Текст книги "Шанс (Коммуналка)"

Глава 12

– Ну, давай, рассказывай все по порядку, – Катерина покосилась на сына, уж больно медленно шнуровавшего ботинки.

– А, че, теть Аль, вы от мужа ушли, да? – выпалил двенадцатилетний Марат, округляя свои карие глаза.

– Не твое дело! Что за парень, сплетник просто! Все подслушивает, во все лезет! Аль, скажи ему, – Катерина показала кулак так не похожему на нее мальчику. Марат был "отпечатком" Равиля, Катерининого мужа, отличался от старшего брата простотой в общении и нахальством.

– Да, Марат, – спокойно ответила Аля, считавшая, что лучше тот будет знать правду, чем домыслит себе невесть что.

– Правильно, – одобрительно сказал Марат, и, увернувшись от занесенной над его головой рукой матери, резво сбежал с крыльца.

– Нани его избаловала. Берет все время с собой в деревню, тот слушает бабские разговоры, кто женился, кто так гуляет, кто кому глаз подбил, потом приходит, мне пересказывает. Попробовал бы отцу, так к нему не лезет, знает, чем чревато. Равиль ему пилу в руки – и пилите, сэр, пилите! Не все языком работать. А Маратик наш ленив, хитер, настоящий татарчонок!

– И ты его любишь больше, чем Сашку!

– Не больше, по-другому. Сашка скрытный очень, в своего отца. И какая-то в нем повышенная тяга к справедливости. Это уже от меня. Ищет, ищет он эту справедливость, а сам все время на подлость натыкается. Я думаю, комплекс у него из-за того, что мы рассказали, что Равиль ему не родной отец. Рано рассказали, нужно бы лет пятнадцати дождаться, он бы не так остро все воспринял. А то – первые слова были, как он, отец, мог меня, беременную, бросить – ведь несправедливо же! С тех пор все на черное – белое делит. И все мои слова, что не знал его настоящий отец о нем, что я не говорила – все бесполезно. Словно не слышит. Говорит, мужчина должен отвечать за свои поступки. Я уж ему не говорю, при каких обстоятельствах он был зачат…

– Брось, Кать, парень вырос давно, сам скоро отцом станет.

– Не станет, Аля. По крайней мере, в ближайшее время. Разошлись они с Яной. Теперь пытаюсь Сашку в чувство привести: опять считает, что не заслужил такой подлости. Янка изменила ему, почти не пытаясь скрыть этот факт. Подозреваю, порвать с Сашкой она давно уже задумала. А тут выпила лишнего, что греха таить, любит она по водочке, и ушла с каким-то парнем из клуба, на прощание наговорив Сашке всякого. Так для него теперь все бабы – дрянь. Ладно, может быть действительно с ним это пройдет! Как Буров-то отреагировал на твое бегство?

– Шубу на ленточки порезал, – усмехнулась Аля, – спасибо, не меня! Кать, я думаю, он мне еще устроит проводы! Я хотела к Лизке сразу уехать, но передумала. Не могу вот так, снег на голову. Я пока в Светкиной коммуналке поживу, устроюсь на работу, сниму квартиру.

– Ты сама себя слышишь? Какая работа? У тебя хоть трудовая книжка есть? Насколько, я знаю, нет. Буров ведь тебя специально дома держал, чтобы ты от него полностью зависела. Поезжай к Лизе. Хотя, могу предложить еще один вариант. Комната в мансарде свободна, дом отапливается, жить можно и зимой, а в деревенской школе не хватает учителей. Не возьмут в школу, можно воспитателем в детсад. А, если мой муж не перестанет пить, зимовать вместе будем. Пусть уж в городской квартире спивается.

– Что, опять?

– Снова. Нани вся почернела, жалко ее. Ведь у татар как мать почитают! А этот…

Раньше, хотя бы, боялся ее. Потом, брат Нани жив был. Равиль пикнуть не смел. Я уже неделю его рядом с нами не наблюдаю. В городе живет, запой у него. Вот деньги кончатся, приползет. Беда, Алька, прямо беда! Никогда не думала, что Равиль таким слабым окажется. Черт его дернул тогда, в девяносто пятом, связаться с этим Крестовским.

…Его отговаривали все. А он никого не слушал. Молчал, набычившись, и с тоской глядя на скудно обставленный стол. В день рождения своего сына он накричал на Катерину, попытавшуюся с юмором сгладить обстановку: ну, нет мяса, а пирожки с ливером, капустой, картошкой, да сладкие! Она еще не поняла, что так взбесило Равиля, гости с удовольствием закидывали в себя пирожок за пирожком и сыто отваливались от стола. Потом просто посмотрела в ту же сторону, куда и Равиль: на его школьного друга, имеющего по тем временам достаток выше среднего. В наступившей после проявления восторгов тишине вдруг зло прозвучал голос ее мужа: "Следующий день рождения моего сына мы будем отмечать в ресторане, я обещаю. Я открываю свое дело!" "Что за дело?" – тут же заинтересовался бывший одноклассник, – "Можно поучаствовать финансами?" "Не нуждаюсь. Сам Крестовский дает мне деньги под мою идею!"

Первым и начал отговаривать Равиля его школьный друг…

Дальше все по накатанной: идея не прошла, деньги нужно было возвращать, Нани продала свою квартиру, но и этого было мало. В тот день, когда тот самый его друг принес ему деньги, Равиль сорвался в первый раз… "У нас в роду никто капли спиртного в рот никогда не брал!" – наступала на сына Нани. Он отмалчивался, пил втихаря с кем попало, в пьянке впадал в гнев и, в конце концов, ударил – таки подвернувшуюся под руку Катерину. "Ты мне не сын!" – подписала приговор Нани и уехала на дачу. Катерина, с тоской представив свое будущее, потрусила за ней, благо до каникул оставалась неделя, и пацанам в школе делать было уже нечего. Равиль через полмесяца пришел в себя, отмолил прощение и, получив шанс, поселился с ними. Мальцы, скучавшие без мужика, ходили за ним по пятам и, потому, первыми знали, когда отец начинал заглядывать в сельмаг. И все катилось по новой…

– Кать, давай бабку найдем. Деревенскую. Заговорит его, в рот взять спиртное не сможет.

– Не пойдет он, пробовала я. "Не лишай меня последней радости", – говорит. Вот как! Радость одна – водка. А мы так, по жизни недоразумение. Хватит о нем, надоело, – произнесла Катерина довольно жестко, – Давай еще по чайку и пойдем устраиваться.

– Подожди. Совсем забыла! Что-то странное со мной сегодня произошло. Да-да…,– Аля потерла пальцами лоб, словно силясь вспомнить, – Старушку одну я встретила. В сквере, у площади. Кого-то она мне напоминает…

– Аль, ты о чем? – встревожено посмотрела на подругу Катерина.

– Сейчас. Я из дома ушла очень рано, в начале восьмого. Буров только проснулся. Пока собиралась, так перетряслась, что ноги подкашивались. Дошла до Оперного, села в сквере на лавочку. Может, и задремала. Нет, точно, нет! Только не помню, откуда та старушка пришла. Как материализовалась, ей-Богу. Такая, знаешь, как в сказках братьев Гримм. Только вместо капора – береточка кокетливая. Зонтик-тросточка, сумочка лаковая. Кстати, дорогая, современная, не старый ридикюль.

– Мало ли у нас таких старушек? Может, городская сумасшедшая. Помнишь, ходила у нас одна по Дворянской. Букли огненно – рыжие, шляпка, как горшок с цветами. И все бубнила себе под нос что-то!

– Нет, эта не такая! Понимаешь, она, кажется, и двух слов мне не сказала, просто поздоровалась. Даже и не спрашивала ничего…А я ей все про себя выложила. Как на духу. Говорила, говорила!

– А она?

– Она? Слушала, молча. Ни разу не перебила. А, когда я замолчала, просто похлопала меня по руке, так, знаешь, успокаивающе, и сказала: "У тебя все будет. Не просто хорошо, а отлично". Я на нее посмотрела, наконец, внимательно. И, знаешь, она мне показалась знакомой. Что-то из детства.

– Так бывает. Может быть, вы жили по – соседству, ты маленькая была, лицо в памяти отпечаталось. Что дальше?

– Дальше? Она ушла.

– Как? Не имя не спросив, ни свое, ни назвав.

– Нет, подожди! Имя… Я ей фамилию Бурова называла. Точно. Я же его по имени-то никогда не зову… Буров и Буров. Ну, она же не спрашивала, как меня зовут! И я тоже…

– Ну, ты, Орешкина, даешь! – как всегда, когда Катерина начинала злиться на подругу, она называла ее девичью фамилию, – Рассказываешь, фиг знает кому, про себя все, да еще и про Бурова! Ты, на минуточку, забыла, кто есть твой муженек! Чин милицейский! А ты первой встречной! А, не дай Боже, не старушка она совсем, а загримированная…

– Кто?! Шпионка?! Кать, остановись! Ты не книжку детективную читаешь!

– А, ну, да! Тогда, объясни, что ей нужно?

– От меня?

– От тебя, от тебя. Не я же с ней откровенничала.

– Ничего ей не было нужно! Это мне нужно было, похоже, а она просто подвернулась.

– Ну-ну! Орешкина, я тебя знаю четверть века. Из тебя клещами не вытянешь ни пол – слова. И с чего бы ты, вдруг, стала такой разговорчивой? Слушай, а ты ничего не пила с ней? Чай там, кофе из термоса?

– Кать, ну какой термос? На лавочке мы сидели, в сквере.

– Тогда, ничего не понимаю… Значит, просто разболталась. "Синдром попутчика", понятно!

– А мне непонятно. Непонятна и прощальная ее фраза. Когда она уже уходила, повернулась ко мне и говорит: "Как все-таки похожа! Невероятно!". Она даже не мне это говорила, а так, в пространство.

– И ушла?

– И ушла. Все.

– Дурдом отдыхает. Может быть, и впрямь не в себе старушка… В любом случае, что теперь? Где ты и где она? Скорее всего, больше в жизни вам не пересечься. Забудь, не ломай голову. Стоп! Где твой сотовый верещит?

– В сумке, у тебя за спиной, на полке.

– На, держи.

– Слушаю тебя, Буров. Хорошо, давай попробуем цивилизованно. Хорошо, ключи от машины верну. От квартиры тоже. Что-то еще? Лиза? Лиза не может считать меня сумасшедшей, не ври, Буров. Я с ней вчера разговаривала, она меня поддерживает. Да, Буров, представь, и подружки мои ненаглядные тоже. А ты и не сомневайся. Хорошо, делай, как знаешь, – Аля отключила телефон.

– Что говорит?

– Ничего неожиданного. Машину отберу, вещи выброшу, из квартиры выпишу, бомжихой станешь.

– С квартирой это он погорячился! По закону…Да и на остальное имущество ты права имеешь!

– Какой закон, Кать? Буров и есть закон. Живой бы остаться…., – расплакалась она, наконец, признав свою свободу.

Глава 13

«Не нужно было оставлять девку в живых, не нужно!» – смутно беспокоясь, думал Василий Голод. И еще об одном он жалел: что сам приехал на квартиру к сыну, поручил бы ее Рашиду, а сам дома остался. Сына ждать. А то, так нескладно получилось! Марк к нему с разговором, а он только и успел, что руки вымыть. Как будто сам к ней прикасался. И еще эта, жена так называемая, глазками зыркает, точно догадывается о чем. Или он себе все надумал? А на самом деле просто страшно. Страшно сына потерять, не простит отца, никогда! Нет, нужно было сказать Рашиду, чтобы до конца ее…А он по глупости – «Не добивай, брось». Тот все точно и выполнил: на обочине и бросил. Девка – шлюха, даже найдут – подумают, отодрали и избили. А заговорить она не посмеет! Не совсем уж идиотка. И, все-таки, лучше бы до конца…

Он сейчас ни о чем не мог думать, только о сыне. После разговора с ним, тот рванул к себе на квартиру. К ней, объясняться. Так и не понял Василий, поверил ему Марк? С сомнением большим на него посмотрел, ничего не сказал, просто быстро так из кабинета вышел. А объяснение, которое он Марку дал, безупречно продумано было. Давно еще, можно сказать сразу после ареста Фурцева игру он, отец, затеял. Вроде бы помогал тогда Василий Голод попавшему в беду чиновнику Фурцеву. Конечно, не гласно. Не мог он, мол, тогда в открытую "дружбу" со взяточником показывать, тут его сын понял. Ну, а то, что не получилось помочь…Что же, и правосудие бывает не подкупным! Случается…

В дверь постучали.

– Входи, Рашид. Что там?

– Отвез домой. Еле уговорил, чтобы сам за руль не садился. Горячий очень! Сердитый!

– Спрашивал о чем?

– Спрашивал. И сам говорил. Но, я не знаю ничего, – хитро прищурился чеченец.

– Ладно, иди.

– Василий Валентинович, тут еще одно дело!

– Ну!

– Ваш друг. Вы его Жориком зовете.

– Что? Приходил?

– Нет. Я мимо дома его ехал. Сгорел он.

– Ты что мелешь?

– Квартира его сгорела. Вся. Окна черные, соседка убивается, плачет.

– А сам Жорка? Жорка жив?! Что там случилось, черт его дери?

– Он напился и ушел, огонь оставил, папирос. Квартира вся сгорела. Он живой.

– Фу, ты! – облегченно вздохнул Голод, – Где теперь это горе луковое?

– Не знает никто. Исчез.

– Куда он мог исчезнуть? Ему и пойти не кому. Ладно, все равно у меня объявится. Хорошо, что сам не сгорел по дурости! Вот, Рашид, что водка делает! – погрозил он парню пальцем.

– Правильно! Лучше травка курить! – сверкнул черными глазами тот.

– Посоветуй еще! Узнаю – обратно поедешь, к братьям, – совсем не пошутил Голод.

"Черт! Вот еще проблема на мою голову! Допился, дурак! Говорил, нужно бабки делать, а не водку жрать!" – с досадой и жалостью подумал Голод о школьном друге. От мыслей о Жоре Полякове его отвлек звонок мобильного телефона.

– Слушаю, Марк. Кто пропал? Какая Юля? Ах, эта твоя? Почему я должен об этом знать? Не выдумывай, Марк! Мне дела нет до твоих подружек! Да какая мне разница, где она сейчас! – слукавил он, вроде как возмущаясь, – Не дури, Марик. Может, вышла на время, что ей у тебя сидеть? Послушай меня! Я думаю, Марк, она сама ушла. Пойми, она из другой жизни, сам же сказал, чем она занимается. Очнись! Бывших проституток не бывает! Нет, Марк! Я точно не знаю, куда могла деться твоя подружка из твоей квартиры, – уже достаточно зло и твердо сказал он и отключился.

Сейчас его сын побежит расспрашивать охрану. Но, те будут молчать. То, что он, отец, был там, никто Марку не скажет. Соседи могли, конечно, что-то заметить. Так ведь Марк там никого не знает. Не пойдет же он по квартирам! Не настолько же у него крышу снесло! А, если настолько? Что он может еще предпринять? По больницам и моргам позвонить? Да, может. И, если она там…Надо было добить, надо!

– Марк, ты где? Прости, я наговорил тебе…ты к ней что, так серьезно? Ладно, ладно, прости. Куда ты хочешь поехать? К ее сутенеру? Ты его что, знаешь? Хорошо, поезжай. Конечно, в принципе найти его не трудно. А я давай пока больницы обзвоню. Спасибо потом скажешь. Пока, до связи, сынок.

"Вот пусть и ищет хозяина девочек! Часа три на это уйдет", – думал Голод, набирая номер из записной книжки.

– Сергей Сергеич! Приветствую, Голод! Спасибо, спасибо, не плохо. По делу звоню, по делу. Конечно, не по телефону. Спасибо, сейчас подъеду.

С полковником Буровым они были «повязаны». Настолько, что не выполнить такую пустяковую просьбу Буров не посмеет. Марк, конечно, ее не найдет. Потому, что, даже, если она жива и в больнице, это ненадолго. Сегодня же ее переведут в тюремную, а потом – срок за кражу. И – прощай, девочка. А Марку он скажет…

– Ало, Марик! Да, сынок. Нет, пока еще не все обзвонил. Да, не поступала. Я все же думаю, ушла она. Хорошо. Если что-то будет известно, обязательно позвоню.

Похоже, его сын не знает, что в городе есть единая служба по поиску: милиция, больницы, морги. Вот туда он, очень его любящий отец и позвонит.

– Алло. Я хотел бы узнать, не проходит ли у вас по базе Фурцева Юлия 1984 года рождения. Приметы? Блондинка, стройная. Не знаю, во что одета! Особые? Да, есть. Татуировка чуть выше пупка в виде стрелки, – вспомнил он ее оголившийся в их драке с Рашидом живот девушки, – Хорошо, жду. Как вы сказали? Первая городская? Спасибо.

"И, все-таки, нужно было до конца…Жалостливый ты стал, Вася, себе во вред жалостливый", – посочувствовал он сам себе.

Глава 14

Качинский внимательно слушал Эмилию Фальк, сидевшую в кресле напротив.

– Вот именно. Осталось определиться с кандидатами. Я, конечно же, хотела бы сама выбрать всех пятерых. Но, у меня совсем не осталось времени. Для себя я определила, примерно каким данным они должны соответствовать. Но, объяснить это словами я, боюсь, не смогу. В принципе, все просто: они должны были попасть в безвыходную ситуацию. И, причем, недавно. Двоих я уже нашла. Вот, – Эмилия Фальк протянула Качинскому пластиковый файл. Вы прочтите, и сразу поймете, кто мне нужен.

– Борис Сергеевич Раков, 38 лет. Родители умерли. Образование высшее, гуманитарное. Работал…статьи, очерки, телекомпания "СТ-арт", сценарист. Жена (бывшая) – Яшина Ирина Михайловна. Дочь владельца компании ЗаволжсГАЗ?

– Да.

– Однако. А как вы его нашли?

– Я подсела к нему на лавочку в сквере. Заговорила. Потом пригласила на завтрак в кафе. И он мне все про себя рассказал.

– И он согласился? На завтрак?

– Почему бы нет? – Эмилия Фальк пожала плечами, – Как-то так получается, что мне в жизни мало кто отказывал. Наверное, я умею убеждать…

– Это – да, – невольно вздохнул Качинский.

– Борис недавно потерял работу, ему нечем платить за съемную квартиру, не было денег даже на кофе. Но, самое главное. Он не хочет опуститься на дно. Он признался, что когда-то был очень пьющим человеком. Пить начал после нелепой гибели старшего брата. Тогда он выкарабкался. Ему помогла жена и ее отец. И еще какая-то подруга. А я хочу, чтобы он и не начинал пить. Он мне сказал, что у него есть хороший сценарий. Ему нужно только время, чтобы его пристроить. Как видите, есть желание работать, жить. Это важно. Он молодой мужчина, свободный. Мы отдадим ему комнату с отдельным входом. Как знать, возможно, он устроит и свою личную жизнь.

– Да, согласен, – ответил Качинский, делая пометки у себя в блокноте. Он поймал себя на мысли, что уже увлекся идеей Эмилии Фальк.

– Второй кандидат – женщина. Ее я тоже нашла на скамейке в сквере. Она ушла от мужа, полковника милиции. Ушла, в чем есть, оставив ему и квартиру и все остальное имущество. Так ее допекла семейная жизнь. Дочь замужем, живет в Австралии.

– Алевтина Андреевна Орешкина. По мужу – Бурова. 45 лет. Не работает?

– Муж не разрешал. У нее даже нет трудовой книжки. Хотя, по образованию – учитель. Эта женщина меня удивила. В сорок пять лет так резко поменять жизнь! Ей нужно помочь. Мы ее поселим в комнате с окнами в тихий двор. Это бывшая детская, в нее когда-то вела дверь спальни родителей. Сейчас она замурована. Да-да, именно в детскую.

– Эмилия Яновна, вы сказали, что нашли только двоих…

– Да, Иван. Остальных придется искать вам. И сделать это нужно быстро.

– Побойтесь Бога, Эмилия Яновна! Где же мне их искать? – растерялся Качинский.

– Да помилуйте! У вас столько клиентов! Такие судьбы! Я бы только хотела только, чтобы вы держали меня в курсе. Пока это возможно.

– Вам трудно отказать.

– Вот и хорошо.

– Тогда у меня к Вам, Эмилия Яновна, два вопроса. Первый. Вы сказали, что один тайник не открывали…

– Да! Я немного слукавила. Я его открыла, конечно. Ценностей там не было. Я кое-что туда положила и закрыла опять. Собственно, изначально я и хотела его оставить не вскрытым. Но, знаете, любопытство… Деньги мне больше не нужны, я оплатила все, что только можно, даже собственные похороны, – улыбнулась она, – Пусть этот тайник будет призом тому, кто его случайно найдет. Он находится как раз в детской. Я думаю, сообщать о нем не следует, это может привести к нежелательным последствиям…

– И не сомневайтесь! – совсем невежливо перебил ее Качинский.

– Какого же вы плохого мнения о людях, Иван, – осуждающе покачала головой Эмилия Фальк.

– Я – реалист. А мой друг Егор Беркутов – следователь прокуратуры. С его слов, большинство преступлений совершают в общем-то нормальные в быту, обыкновенные люди. И движет ими жадность, ревность и зависть к ближнему.

– Согласна. Поэтому вы и не скажите никому из будущих жильцов квартиры о тайнике. Вот, если найдут случайно…пусть радуются. И только по окончании срока…А второй вопрос?

– Второй? Да уж, вопрос! Что делать с теми, кто не сможет использовать шанс? Или не захочет? Пройдет год, а у него так ничего и не изменится? Этого человека мы должны будем выгнать на улицу?

– Нет, Иван, что вы! Я купила четыре комнаты в коммунальных квартирах в разных домах. Те, кто не сможет "выплыть", переедут туда.

– А, если "выплывших", как Вы сказали, будет двое, трое?

– Тогда они разделят квартиру между собой, чего уж проще. Знаете, Иван! Мне кажется, что борьбы между моими жильцами, как таковой и не будет. Я не могу представить корысть в мыслях женщины, отказавшейся от обеспеченной жизни с мужем. Алевтина Бурова могла судом взять у него половину имущества. Но, ушла гордо! А Раков? Он мне показался просто влюбленным в свою работу, не меркантильным человеком. Я надеюсь, и остальных вы найдете похожих на этих двоих.

Мы все вопросы прояснили? Тогда, до встречи. Я жду вас в клинике вечером, часам к восьми, – и Эмилия Фальк протянула Качинскому визитку с адресом своего последнего пристанища.

«Было бы чудно, если бы вы, Эмилия Яновна, не ошиблись!» – подумал Качинский с некоторым сожалением глядя на нее.