Текст книги "Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв."

Очерк 4. Опричнина и Смута

 
Что на славное реке Вологде,
Во Насоне было городе,
Где доселе было Грозный царь
Основать хотел престольный град…[2]2
  В качестве эпиграфа приведены первые строчки исторической песни «Сверлюк Стерлюк Харахорович». Текст его по списку из собрания Вологодского музея-заповедника был изучен и издан Н. Н. Малининой в альманахе «Памятники культуры. Новые открытия. 2005». М., 2006.


[Закрыть]
 

К моменту учреждения опричнины Ивана Грозного Вологда представляла собой, судя по иностранным свидетельствам (например, английского путешественника Антонина Дженкинсона), большой торговый город. Побывав здесь в 1557 г., он отметил обилие принадлежащих вологжанам дощаников, курсирующих между низовьями Двины и Вологдой для доставки соли с Белого моря. К этому же времени Вологда была также крупным хлебным рынком на севере.

Точное хронологическое указание на фактическое включение края в опричнину (на основании царского указа о её учреждении 5 января 1565 г.) содержится в грамоте Ивана IV от 18 февраля 1566 г. – «Вологда и вологоцкие дворцовые сёла взяты в опришнину». Крупные массивы дворцовых земель располагались главным образом в Заозерской половине уезда, а возникли незадолго до опричнины – после смерти последнего ярославского владельного князя И. В. Пенкова в 1562 г. Именно тогда прежде единое «вологодское письмо» было разделено «надвое» – для Заозерья и Первой половины уезда, и землеописательные работы стали производиться двумя разными писцовыми комиссиями.

Во второй половине 1560-х гг. в Вологде проживали и учитывали налоговые сборы видные дьяки опричной казны – Д. В. Лазарев, П. Григорьев и У. Л. Пивов. На Вологде дьяк Дружина Лазарев подписал указную царскую грамоту от 20 апреля 1567 г. о невзимании с Кирилло-Белозерского монастыря таможенных и мытных пошлин на Чаронде «и во всех городах нашей опричнины». На Вологде была также написана адресованная опричному казначею У. Л. Пивову указная царская грамота от 12 июня 1569 г. о записи за Кирилло-Белозерским монастырём его новых промысловых и городских владений в Каргопольском и Турчасовском уездах. В «Летописце» Ивана Слободского (написан в 1716 г.) про опричнину сообщается, что «тогда были вологжанам великие налоги от строения града и судов». В новейшей монографии В. А. Аракчеева предложено такое определение: фискальный террор, на принципах которого строились взаимоотношения опричных властей с земскими мирами, когда волостям и посадам во главе с земскими старостами адресовывались нарастающие требования выплаты налогов.

Делами на Вологде в 1567–1569 гг. руководил «государев боярин» (член опричной Боярской думы) И. А. Бутурлин. Иван Грозный в грамотах называл его «своим государевым боярином». По мнению В. Д. Назарова, в его широких по объёму прерогативах сочетались функции опричного дворецкого и наместника. Одним из представителей земских властей на Вологде в это время были «градской сотский» С. Лухтанов и земский судья О. Естратов «с товарищи». Имеется документальное свидетельство о подаче им жалоб на произвол людей (холопов) опричного боярина И. А. Бутурлина. Верхушку посадской общины составляли «мужи» Г. Р. Городчиков, Ф. М. Цветков, В. Е. Торопынин.

Известно и об опричных казнях на Вологде весной 1569 г., а некоторые жертвы позднее были занесены в «синодик опальных» грозного царя. В списке синодика из Спасо-Прилуцкого монастыря отмечены какой-то «помяс» (мясник? – М. Ч.) и три плотника. Возможно, казнь последних была обусловлена недовольством государя ходом каменного строительства в Вологде. Альберт Шлихтинг сообщает о голоде как главной тяготе стройки для людей. В Соловецком летописце говорится о «гладе великом в лето 7076-ое», когда четверть ржи стоила на Москве 1,5 руб.

