще треш. Что происходит? – растерялась на миг Стася.

– Я днем вылетаю домой, отец уже билет купил. Мама сказала, что дед привезет тело в Россию, чтобы захоронить в склепе Тураниных, как только оформит документы. Только какой он мне дед? Муж бабушки. Личность загадочная, я его и не видела ни разу. Стась, а как вышло, что никто не знал о том, что сестра бабушки Кати жива?

– Понятия не имею. Я разговор родителей вчера подслушала, эта Анна Туранина, точнее Шуйская по мужу, наверное, сама с ним познакомилась в магазине. А сегодня должна была встретиться с мамой. Только Анну мертвую к отцу в морг привезли еще днем. А его арестовали за убийство.

– Почему его?! Он убил?!

– Нет, конечно! Отпустят, только нужно доказать, что он не мог этого сделать. Я уже расследую сама это убийство, кому-то отца из тюрьмы вытаскивать нужно! Уже нашла кое-что в соцсетях, буду копать дальше, – выдала она с пафосом и смутилась: – Короче, Ника, приедешь – сразу встретимся, да?

– Ну, наверное…

– Слушай, тебе фамилия Коваль ни о чем не говорит? Может, от матери слышала…

– Нет, Стась, не слышала. Ты вот что – не лезь куда попало. Для расследований преступлений существует такая организация – криминальная полиция. Не в курсе? Пусть они и занимаются убийством. Ты не подумала, что можешь и помешать? – Голос Ники звучал строго.

– Ты серьезно? – усмехнулась Стася и прислушалась: из прихожей раздавались какие-то звуки. – Ника, похоже, мать вернулась из полиции. Давай, до встречи, потом обсудим. Кстати. Возможно, там у вас, в Туманном Альбионе, полиция и расследует. А у нас пришьют дело – не отмоешься! Вот так! – выдала она напоследок и захлопнула крышку ноутбука. «Еще одна праведница-законница на мою голову! Что с человеком заграница делает!» – чуть не расплакалась из-за потери шальной подруги детства она.

Стася направилась в прихожую, уже заготовив матери вопросы. И прежде всего – знает ли та о смерти Катерины Петровны. И как это две сестры умудрились в один день умереть? Подозрительно это. Бабушку Катю, возможно, тоже убили?

К ее разочарованию, вернулась домой не мама, а брат. Андрейка уже успел раздеться и, как всегда, бросил на тумбочку куртку, а кроссовки оставил на коврике у двери.

– Куртку на вешалку, кроссы на полку! – скомандовала она. – Почему так рано вернулся?

– А че мне в школе делать – олимпиаду решил за час, в коридор выгнали. С остальных уроков отпустили. Кстати, я не сказал, что отца арестовали, типа у нас просто семейные обстоятельства, мама просила передать.

– И правильно, отца отпустят сегодня, – не сомневаясь ни на секунду, ответила Стася. – Есть хочешь, возьми бутеры с сыром на тарелке в холодильнике. Себе делала, но не хочу. Я тут кое-что нарыла…

Стасе нужно было кому-то рассказать о Ковалях. Потому что до сих пор, кроме неясных подозрений, что не просто так те по очереди подписались на профиль Анны, причем совсем недавно, у нее так и не родилось ни одной стоящей мысли. После того как ее так откровенно отшила Ника, поделиться она могла только с братом. Она сходила в комнату за ноутбуком и направилась на кухню.

– Смотри, я нашла бабушку Анну в «Одноклассниках». Не буду грузить подробностями, как… – она выдержала паузу, – но…

– А че ее искать, в друзьях бабушки Макса и Ники она стопудово есть, они ж, старушки, там тусуются, – с набитым ртом высказался братец, а она с раздражением огрызнулась:

– Не перебивай! Страница у Анны закрыта, но фотка есть, вот, смотри, – она повернула к нему ноутбук экраном. – Сорок один подписчик, среди них много людей из Тюмени, но почти все увлекаются вышивкой, типа у них группа по интересам. Но есть трое по фамилии Коваль, которые подписались последними. Мне кажется, они какие-то подозрительные. Зачем гуськом на чужой профиль лезть? Значит, интерес имеется какой-то к Анне. Ладно женщины, можно было бы подумать, что тоже крестиком вышивают. Но мужик… Надо понять, кто они такие.

– Почему такой интерес именно к этим троим? Друзей у бабки до фига.

– Потому, что у одной из них по имени Лизавета Коваль единственный подписчик – наша бабушка Анна!

