Текст книги "Шанс (Коммуналка)"

Глава 8

– Где сын? – Василий сидел в кресле и сцепленными в замок руками старался угомонить желание хорошенько тряхнуть тощую шейку жены. И надавить покрепче на выступающий, как у мужика кадык. Чтоб до конца! И не видеть больше! Виноватых влажно глаз, дергающихся губенок ниточкой и ручек – ножек толщиной с канат. Как его угораздило жениться на этом недоразумении, мало похожем на женщину? Спьяну не женишься! А он ей руку и сердце! Ладно, не деньги! Правда, по тем временам не такие уж и большие. Но, хватило ума диковинный в его годы брачный контракт подписать, по которому в случае развода ей – шиш! А она возьми – и сына роди. А он возьми – да полюби его неожиданной для самого себя отцовской любовью. Бывает безумная материнская любовь, а вот с ним приключилась отцовская! И это несмотря на то, что внешне Марк был больше похож на его, Василия, нелюбимую жену.

Он гордился им, как своим творением. Только своим! Что могла ему, парню, дать эта курица с засушенными мозгами? Да он и не подпускал ее к сыну с первых же дней, как привез их из роддома. Нанял кормилицу. Из деревенских, плотно сбитую, грудастую и здоровую. Лилька, жена, вроде сначала совалась в детскую, что-то улюлюкала мальчику на своем птичьем языке, раздражая и кормилицу и самого Василия. Девка Маша разговаривала с первых дней с ребенком уважительно, по-взрослому, как же – сын хозяина. А эта, мать его, «сюси-пуси»! Короче, добились они с нянькой, чего хотели – она носа к сыну больше не казала.

И вырос Марк мужиком. Даже будучи телом худоват и не красив совсем, источал мужскую харизму, девицы к нему так и липли. А он, Василий, еще и машину ему– супер и карточку золотую. Хоть тот и не просил. Сам работал, сразу, как из Лондона вернулся, так к нему, отцу, в дело. Гордился таким сыном Василий безмерно. А вот мать его не прогонял из жалости. Одно только и требовал от убогой – знать, куда сын пошел. Тот иногда говорил с ней, не то чтоб делился сокровенным, но, если спрашивала, отвечал.

Только один раз в жизни Василий за сына всерьез испугался. Когда в новую школу его перевел. Влюбился Марек в одноклассницу, да так, по – взрослому! Болел даже, таясь ото всех, даже от него, Василия. Случайно просек отец ситуацию, учительница проговорилась, краснея – бледнея под взором грозным. На девочку показала, ничего – хорошенькая. Он быстро выяснил, кто папа, остался доволен (не из последних!) и успокоился, наивно полагая, что его-то сыну она рано или поздно сдастся. Но – Марик мрачнел все больше, а в душе Василия зрела обида.

Тот день он будет помнить всю жизнь! Вот она, связь по крови. Сидя на совещании, он вдруг дернулся, словно от толчка. Сердце стучало у горла, стало холодно и липко по позвоночнику. А перед глазами – он, Марк, сын! Рванул к машине, расталкивая всех на пути, ехал три квартала, не обращая внимания на дорожные знаки (в центре – то движение почти везде одностороннее!) Успел! Дверь в ванную сына ногой вышиб и замер на секунду на пороге. Сердце остановилось. Уверен потом был: не жил он этот миг вместе с сыном! Ушли они оба, на доли секунды, но ушли из мира живых. Вместе же и вернулись.

Долго он еще не мог смотреть на его запястья. А всю злость и обиду на девочку эту направил. Умом понимал – она не виновата, но сердцем отцовским винил. И посадил отца, за взятку. Мачеха – хохлушка от девочки сбежала, а ее – к тетке с бабкой отправили. Что с ней дальше было – плевать. По-сталински рассудил – нет человека, нет проблемы.

А проблема осталась. Марк забыл, кажется, девчонку. Знал бы Василий, как он ее забывал! Только, когда весу в нем осталось точно в барашке, заподозрил отец неладное. Второй раз за последние полгода чуть с жизнью не расстался. На этот раз сердечный приступ был всамделишный, с вызовом неотложки и реанимацией. Первым, кого увидел, открыв глаза, был он, Марк. Бледный, как и отец, с судорожно сжатыми тонкими в своей худобе пальцами, сгорбившись на неудобном больничном стуле, тот сидел у его кровати. «Я обещал тебе, что больше никогда! Ты просто не слышал, папа. Я, правда, обещал!» – лепетал он, уткнувшись в его ладонь.