Для возведения крепости был приглашён английский инженер Хэмфри Локк. Тогда же английские специалисты привлекались для широкомасштабного судостроения. По словам английского посла Джерома Горсея, в Вологде было построено 20 речных судов. В июне 1569 г. в Вологде велись тайные переговоры Ивана Грозного с английским послом Рандольфом. Со времени опричнины можно говорить о регулярных торговых контактах Вологды с Северной Европой.

Церковный центр Вологды был перенесён с Ленивой площадки к Соборной горке. Недалеко от неё был возведён деревянный государев дворец с домовой церковью «Богоотец Иоакима и Анны» (Анной звали бабку Ивана IV, мать Елены Глинской). В 1569–1571 гг. Вологда окончательно стала центром Вологодско-Пермской епархии. В 1571 г. территория её была расширена за счёт присоединения Двины, Каргополя и Ваги, ранее принадлежавших Новгородской кафедре. Следовательно, и объём денежных поступлений в архиерейскую казну возрос. Правда, после смуты эти города вновь были возвращены Новгородской епархии.

Организация чёрного духовенства, напомним, была укреплена введением по распоряжению царя института архимандритии – первым носителем этого высокого звания стал настоятель старейшего монастыря в крае – Спасо-Каменного Иоасаф, известный позднее как кирилловский соборный старец, упомянутый в грозненском Послании в Кирилло-Белозерский монастырь 1573 г. В эти годы в Вологде находился крупный стрелецкий корпус из 500 чел., а земля для их размещения была взята у дворцовых пригородных сёл Турунтаева и Кобылина. Была упорядочена транспортная служба (организованы две ямские слободы – Кирилловская и Московская). В Вологде были сконцентрированы большие денежные и оружейные запасы государственного значения. Сюда были доставлены триста отлитых в Москве пушек.

В зиму 1566 г. в Вологде (дотоле сплошь деревянной) началось большое каменное строительство, а необходимую для него известь жгли в тотемской волости Уфтюге. Были снесены жилые строения в районе размещения «старой владычной слободы» на правобережье реки Вологды (Д. Е. Гневашев локализует её от церкви Зосимы и Савватия Соловецких до церкви Рождества Богородицы на Нижнем долу) – здесь поселились прибывшие из других городов каменщики, а ещё были складированы большие запасы камня и других стройматериалов. Построенный в камне Софийский собор имел придел во имя Иоанна Предтечи (соименного царю) и Фёдора Стратилата (небесный ангел его сына Фёдора). Софийский собор первоначально предполагалось назвать Успенским, а Софийский – это, возможно, выражение некоей преемственности с прежней новгородской церковной юрисдикцией Вологды (к дому Св. Софии). Впрочем, одна из первых соборных церквей Вологды новгородской юрисдикции тоже была Успенской. Противоположное мнение высказано А. А. Зиминым – он понимал наименование Софийский как резкое противопоставление опричной Вологды земскому Новгороду Великому с его Софийским собором. «Софейской» была названа и одна из башен вологодской крепости (с Софийскими воротами). Софийский собор и ряд построенных при царе церквей внутри крепости (Благовещенская, Ризоположенская, Николы Великорецкого, Знаменская и др.) получили от него жалованные грамоты на земельные угодья близ города и на ругу (ежегодное денежное и натуральное содержание). В дальнейшем практически все эти документы были утрачены в трагические дни «Вологодского разорения» 22–25 сентября 1612 г., и лишь некоторые были возобновлены новым правительством Романовых после смуты.