Стася смотрела на спокойно жующего брата, никак не отреагировавшего на ее эмоциональный возглас. Утром, после того как увезли отца и уехала мать, Стася пересказала Андрейке разговор родителей, подслушанный накануне вечером. Брат отреагировал вяло, типа – взрослые разберутся, и она на него обозлилась. К тому же тот спокойно ушел в школу. Сейчас она уже пожалела, что вновь подняла эту тему.

– Слушай, Стась, а ты че зациклилась на «Одноклассниках»? Есть еще куча сетей. Давай все прошерстим, инфа может и там проскочить. И Ковали эти. Потом уж выводы делать можно. – пальцы Андрея уже бегали по клавиатуре. – Вот, смотри, Коваль Григорий, тридцать семь лет, Гамбург, фотографий, правда, нет, друзей тоже. А вот и Лизавета Коваль, ого, место рождения – наш город, глянь. Училась в МГУ, сейчас находится в Тюмени, как Анна.

– Дай посмотрю. Тоже ава, фоток нет, как и в «Одноклассниках». Зато друзей двое, открывай каждого. Петр Синицын, сорок восемь лет, препод МГУ, давай его. Да, да, да! – Стася смотрела на фотографию из альбома Синицына, на которой был заснят он, обнимавший малосимпатичную женщину с короткой стрижкой. Подпись гласила: «Я с любимой женой Лизаветой, Гамбург, озеро Альстер, 2014 год». – Ты понял, Лизавета Коваль – его жена, мы теперь знаем, как она выглядит! И вообще, найти этого препода нефиг делать – зайти на сайт МГУ, ну, давай же! Или, стоп, напиши ему в мессенджер… пиши: «Добрый день…» – Стася закатила глаза, соображая, с чего начать послание.

– Эй, остановись. Глянь сюда!

– Это что, он?! – Она смотрела на знакомое фото, только с траурной лентой. – С прискорбием сообщаем… второго июля после перенесенного ковида скончался… Синицын Петр Сергеевич… блин, облом! А что там тетка, второй друг Лизаветы? – переключилась она на короткий список друзей Анны.

– Светлова Наталья, тридцать девять лет, родилась и живет в Москве, можно ей написать в мессенджер. Типа, мы – дальние родственники, ищем Лизавету Коваль, профиль у той закрыт, связаться не можем… пиши со своей страницы, ты старше, скорее поверит. Смотри, у нее заметки каждый день, активная тетка, ответит быстро, – сказал Андрейка и вылез из-за стола. – Спасибо за бутеры, я наелся. Пойду переоденусь, мне на тренировку скоро.

Все-таки умный у нее брат, нужно признаться. Стася написала вежливое сообщение, уже хотела отправить, как услышала, как тот кричит из коридора:

– Ты ей контакт свой напиши, может, позвонит!

Стася добавила в письмо номер мобильного, еще раз признав, что Андрейка умеет соображать быстрее, а думать логичнее, чем она, его старшая сестра.

Глава 13

Одинцов поздоровался с Саидом, но ни на один из его вопросов не ответил. А тот спрашивал о вчерашней покойнице, кто она да почему им, Одинцовым, полиция заинтересовалась. Иван только пожал плечами и прошел к себе в кабинет. В том, что его быстро выпустят из следственного комитета, он не сомневался. Как вышел из здания, для себя вопрос закрыл – пусть дальше Строков разбирается с родственниками жены. Он, собственно, еще вчера вечером все сказал, не собираясь дальше вникать в семейные разборки: кто там кого убил или не убил в прошлом, почему его жена ребенком попала в неврологическую клинику. Хотя как раз это и могло бы насторожить. Но Иван высказал свое мнение следователю: копайте дальше сами. Да, он потом с удовольствием послушает историю от начала до конца. Но потом.

Одинцов признавал себя эгоистом даже с какой-то долей гордости. Да, он старался не вешать на себя чужие проблемы, не давать советов, не вникать ни в чьи разборки. Он и женился на Варваре, радуясь, что родни у нее – одни Варлеи, ни тебе тещи, ни бедных родственников, нуждающихся в помощи. С сестрицей жены Дарьей, правда, отношения не заладились с первой встречи. Ему было бы наплевать, но ссориться с ее мужем Родионом не стоило – мало ли что: мужик он успешный, не жадный. С ним у Ивана установилась необременительная для обоих дружба. Поддерживал ее Иван, изредка названивая, типа посоветоваться. Вот как вчера в ситуации с воскресшей тещей. Хотя пример не очень удачный, ему действительно нужно было с кем-то разделить ответственность за выбор – рассказать все жене или пусть узнает от следователя. Чем объяснить то, что Родион посоветовал не все рассказывать? Только тем, что до конца не понимал серьезности ситуации. Если б тещу не убили, а умерла бы она своей смертью, тогда ничей совет ему не был бы нужен. Вовремя спохватились, что полуправда не прокатит, – когда Родион позвонил, Иван уже, поднимаясь по лестнице, репетировал начало разговора с Варварой. И вроде нормально все сложилось, даже это задержание не особенно напугало. Он знал, что не убивал женщину, значит, и Строков бы разобрался.