Он оказался очень сильным, его сын! Окончив школу, решил продолжить учебу в Лондоне. Не хотел Василий его так далеко от себя отпускать, пробовал уговоры, угрозы. Но, натолкнувшись на твердый взгляд сына, сдался. И до сих пор об этом ни разу не пожалел.

Но страх за него остался. Противное в своей слабости «а, вдруг». Поэтому, старался знать о Марке все.

А сегодня он узнал, что впервые после возвращения с учебы, Марк не ночевал дома. И до сих пор его нет.

– Ты звонила на мобильный?

– Да, он отключен.

– Рашид где?

– Нету, – прошелестело из поднятого ворота халата.

– Не-е-ту, – передразнил он раздраженно, тыкая в кнопки своего мобильного, – Рашид? Ты где сейчас? Подъезжаешь? Поднимись в мой кабинет.

Рашида он «вывез» из Чечни. Голодного и избитого до полусмерти. И, сколько не пытался расспрашивать, так и не узнал, кто его так и за что. Сам потом выяснил, по своим каналам. За такую вот «стойкость» и держал его при себе.

– Доброе утро, хозяин.

– Доброе. Ты где был ночью-то?

– Марк Василич меня отпустил, – ушел от прямого ответа Рашид.

– А сам он где? – как можно равнодушнее задал вопрос Василий.

– На своей квартире остался.

Василий удивился. Марк практически там не бывал. А уж остаться на ночь…

– Один?

Рашид пожал плечами и отвел взгляд.

– Ну?!

– С девушкой.

– Знаешь ее?

– Нет. Первый раз видел.

– Рассказывай! – немногословность парня на этот раз раздражала Василия.

– Это нехорошая девушка. С улицы. В юбке – во! – показал Рашид много выше колен и нахмурился.

– Проститутка, что ли? – Василий значительно успокоился, – А, ладно! Не первый раз!

– Нехорошая девушка, – с нажимом повторил Рашид и замолчал.

– Сейчас к нему поедешь?

– Да.

– Иди. О том, что я интересовался им, ничего Марку не говори.

У Марка была невеста. Или Василий думал, что была. Познакомив сына с дочерью партнера, Василий не сомневался, что Марк все правильно поймет. Вроде, так и было. Шлюх Марк снимал редко, больше в элитных салонах, относился к ним с брезгливостью, пользовал и забывал. Посмеивался над своим другом Пашей, сыном банкира Кротова, который, в силу воспитания интеллигентного, всегда пытался вникнуть в судьбу «несчастной» и помочь. Девки деньги с Пашки брали, на лечение ли больной мамы или на конфеты и фрукты чаще несуществующему ребенку, Паше плакались на нищету и голод, а уходить с теплых мест не торопились. Марк, рассказывая отцу про друга, жалел того за мягкий нрав, но не осуждал. Так, что непонятно было Василию, с чего бы это сыну тащить девицу с улицы в дом.

Зазвонил телефон. «Вот, и ладненько», – подумал Василий, увидев на дисплее улыбающееся лицо сына.

– Слушаю тебя, сынок. Ты где? У себя на квартире? Как нездоровится? Что болит-то? Голова…Ну, что же. Работа не убежит. Лечись, давай, – он отключился и покачал головой. «Заболел…Ну-ну…», – подумал с обидой.

Марк никогда ему не врал. Это было в первый раз. И Василию Голоду очень хотелось знать – почему.

Глава 9

Милочка звонила уже в третий раз, а он все не брал трубку. Ну, не готов он был сейчас общаться со своей совестью, а именно так он Милочку и воспринимал.

Он помнил вчерашний вечер до тошноты отчетливо. Удивленную рожу Леньки Мазура, испуганную – его подруги, толстый «тройной» подбородок которой вызывал в нем стойкую брезгливость. Вчера Борис Раков распрощался со своей, более-менее успешной жизнью, врезав теперь уже бывшему (что уж тут сомневаться!) другу промеж глаз. Сегодня, не протрезвев толком, он пытался осмыслить наступающее будущее. Работы нет – раз, с квартиры погонят не сегодня – завтра, два. А в третьих – он опять сорвался. Да, он запил! Начав с коньяка из бара в кабинете Мазура (а хотелось-то, вроде, по-доброму разобраться с другом!), он опустился до того, что пил за гаражами с местными алконавтами третьим. Алконавты ему сочувствовали, ровно до тех пор, пока не кончились у него рубли в кармане. Потом, похлопав утешающе по плечу, разбрелись по домам. А его уже гнало куда-то. Если б деньги были! Но – в долг никто не давал, зря он звонил приятелям-подругам. А к Милочке идти было стыдно. Потому, как она – его совесть.

