Текст книги "Дочь алхимика"

Глава пятая,
в которой лучшие друзья предают, расследование заходит в тупик и делается предложение без права отказа

…нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают…

Л. Н. Толстой. Война и мир

Солнце уже поднялось высоко в небо, по-весеннему согревая широкую полевую дорогу, гостеприимно принявшую нас. Было тепло, и я обрадовалась, что мне не понадобился легкий плащ, оставленный дома у его сиятельства.

– Где мы? – Оглядевшись по сторонам, увидела невдалеке крошечное село. Совершенно обычное, как две капли воды похожее на любое другое в Старороссии.

От невысоких изб шел густой дым, устремляющийся в небо, и повсюду пахло хлебом. За селом царапал облака ровный крест скромного монастыря, а всего в нескольких шагах от нас находился небольшой постоялый двор, вокруг которого гудела жизнь. Именно туда и направился министр, увлекая меня за собой:

– Нам нужно попасть в монастырь, но портал туда открыть не дадут. Святые земли – единственное место, куда запрещено создавать магические проходы всем, кроме самого императора. Нужно взять карету.

Я не стала спорить. Замешкавшись ненадолго у широкой двери, огненный маг оценивающе взглянул на меня:

– Здесь вы никому не известны, и бояться, что вас узнают, не следует. И все же, если хотите, могу наложить на вас отворотные чары – магии огня они подчиняются слабо, но на час хватит с лихвой.

Благодарно кивнув, я ощутила, как освобожденное из ладоней Николая Георгиевича пламя хлестко пробежалось по чувствительной коже. Вслед за этим освободилось немного тонкой ткани на груди, выпустив несколько грубых складок, и я сразу же поняла: чары сработали.

Пропустив меня перед собой, министр толкнул входную дверь, уверенно зашагав к хозяину постоялого двора. Я осталась в стороне, с интересом наблюдая за жизнью широкого зала, в котором только стали появляться первые посетители.

Кажется, маркиз все же слукавил. Даже отсюда было заметно, как низко склонился перед ним тощий мужичок в чистой рубахе и как расторопно мелкий мальчишка убежал на конюшню. А ведь Николай Георгиевич еще даже не расплатился.

Оставив на столе несколько монет, он взял небольшую корзину, поднесенную самим хозяином, и лишь тогда, предложив мне руку, вывел меня из зала.

– Вас узнали, – с укором заметила я.

– Я говорил не о себе, Ольга. – Министр подвел меня к темно-серой карете, запряженной парой лошадей простой масти. – Чиноначальника кабинета его императорского высочества трудно не узнать. Я говорил о вас.

Усевшись в карету, тут же получила на руки корзину и, заглянув под чистый кусок ткани, нашла там несколько довольно сочных яблок и пару груш.

– Угощайтесь, – настойчиво приказал маркиз. – Не уверен, что успеем домой к обеду.

Я протянула одно из яблок его сиятельству и только затем взяла себе, а лошади уверенно застучали копытами по утоптанной сельской дороге.

Женский монастырь под Репино был невелик. Скромен, невысок и сер.

Среди нескольких зданий мне удалось различить крошечную церквушку, сам монастырь и несколько небольших хозяйственных помещений. Выдавал себя и добротный скотный двор, громко оглашаемый всевозможными звуками.

У ворот нас уже ждали.

Матушка настоятельница оказалась женщиной весьма солидной что в развороте плеч, что в годах. С головы до ног облаченная в темно-серую хламиду, она низко склонилась перед господином Левшиным, благодарно принимая ответный поклон. Протянула к нему полные в запястьях морщинистые руки и, тепло пожав ладони маркиза, жестом пригласила войти.

Не веря своим глазам, я наблюдала, как человек, который так деспотично говорил со мной все это время, со смирением принял приветствие почтенной монахини:

– Доброго дня, матушка Елена! Я прибыл от цесаревича, вас должны были предупредить.

