Электронная библиотека » Марина Цветаева » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 02:25


Автор книги: Марина Цветаева


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Марина Ивановна Цветаева
Любви старинные туманы

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Молитва

 
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
 
 
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
– «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал – слишком много!
Я жажду сразу – всех дорог!
 
 
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
 
 
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой – день вчерашний,
Чтоб был безумьем – каждый день!
 
 
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть в семнадцать лет!
 
 
Таруса, 26 сентября 1909
 

Следующей

 
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, –
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
 
 
Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Коснись его движением сестер.
Но если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!
 
 
Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
 

Люби без мер и до конца люби!

Мука и мука

 
– «Все перемелется, будет мукой!»
Люди утешены этой наукой.
Станет мукою, что было тоской?
Нет, лучше му́кой!
 
 
Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над скукой.
Все перемелется? Будет мукой?
Нет, лучше му́кой!
 

Декабрь и январь

 
В декабре на заре было счастье,
Длилось – миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!
 
 
В январе на заре было горе,
Длилось – час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!
 

Обреченная

 
Бледные ручки коснулись рояля
Медленно, словно без сил.
Звуки запели, томленьем печаля.
Кто твои думы смутил,
Бледная девушка, там, у рояля?
 
 
Тот, кто следит за тобой,
– Словно акула за маленькой рыбкой –
Он твоей будет судьбой!
И не о добром он мыслит с улыбкой,
Тот, кто стоит за тобой.
 
 
С радостным видом хлопочут родные:
Дочка – невеста! Их дочь!
Если и снились ей грезы иные, –
Грезы развеются в ночь!
С радостным видом хлопочут родные.
 
 
Светлая церковь, кольцо,
Шум, поздравления, с образом мальчик…
Девушка скрыла лицо,
Смотрит с тоскою на узенький пальчик,
Где загорится кольцо.
 

От четырех до семи

 
В сердце, как в зеркале, тень,
Скучно одной – и с людьми…
Медленно тянется день
От четырех до семи!
К людям не надо – солгут,
В сумерках каждый жесток.
Хочется плакать мне. В жгут
Пальцы скрутили платок.
Если обидишь – прощу,
Только меня не томи!
– Я бесконечно грущу
От четырех до семи.
 

«Не гони мою память! Лазурны края…»

 
Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою, как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.
 
 
Все не нашею волей разрушено. Пусть! –
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты – майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.
 
 
Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по легким и зыбким мостам
Мы выходим друг другу навстречу.
 
 
Чуть завижу знакомый вдали силуэт, –
Бьется сердце то чаще, то реже…
Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.
 
 
Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушащая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,
Образ той, что солгать не сумела.
 
 
И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
И ушедшую вспомни без гнева.
 

Франкфуртская песенка

 
Мы оба любили, как дети,
Дразня, испытуя, играя,
Но кто-то недобрые сети
Расставил, улыбку тая, –
И вот мы у пристани оба,
Не ведав желанного рая,
Но знай, что без слов и до гроба
Я сердцем пребуду – твоя.
 
 
Ты все мне поведал – так рано!
Я все разгадала – так поздно!
В сердцах наших вечная рана,
В глазах молчаливый вопрос,
Земная пустыня бескрайна,
Высокое небо беззвездно,
Подслушана нежная тайна,
И властен навеки мороз.
 
 
Я буду беседовать с тенью!
Мой милый, забыть нету мочи!
Твой образ недвижен под сенью
Моих опустившихся век…
Темнеет… Захлопнули ставни,
На всем приближение ночи…
Люблю тебя, призрачно-давний,
Тебя одного – и навек!
 
 
4–9 января 1910
 

Даме с камелиями

 
Все твой путь блестящей залой зла,
Маргарита, осуждают смело.
В чем вина твоя? Грешило тело!
Душу ты – невинной сберегла.
 
 
Одному, другому, всем равно,
Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.
Этой горестной полуулыбкой
Ты оплакала себя давно.
 