На очередной звонок он все же ответил. А зря. Это была хозяйка квартиры, равнодушно пробубнившая, что с завтрашнего дня в квартиру въезжают другие, более порядочные, жильцы. Короче, нужно было сваливать.

Вещи у Бориса были. Пара свитеров, межсезонная куртка, ботинки на толстой подошве, папка со сценарием и дорогой, подаренный Милочкой, дорожный несессер. И еще портплед, из прошлой, богатой командировками и путешествиями жизни, их еще с Ириной жизни, сытой из-за подачек ее отца.

«И все же без Милки не обойтись. Хоть шмотки у нее сброшу на время. А матушка ее меня кофием напоит», – он потянулся к телефону, лежащему на полу около дивана. Он не сразу догадался, почему не набирается номер. А, поняв, чертыхнулся: ни рубля на счету. Оставалось только ждать очередного звонка от Милочки.

Но она больше не звонила.

Он не хотел выходить на улицу, не связавшись с ней. Но, оставаясь в квартире, он то и дело подходил к холодильнику, по велению урчащего желудка, открывал дверцу, убеждался в пустоте его нутра и все больше хотел есть. Так, что выйти из квартиры его заставил голод.

Пешком добраться до Милочкиного дома было невозможно. Борис потоптался возле остановки маршрутки, идущей в тот район, авось кто из знакомых встретится, понял, что и тут ему облом, и пошел к скверу. Пустых скамеек было мало, пользуясь пока еще свежим с утра воздухом, мамочки и бабушки выгуливали малышей. Борис присел на лавку, стоящую у входа в сквер и закрыл глаза.

– Можно? – еле слышно прошелестело сбоку, и Борис втянул носом воздух: пахло хорошим французским парфюмом.

– Да, пожалуйста, – ответил он, открывая глаза.

– Видите, кругом все занято, – вроде бы извинилась худенькая старушка, глядя на Бориса.

– Ничего, вы мне не помешаете, – улыбнулся он невольно, до того мило выглядела пожилая дама. А то, что это дама, а не простая бабка, Борис понял сразу. Так просто и с изяществом та была одета. И еще эти духи…

Он и не понял, как оказался в этом кафе. Почему он не отказал ей, незнакомой старухе, когда она пригласила его выпить кофе. При этом заметив, что у нее именно в этом ресторанчике неограниченный кредит. А он ей сразу поверил. Им быстро накрыли стол к завтраку, на двоих, только она ничего не ела, а он, когда спохватился, понял, что съел и ее омлет, и все тосты с сыром. И выпил почти весь кофейник кофе. И при этом говорил, говорил… Она слушала. Не кивала сочувственно, спокойно слушала историю всей его жизни, чуть не от пеленок. И не задавала при этом вопросов. Только, когда он замолчал, поинтересовалась, что дальше?

Он вдруг очнулся. С недоумением огляделся, поймав любопытный взгляд официантки.

– А почему вы меня расспрашиваете? – поинтересовался настороженно.

– Я? – удивилась старушка, – Вовсе нет. Вы сами, Борис…

Он и имя свое сказал, а что еще? Он стал вспоминать, о чем еще он говорил. Получалось, выложил о себе практически все.

– Мне пора, – заторопился разом, – Спасибо вам, я верну деньги за завтрак, можно, несколько позже? Сейчас просто так получилось…

– Хорошо, хорошо…Когда вам будет удобно, занесите Светочке, – она кивнула на официантку, – Просить вас, Борис, принять угощение, я, понимаю, бесполезно? Все-все, молчу…,– успокаивающе подняла она руку, видя, что он готов возмутиться.

Он скомкано попрощался и вышел из кафе. «Черт, Милка, да позвони уже!» – попенял он молчащую трубку. «А то, я из-за тебя влип не знамо во что!» – как всегда по привычке обвинил он свою подругу.

Глава 10

– Я познакомлю тебя с отцом, – Марк гладил ее по спине прохладными пальцами.

– Нет, зачем? – испугалась она.

– Дурочка, а как же мы поженимся? Отец должен знать мою будущую жену.