Настоятельница тепло улыбнулась Николаю Георгиевичу, пожурив его:

– Предупредили… – короткая пауза, ставшая неудобной после многозначительного взгляда в мою сторону выцветших от времени глаз, – но о вашей спутнице, видимо, сообщить забыли.

Она задержалась у входа, ожидая тут же последовавших объяснений.

– Секретарь, – коротко отмахнулся маркиз. – Запишет наш разговор с графиней Зайцевой на друзу памяти для цесаревича.

Склонив голову перед министром в знак доверия, матушка указала рукой на невысокое здание из темного, грубо обтесанного камня, стоящее чуть наособицу, пригласив:

– Графиня Зайцева уже ждет вас.

Я втайне обрадовалась услышанному. Род Зайцевых всегда был дружен с отцовским, и до материнской болезни мы проводили немало времени вместе. Так неужели сама графиня приняла постриг?

По дороге к постройке нам встретилось несколько молодых монахинь, поспешно отводивших взгляд от министра. А вот на мне их внимание ненадолго задерживалось, становясь чересчур… откровенным.

Теряясь в догадках, я прошла за Николаем Георгиевичем в распахнутую дверь, с глухим скрипом захлопнувшуюся вслед за нами. Глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к темноте.

Открывшееся пространство убогой комнаты, в которую привела нас настоятельница, резко поразило меня. Стены из необтесанного камня с довольно низкими потолками давили ощущением того, что нам здесь не рады. И, несмотря на душевное радушие монахини при встрече, с каждой минутой мне почему-то становилось все хуже, пока…

Первый за последние восемь лет приступ головокружения накрыл так внезапно, что пришлось ухватиться за руку огненного мага, едва устояв на ногах. Обращенный ко мне взгляд из недовольного мгновенно превратился в обеспокоенный, и маркиз, приподняв рукой мой подбородок, участливо спросил:

– Началось?

Пришлось сознаться:

– Справлюсь. Однако лекарство все же понадобится.

Странно, но на этот раз Николай Георгиевич не спорил. Согласно кивнул, обратив взгляд на мрачное помещение, по простым скамьям которого сплошной стеной были уставлены разного цвета кристаллы, похожие на…

– Это друзы. – Говорившая женщина была молода – гораздо моложе знакомой графини Зайцевой из моих детских воспоминаний. Но в семье Зайцевых девочки отчего-то не рождались, и потому мне приходилось играть с целым полчищем мальчишек. Племянница?

С тонкими чертами лица, главным украшением которому – глубоко посаженные светло-голубые глаза, свидетельствующие о силе над стихией кристаллов, графиня поднялась с места, едва не загасив пламя тусклой свечи. Одетая все в ту же серую тунику, что и остальные, она чем-то едва заметно отличалась от простых монахинь. И пусть голова ее была покрыта, почти полностью пряча темные волосы, но в фамильных чертах проглядывала аристократическая стать. Нет, все же она наследница графа, потому как древнюю кровь не скрыть…

– Графиня. – Маркиз низко поклонился. – Мы с моим секретарем прибыли к вам по поручению его императорского высочества. Позволите?

Женщина снова отвернулась. Взяла в руки прозрачный кристалл и, повертев его в ладонях, бросила в нашу сторону:

– Этот безвозвратно испорчен!

Отшатнувшись от летящего камня, я с недоумением взглянула на женщину. Блаженная? Значит, в этом кроется причина того, что мне ничего о ней не известно? Для высокого рода рождение такого ребенка – позор, от которого нужно незамедлительно и бесследно избавиться. Но… монастырь? К тому же настолько близко к Петергофу?

Кажется, министр поразился не менее моего. И все же спросил довольно обыденно:

– Испорчен? Почему?

– Из-за вас! – Графиня принялась крутить в руках новый камень, даже не оборачиваясь в нашу сторону. – Заговаривать друзы нужно в одиночестве, камни не любят чужаков.

– Как этот? – Маркиз протянул ей сиреневый кристалл, мгновенно узнанный мной по воспоминаниям о той ночи, когда мне пришлось опознавать неизвестное тело. Я слишком хорошо помнила белесые вспышки внутри камня, когда проверяли нас по отдельности, и темное свечение – при настройке на родовую связь.

– Как этот, – согласилась блаженная. – И тот, что у вас в кармане, кристалл памяти. Камни вообще не любят людей, а чужих – тем более. Слишком много жизни…

Я увидела, как бровь маркиза мгновенно взметнулась вверх, но больше он ничем не выдал себя.

– Вы поможете? Мне необходимо понять, почему друза соврала, дав неверное пояснение. Это вряд ли могло оказаться ошибкой.

Графиня промолчала. Она продолжала крутить в пальцах прозрачную друзу, внимательно вглядываясь в отблески на многочисленных гранях кристалла, и только потом заметила:

– Зачем мне помогать самому чиноначальнику? Я уже помогла однажды…

Она обернулась в мою сторону, пристально глядя в лицо, и улыбнулась совершенно безумной улыбкой:

– Отцу и его гостю. От того человека пахло так же, как и от нее, – изящный палец указал на меня, – лекарствами. Обе ваши друзы хранят этот запах…

Она опустила свободную руку в карман, достав из него пригоршню темно-серых пилюль – один в один похожих на мои.

– Тот человек подарил мне это. – Блаженная зажала одну пилюлю между указательным и большим пальцами, любовно вглядываясь в грязного оттенка капсулу. – Пообещал, что смогу снова стать как все, если начну принимать их по нескольку в день. И я поначалу верила ему. Пила исправно странное лекарство, пока не поняла, что оно отнимает не только болезнь… кристальные друзы перестали слушать меня, и совсем скоро любопытство взяло верх.

Раскрыв одну из пилюль, графиня показательно высыпала блестящее содержимое на ладонь и, макнув в него друзу, протянула ее нам:

– Правда красиво?

Камень искрился. Сверкал ярко, изменяясь каждой гранью, и не просто белесоватыми всполохами наподобие тех, что мне довелось видеть в министерстве, но совсем по-иному. Структура кристаллов плыла, полыхая медным отсветом, пока сквозь череду изменений не остановилась на золотой.

Что это? Неужели…

Мне оставалось лишь догадываться, чего стоило маркизу сохранить самообладание. Я и сама едва сдерживалась, чтобы не броситься к женщине с расспросами. Неужели мой отец навещал ее вместе с графом Зайцевым, чтобы отдать все то же лекарство, что и мне? Тогда, выходит, и я… блаженна? Или же нет? И что за содержимое хранится в серых пилюлях? Ливиум?

Если это так, тогда загадку с исчезновением отца можно считать разгаданной: ведь если ему наконец удалось открыть элемент, способный превращать вещества в драгоценный металл, это все объясняет!

Золото всегда являлось предметом раздора, и выходит, что отца предал один из его самых близких друзей…

Верить в подобное не хотелось, но графиня снова отвернулась от нас, блаженно покачивая на ладони свою драгоценность.

– Отец поначалу сердился на меня, пока не увидел это, – подтвердила догадку Зайцева. Она снова покружила в ладонях золотой слепок, позволив нам как следует налюбоваться им. – И пообещал за помощь немало. Свободу. Фамилию. И жизнь вне этих стен. Сказал, что признает… А всего-то и нужно собрать как можно больше пилюль и зачаровать друзу со слепком человека, который несет на себе запах лекарства.

Едва ли женщина, стоявшая к нам спиной, понимала, о чем говорит. Потому как даже душевнобольных за содеянное ждал допрос. Да что там, я не сомневалась, что сам министр после услышанного незамедлительно наведается к старому графу Зайцеву, как только монастырские стены останутся позади.

Только глава старого рода умен и опытен, и потому допрос нужно будет подтвердить свидетельством той, что открыла тайну.

– Графиня… ваша помощь короне оценится не менее щедро. – Маркиз осторожно приблизился к собеседнице, а тон его голоса стал мягче, спокойнее. И я заметила, как он поднял ладони к ее голове. – Вы сможете жить, как всегда хотели. В Старороссии или же за ее пределами – выбирать лишь вам!

Запоздалая догадка пронзила меня, и я сделала несколько шагов ему навстречу, желая не допустить задуманного. Живя с больной матерью, точно знала: внушение не сработает на умалишенной – только излишне потревожит больной разум. Но маркиз этого, похоже, не знал.

Всего доля секунды понадобилась, чтобы комната вокруг нас изменилась. Старый камень стен и потолка пришел в движение, заглушаемый голосом хозяйки:

– А ведь он говорил, что вы попытаетесь навредить мне! Отец обо всем предупреждал!

Сверкая безумными глазами, графиня выбросила вперед руку – и тут же, повинуясь силовому потоку, огромная глыба, оторвавшись от дальней стены, мгновенно перекрыла вход.

Что происходит?! Роду Зайцевых подвластна лишь магия кристаллов, но здесь… Даже мне стало ясно: разбужена оказалась также сила земли, и по плывшему зеленоватому свечению оставалось догадываться о худшем: некротическая энергия готова вырваться в любой момент.

Неужели блаженной графине, как и господину Левшину, подвластно несколько талантов? Или же в монастыре нас тоже ждали? Но в сверкающей тусклыми вспышками полутьме была лишь молодая женщина и подчиняющаяся ей стихия, готовая смести все живое на своем пути…

Камень загрохотал. Растревожил землю, поплывшую рябью под ногами, и мне понадобилась вся сноровка, чтобы не упасть. Маркиз уже понял, что допустил ошибку. Спешно устремился ко мне, пытаясь сохранять равновесие, но было слишком поздно.

Стены рушились. Камень дробился над нами мелкой крошкой, сыпавшейся за воротник, а от поднятой пыли нестерпимо жгло в глазах. Блаженная графиня бесновалась, выбрасывая навстречу нам земляные волны и заставляя едва держаться на ногах от подземных толчков невероятной силы.

– Ложь! Все ложь! – Она швырнула увесистую глыбу в мою сторону, и мне едва удалось уйти. – От вашего секретаря не должно пахнуть лекарством! Щукины заговаривают дерево, от них пахнет листвой и древесной пылью, лесом!

Под ногами что-то закопошилось. Запахло дурно, как тогда, под Хвойным, и поднятые землей мелкие кости мерзко зашелестели, потянув за собою нечто шустрое, с десятком искрящихся в зеленом свечении ног.

Подземные твари!

Я закричала, когда поняла, что несколько таких созданий ползут по моим туфлям. Обернувшись, маркиз незамедлительно испепелил их огнем и, не став дожидаться следующей волны, поднял огненный щит, больше похожий на пузырь. Ногам мгновенно стало жарко, и все же это было значительно лучше, чем ощущать копошащуюся живность на тонкой ткани чулок.

После первой волны брезгливости на меня накатило внезапное чувство неприкрытого ужаса, и страшное предположение озарило вопросом: ведь Зайцевым подчинялась лишь стихия друз, но здесь… на зов откликались даже подземные гады, так неужели ее дар претерпел изменения из-за приема пилюль? Возможно ли такое? И что теперь грозило мне?!

С земли поднимались воздушные смерчи. Они подходили вплотную к защитному пузырю, пытаясь развеять его, и нехотя отползали. С каждой такой попыткой лицо министра менялось: на висках проступала мелкая испарина, а складка между бровей становилась все глубже.

Я понимала всю сложность ситуации. Маркиз не желал навредить блаженной, пытаясь уйти из ее обители невредимым. Ведь если убить молодую женщину, тонкий след, полученный для расследования государственной измены, окажется безвозвратно утерян. Поэтому огненную стихию приходилось сдерживать.

Не замечая ничего вокруг, Зайцева все звала. Припав к земле, она говорила с ней как с живой, заставляя повиноваться приказам. Еще одна глыба упала буквально в нескольких шагах от нас, пока мы пытались подойти ближе к двери.

– Прошу вас, графиня! Мы не навредим!

В воздух поднялся рой тонких разноцветных иголок, сорванных с широких оснований друз. Загудев не хуже настоящих насекомых, они яростно впились в огненную преграду, защищавшую нас с маркизом. И от этой волны нас разом отбросило к двери.

На пламенный полог посыпался тяжелый камень, отчего стало ясно: небольшое помещение рушится. Еще немного – и оно погребет нас под своими руинами, оставив навсегда частью святого монастыря.

Николай Георгиевич не задумываясь закрыл меня своим телом, отрезав от происходящего за спиной и попутно пояснив:

– Вам нужно выбираться, Ольга!

Тон министра не терпел возражений, но я больше не собиралась подчиняться. Оставить его одного?

– Нет, ни за что! Только с вами!

Министр снова ругнулся. Дернул меня за руку, с раздражением отбросив к двери.

– Пока щит еще держится, вы должны оттянуть глыбу в сторону и покинуть здание. Это приказ!

Его сиятельство снова был взбешен, и я совершенно точно понимала: неповиновение его словам обернется для меня новым гневом. Но ввиду открывшегося ярость маркиза казалась наименьшим злом, а потому я повторила:

– Только с вами! – За простым родом отца тянулось множество неудач, но он всегда оставался верен своему слову и, присягнув на верность императору, позволить себе измену империи не мог. Значит, не могла изменить и я. – Вместе!

Я попыталась оттянуть тяжелую глыбу от двери, тут же осознав: это бессмысленно. Не понимая как, явно ощутила, что камень этот удерживается волей хозяйки. И мне, лишенной дара, его не сдвинуть с места.

Обреченно обернувшись к боевому магу, увидела, как он в одним движением разорвал щит, отняв от него полоску огненной стихии, крайне похожую на хлыст. Обернул ею огромную глыбу и, рванув в сторону, освободил путь.

Мгновенная радость сменилась жутким ужасом, когда я расслышала болезненный вздох Николая Георгиевича. Подхватив его окровавленное тело под руки, метнулась в открытую дверь. Протянула еще несколько шагов, помогая маркизу уйти подальше от рушащегося здания. И дотянулась до драгоценного камня внутри золотой звезды на груди министра, подчиняясь глухой просьбе:

– Немедленно, Ольга! Откройте императорский портал!

Мигом зажала крупный артефакт в пальцах, заставив монастырь вокруг нас перестать существовать.

Мир дрогнул. В открывшемся переходе не ощущалось ни свободного падения, ни жара огня – лишь невероятная легкость, подобная полету в облаках. Перемещение длилось от силы минуту, а потом – рывок и яркая вспышка, ненадолго лишившая зрения.

Чувства обострились. Вдруг стало так хорошо, спокойно, все тревоги за жизнь маркиза внезапно исчезли, сменившись твердой уверенностью: он выживет. Сильнейшие маги империи позаботятся об этом.

На замену серости монастырского камня пришла зелень дорогой обивки, и взволнованный голос спросил:

– Левшин?! Что случилось?!

О том, что вижу его императорское высочество, догадалась не сразу. Конечно, памятные портреты августейшей семьи хранились во всех домах Старороссии, но писались они художником весьма старательным, и старание это шло не столько в сторону сходства, сколько в желание писать придворную жизнь еще долгие годы. А потому холсты врали…

Не будучи до сего дня представленной ко двору, я воображала цесаревича совсем другим. Пожалуй, более высоким, утонченным, мужественным. С особой царской статью: ведь не просто так каждая выпускница девичьего пансиона в Хвойном мечтала стать невестой наследника.

Но при встрече Павел Алексеевич оказался… Пожалуй, да, – обычным. С первой сединой и слишком крупными, простоватыми чертами лица. С фигурой, что поплыла чуткими стараниями придворных поваров. И даже чудесный белоснежный мундир, отделанный ценными камнями, сидел на нем слегка топорщась. А ведь они с маркизом одного возраста, только Николай Георгиевич во всем предпочтительней цесаревича.

И все же в том, что передо мной престолонаследник, сомнений не оставалось.

Цесаревич сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, предложенной министрами, и лицо его выражало смертельную скуку, пока взгляд не упал на Левшина. С губ престолонаследника сорвался беспокойный крик, и вслед за этим на нас уставилось еще шесть пар удивленных глаз.

Повисшая тишина давила, и, не справившись с растущим страхом за его сиятельство, я совершенно по-детски попросила:

– Помогите, пожалуйста.

Забыв об этикете и о том, что подобное обращение к самому цесаревичу может довольно жестоко покараться, я с мольбой взирала на присутствующих, одновременно зажимая ладонями кровоточащие раны.

Взревела тревожная сирена, и трое министров, склонившись перед цесаревичем, покинули кабинет. Четверо других скорым шагом направились к нам, по пути угрожающе выставив руки с зажигающимися на них силовыми потоками:

– Отойдите от него, госпожа!

Если бы я хоть каплю беспокоилась за свою жизнь, то повиновалась бы. Но сейчас все, что занимало мои мысли, – это бегущая по пальцам горячая кровь, вместе с которой из вен маркиза уходила жизнь.

Перед министрами вспыхнули энергетические шары, мигом окружившие нас с господином Левшиным со всех сторон. Находясь в воздушном коконе, оплетенном разрядами молний, я и подумать не могла о побеге. Да и куда? Прорвись мы сквозь воздушный заслон, тут же оказались бы в бурлящей водной стихии, под которой уже плавились раскаленные плиты дворцового пола.

Страшась магического нападения, я по-прежнему не отпускала огненного мага, лишь сильнее прижимаясь к нему. Крепко цеплялась окровавленными пальцами за изодранную форму на груди его сиятельства, не узнавая своего дрожащего голоса:

– Министр ранен, ему нужна помощь!

Комната снова поплыла. Как после бренди, но все же немного иначе. Я пошатнулась, еще крепче вцепившись в мундир господина Левшина, и подняла глаза на правителя:

– Прошу вас, помогите ему. На нас напали в монастыре… – Кабинет сделал еще один круг, после чего помчался с бешеной скоростью, едва позволив мне закончить: – Графиня Зайцева…

Сквозь туман полубеспамятства и грохот магических контуров слышалось, как цесаревич отдает приказы:

– Монастырь оцепить. Настоятельницу и графиню задержать для допроса! Графа Зайцева доставить живым!

Приказы продолжали гулко отскакивать от зеленых стен, но я могла контролировать лишь одно: свои сомкнутые пальцы на мундире Левшина. И когда их попытались разжать, все, что удалось мне, – это лечь на окровавленную грудь своего спасителя и, накрыв его собою, произнести:

– Прошу вас, я должна ему помочь!..

Свет окончательно померк. Однако даже в кромешной тьме, которая не забывала кружиться в разные стороны, я почему-то явно ощущала: Николай Георгиевич недалеко. И от осознания этого становилось чуть легче.

Глаза разомкнула, лишь когда бесконечная круговерть предметов, звуков и запахов внезапно остановилась. Магические контуры исчезли, а на смену им пришло нечто легкое, прояснившее разум. И я смогла выдохнуть:

– Господин Левшин?

Почувствовала его присутствие еще до того, как услышала ответ, но только по исчезнувшему теплу поняла: маркиз все это время держался рядом. Взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, удивилась: недавнее приключение выдавали лишь темные круги под глазами, но и они больше говорили об усталости его сиятельства.

В свете первых солнечных лучей, застенчиво пробиравшихся сквозь тонкие занавески небольших окон, ярко сияло золото десятка пуговиц на новой форме министра. Глубокого морского оттенка, она сидела на нем так же великолепно, как и прежняя, а во внешнем виде Николая Георгиевича не присутствовало ни малейшего намека на свежее ранение.

– Добрый день, госпожа Ершова. – Боевой маг отвернулся, поспешно отойдя к окну. Вгляделся в даль, затягивая и без того неловкую паузу. – Как вы себя чувствуете?

До сего дня маркиз ни разу не называл меня так, как того требовал этикет. А потому привычное негодование от его фамильярности сменилось удивлением, и совсем скоро – тревогой. Что случилось?