В июле 1567 г. вологодский губной староста Р. П. Розварин передал по царскому распоряжению Кириллову монастырю село Тимово, завещанное служилым человеком И. Л. Злобиным. Передача была произведена по челобитью игумена Кирилла, поскольку крестьяне села не хотели ему подчиняться («не слушали»). К 1567/68 гг. относится сотная Розварина на три села, переданных Спасо-Каменному монастырю по душе умершего князя Пенкова в Заозерской половине Вологодского уезда – Марьино, Вечеслово и Филисово. В марте 1569 г. лично И. А. Бутурлин передал Спасо-Каменному монастырю две деревни к селу Пучке – Бережок и Подозерное – в дворцовой Сямской волости взамен отобранной у обители дер. Колычевой (под городской «подскотиной»). В 1569 г. (или около того) губной староста Н. И. Шелков по наказу опричного боярина И. А. Бутурлина отделял поместья группе «осочников» (дворцовых слуг) в Комельской волости.

На «государев дворовой обиход» зимой 1569 г. высекли 2 версты леса Корнильево-Комельского монастыря в Обнорской волости. В возмещение корпорация получила там же в сентябре 1569 г. 12 оброчных пустошей по указной грамоте И. А. Бутурлина и дьяка Н. Титова. В акте эти пустоши (заброшенные ещё с конца 1530-х годов, когда был опустошительный татарский набег 1538 г. на устюжские, тотемские и вологодские места) определены как оставшиеся «за поместною раздачею». Возможно, с опасением каких-то репрессий был связан книжный вклад архиерейских бояр Д. Я. и М. Я. Беляевых в Корнильев монастырь Евангелия-тетр. В 1568–1571 гг. в Обнорской волости была испомещена группа видных членов опричного двора (Васюк Грязного, С. Ф. и М. Ф. Мишурины, М. А. и Ю. А. Темиревы, Н. В. и Г. В. Хитрые, П. И. Таптыков, В. Желнырский, И. Зезюзин). Всего им было роздано около тысячи четвертей живущей, переложной и пустой земли, сотни копен сена и десятин пашенного леса, десятки лугов. В 1584 г. этим крупным массивом будет уже пожалован Спасо-Нуромский монастырь «новоявленно чудотворца Сергия Нуромского».

Помимо частичных конфискаций у монастырей, есть примеры и закрепления за ними собственности – в 1569 г. Николо-Катромский монастырь в Заозерской половине уезда получил от Грозного грамоту с подтверждением своих прав на вотчины, данные в своё время ещё князьями В. Д., И. Д. и И. В. Пенковыми. С учётом чёрносошных земель Николо-Заболоцкой волости в Заозерской половине Вологодского уезда были связаны землеописательные работы Г. Оксентьева и подьячего Ж. Мартьянова.

Крупные земельные массивы в вол. Авнеге получили И. А. Бутурлин и Малюта Скуратов (Г. Л. Бельский). «Ивановское поместье Бутурлина» ретроспективно упомянуто в одной отдельной выписи 1610 г., а «Малютинское поместье Скуратова» – в приходо-расходной 1627/28 и окладной 1628 г. книгах Вологодского архиерейского дома. Оно представляло собой особенно крупный владельческий комплекс из 12 приходов на Сухонском правобережье (волости Авнега и Шилегда), а на левой стороне реки доходя до Наремской слободки включительно. Учитывая гибель Малюты Скуратова в битве у крепости Пайды в Ливонии в 1573 г., получение им столь крупного массива можно датировать временем до указанного срока, скорее всего в 1569–1571 гг. В волости Авнеге на Сухонском правобережье крупный владельческий комплекс – село Никольское Старое – был пожалован другой видной опричной фамилии – Басмановым.