 
Кто поймет? Рука поможет чья?
Всех одно пленяет без изъятья!
Вечно ждут раскрытые объятья,
Вечно ждут: «Я жажду! Будь моя!»
 
 
День и ночь признаний лживых яд…
День и ночь, и завтра вновь, и снова!
Говорил красноречивей слова
Темный взгляд твой, мученицы взгляд.
 
 
Все тесней проклятое кольцо,
Мстит судьба богине полусветской…
Нежный мальчик вдруг с улыбкой детской
Заглянул тебе, грустя, в лицо…
 
 
О любовь! Спасает мир – она!
В ней одно спасенье и защита.
Все в любви. Спи с миром, Маргарита…
Все в любви… Любила – спасена!
 

Баловство

 
В темной гостиной одиннадцать бьет.
Что-то сегодня приснится?
Мама-шалунья уснуть не дает!
Эта мама совсем баловница!
 
 
Сдернет, смеясь, одеяло с плеча
(Плакать смешно и стараться!),
Дразнит, пугает, смешит, щекоча
Полусонных сестрицу и братца.
 
 
Косу опять распустила плащом,
Прыгает, точно не дама…
Детям она не уступит ни в чем,
Эта странная девочка-мама!
 
 
Скрыла сестренка в подушке лицо,
Глубже ушла в одеяльце,
Мальчик без счета целует кольцо
Золотое у мамы на пальце…
 
 
1910
 

Привет из вагона

 
Сильнее гул, как будто выше – зданья,
В последний раз колеблется вагон,
В последний раз… Мы едем… До свиданья,
Мой зимний сон!
 
 
Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,
Я от тебя судьбой унесена.
Так суждено! Не надо мне ни ноши
В пути, ни сна.
 
 
Под шум вагона сладко верить чуду
И к дальним дням, еще туманным, плыть.
Мир так широк! Тебя в нем позабуду
Я, может быть?
 
 
Вагонный мрак как будто давит плечи,
В окно струей вливается туман…
Мой дальний друг, пойми – все эти речи
Самообман!
 
 
Что новый край? Везде борьба со скукой,
Все тот же смех и блестки тех же звезд,
И там, как здесь, мне будет сладкой мукой
Твой тихий жест.
 
 
9 июня 1910
 

Последнее слово

 
О, будь печальна, будь прекрасна,
Храни в душе осенний сад!
Пусть будет светел твой закат,
Ты над зарей была не властна.
 
 
Такой, как ты, нельзя обидеть:
Суровый звук – порвется нить!
Не нам судить, не нам винить…
Нельзя за тайну ненавидеть.
 
 
В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.
 
 
Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.
 

Плохое оправданье

 
Как влюбленность старо, как любовь
                                          забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает
                                                     наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее
                                                        слово!
О тоска по утрам!
 
 
Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад
                                                     из Эдема…
Как влюбленность – старо!
 
 
Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное
                                                          чудо:
Свет и чудо – враги!
 
 
Твой восторженный бред, светом розовых
                                         люстр золоченный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит
                                                          рассвет!
Будет утром – мудрец, будет утром – холодный
                                                           ученый
Тот, кто ночью – поэт.
 
 
Как могла я, лишь ночью живя и дыша,
                                                     как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому
                                                               дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох
                                                        посылая,
Только утро виню!
 

«И как прежде оне улыбались…»

 
И как прежде оне улыбались,
Обожая изменчивый дым;
И как прежде оне ошибались,
Улыбаясь ошибкам своим;
 
 
И как прежде оне безустанно
Отдавались нежданной волне.
Но по-новому грустно и странно
Вечерами молчали оне.
 

Правда

 
Мир утомленный вздохнул от смятений,
Розовый вечер струит забытье…
Нас разлучили не люди, а тени,
Мальчик мой, сердце мое!
 