Оглядевшись по сторонам, поняла: мы находимся не в его родовом особняке, ведь привычный блеск позолоты, так тяготивший меня, нынче сменился светлой серостью гладко выкрашенных стен, а меблировка красного дерева – холодным блеском простых металлических коек, какие бывают лишь в военных госпиталях…

Да и пахло здесь совсем иначе. Лекарствами и мазями на основе травяных сборов, удушливой хлоркой для обработки полов и тем особым ароматом ткани, какой живет лишь в казенных домах.

Осознав, что нахожусь в постели, натянула одеяло до самого подбородка, создав безопасный кокон, за которым совершенно невозможно разглядеть ткань простой сорочки. А ведь рубашка эта тоже чужая, хлопковая. Слишком жесткая, чтобы надевать ее под дневное платье. Таких даже в девичьем пансионе под Хвойным не носили, прививая молодым воспитанницам вкус и женственность. Тогда… где я?

Обернувшись и прочитав невысказанный вопрос в моих глазах, маркиз обманчиво мягко произнес:

– Вы спасли мне жизнь, графиня, попутно раскрыв заговор против короны. Сейчас мы находимся в императорском госпитале Петергофа. К слову, вас тоже осмотрели.

Все внутри меня сжалось от дурного предчувствия: собеседник был явно настроен враждебно.

В животе мгновенно свернулся комок страха, и меня замутило. Увидев мой испуг, министр раздраженно поджал губы, что придало выражению лица жесткости, и меня окинули неприязненным взглядом, заставив съежиться под жарким одеялом:

– После нападения… ваш недуг обострился, заставив его императорское высочество незамедлительно вмешаться. Приглашенные целители установили, что… – Тяжелая пауза, длившаяся, казалось, целую вечность, закончилась совершенно неожиданным: – Вы вовсе не больны. И даже наоборот.

Что?! Неужели мне послышалось?

Не дав возразить, Николай Георгиевич желчно рассмеялся:

– Прошу вас, госпожа Ершова, не унижайте меня столь дурной актерской игрой! – Он поднял руку, снова призывая меня к молчанию. – Как вы понимаете, дело приобрело совершенно иной оборот, – кивок скорее собственным мыслям, – и госпожа Полякова под присягой сообщила: ваш отец знал об этом.

Голос маркиза изменился до неузнаваемости. Наплевав на все законы этикета, он позволил себе открытую неприязнь, унизительно продолжая хлестать меня словами:

– Те пилюли, что вы принимали последние восемь лет, – не что иное, как ливиум, представленный обществу вашим отцом совсем недавно!

В крайнем раздражении боевой маг все больше походил на хищную птицу. Он рвано чеканил шаг, сокращая расстояние между нами, и, похоже, запасы его терпения заканчивались вместе со спасительным пространством:

– И знаете, что стало последней каплей?

Он шагнул ко мне, сжав кулаки, отчего кожа на костяшках пальцев чрезмерно побелела:

– Вы ведь вовсе не лишены дара! Более того, его мощь… именно она заставила вашего отца отправить вас в пансион под видом полного содержания и приема лекарств! Ваша стихия – человеческая душа! – Маркиз едва совладал с собой, склонившись над моим ложем.

Яростно посмотрел на меня сверху вниз, мрачно добавив:

– Дар редкий, ценный своей единственной в империи сутью. Великий алхимик испугался, что по приказу императора вас отнимут у него едва ли не со школьной скамьи, и не придумал ничего лучше, чем заглушить этот талант при помощи лекарств. Под видом разработок идеального трансформатора, способного превратить любой металл в золото, он искал искажатель вашей силы, впрочем разом справившись с двумя проблемами сразу. Забавно, не находите?

Забавно? Все рассказанное Николаем Георгиевичем казалось бессмысленным и диким, но уж никак не забавным. Ведь сих пор я была просто уверена, что отец стыдился своей лишенной дара крови, так не к месту проснувшейся в единственной наследнице, а потому и сослал подальше от собственных глаз и мнения великосветского общества. Он же…

– Защищал вас, – подсказал министр. – К слову, главный мыслитель империи по-прежнему не найден, отчего вопрос о тайне его разработки и об участии в измене стоит не менее остро. Вам известно что-нибудь об этом?

Осознание слов его сиятельства подействовало подобно ушату с ледяной водой. Забыв обо всем, я решительно вскочила с кровати, необдуманно позволив защитному пологу одеяла разом покинуть меня. И внезапно ошеломленно поняла, что стою перед боевым магом в одной лишь тонкой больничной сорочке, под которой ничего нет.

Прохладный воздух тут же поднял волну мурашек по телу, заставив отреагировать не только кожу. Взгляд маркиза разом метнулся к моей груди, отчетливо проступающей под легкой тканью. Я медленно опустила глаза к тому месту, за которым так откровенно наблюдал Николай Георгиевич, и растерянно подняла руки, запоздало пытаясь укрыться. Сдвинуться с места хотя бы на шаг, чтобы поднять злосчастное одеяло, не могла – страшилась. Волна горячего стыда раскрасила щеки яркими пятнами, и господин Левшин не сдержался:

– Бросьте, Ольга! Это представление уже никого не удивит!

Напряжение его сиятельства выдавала бешено пульсирующая темная жилка у самого виска. И все же ничто в его словах до сих пор не объяснило полного ненависти взгляда, пока он не прорычал:

– Скажите, вы ведь с самого начала обо всем знали, продумав свой план до мелочей?!

Николай Георгиевич замер всего в паре шагов, и любая неосторожность с моей стороны могла спровоцировать гнев. Но даже несмотря на то, что от смертельного страха я дрожала как лист на ветру, не спросить было невозможно:

– Знала… о чем?

В долю секунды господин Левшин разорвал расстояние между нами, остановившись вплотную. Резкий порыв воздуха, принесенный им, мгновенно напомнил аромат его парфюма, который я вдохнула прежде, чем поднять на него взгляд. Но маркизу этого оказалось недостаточно, – грубо сжав одной рукой мое плечо, другой он приподнял подбородок, вынудив запрокинуть голову.

– Что станете моей женой, если провернете все это?! – выдохнул он в самые губы.

Зал поплыл. Горячо защипало в глазах, и пронизывающая боль заставила меня обхватить руки Николая Георгиевича, забыв о непозволительном внешнем виде. Звенящим голосом я переспросила:

– Простите, что?..

Маркиз издевательски стряхнул мои ладони со своих, по-прежнему удерживая за подбородок. И, чеканя каждое слово, объяснил:

– Изъятая сегодня переписка с молодым Никитиным многое объяснила. Кстати, листы вам отправлял сам граф по просьбе сына – его тоже в скором времени доставят для допроса вместе с Зайцевыми. Но не станем отвлекаться. – Он склонился еще ближе, больно удерживая меня. – Итак, с чего же начать? Скромная выпускница пансиона, не прижившаяся в собственной семье, – вы ведь явно понимали, что должны решить свою судьбу в первый же сезон?!

Маркиз говорил правду, и от осознания своей никчемности я отвела взгляд. Господи, как же низко я пала в его глазах! Попытавшись вырваться из крепких объятий Левшина, я лишь сейчас ощутила, насколько он силен. Подавив мое сопротивление, боевой маг только яростнее вжал меня в стальной торс.

– Смотрите на меня, графиня, когда я с вами говорю! – гневно прошипел он. – Вам следует привыкнуть выказывать мне уважение, раз вы все-таки добились своего, моя драгоценная невеста!

Еще одна попытка вырваться потерпела неудачу, и маг совершенно безжалостно продолжил:

– Но длительно вынашиваемые планы относительно молодого Никитина с треском провалились, как только его интерес привлекла более родовитая княжна. И тогда, увидев меня, вы решились. Чудесно разыграли представление об отсутствии дара, прекрасно осознавая, что ваш талант почти безграничен. Только и этого вам оказалось недостаточно!