К периоду опричнины можно предположительно отнести основание под Вологдой монастыря – Дюдиковой пустыни (с храмом Рождества И. Предтечи), приписанной к московскому Николо-Угрешскому монастырю. В церковной ризнице Иоанно-Предтеченского храма ещё в XIX в. хранились какие-то местные записи об эпидемии в 1571 г. С Николо-Угрешским монастырём была связана ещё одна небольшая обитель – Ефремова, она же Леонидова, она же Режская, она же Спасо-Николаевская пустынь в Тотемском уезде у впадения р. Режи в Вагу. На основании духовной Феодосия Суморина 19 декабря 1567 г. можно считать, что пустынь эта на указанный момент была подчинена уже основанному им в Тотьме Спасо-Преображенскому монастырю. В самой Вологде около 1567/68 г. на средства царя был основан (либо возобновлён) Ильинский мужской монастырь для 23 старцев, содержание которого осуществлялось за счёт денежной и хлебной руги. Руга в виде доходов с «конной пролуби» была пожалована царём, вероятно, в опричные годы церкви Афанасия Александрийского на р. Золотухе.

Противостояние опричной и земской администрации в ту пору отразилось в явочной челобитной некоего Митьки Яковлева с. Коваля (вероятно, ремесленника-кузнеца) вологодским земским судьям О. Г. Естратову «с товарищи» 1567/68 г. В явке указана судебная изба («судебна») на площади. Под последней, вероятно, следует понимать Старую площадь, где располагались церкви Николая Чудотворца и Афанасия Александрийского, хотя не исключено, что могла иметься в виду площадь у церкви Дмитрия Чудотворца, упомянутая в духовной И. Л. Злобина 1557 г. Чем закончился данный конфликт, неизвестно. Ретроспективные данные об опричнине можно видеть в показаниях отписной книги Спасо-Прилуцкого монастыря 1593 г. о масштабном «государеве жалованье» в виде 62 серебряных сосудов и нескольких книг, а также ризах и книгах архимандритов столичных монастырей – Чудова (Христофор) и Ново-Спасского (Яким). Они могли оказаться на Прилуках во время опричнины или в послеопричные годы в ходе репрессий против духовенства.

Повседневную жизнь на Вологде в опричные годы отражает приходо-расходная книга Павлова Обнорского монастыря 1568–1570 гг. Из неё можно узнать об ассортименте покупаемых и продаваемых на местном рынке товаров и ценах на них: например, десть бумаги – 5–12 денег, сукно – 4–5 алт., «суконцо» – 10 ден., один холст – 5 ден., сермяга – 2 алт., «сермяженка» – 1 алт., кожа белая – 5 алт., шуба – 5 алт., плуг – 3 ден. (что представляется нам слишком заниженной суммой, либо это опечатка в издании), коса-литовка – 1 алт., сани – 75 коп., осётр – 7 алт. Приводятся расценки труда детёнышей и работников, сведения о крестьянских переходах. К сожалению, в данном источнике нет сведений о хлебных ценах, что позволило бы проверить известие соловецкого летописца о «лихом поветрии» (море), голоде и как следствии его – хлебной дороговизне в 1568 г. В подтвердительной подписи 1578 г. у духовной вологодского служилого человека Г. Ф. Матафтина 1571 г. мор и лихое поветрие отмечены в связи с тем, что писец духовной и один из послухов умерли во время этих печальных событий.

Вопрос о времени взятия в опричнину Белоозера остаётся открытым. О том, что царь планировал массовый приезд в Кириллов монастырь со своим опричным двором, свидетельствует его указная грамота от 22 октября 1565 г., в которой он сообщал братии о посланном им дворцовом слуге (сытнике) И. Трусове. Братии предписывалось: «меды и квасы ставити и пиво варити, да и погребы бы естя ему (И. Трусову. – М. Ч.) дали, где ему наши меды и пива ставити по тому ж, где преж сего к нашему приезду меды и квасы ставили. А как к медвеному бы естя ставленью и к пивом велели сытнику давати котлы и чяны, и мерники, и площадки, и бочки, и сита, и решеты, и делавцов, и дрова, сколко будет ему надобе».