Юлька резко села в кровати, отчего у нее закружилась голова. Выходить замуж за Марка она не хотела. Точнее, она знала, что это полный бред. Марк что, не понимает? Или не знает ничего? Скорее, не знает. Что же, придется просветить. Только позже.

– Ты торопишься, Марик. Ты забыл, что снял меня на дороге? Я еще должна отдать деньги хозяину, – она нарочно не выбирала выражений.

– Этот вопрос я решу, – он все еще улыбался.

– Жениться на проститутке тебе отец не разрешит! – наступала Юлька, все с большим изумлением глядя на Марка.

– Это вряд ли, – спокойно усмехнулся тот.

Нет, он не мог стать вдруг таким…мужиком. Около папочки с мамочкой, с их бабками, тачками и особняками. Он должен был вырасти мажором, никак иначе: все же даром достается, работать не нужно! И никак не должен ничего решать сам! А он решает. И за нее, Юльку, тоже. Но, знает он, что его папаша Юлькиного засадил, или нет? Для нее это ничего не меняет: сын за отца не в ответе. По малолетству, даже, если и знал, сделать ничего не мог. Юлька чувствовала, что, все равно, вопрос этот нужно прояснить.

– Расскажи мне про себя.

– Что? Школа, тебе известная, дальше – учеба в Лондоне, сейчас работаю у отца. Холост, богат. Есть любимая девушка. Юлей зовется. Теперь ты рассказывай.

"А вот этого не нужно. Не нужно тебе, Марик, знать, что было со мной после того, как твой папаша сделал меня сиротой. Или нужно?" – врать не хотелось. Смотреть в эти зеленые глаза и плести чепуху о счастливом детстве при бабушкиных пирожках и жизненной "трагедии", толкнувшей ее на панель. Ее, трагедию, и выдумывать не нужно. Но, под мужиков она, Юлька, легла добровольно. С осознанием, можно сказать, выбрала себе профессию. Думала, денежную. А деньги нужны были очень…На зону. Живому тогда еще отцу.

– А ты сам догадайся, как я жила после того, как…

– После чего, Юля? После того, как попал в тюрьму твой отец? Ты тогда уехала, никто не знал, куда?

– Никто?! Да твой папаша!..

Он точно ничего не знал, мальчик Марк. Он думал, что Юлькин отец сам попался на взятке.

– Что мой отец, Юля? – вдруг побледнел Марк, – Что ты хочешь сказать?

– Это ты выяснишь у него, – ответила твердо, не оставляя ему шанса расспрашивать дальше.

– Хорошо, – он умел не спорить. Там, где нужно.

Глядя на тонкую спину, обтянутую футболкой, Юля с тоской подумала, что все в ее жизни идет не так. И за конфетой, случайно перепавшей ей от щедрот Божьих, тут же следует смачная оплеуха. Это, как она подумала, чтобы не расслаблялась. Все время, пока он одевался, она мочала. Молчал и он. Юлька чувствовала, что мысли его уже не с ней. Рядом с папочкой своим Марик, репетирует разговор, не иначе.

– Никуда не уходи. Я ненадолго, – он, наконец, повернулся к лежащей Юльке.

"Я уже знаю несколько оттенков цвета его глаз. Болотный – это, когда он сердится", – подумала она, заглядывая в его потемневшие глаза.

– Ты едешь к отцу?

– Да, – коротко бросил он, не оборачиваясь.

Ей очень хотелось есть. Проведя в квартире Марка около полусуток, Юлька успела заметить только одно: стен нет, дверей тоже. Матовые перегородки сдвигаются и раздвигаются, разделяя квартирное пространство на комнаты или делая его единым целым. Вспомнив, что за перегородкой рядом с кроватью ванная, Юлька потянула влево противоположную "стенку". Точно, кухня. Включив стереосистему, Юлька полезла в холодильник…

Этот голос, раздавшийся у нее за спиной она раньше никогда не слышала. Но точно определила, кому он принадлежит.

– Здравствуй, девочка, – уж очень ласково.

– Здравствуйте, – она не сделала даже попытки прикрыться: все равно без толку, майка на тонких бретельках по длине не доходила и до пупка.

– Юлия Фурцева, так?

– Да.

– И что же ты здесь делаешь, Юлия? Впрочем, не отвечай. Давай-ка одевайся по-быстрому. Ну! – поторопил он ее, оцепеневшую от неожиданности, – Как вас там, в твоей профессии, обучали?