Принцип невмешательства у Одинцова от воспитавшей его бабушки Станиславы. Она была «суровая женщина» – так ее называл их тихий интеллигентный сосед по коммунальной квартире. С уважением, но и явным страхом. Когда она была дома, дед Николай из своей комнаты лишний раз не высовывался. Но если бабушка уходила, он тут же стучался в их комнату. Держа в одной руке шахматы, в другой – шоколадку для него, Ивана, дед по-хозяйски усаживался на стул во главе обеденного стола. Во время игры он говорил не умолкая. И все про нее, Станиславу. А Иван слушал и молчал. У него было свое мнение о ней: Иван бабушку не любил, боялся и временами ненавидел. Жесткий режим, который та установила для внука, не давал ни минуты для вольностей. Так что жилось Ване с ней несладко. А пожилой сосед почему-то пел бабушке дифирамбы. Словно не понимал, что если бы не шахматы, доступ к ним в комнату для него был бы закрыт. Ивану же строго запрещалась ходить в гости к деду Николаю. Ваня в детстве не мог понять, чем тот не угодил бабушке Станиславе. Причина стала ясна много позже. А тогда именно с бабушкой Иван чувствовал себя напряженно, словно собака в строгом ошейнике, зато с соседом он мог расслабиться. С удовольствием за один присест съедая сладкую плитку и уничтожив обертку, он проглатывал таблетку от аллергии. Жаль, что помогало не всегда. Бабушка по прыщикам, высыпавшим к ее возвращению по телу Вани, обо всем догадывалась, шла к комнате «преступника» и громко отчитывала того через закрытую дверь. Иван вообще не помнил, чтобы она хотя бы раз переступила соседский порог. Дед по ту сторону двери отмалчивался, признавая, видимо, свою вину. Но приходил снова и снова.

Дед Николай ушел в мир иной первым, а то, что тот ему был родным дедушкой, Иван узнал лишь на похоронах бабушки Станиславы. Оказалось, развестись – развелись давно, а квартиру не разменивали, так и жили соседями.

Повзрослев, Одинцов понял, что на самом деле сделала для него бабушка, приучив к режиму и порядку: учась в медицинском, он за день успевал сделать втрое больше, чем сокурсники. Это позволило ему на первых курсах зарабатывать на ленивых студентах кое-какие деньги, выполняя за них лабораторные работы. И еще один бабушкин урок он усвоил. «Не ври – все равно вскроется, лучше промолчи. Хочется резко высказаться – уйди и успокойся, иначе потом будешь жалеть, что не сдержался, последствия могут наступить самые печальные. Не обижай никого, не обзывай – человек уйдет, а ты скоро поймешь, что нажил врага. Тебе оно надо? Не откровенничай ни с кем, при определенных обстоятельствах предают даже самые близкие. И не будь никому носовым платком: утрутся и выкинут», – повторяла она не раз, подчеркивая, что это все для его же блага.