 
Высятся стены, туманом одеты,
Солнце без сил уронило копье…
В мире вечернем мне холодно. Где ты,
Мальчик мой, сердце мое?
 
 
Ты не услышишь. Надвинулись стены,
Все потухает, сливается все…
Не было, нет и не будет замены,
Мальчик мой, сердце мое!
 
 
Москва, 27 августа 1910
 

Разные дети

 
Есть тихие дети. Дремать на плече
У ласковой мамы им сладко и днем.
Их слабые ручки не рвутся к свече, –
Они не играют с огнем.
 
 
Есть дети – как искры: им пламя сродни.
Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»
Они своенравны (ведь искры они!)
И смело хватают огонь.
 
 
Есть странные дети: в них дерзость и страх.
Крестом потихоньку себя осеня,
Подходят, не смеют, бледнеют в слезах
И плача бегут от огня.
 
 
Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:
«Огня побоялась – так гибни во мгле!»
Твои обвиненья мне сердце грызут
И душу пригнули к земле.
 
 
Есть странные дети: от страхов своих
Они погибают в туманные дни.
Им нету спасенья. Подумай о них
И слишком меня не вини!
 
 
Ты душу надолго пригнул мне к земле…
– Мой милый, был так беспощаден твой суд! –
Но все же я сердцем твоя – и во мгле
«За несколько светлых минут!»
 

Кроме любви

 
Не любила, но плакала. Нет, не любила,
                                                    но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
 
 
Только нам этот образ кивнул из вечернего
                                                            зала,
Только мы – ты и я – принесли ему жалобный
                                                              стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность – других.
 
 
Но порыв миновал, и приблизился ласково
                                                          кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать
                                                       не спеши!
Ты мне памятен будешь, как самая нежная
                                                            нота
В пробужденье души.
 
 
В этой грустной душе ты бродил, как
                                       в незапертом доме…
(В нашем доме, весною…) Забывшей меня
                                                        не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной – любви.
 

«Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!…»

 
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя и Вам нужны игрушки,
Потому я и боюсь ловушки,
Потому и сдержан мой привет.
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
 
 
Вы дитя, а дети так жестоки:
С бедной куклы рвут, шутя, парик,
Вечно лгут и дразнят каждый миг,
В детях рай, но в детях все пороки, –
Потому надменны эти строки.
 
 
Кто из них доволен дележом?
Кто из них не плачет после елки?
Их слова неумолимо-колки,
В них огонь, зажженный мятежом.
Кто из них доволен дележом?
 
 
Есть, о да, иные дети – тайны,
Темный мир глядит из темных глаз.
Но они отшельники меж нас,
Их шаги по улицам случайны.
Вы – дитя. Но все ли дети – тайны?!
 
 
Москва, 27 ноября 1910
 

Связь через сны

 
Все лишь на миг, что людьми создается,
Блекнет восторг новизны,
Но неизменной, как грусть, остается
Связь через сны.
 
 
Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…
Сладость опущенных век…
Сны открывают грядущего судьбы,
Вяжут навек.
 
 
Все мне, что бы ни думал украдкой,
Ясно, как чистый кристалл.
Нас неразрывной и вечной загадкой
Сон сочетал.
 
 
Я не молю: «О, Господь, уничтожи
Муку грядущего дня!»
Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,
Сон про меня!»
 
 
Пусть я при встрече с тобою бледнею, –
Как эти встречи грустны!
Тайна одна. Мы бессильны пред нею:
Связь через сны.
 

У кроватки

Вале Генерозовой


 
– «Там, где шиповник рос аленький,
Гномы нашли колпачки»…
Мама у маленькой Валеньки
Тихо сняла башмачки.
 
 
– «Солнце глядело сквозь веточки,
К розе летела пчела»…
Мама у маленькой деточки
Тихо чулочки сняла.
 