Ей стало обидно. Потому, что не готова она все же была так быстро убраться из сказки. И еще. Не этому, с его холеной рожей, решать, когда ей сваливать из жизни Марка.

Оказалось, этому. Тонкие пальцы его подручного цепкой хваткой обвили ее тонкое запястье, подтащили к кровати и толкнули. Она вскрикнула от боли, ведь видел же бинты, сволочь! Упала, но тут же ловко извернулась и пнула пяткой ему в пах. Чеченец взвыл. Она уже знала, что будет дальше, сопротивляясь, скорее, по привычке. Так ее били не в первый раз. Били и больнее.

Она очнулась от тряски и поняла, что лежит в багажнике машины. Туго стянутые запястья ныли, болела спина и затекшая левая нога. "Оставят в живых или нет?" – подумала она почти равнодушно.

И поездка в багажники тоже была. Тогда четверо братков, развлекавшихся с ней полночи, решили просто избавиться от надоевшей девки. Они даже не стали вывозить ее за город, выкинули около ближайших мусорных баков. Она была им благодарна, что не убили, как накануне ее товарку Леку.

Этому оставлять ей жизнь резона не было. Она знала, как Василий Голод любил сына. И она отчетливо понимала, что Голод сделает так, чтобы его сын никогда не узнал, что его отец сломал судьбу девочке, которую он любил.

Глава 11

– Витя, я ничего не понимаю, возьми трубку, пожалуйста.

Виктор Васильевич Маринин опять не успел первым подбежать к телефону. Звонки в последнее время стали частыми, новости день ото дня все хуже и хуже, а здоровье Зои уже нешуточно пугало. И он, и его жена понимали, что доживают в дружественном некогда Узбекистане последние недели, а то и дни. Поначалу было просто дико осознавать, что все вдруг резко вспомнили, кто узбек, а кто так, в гости заехал. Вот он, майор Маринин, оказывается, гость. Да еще припозднившийся с отъездом. А потому, не желаете ли до дому? А он домом-то давно привык считать квартиру в пятиэтажке на улице Ленина в этом маленьком городке. Кстати, на сорок процентов населения – русском. Так что, на вполне вежливые до поры до времени намеки отвечал, посмеиваясь – не всерьез же они, право? А они, оказывается, всерьез. "Гонят нас отсюда, Витек, гонят, ты что, еще не понял?" – говорил ему на днях его друг прапорщик Зубов, пьяно раскачиваясь на казенном табурете с инвентарным номером на внутренней стороне сидушки. Злился майор Маринин, на прапора, на глупую свою жену Зою, зудевшую об отъезде, на себя, не желавшего принять правду. Наверное, должно было что-то случиться, чтобы он протрезвел. Дом их, почти наполовину опустевший, пугал вечерами темными окнами, двор – тишиной. Никто не приходил в гости, просто на партийку в шахматы, попить пивко с привезенной с берегов Волги воблой или просто посмотреть телевизор (одному-то скучно!). Не хватало Маринину всего этого. И он забеспокоился. Потом позвонили соседи: избили дочку сослуживца. За то, что просто не так посмотрела. С высоты своего модельного роста на него, тщедушного, узкоплечего, с глазами – щелками узбека. А что ей вообще на него смотреть, когда любит другого? Как раз старшего сына Зубовых, здорового Пашку, боксера. Первый звонок, первая страшная весть. А вторая – следом: Пашку в милицию забрали, не выдержал, дал в зубы заморышу. Да так, что…

У Зои в тот день первый приступ случился – Пашка-то ровесник их дочери Ольги. Видел он, рада жена, что Ольга далеко, своей жизнью живет. Хоть какой…

А на следующий день он оцепенело стоял на пороге зубовской квартиры и плакал, не таясь. Войти – вошел, а вот выйти – сил не было. В голове только одна мысль: как Зое сказать? Нет больше Зубовых, никого нет. Даже старую тещу прапорщика не пожалели. И дочку двенадцати лет. На стене по-русски красным – "Убирайтесь, собаки!" Это кто ж, собаки?! Он, Маринин, собака? Или жена его?

Зоя опять слегла. А он стал кидаться к телефону, на каждый звонок.

А вот сейчас не успел.

– Дай трубку, иди, ложись, – он подтолкнул жену к двери спальни, – Майор Маринин, слушаю. Из Самары? Кто? Марина? Здравствуй, рад слышать. Что Ольга? Какой внук? Почему один? Ничего не понимаю. Что?!!! Когда это случилось? Да, конечно, мы выезжаем.

