Текст книги "Любви старинные туманы"

Несбывшаяся поэма

 
Будущее – неуживчиво!
Где мотор, везущий – в бывшее?
В склад, не рвущихся из неводов
Правд – заведомо-заведомых.
В дом, где выстроившись в ряд,
Вещи, наконец, стоят.
 
 
Ни секунды! Гоним и гоним!
А покой – знаешь каков?
В этом доме – кресла как кони!
Только б сбрасывать седоков!
 
 
А седок – знаешь при чем?
Локотник, сбросивши локоть –
Сам на нас – острым локтем!
 
 
Не сойдешь – сброшу и тресну:
Седоку конь не кунак.
Во́т о чем думает кресло,
Напружив львиный кулак.
 
 
Брали – дном, брали – нажимом –
Деды, вы ж – вес не таков!
Вот о чем стонут пружины –
Под нулем золотников
 
 
Наших… Скрип: Наша неделя!
…Треск:
В наши дни – много тяже́ле
Усидеть, чем устоять.
 
 
Мебелям – новое солнце
Занялось! Век не таков!
Не пора ль волосом конским
Пробивать кожу и штоф?
 
 
Штоф – истлел, кожа – истлела,
Волос – жив, кончен нажим!
(Конь и трон – знамое дело:
Не на нем – значит под ним!)
 
 
Кто из ва́с, деды и дяди,
В оны дни, в кресла садясь,
Страшный сон видел о стаде
Кресел, рвущихся из-под нас,
 
 
Внуков?
Штоф, думали, кожа?
Что бы ни – думали зря!
Наши вещи стали похожи
На солдат в дни Октября!
 
 
Неисправимейшая из трещин!
После России не верю в вещи:
Помню, голову заваля,
Догоравшие мебеля́ –
Эту – прорву и эту – уйму!
После России не верю в дюймы.
Взмахом в пещь –
Развеществлялась вещь.
 
 
Не защищенная прежним лаком,
Каждая вещь становилась знаком
                                            слов.
Первый пожар – чехлов.
 
 
Не уплотненная в прежнем, кислом,
Каждая вещь становилась смыслом.
Каждый брусок ларя
Дубом шумел горя –
 
 
И соловьи заливались в ветках!
После России не верю в предков.
В час, как корабль дал крен –
Что ж не сошли со стен,
 
 
Ру́шащихся? Половицей треснув,
Не прошагали, не сели в кресла,
Взглядом: мое! не тронь!
Заледеня огонь.
 
 
Не вещи горели,
А старые дни.
Страна, где все ели,
Страна, где все жгли.
 
 
Хмелекудрый столяр и резчик!
Славно – ладил, а лучше – жег!
По тому, как сгорали вещи,
Было ясно: сгорали – в срок!
 
 
Сделки не было: жгущий – жгомый –
Ставка о́чная: нас – и нар.
Кирпичом своего же дома
Человек упадал в пожар.
 
 
Те, что швыряли в печь –
Те говорили: жечь!
Вещь, раскалясь как медь,
Знала одно: гореть!
 
 
Что́ не алмаз на огне – то шлак.
После России не верю в лак.
Не нафталин в узелке, а соль:
После России не верю в моль:
 
 
Вся сгорела! Пожар – малиной
Лил – и Ладогой разлился́!
Был в России пожар – молиный:
Моль горела. Сгорела – вся.
 
 
*
Тоска называлась: ТАМ.
Мы ехали по верхам
Чужим: не грешу: Бог жив,
Чужой! по верхам чужих
Деревьев, с остатком зим
Чужих. По верхам – чужим.
 
 
Кто – мы́? Потонул в медве́дях
Тот край, потонул в полозьях.
Кто – мы́? Не из тех, что ездят –
Вот – мы́! а из тех, что возят:
 
 
Возницы. В раненьях жгучих
В грязь вбитые за везучесть.
 
 
Везло! Через Дон – так голым
Льдом! Брат – так всегда патроном
Последним. Привар я несо́лон,
Хлеб – вышел. Уж та́к везло нам!
 