Об особо доверительных отношениях царя Ивана IV со старцами Кирилло-Белозерского монастыря свидетельствует его знаменитое послание игумену Козьме с братией 1573 г. В нём он вспоминает (не без присущего ему фарисейства и ханжества) свои приезды в обитель и даже импульсивное желание там постричься: «…Ибо вы помните, святые старцы, как некогда случилось мне прийти в вашу обитель Пречистой Богородицы и чудотворца Кирилла и как совершилось по воле провидения, по милости Пречистой Богородицы и по молитвам чудотворца Кирилла, я обрел среди тёмных и мрачных мыслей небольшой просвет света Божия и повелел тогдашнему игумену Кириллу с некоторыми из вас, братия, тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился, уходя от мирского мятежа и смятения и обратившись к вашей добродетели. Был тогда с игуменом Иоасаф, архимандрит Каменской, Сергей Колычев, ты, Никодим, ты, Антоний, а иных не упомню…» Действительно, в составе кирилловских соборных старцев опричных лет известны и игумен Кирилл II (1564–1572), и Антоний Зайцев, и Сергей Колычев, и казначей Никодим Брудков, и бывший каменский архимандрит Иоасаф.

А. С. Пушкин в трагедии «Борис Годунов» поэтически обыграл грозненские признания:

 
Отцы мои, желанный день придёт,
Предстану здесь, алкающий спасенья.
Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл,
Вы все обет примите мой духовный:
Прииду к вам, преступник окаянный,
И схиму здесь честную восприму,
К стопам твоим, святый отец, припавши…
 

Часть Белозерья была взята в опричнину уже в 1565 г. – это было крупное село Чаронда на озере Воже и несколько деревень, отобранных у Кириллова монастыря. Взамен в качестве равноценного возмещения корпорации были обещаны земли из дворцовой Ирдомской волости, которые в апреле 1566 г. ей должен был передать губной староста Я. М. Гневашев-Стогинин. Подробно изучивший историю рода Гневашевых-Стогининых современный молодой исследователь Д. Е. Гневашев определяет Якова Михайловича как крупнейшего представителя земских властей на Белоозере, тесно связанного с рядом местных титулованных фамилий – князьями Кемскими, Ухтомскими, Дябринскими, Шелешпальскими.

В июне 1566 г. он же по предписанию царя должен был выслать кн. П. А. Ухтомского из его родового села Семеновского в Пошехонье. В ноябре 1568 г. ему же было поручено перевести во владение Кириллова монастыря часть вотчины казнённого «за измену» боярина, главы земской думы И. П. Челяднина-Фёдорова (село Воскресенское, тогда как другое село – Богоявленское – было взято в опричнину, поступив в состав дворцовых земель). Вскоре Я. М. Гневашев составил отписные книги Фёдоровской вотчины. Статус Белозерского уезда В. А. Колобов определяет как смешанный земско-опричный. Прерогативы земских губных старост до 1571 г. распространялись как на опричную, так и на земскую территории обширного уезда. Помимо губного старосты, на Белоозере известен городовой приказчик М. Г. Бухарин. Согласно царской указной грамоте от 28 ноября 1566 г., Кириллов монастырь с недавно полученных им новых земель с пол-трети сохи должен был платить «за ямские и приметные деньги, городовое и засечное дело и за ямчугу».

В марте 1571 г. Я. Гневашеву (как земскому) вместе со вторым губным старостой М. Лихоревым (как опричному? – М. Ч.) был направлен царский наказ, состав «адресатов» которого полностью воспроизводил аналогичный Белозерской губной грамоты 1539 г.: князья, дети боярские, отчинники и помесчики, все служилые люди, старосты, сотские и десятские, крестьяне и дворцовые слуги всех категорий, «все без омены, хто чей ни буди». На основании его А. А. Зимин предположил разделение центрального разбойного ведомства на земское и опричное. Для правонарушителей-«опришинцев» был установлен особый судебный округ с равными прерогативами опричных и земских губных старост.

После последнего упоминания Я. Гневашева в источниках (как раз в губном наказе 1571 г.) он, возможно, был казнён. Здесь могли сыграть роковую роль его связи с известным земельным спекулянтом М. С. Вислого, также казнённым в опричнину. Понесли земельные и физические потери и другие представители родственных кланов Гневашевых-Губиных-Стогининых. Их богатая вотчина село Куность была конфискована царём, и высокому положению данного рода на Белоозере, его экономической мощи, генеалогическому единству был нанесён непоправимый урон, хотя некоторые из них служили: кто – в земщине, кто – в опричнине, становясь рядовыми помещиками. Подвергли конфискации земли и других нетитулованных вотчинников края – С. В. и Н. В. Ергольских, А. И. Бурухина.

Ещё одной страницей опричной истории на Белоозере стала конфискация ряда родовых вотчин у белозерских князей (Андомских, Вадбольских, Шелешпальских) – это также серьёзно подорвало экономические корни данных корпораций. Отмеченный процесс детально прослежен в неопубликованной кандидатской диссертации А. Л. Грязнова и ряде его многоплановых содержательных статей. В первой четверти XVII в. (как было замечено в литературе – А. И. Копанев, А. А. Новосельский, А. Л. Грязнов) практиковалось возвращение фрагментов родовых вотчин потомкам белозерских князей, иногда уже на поместном праве. Другие их потомки стали теперь помещиками в разных уездах России (Пошехонском, Новгородском, Великолуцком). Незадолго до официального учреждения опричнины были репрессированы кн. А. И. Кемский и В. С. Фуников (из ветви тех же Кемских). В начале опричнины в казанскую ссылку попал кн. В. Г. Вадбольский-Чесноков. В писцовой книге езовых волостей 1585 г. Вадбольская волость имела уже чёрносошный, государственный статус. То же самое можно сказать и об Андомской волости. Не позднее ноября 1564 г. вотчины князей Андомских в ней также были конфискованы.

Так менялась структура землевладения на Белоозере: фонд вотчинно-родовых земель сокращался (иногда от этого Кириллов монастырь выигрывал, как и в других уездах влиятельные монастыри – подмосковный Троице-Сергиев, суздальский Спасо-Евфимьев), а дворцовых и чёрных – расширялся, что возымеет важное значение в дальнейшем (после смуты) – в массовом испомещении на них служилых людей из западных уездов страны (Смоленск, Вязьма, Дорогобуж, г. Белой). Из сословно-статусной территориально-родственной группы потомки белозерских князей во второй половине XVI – начале XVII в. превращаются в рядовых служилых помещиков, а некоторые начинают служить церковным иерархам (Шелешпальские – московскому патриарху в Костромском у.; Дябринские – вологодскому архиерею в Вологодском у.), причём эта их служба становится наследственной. Из рода Вадбольских происходил один из первых вологодских воевод – князь Иван Михайлович Вадбольский, известный в 1584 г. Ещё одна трагическая страница белозерской истории периода опричнины – это кровавая расправа Грозного над монахинями женского Горицкого Воскресенского монастыря в 1569/70 г., главной из которых была кнг. Евфросинья Старицкая.

В 1560-х гг. Устюжна Железопольская с округой находилась в уделе у вдовствующей княгини Ульяны (старицы Александры), бывшей невестки Ивана IV, жены его младшего брата Юрия Васильевича. Статус города и округи был подтвержден в 1570 г. А. А. Зимин считал такое пожалование «удельным последышем» чисто номинальным (одновременно с Устюжной княгиня Александра получала город Кременск). Вскоре подобные последыши будут ликвидированы. С этим мнением вряд ли можно согласиться, ведь и в дальнейшем (как показано в специальной статье И. В. Пугача) Устюжну продолжали давать во вдовьи уделы – сначала старице Марфе (М. Ф. Нагой), затем старице Дарье (Анне Колтовской – четвёртой грозненской жене). В годы опричнины на Устюжне (как и Белоозере, Вологде) известны губные старосты (в 1568 г. Русин Досадин), хотя, как пишет А. А. Зимин, суровый опричный режим не способствовал укреплению выборного дворянского управления. Однако посадское самоуправление в данном городе продолжало действовать в полном объёме.

В 1567 г. была составлена сотная на посад Устюжны И. И. Плещеева и Г. Н. Беспятова – ценный источник для изучения финансовой политики в годы опричнины в отношении городов. Ею был установлен оклад «пищальных денег» в Приказ Большого прихода 105 руб. Описанные в сотной 730 посадских дворов по степени платежеспособности были распределены на лучшие, средние, молодшие и «добре худые». Были обложены тяглом также 26 дворов Рыболовной слободки, которые прежде платили облегченный оброк. Окладную единицу – посадскую соху – составляли 35 дворов лучших, 60 средних, 85 молодших и 100 – «добре худых» людей. На содержание администрации княгини вдовы Александры (приказным людям и дьяку) и ей на обиход был установлен платеж по 15 руб. с сохи плюс пошлин по 2 алт. с рубля. Им же ещё предусматривались оброчные выплаты за посадские подгородние угодья. В разверстке налогов и оброков прерогативы принадлежали общине: «чем кого посацкие люди обложат по их промыслишком и животишком».

Судя по этой сотной, в окрестностях города за счёт бывших посадских земельных угодий получили новые для себя вотчины и поместья служилые люди, у которых «в розных городех были взяты их старые поместья и вотчины на государя в опришнину к дворцовым селом». При этом земские целовальники должны были «беречи накрепко», чтобы посадские люди не продавали и не отдавали в заклад свои угодья новоявленным помещикам и вотчиникам. Было поимённо названо 6 чел. – «а целовальников выбирают и переменяют все посадцкие люди сами промеж себя, кому верят, с Устюжны ж».

Прекращение широкомасштабного каменного строительства в Вологде и отъезд царя с его двором объяснялись «великим мором» 1571 г., охватившим многие города севера, а ещё опустошительным нашествием крымского хана Девлет-Гирея на Москву и ряд центральных уездов в мае того же 1571 г. Со сворачиванием «вологдского проекта новой царской резиденции» в 1570/71 г. «строение в Вологде преста». Зато благодаря оставшимся неизрасходованными запасам стройматериалов на правобережье реки на протяжении 1570–1580-х гг. выросли торговые и соляные подворья крупных отечественных и зарубежных гостей – Строгановых, Юдиных, Булгаковых, В. Девогеларда, Ю. Клинка, а ещё ряда монастырей – Соловецкого, Троице-Сергиева, Антоньево-Сийского, Спасо-Прилуцкого, Кирилло-Белозерского, кольского Троице-Печенгского, Пречистенского Кандалакшского, великоустюжского Михайло-Архангельского.

В Устюге в 1571 г. «приищем и железою» (воспалением лимфатических узлов либо разновидностью сибирской язвы?) погибло ок. 12 тыс. жителей. Понес демографические потери от этой эпидемии и Сольвычегодск, ещё один опричный город на севере. В своё время сольвычегодский краевед А. Соскин отметил раннее писцовое описание этого города Ю. А. Вельяминовым, на основе которого была составлена посадская окладная книга 1567 г. Наверняка эти мероприятия стояли в связи со взятием развитого торгово-промышленного города, центра строгановских владений на северо-востоке страны, в опричнину. В это время тяглое население города размещалось почти в шестистах дворах и ещё было 76 мест дворовых. Из-за моровой язвы в 1571 г. произошло уменьшение числа тяглых дворов до 413, что было зафиксировано в специальном дозоре Ив. Мичурина 1574/75 г. В нём же был учтён масштаб местного солеварения – 18 варниц, оброк с каждой в год составлял 22 алт. 2 ден.