– Витя, что? Что-то с Олечкой? – она никуда так и не ушла, его жена. Она осталась стоять в дверях спальни, уже предчувствуя беду, замерев в ожидании чуда – вдруг все не так, как мнится?

Он помедлил несколько секунд, страх поднявшийся унять, и повернулся.

– Это из Самары звонок. Помнишь, подружку Ольги? – он запнулся всего чуть на имени дочери, и тут же заметил в глазах жены панику, – Марину? Это она звонила. Говорит, внук у нас с тобой. Вот такая хорошая новость.

Он врал, убеждая сам себя, что только так и есть. И это все, что сказала ему Марина. И нет той, второй части. Которая, про смерть. Про смерть единственной дочери, боль за которую не утихает ни на минуту уже много лет.

… Он тогда не смог ее простить. Рубанул, отрезал. И жене строго наказал – не звонить, забыть. Дочь – наркоманка! В первый раз, когда он узнал, что его Олененок, нежная, славная девочка, употребляет всякую дрянь, просто испугался. Тут же решение стал искать, нашел. Квартиру матери без сожалений продал, учебу в Школе Агнессы Бауман оплатил. Знал наверняка, что делает. В успех стопроцентный верил. Так и вышло. Девочка ожила, расцвела. Все, казалось, позади. А тут – хочу в Москву! И легко поступила, училась тоже легко. Он и подумать не мог! Служил себе спокойно! Если бы Маринка ее тогда не встретила случайно… Тут же позвонила ему, телефон через отца – генерала штаба округа добыла. Он рванул в Москву, еле отговорив жену от поездки с ним, прилетел, увидел дочь и понял – все! Не его это дочь, не может это существо быть Оленькой. Он и узнал-то ее не сразу. Глаза пустые, вот, что его добило. Бросил, уехал. С того дня покоя не знал, вся душа изболелась. Но – молчал, с женой ни слова, нет больше дочери! Только один раз об Ольге заговорили – тещенька любимая, умирая, на подарок расщедрилась – квартиру самарскую Ольге оставила. Поняла, змея, свою вину! Он тогда только и порадовался, что угол, если что, у Ольги есть…

– Как внук? Олечка родила? Что же она нам сама ничего не сказала? Все ты, обидел ее, вот она…Ехать же нужно! Витя, давай собираться! Бросим все! Бог с ней, квартирой, станем с Олечкой жить. Или она замуж вышла? Что же мы не знаем-то ничего?! А все ты, ты виноват! А я, дура, тебя всю жизнь слушала! Все! Уезжаем, тот час же!

Он смотрел на свою жену, молча соглашаясь с ней во всем. Он не знал, как сказать ей главное. В любом случае, это убьет ее. Узнает ли она, что дочери больше нет, когда приедет в Самару, или прямо сейчас. Все равно, сердце не выдержит.

– Что ты застыл на пороге! Звони насчет билетов! Витя, ну что с тобой? – она уже сердилась. Смешно морща нос, точно с брезгливостью, всем своим видом укоряя его за неповоротливость.

Вдруг она остановилась.

– Ты мне не все сказал, да? Говори! – почти крикнула она, прислоняясь к стене.

– Зоя, не выдумывай.

– Говори! – уже в полный голос прикрикнула она на него.

– Зоя, нашей Оленьки больше нет, – кляня себя, не выдержал он, – Она погибла.

– Как это?! Так не бывает! Она же внука нам родила…Глупая девочка, молчала зачем-то!

Он смотрел, как страшная весть постепенно доходит до сознания его жены.

– Как это случилось? Где внук? – вдруг твердым голосом задала она вопрос.

– Авария на дороге. А внуку уже пять лет. Он остался один. Марина просила приехать, мы нужны мальчику, ты и я.

– А пять лет нужны не были? Как же так, Витя? Что же ты наделал, Витя? И я виновата, слушалась тебя! – Зоя Михайловна, глядя на Маринина почти с ненавистью, пятилась от него к двери их спальни.

– Зоя, осторожно! – дернулся он к ней, видя, как та запнулась о порог комнаты.

Она умерла, еще падая, как сказал врач. Сердце просто остановилось.

"Господи, прости!" – молил он впервые за свою жизнь, понимая, что только и осталось, что просить прощения у Бога: мертвым его "прости" уже не услышать.