 
Всю Русь в наведенных дулах
Несли на плечах сутулых.
 
 
Не вывезли! Пешим дралом –
В ночь – выхаркнуты народом!
Кто – мы́? Да по всем вокзалам…
Кто – мы́? Да по всем заводам…
 
 
По всем гнойникам гаремным, –
Мы, вставшие за деревню,
За дерево…
 
 
С шестерней как с бабой сладившие,
Это мы – белоподкладочники?
С Моховой князья, да с Бронной-то,
Мы-то – золотопогонники?
 
 
Гробокопы, клополовы –
Подошло! подошло!
Это мы пустили слово:
– Хорошо! хорошо!
 
 
Судомои, крысотравы,
Дом – верша, гром – глуша,
Это мы пустили славу:
– Хороша! Хороша –
Русь.
 
 
Маляры-то в поднебесьице –
Это мы-то – с жиру бесимся?
Баррикады в Пятом строили –
Мы, ребятами.
– История.
 
 
Баррикады, а нынче – троны,
Но все тот же мозольный лоск!
И сейчас уже Шарантоны
Не вмещают российских то́ск.
 
 
Мрем от них. Под шинелью рваной –
Мрем, наган наставляя в бред.
Перестраивайте Бедламы!
Все малы – для российских бед!
 
 
Бредит шпорой костыль. – Острите! –
Пулеметом – пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытья,
Ледяного похода знак.
 
 
Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно – там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам!
 
 
*
У весны я ни зерна, ни солоду,
Ни ржаных, ни иных кулей.
Добровольчество тоже голое:
Что́, весна или мы – голей?
 
 
У весны – запрятать, так лешего! –
Ничего кроме жеста ввысь!
Добровольчество тоже пешее:
Что́, весна или мы – дрались?
 
 
Возвращаться в весну – что в Армию
Возвращаться, в лесок – что в полк.
Доброй воли весна ударная,
Это ты пулеметный щелк
 
 
По кустам завела, по отмелям…
Ну, а вздрогнет в ночи малыш –
Соловьями как пулеметами
Это ты по………палишь.
 
 
Возвращаться в весну – что в Армию
Возвращаться: здоро́во, взвод!
Доброй воли весна ударная
Возвращается каждый год.
 
 
Добровольцы единой Армии
Мы: дроздовец, вандеец, грек –
Доброй воли весна ударная
Возвращается каждый век!
 
 
Но первый магнит –
До жильного мленья! –
Березки: на них
Нашивки ранений.
 
 
Березовый крап:
Смоль с мелом, в две краски –
Не роща, а штаб
Наш в Новочеркасске.
 
 
Черным по́ белу – нету яркости!
Белым по́ черну – ярче слез!
Громкий голос: Здоро́во, марковцы!
(Всего-на́всего ряд берез…)
 

Апрель – май 1926

Поэма воздуха

 
Ну, вот и двустишье
Начальное.
Первый гвоздь.
Дверь явно затихла,
Как дверь, за которой гость.
Стоявший – так хвоя
У входа, спросите вдов –
Был полон покоя,
Как гость, за которым зов
Хозяина, бденье
Хозяйское. Скажем так:
Был полон терпенья,
Как гость, за которым знак
Хозяйки – всей тьмы знак! –
Та молния поверх слуг!
Живой или призрак –
Как гость, за которым стук
Сплошной, не по средствам
Ничьим – оттого и мрем –
Хозяйкина сердца:
Березы под топором.
(Расколотый ящик
Пандорин, ларец забот!)
Без счету – входящих,
Но кто же без стука – ждет?
Уверенность в слухе
И в сроке. Припав к стене,
Уверенность в ухе
Ответном. (Твоя – во мне.)
Заведомость входа.
Та сладкая (игры в страх!)
Особого рода
Оттяжка – с ключом в руках.
Презрение к чувствам,
Над миром мужей и жен –
Та Оптина пустынь,
Отдавшая – даже звон.
Душа без прослойки
Чувств. Голая, как феллах.
Дверь делала стойку.
Не то же ли об ушах?
Как фавновы рожки
Вставали. Как ро-та… пли!
Еще бы немножко –
Да просто сошла б с петли
От силы присутствья
Заспинного. В час страстей
Так жилы трясутся,
Натянутые сверх всей
Возможности. Стука
Не следовало.
Пол – плыл.
Дверь кинулась в руку.
Мрак – чуточку отступил.
 