 
«Змей не прождал ни минуточки,
Свистнул, – и в горы скорей!»
Мама у сонной малюточки
Шёлк расчесала кудрей.
 
 
– «Кошку завидевши, курочки
Стали с индюшками в круг»…
Мама у сонной дочурочки
Вынула куклу из рук.
 
 
– «Вечером к девочке маленькой
Раз прилетел ангелок»…
Мама над дремлющей Валенькой
Кукле вязала чулок.
 

Чародею

 
Рот как кровь, а глаза зелены,
И улыбка измученно-злая…
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.
 
 
Над тобою и днем не слабели
В дальнем детстве сказанья ночей,
Оттого ты с рожденья – ничей,
Оттого ты любил – с колыбели.
 
 
О, как многих любил ты, поэт:
Темнооких, светло-белокурых,
И надменных, и нежных, и хмурых,
В них вселяя свой собственный бред.
 
 
Но забвение, ах, на груди ли?
Есть ли чары в земных голосах?
Исчезая, как дым в небесах,
Уходили они, уходили.
 
 
Вечный гость на чужом берегу,
Ты замучен серебряным рогом…
О, я знаю о многом, о многом,
Но откуда – сказать не могу.
 
 
Оттого тебе искры бокала
И дурман наслаждений бледны:
Ты возлюбленный Девы-Луны,
Ты из тех, что Луна приласкала.
 

Так будет

 
Словно тихий ребенок, обласканный тьмой,
С бесконечным томленьем в блуждающем
                                                    взоре,
Ты застыл у окна. В коридоре
Чей-то шаг торопливый – не мой!
 
 
Дверь открылась… Морозного ветра струя…
Запах свежести, счастья… Забыты тревоги…
Миг молчанья, и вот на пороге
Кто-то слабо смеется – не я!
 
 
Тень трамваев, как прежде, бежит по стене,
Шум оркестра внизу осторожней и глуше…
– «Пусть сольются без слов наши души!»
Ты взволнованно шепчешь – не мне!
 
 
– «Сколько книг!.. Мне казалось…
                                            Не надо огня:
Так уютней… Забыла сейчас все слова я…»
Видят беглые тени трамвая
На диване с тобой – не меня!
 

Кошки

Максу Волошину


 
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла – их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
 
 
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли:
В кошачьем сердце рабства нет!
 
 
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг – они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!
 

Лето 1911

Памятью сердца

 
Памятью сердца – венком незабудок
Я окружила твой милый портрет.
Днем утоляет и лечит рассудок,
Вечером – нет.
 
 
Бродят шаги в опечаленной зале,
Бродят и ждут, не идут ли в ответ.
«Все заживает», – мне люди сказали…
Вечером – нет.
 

Не в нашей власти

 
Возвращение в жизнь – не обман, не измена.
Пусть твердим мы: «Твоя, вся твоя!» чуть дыша,
Все же сердце вернется из плена,
И вернется душа.
 
 
Эти речи в бреду не обманны, не лживы
(Разве может солгать, – ошибается бред!),
Но проходят недели, – мы живы,
Забывая обет.
 
 
В этот миг расставанья мучительно-скорый
Нам казалось: на солнце навек пелена,
Нам казалось: подвинутся горы,
И погаснет луна.
 
 
В этот горестный миг – на печаль или радость –
Мы и душу и сердце, мы все отдаем,
Прозревая великую сладость
В отрешенье своем.
 
 
К утешителю-сну простираются руки,
Мы томительно спим от зари до зари…
Но за дверью знакомые звуки:
«Мы пришли, отвори!»
 
 
В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,
Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.
Наше сердце смеется над пленом,
И смеется душа!
 

Последняя встреча

 
О, я помню прощальные речи,
Их шептавшие помню уста.
«Только чистым даруются встречи.
Мы увидимся, будь же чиста».
 
 
Я учителю молча внимала.
Был он нежность и ласковость весь.
Он о «там» говорил, но как мало
Это «там» заменяло мне «здесь»!
 