Повзрослев, он сам заметил, что так и живет по ее заповедям. Друзей не нажил, да и такое понятие, как друг, было ему непонятно. Он был скрытен и недоверчив. И сумел избежать многих неприятностей. Вот только не врать не смог, убедив себя, что ложь бывает во благо. Ему во благо – если бы не схитрил с Варварой, не быть ей его женой, а он ее выбрал! Поженились, старался откровенно не обманывать, научился замалчивать кое-что, правда, не глядя в глаза жене. И краснел все реже и реже. Только в последнее время приходилось виртуозно врать почти каждый день. Потому что другого выхода у него теперь не было. Ему сорок один год, а он влюбился. В совершенно неземное существо с фигуркой-тростинкой и тонким пушком светлых волос на голове. В девушку по имени Фая. Сказочное имя, волшебное. Фаечка – мечта несбыточная, любовь без будущего: у нее онкология без всякой надежды на выздоровление. Иван медик, понимает. А она будто уже между мирами – земным и небесным: слушает он ее счастливый голосок (каждый прожитый день ей в радость), а понять, о чем говорит, не понимает. Как это без нее? Он не сможет, ведь только что нашел, и потерять? Он как без нее жил? Скучно, однообразно, в тоске по чему-то неясному. По инерции – встал утром, ушел в клинику, поработал, пообедал, поработал, дома поужинал, телевизор посмотрел, опять спать. Пока дети крохами были, жене помогал иногда. Но все равно возилась с ними в основном она. Сейчас со старшей проблемы, пубертат, вроде понятно, мать переживает. Но ему-то эти волнения зачем? Отгородился с легкостью – Варя же у них в семье педагог, пусть уж как-то без него справляется. Она детей хотела, не он. Ему хватило посмотреть на то, как сестрица ее Дарья с ребенком скачет, пока муж деньги зарабатывает. Да, он возил Варю к ним на другой конец города, не отказывал. Варя была уверена, что Дашка сама не справится. Может быть, и так, но они-то, Одинцовы, здесь при чем? Только поженились, своих дел мало? Ссориться с молодой женой не хотелось, терпел. Хотя к сестрице ее теплых чувств не было и нет.

Одинцову казалось, что женился он по любви. Потом уже дошло: не сорви тогда на нем в кабинете травматолога Варька свою злость, не стал бы ее добиваться. Задела, зацепила девчонка, да еще перехватил он взгляд, каким одарила этого гоблина-физрука. Решил, что так же и на него смотреть будет. Добился, несколько встреч организовал, типа случайных, ушло на ухаживания три года, но сказала «да». А он разом успокоился. А потом началось – тут сдержался, не сделал замечания (готовить почти не умела), там еле раздражение скрыл, здесь прогнулся, да так и привык к ней. Первое время казалось, что все так и надо, без восторгов, ровненько и по плану. Смирился даже, что на ребенке настояла, хотя он считал, что рано им становиться родителями. Что говорить, втянулся в семейную жизнь, наверное, как тысячи мужчин. А тоска эта неясная словно усиливалась с годами. И тут встретил Фаечку. Вмиг понял, что ее ждал! Дотронуться поначалу было страшно, взглядом обидеть, не то что словом. В краску кидало, если брала непринужденно за руку, словно бы в порыве. Дергался, как подросток, когда к своей щеке его ладонь прижимала, ласково глядя. «Я так тебя люблю, Ваня, так люблю! Ты – моя первая любовь! И последняя…» – говорила с улыбкой, а у него от этих слов дыхание замирало, в груди ком, в голове – пустота и звон. Понимает ли смысл сама? До конца? Или все же надеждой на чудо живет? Только Одинцов знает, что чудес не бывает, не случится и в этот раз. Лечащий врач ей полгода отмерил, Иван принял это как неизбежность, но Фае ничего не сказал. «Следующим летом поедем в Крым», – говорил убежденно. «Ну да, ну да… в Севастополь! Мне моряки нравятся! Ну почему ты, Ваня, не моряк?! Я бы еще больше тебя любила!» – смеясь, отвечала она. А он холодел от ужаса – не увидеть ей ни моря, ни моряков…

Они никогда не говорили о его семье. Варя и дети – из другой, параллельной, жизни. Хотя жена стала подозревать, что его поздние возвращения не случайны. Теща воскресшая, надо признать, очень вовремя нарисовалась: Иван чуть ошибку не совершил, собираясь признаться Варе, что любит другую. А тут быстренько все разрешилось, списались грехи на встречи с пожилой дамой. И очень хорошо, что Варя видела их вдвоем в кафе. Сейчас все ее мысли займут загадочное появление и гибель матери. А о его поздних возвращениях домой она на время забудет.

Оказывается, бывает и чужая смерть кстати. Тьфу-тьфу, что за бред лезет в голову… Но с Фаечкой он теперь сможет бывать чаще, оставаться у нее подольше. Только как жить будет, когда Фая умрет, не представляет. Умрет вместе с ней? Тело будет продолжать жить, а душу та с собой прихватит? Даже подумать страшно…

Звонок мобильного вернул его к действительности. Иван с удивлением оглянулся – он стоит у раковины, из крана льется вода, руки в мыле… «Иван Сергеевич, ты просил позвонить, если Фаине станет хуже. Приедешь? Советую поторопиться», – услышал он голос коллеги из хосписа. «Вот и все…» – Одинцов опустился на стул, с силой сжал голову руками и заплакал.