 
Полная естественность.
Свойственность. Застой.
Лестница как лестница,
Час как час (ночной).
Вдоль стены распластанность
Чья-то. Одышав
Садом, кто-то явственно
Уступал мне шаг –
В полную божественность
Ночи, в полный рост
Неба. (Точно лиственниц
Шум, пены о мост…)
В полную неведомость
Часа и страны.
В полную невидимость
Даже на тени.
(Не черным-черна уже
Ночь, черна-черным!
Оболочки радужной
Киноварь, кармин –
Расцедив сетчаткою
Мир на сей и твой –
Больше не запачкаю
Ока – красотой.)
Сон? Но, в лучшем случае –
Слог. А в нем? под ним?
Чудится? Дай вслушаюсь:
Мы, а шаг один!
И не парный, слаженный,
Тот, сиротство двух.
Одиночный – каждого
Шаг – пока не дух:
Мой. (Не то, что дыры в них –
Стыд, а вот – платать!)
Что-то нужно выравнять:
Либо ты на пядь
Снизься, на мыслителей
Всех – державу всю!
Либо – и услышана:
Больше не звучу.
 
 
Полная срифмованность.
Ритм, впервые мой!
Как Колумб здороваюсь
С новою землей –
Воздухом. Ходячие
Истины забудь!
С сильною отдачею
Грунт, как будто грудь
Женщины под стоптанным
Вое-сапогом.
(Матери под стопками
Детскими…)
В тугом
Шаг. Противу – мнения:
Не удобохож
Путь. Сопротивлением
Сферы, как сквозь рожь
Русскую, сквозь отроду –
Рис, – тобой, Китай!
Словно моря противу
(Противу: читай –
По́ сердцу!) сплечением
Толп. – Гераклом бьюсь!
– Землеизлучение.
Первый воздух – густ.
 
 
Сню тебя иль снюсь тебе,
– Сушь, вопрос седин
Лекторских. Дай, вчувствуюсь:
Мы, а вздох один!
И не парный, спаренный,
Тот, удушье двух, –
Одиночной камеры
Вздох: еще не взбух
Днепр? Еврея с цитрою
Взрыд: ужель оглох?
Что-то нужно выправить:
Либо ты на вздох
Сдайся, на всесущие
Все, – страшась прошу –
Либо – и отпущена:
Больше не дышу.
Времечко осадное,
То, сыпняк в Москве!
Кончено. Отстрадано
В каменном мешке
Легкого! Исследуйте
Слизь! Сняты врата
Воздуха. Оседлости
Прорвана черта.
Мать! Недаром чаяла:
Цел воздухобор!
Но сплошное аэро –
Сам – зачем прибор?
Твердь, стелись под лодкою
Леткою – утла!
Но – сплошное легкое –
Сам – зачем петля
Мертвая? Полощется…
Плещется… И вот –
Не жалейте летчика!
Тут-то и полет!
Не рядите в саваны
Косточки его.
Курс воздухоплаванья
Смерть, и ничего
Нового в ней. (Розысков
Дичь… Щепы?.. Винты?..)
Ахиллесы воздуха
– Все! – хотя б и ты,
Не дышите славою,
Воздухом низов.
Курс воздухоплаванья
Смерть, где все с азов,
Заново…
 
 
Слава тебе, допустившему бреши:
Больше не вешу.
Слава тебе, обвалившему крышу:
Больше не слышу.
Солнцепричастная, больше не щурюсь
Дух: не дышу уж!
Твердое тело есть мертвое тело:
Оттяготела.
Легче, легче лодок
На слюде прибрежий.
О, как воздух легок:
Реже – реже – реже…
Баловливых рыбок
Скользь – форель за кончик…
О, как воздух ливок,
Ливок! Ливче гончей
Сквозь овсы, а скользок!
Волоски – а веек! –
Тех, что только ползать
Стали – ливче леек!
Что́ я – скользче лыка
Свежего, и лука.
Па́годо-музыкой
Бусин и бамбука, –
Пагодо-завесой…
Плещь! Всё шли б и шли бы…
Для чего Гермесу –
Кры́льца? Плавнички бы –
Пловче! Да ведь ливмя
Льет! Ирида! Ирис!
Не твоим ли ливнем
Шемахинским или ж
Кашимирским…
Танец –
Ввысь! Таков от клиник
Путь: сперва не тянет
Персть, потом не примет
Ног. Без дна, а тверже
Льдов! Закон отсутствий
Всех: сперва не держит
Твердь, потом не пустит
В вес. Наяда? Пэри?
Баба с огорода!
Старая потеря
Тела через воду
(Водо-сомущения
Плеск. Песчаный спуск…)
– Землеотпущение.
Третий воздух – пуст.
 
 
Седью, как сквозь невод
Дедов, как сквозь косу
Бабкину, – а редок!
Редок, реже проса
В засуху. (Облезут
Все́, верхи бесхлебны.)
О, как воздух резок,
Резок, реже гребня
Песьего, для песьих
Курч. Счастливых засек
Редью. Как сквозь про́сып
Первый (нам-то – засып!)
Бредопереездов
Редь, связать-неможность.
О, как воздух резок,
Резок, резче ножниц.
Нет, резца… Как жальцем
В боль – уже на убыль.
Редью, как сквозь пальцы…
Сердца, как сквозь зубы.
Довода – на Credo[4]4
  Верую (лат.).


[Закрыть].
Уст полураскрытых.
О, как воздух цедок,
Цедок, цедче сита
Творческого (влажен
Ил, бессмертье – сухо).
Цедок, цедче глаза
Гётевского, слуха
Рильковского… (Шепчет
Бог, своей – страшася
Мощи…)
А не цедче
Разве только часа
Судного…
В ломо́ту
Жатв – зачем рождаем?
…Всем неумолотом,
Всем неурожаем
Верха… По расщелинам
Сим – ни вол ни плуг.
– Землеотлучение:
Пятый воздух – звук.
Голубиных грудок
Гром – отсюда родом!
О, как воздух гу́док,
Гудок, гудче года
Нового! Порубок
Гуд, дубов под корень.
О, как воздух гудок,
Гудок, гудче горя
Нового, спасиба
Царского… Под градом
Жести, гудче глыбы –
В деле, гудче клада –
В песне, в большеротой
Памяти народной.
Соловьиных глоток
Гром – отсюда родом!
Рыдью, медью, гудью,
Вьюго-Богослова
Гудью – точно грудью
Певчей – небосвода
Небом или лоном
Лиро-черепахи?
Гудок, гудче Дона
В битву, гудче плахи
В жатву… По загибам,
Погрознее горных,
Звука, как по глыбам
Фив нерукотворных.
Семь – пласты и зыби!
Семь – heilige Sieben![5]5
  Священная семерка (нем.).


[Закрыть]
Семь в основе лиры,
Семь в основе мира.
Раз основа лиры –
Семь, основа мира –
Лирика. Так глыбы
Фив по звуку лиры…
О, еще в котельной
Тела – «легче пуха!»
Старая потеря
Тела через ухо.
Ухом – чистым духом
Быть. Оставьте буквы –
Веку.
Чистым слухом
Или чистым звуком
Движемся? Преднота
Сна. Предзноб блаженства.
Гудок, гудче грота
В бури равноденствья.
Темени – в падучке,
Голода – утробой
Гудче… А не гудче
Разве только гроба
В Пасху…
И гудче гудкого –
Паузами, промежутками
Мо́чи, и движче движкого –
Паузами, передышками
Паровика за мучкою…
Чередованьем лучшего
Из мановений божеских:
Воздуха с – лучше-воздуха!
И – не скажу, чтоб сладкими –
Паузами: пересадками
С местного в межпространственный –
Паузами, полустанками
Сердца, когда от легкого –
Ox! – полуостановками
Вздоха – мытарства рыбного
Паузами, перерывами
Тока, паров на убыли
Паузами, перерубами
Пульса, – невнятно сказано:
Паузами – ложь, раз спазмами
Вздоха… Дыра бездонная
Легкого, пораженного
Вечностью…
Не все́ ее –
Так. Иные – смерть.
– Землеотсечение.
Кончен воздух. Твердь.
 
 
Музыка надсадная!
Вздох, всегда вотще!
Кончено! Отстрадано
В газовом мешке
Воздуха. Без компаса
Ввысь! Дитя – в отца!
Час, когда потомственность
Ска – зы – ва – ет – ся.
Твердь! Голов бестормозных –
Трахт! И как отсечь:
Полная оторванность
Темени от плеч –
Сброшенных! Беспочвенных –
Грунт! Гермес – свои!
Полное и точное
Чувство головы
С крыльями. Двух способов
Нет – один и прям.
Так, пространством всосанный,
Шпиль роняет храм –
Дням. Не в день, а исподволь
Бог сквозь дичь и глушь
Чувств. Из лука – выстрелом –
Ввысь! Не в царство душ –
В полное владычество
Лба. Предел? – Осиль:
В час, когда готический
Храм нагонит шпиль
Собственный – и вычислив
Все, – когорты числ!
В час, когда готический
Шпиль нагонит смысл
Собственный…
 

Медон, в дни Линдберга,1927

«Никому не отмстила и не отмщу…»

 
Никому не отмстила и не отмщу –
Одному не простила и не прощу.
С дня как очи раскрыла – по гроб дубов
Ничего не спустила – и видит Бог
Не спущу до великого спуска век…
– Но достоин ли человек?..
– Нет. Впустую дерусь: ни с кем.
Одному не простила: всем.
 

26 января 1935

«Когда я гляжу на летящие листья…»

 
Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые – как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
 
 
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине – забыт.
 

20-e числа октября 1936

Читатели газет

 
Ползет подземный змей,
Ползет, везет людей.
И каждый – со своей
Газетой (со своей
Экземой!) Жвачный тик,
Газетный костоед.
Жеватели мастик,
Читатели газет.
 
 
Кто – чтец? Старик? Атлет?
Солдат? – Ни че́рт, ни лиц,
Ни лет. Скелет – раз нет
Лица: газетный лист!
Которым – весь Париж
С лба до пупа одет.
Брось, девушка!
‎Родишь –
Читателя газет.
 
 
Кача – «живет с сестрой» –
ются – «убил отца!» –
Качаются – тщетой
Накачиваются.
 
 
Что́ для таких господ –
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!
Газет – читай: клевет,
Газет – читай: растрат.
Что ни столбец – навет,
Что ни абзац – отврат…
 
 
О, с чем на Страшный суд
Предстанете: на свет!
Хвататели минут,
Читатели газет!
 
 
– Пошел! Пропал! Исчез!
Стар материнский страх.
Мать! Гуттенбергов пресс
Страшней, чем Шварцев прах!
 
 
Уж лучше на погост, –
Чем в гнойный лазарет
Чесателей корост,
Читателей газет!
 
 
Кто наших сыновей
Гноит во цвете лет?
Смесители крове́й,
Писатели газет!
 
 
Вот, други, – и куда
Сильней, чем в сих строках! –
Чтo думаю, когда
С рукописью в руках
 
 
Стою перед лицом
– Пустее места – нет! –
Так значит – нелицом
Редактора газет-
 
 
ной нечисти.
 

Ванв, 1 – 15 ноября 1935

«Ушел – не ем…»

 
Ушел – не ем:
Пуст – хлеба вкус.
Всё – мел.
За чем ни потянусь.
 
 
…Мне хлебом был,
И снегом был.
И снег не бел,
И хлеб не мил.
 

23 января 1940

«Пора снимать янтарь…»

 
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…
 

Февраль 1941