 
Тишина посылается роком, –
Тем и вечны слова, что тихи.
Говорил он о самом глубоком,
Баратынского вспомнил стихи;
 
 
Говорил о игре отражений,
О лучах закатившихся звезд…
Я не помню его выражений,
Но улыбку я помню и жест.
 
 
Ни следа от былого недуга,
Не мучительно бремя креста.
Только чистые узрят друг друга, –
Мой любимый, я буду чиста!
 

Путь креста

 
Сколько светлых возможностей ты погубил,
                                                    не желая.
Было больше их в сердце, чем в небе
                                             сияющих звезд.
Лучезарного дня после стольких мучений
                                                       ждала я.
Получила лишь крест.
 
 
Что горело во мне? Назови это чувство
                                                       любовью,
Если хочешь, иль сном, только правды
                                        от сердца не скрой:
Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовью
Осторожной сестрой.
 
 
Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко
                                                         и смело,
Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных
                                                              книг.
Как больное дитя я тебя б убаюкать сумела
В неутешенный миг.
 
 
Сколько светлых возможностей, милый,
                                          и сколько смятений!
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих
                                                             звезд…
Но во имя твое я без слез – мне свидетели тени –
Поднимаю свой крест.
 

«Идешь, на меня похожий…»

 
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
 
 
Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
 
 
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
 
 
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
 
 
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
 
 
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
 
 
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
 
 
Коктебель, 3 мая 1913
 

«Мы с тобою лишь два отголоска…»

 
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
 
 
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
 
 
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора, –
Только тайны утраченной жаль!
 
 
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
 

«Сердце, пламени капризней…»

 
Сердце, пламени капризней,
В этих диких лепестках,
Я найду в своих стихах
Все, чего не будет в жизни.
 
 
Жизнь подобна кораблю:
Чуть испанский замок – мимо!
Все, что неосуществимо,
Я сама осуществлю.
 
 
Всем случайностям навстречу!
Путь – не все ли мне равно?
Пусть ответа не дано, –
Я сама себе отвечу!
 
 
С детской песней на устах
Я иду – к какой отчизне?
– Все, чего не будет в жизни,
Я найду в своих стихах!
 
 
Коктебель, 22 мая 1913
 

Бывшему чародею

 
Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.
– «Брось камнем, не щади! Я жду, больней
                                                         ужаль!»
Нет, ненавистна мне надменность фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только жаль.
 
 
Стенами темных слов, растущими во мраке,
Нас, нет, – не разлучить! К замкам найдем
                                                           ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет все в ночи.
 
 
Свободный и один, вдали от тесных рамок,
Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,
И из воздушных строк возникнет стройный
                                                           замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!
 
 
– «Погрешности прощать прекрасно, да,
                                                        но эту –
Нельзя: культура, честь, порядочность…
                                                        О нет».
– Пусть это скажут все. Я не судья поэту,
И можно все простить за плачущий сонет!
 

«Идите же! – Мой голос нем…»

 
Идите же! – Мой голос нем
И тщетны все слова.
Я знаю, что ни перед кем
Не буду я права.
 
 
Я знаю: в этой битве пасть
Не мне, прелестный трус!
Но, милый юноша, за власть
Я в мире не борюсь.
 
 
И не оспаривает Вас
Высокородный стих.
Вы можете – из-за других –
Моих не видеть глаз,
 
 
Не слепнуть на моем огне,
Моих не чуять сил…
Какого демона во мне
Ты в вечность упустил!
 
 
Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла.
 
 
11 июля 1913
 

«Уж сколько их упало в эту бездну…»

 
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
 
 
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
 
 
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
 
 
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
 
 
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
 
 
– К вам всем, – что мне, ни в чем
Не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком
                                              грустно
И только двадцать лет,
 
 
За то, что мне – прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
 
 
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
 
 
8 декабря 1913
 

Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации