Текст книги "Дочь алхимика"

Время шло, а гул все нарастал. Было так страшно, что совсем скоро я уже не могла сказать, сколько длится эта какофония. Вздрагивая с каждым новым ударом, я искала в окне очередную алую вспышку, подтверждающую, что маркиз по-прежнему жив.

Что еще оставалось мне? Дождаться внутри, проявив благоразумие, или помочь господину Левшину?

Видимо, Агата Михайловна все же была обо мне слишком высокого мнения, полагая, что я обладаю острым умом и незаурядным образом мыслей, потому как стал бы такой человек идти против прямого приказа того, от кого зависит его жизнь?

Верно – нет.

Особенно если учесть, что за порогом кареты меня ждало не что иное, как растревоженное старое кладбище.

Глава вторая,
в которой случаются события более скандальные, чем раскрытие старых тайн

Сердце учит нас сострадать несчастиям ближних…

Жизнь в свете, дома и при дворе.

Петергоф, 1890 г.

Сделать первый шаг мне так и не удалось, потому как в волосы тут же вцепилось что-то острое, а я запоздало поняла: умертвие. Рванув его резко на себя, стала заваливаться на карету, по которой по-прежнему бежал рокот силовых волн.

Краем глаза успела заметить фигуру маркиза, рваными движениями бросающего по сторонам огненные снаряды. Те алыми всполохами озаряли сосновые верхушки, а нежить все наступала.

Разорванные временем и поднятые человеком с древней кровью, они все увереннее подходили к упряжке, отчего лошади, напуганные до смерти, становились на дыбы. Еще немного – и они сорвутся с места, оставив нас одних в этой глуши.

Ослепляющая боль прервала мысли. Полуистлевшее тело жадно накрыло меня сверху, и я поняла, что больше не смогу. Воздух быстро заканчивался, поддаваясь напору стальной хватки костлявых пальцев, и перед глазами уже поплыло, когда внезапно голос маркиза вернул все на место:

– Я предупреждал вас!

Грубый рывок – и, кажется, прядь моих каштановых волос осталась в руках умертвия. Но это волновало меня сейчас меньше всего.

– Вы нарушили приказ, и последствия будут неотвратимыми! – Яростный оскал маркиза – это первое, что я смогла разглядеть. А потом… потом стало ясно, что за то время, пока я оставалась в карете одна, случилось многое.

Синий костюм министра был изорван на груди, а по рукаву проворной змейкой ползла тонкая струйка крови, спускавшаяся с подбородка. Неужели все так плохо?

Похоже, я сказала это вслух, потому как маркиз со злостью ответил:

– Справлюсь! Забирайтесь в карету! И чтобы больше ни единой глупости!

Спорить с господином Левшиным было бесполезно, и потому я лишь предложила:

– Позвольте помочь.

Маркиз засмеялся. Зло, рвано. А потом резко выбросил руку в сторону – и уже в следующий миг ко мне рванул кусок человеческого тела с горящими зеленью глазницами:

– В чем?! В этом?! Не знал, что вы некромант, Ольга!

Мне стало мучительно стыдно за свое предложение, но все же я понимала: кладбище потревожено не просто так. Кто-то знал, что через него проедет карета с министром. И этот кто-то готовился. Но хватит ли у Николая Георгиевича сил, чтобы предотвратить нападение?

Гул усиливался, и Левшину пришлось, заведя меня за спину, выставить огненный щит. Я впервые видела горящую стихию в такой форме. Ярко-алый заслон пульсировал в такт всполохам пламени на родовом перстне министра, разрастаясь с огромной скоростью. Спустя всего пару вздохов он превратился в купол, своды которого окружали безумно напуганных лошадей и нас с маркизом. А рокотание стихло. Надолго ли?

Левшин снова обернулся. Его голос стал чуть спокойнее, но все же было ясно: это всего лишь самообладание. На самом деле Николай Георгиевич по-прежнему зол.

– Вы должны проследовать в карету. Даже если… – слова давались ему нелегко, и я скорее понимала, чем видела: наша защита отнимает у него много сил, – нежить сможет прорваться сквозь купол… – громкий удар, подобно раскату грома, пустил по щиту яркую трещину, а лицо министра стало встревоженным, – карета защищена. Ее найдут поутру, и вас тоже – в целости и сохранности. Вы понимаете меня, Ольга?

И снова по имени. Дважды только за последнюю минуту. Нужно будет сказать ему. Но все это – позже.

– Я могу помочь! – Настаивать на своем, когда видишь дикую вспышку бешенства в глазах собеседника, страшно. Но интуиция подсказывала: этой ночью случится что-то одно – либо мы оба погибнем, либо выживем. Но так или иначе – вместе. А потому я решилась побороть животный страх. – Во мне нет дара некроманта, но сила рода Воробьевых дремлет в крови. Ее можно забрать…

Лицо маркиза на мгновение из яростного превратилось в недоуменное, однако совсем скоро гнев заполнил собой пространство между нами. И почти сразу прозвучал самый унизительный из всех вопросов, которые мне доводилось слышать:

– Я надеюсь, вы не пытаетесь соблазнить меня? Потому что если это так, то вынужден сообщить: вы не в моем вкусе.

Жгучий стыд опалил не только щеки, но всю кожу на моем теле, а мне едва удалось сдержать слезы. И все же я понимала Левшина. Силой можно поделиться лишь при прямом контакте, позволив магу словно бы выпить ее.

Значит, поцелуй?

Я и сама отшатнулась от этой мысли, когда она так явно пронеслась в сознании. Однако огненный щит продолжал мерцать, покрываясь новыми трещинами, и времени оставалось немного. Вот уже и рокот десятков голосов пробился сквозь защиту купола, зажужжав подобно гигантскому насекомому. И я поняла, что гордости сейчас не место.

– Вам не удержать эту волну нежити без моей помощи, маркиз. Прошу вас…

Договорить мне не дали. Одним стремительным движением господин Левшин приблизился к моему лицу, грубо прижавшись губами ко рту. Едва дыша, я широко распахнула глаза, пытаясь совладать с собой и с той силой, которую ощутила в нем.

А сила звала.

Мир снова свернулся до небольшого клочка под алым куполом, и я почувствовала, как ноги слабеют. Крепко сжав меня в объятиях, чтобы не позволить упасть, маркиз продолжил яростно терзать мои губы, и в какой-то момент мне захотелось прервать это, пока еще сознание не померкло.

Сила уходила быстро.

Подчиняясь напору мага, она текла по саднящим губам, обжигая их огнем, пока не стало слишком больно. Кажется, я уткнулась кулаками в широкую грудь Николая Георгиевича, пытаясь оттолкнуть его, но это дало обратный результат. С глухим стоном он вцепился пальцами мне в волосы, сжав их в тугой узел. Запрокинул голову, ворвавшись в рот прохладой настоящего поцелуя, а затем… Купол разом стал прочнее, ярче, и тогда произошло что-то совсем немыслимое.

Маркиз перестал ожесточенно сминать мой рот, и на смену болезненному испытанию пришло нечто другое – более мягкое, плавное. И уже не такое яростное, как поначалу.

Сил во мне не осталось. Последнее, что я успела запомнить, – это пряный запах кожи Николая Георгиевича. А потом все вмиг исчезло, растворившись за карими глазами моего спасителя.

Очнулась я под мерное покачивание кареты. Полулежа на мягком диване, попыталась сесть под неотрывным взглядом министра, но тотчас осознала: это не так уж и просто. Похоже, маркиз отнял у меня слишком много сил и на их восполнение понадобится время.

– Когда прибудем в министерство, я распоряжусь подать вам травяной отвар, он поможет быстро восстановиться.

Я благодарно кивнула, отведя взгляд от Николая Георгиевича, и постаралась следить за алой дымкой, разливавшейся по соснам за окном уже без мертвенного сияния.

– Вы не пострадали?

– Серьезно – нет, но на будущее, Ольга… Я признателен вам за помощь, только в следующий раз будьте добры потрудиться исполнить мой приказ. Все же вы под…

– …стражей?

– Под следствием, – уточнил министр. – И от моих показаний в суде будет зависеть ваша судьба.

Спорить с чиноначальником кабинета его императорского высочества не стоило, но образ моих мыслей и вправду всегда отличался от прочих, и потому я не придумала ничего лучшего, чем напомнить…

– В высшем свете, – каждое слово давалось с трудом, но закончить начатое казалось необходимым, – не позволено называть собеседника лишь по имени. Мы с вами не близки…

Правая бровь маркиза пораженно взлетела вверх, а на лице снова сменилась гамма чувств: от гнева до откровенного изумления. Четко очерченные губы Николая Георгиевича изогнулись в издевательской усмешке, и он напомнил о недавнем позоре:

– А как же наш поцелуй, Ольга?

Туше!

Я и подумать не могла, что стыд будет столь ярким. А ведь маркиз мог бы проявить хоть каплю сострадания и не упоминать о случившемся. Но, проведя с ним последние несколько часов, я вдруг явно осознала: сочувствия не дождусь. Так стоило ли отвечать?

Я снова отвернулась к окну, сказав лишь:

– Меня зовут Ольга Савельевна Ершова, потрудитесь это запомнить.

И прикрыла глаза, постаравшись сосредоточиться на мерном движении кареты. Впрочем, министр тоже больше не проронил ни слова. Он отвернулся к окну, изредка бросая на меня короткие взгляды, но сейчас это не имело никакого значения. Мне бы продержаться до министерства, где выдадут чудодейственный травяной отвар…

Кажется, я все же уснула, потому как в благодатный покой внезапно ворвалась широкая ладонь маркиза, бережно убравшая волосы с моего лица. Вздрогнув, ощутила ночную прохладу, усиливаемую шелестящей водной гладью, и лишь тогда поняла: мы прибыли к месту.

Николай Георгиевич подал руку, на которую опираться совсем не хотелось, но все же пришлось. И я, едва не споткнувшись, ступила ногой на каменную мостовую близ огромного белоснежного здания с надписью, выложенной крупными золочеными буквами.

Вот, значит, как выглядит министерство.

Кажется, я не была в Петергофе последние лет пять, и за это время многое изменилось. Центральная улица стала еще прекраснее, чем прежде: теперь даже ночью здесь горели сотни огней, бросавших яркие пятна света на сочную зелень деревьев. Похоже, совсем недавно прошел небольшой дождик, оставив каменную плитку все еще влажной, а кое-где, подобно крошечным оконцам, блестели небольшие лужицы.

По бокам дороги стояли удобные кованые скамейки, подле которых высились неизвестные мне железные гиганты с бледными сферами белесоватого сияния. Ничего похожего до этой ночи мне видеть не приходилось, и, судя по всему, я слишком загляделась на последнее слово алхимии, раз маркиз решил пояснить.

– Фонари, – обыденно бросил он. – Последняя разработка семьи Никитиных. Совместно с вашим отцом, кстати. Алексей вам не рассказывал?

Я покачала головой, удивленно наблюдая за тусклым свечением. Беседовать с маркизом не хотелось вообще, но любопытство оказалось сильнее.

– И как они работают? Из чего черпают энергию?

– Это частички ливиума, открытого графом Ершовым совсем недавно. Они заперты в сферы из особого стекла, в которых живет крупица воздушной стихии. Род Никитиных наследовал власть над эфиром, чем охотно делится с империей. Говорят, всего через пару лет такие сферы заменят обычные свечи во всех домах Старороссии.

– В вашем доме тоже есть такие? – От любопытства я совсем осмелела и, только задав неуместный вопрос, поняла, что позволила себе лишнего. А потому постаралась как можно скорее загладить вину. – Прошу прощения, ваше сиятельство, мне не следовало быть столь любопытной. Жизнь в Хвойном далека от той, что проходит в Петергофе, и мне не доводилось знать ни о чем подобном.

Стало неловко. Я будто бы призналась перед совсем чужим человеком в том, что не гостила в родовом доме отца почти восемь лет, и детская обида заставила сжать кулаки сильнее. Видно, это не укрылось от министра, который тут же спросил:

– Вы ведь не виделись с графом в последние годы?

Отвечать на этот вопрос почему-то казалось тяжелее всего, но это всего лишь начало, а потому мне следует собраться.

– Нет.

– Долго? – Кажется, маркиз снова наблюдал за мной с нескрываемым интересом.

– Долго. Последние несколько лет. Пять, если точнее. В первые три года моего обучения он проездом бывал в поместье деда, куда мне разрешалось прибыть на каникулы, потом…

– Ясно. – Голос маркиза снова зазвенел ледяными нотками. – Опознать сможете?

Я задумалась. А ведь Николай Георгиевич впервые спросил, смогу ли я узнать отца. И теперь я сама сомневалась. Но память хранила общую черту, которая, как я надеялась, не исчезла, и потому ответила:

– Смогу. Если вы не против, мне бы хотелось поскорее закончить.

Маркиз кивнул. Бережно придержал меня под локоть, пока мы поднимались по скользким после ночного дождя ступеням, и обратился к швейцару, стоявшему в дверях:

– Доброй ночи, Миша. Нас ждут.

Мужчина средних лет склонился в низком поклоне. Ничто в нем не выдало интереса к тому, как мы выглядели. Он даже не позволил себе разглядеть явные следы лесного побоища. Лишь неприкрытое восхищение министром:

– Ваше сиятельство.

Удивленная, я позволила господину Левшину провести меня через едва освещенное фойе к широкой лестнице с вычурными перилами. И все это время думалось о том, как часто Николаю Георгиевичу приходилось возвращаться в министерство в таком виде? А может, это далеко не самое необычное, что удалось увидеть здешнему швейцару?

– Верхнюю одежду оставите у меня в кабинете, – прервал рассуждения маркиз. – Ночью здесь можно найти немногих.

Он снова подал руку, помогая подняться по ступеням, и тут же заверил:

– Но секретарь на месте, она приготовит отвар.

Спорить не стала. Да и какая разница, где можно оставить плащ? Правила приличия? Они давно забыты, учитывая произошедшее возле кладбища. Так стоит ли беспокоиться о меньших условностях?

В приемной нас встретила невысокая девушка лет двадцати. Худенькая, с кукольным личиком в обрамлении светлых волос, она смотрела на огненного мага так же преданно и восхищенно, как и швейцар у дверей. И лишь поначалу во взгляде проскользнула обеспокоенность. Ее выдали ладони, взметнувшиеся к порезу на щеке министра. Но секретарь мгновенно взяла себя в руки, подав ему папку с бумагами. Неужели их связывает не только служба? И может ли эта миловидная девушка быть влюбленной в подобного человека?

Я всерьез тревожилась, не применил ли господин Левшин к служащим то самое внушение, которым не побрезговал в пансионе. Но Николай Георгиевич держался с коллегой крайне сдержанно, лишь попросив:

– Мария, будьте так любезны забрать у ее сиятельства графини Ершовой плащ и приготовить травяной отвар, возвращающий силы после магического воздействия. Мы подождем в кабинете.

Плащ приняли с вежливой улыбкой, заверив, что отвар будет спустя минуту. Но во взгляде секретаря проскользнула неприязнь. Знает о моем отце? Или же просто не желает видеть возле маркиза никого, кроме себя?

Едва мы вошли в кабинет, Николай Георгиевич отошел к дальней стене, проскользнув в распахнувшуюся раздвижную дверь. Ненадолго исчез в темном помещении, из которого мгновенно послышался глухой шум возни и всплеск воды. И спустя всего минуту вышел свежевымытым, в новом костюме, без малейшего намека на недавнее приключение.

Горячий отвар подоспел тут же. От чашки пахло луговыми травами, среди которых легко узнавались мята и зверобой, но ощущалось и кое-что еще. Я бросила вопросительный взгляд на огненного мага и только после его разрешения сделала первый глоток.

Напиток оказался слишком горячим. Губы обожгло, как в тот самый раз, когда министр воспользовался даром, чтобы отнять у меня часть силы. Вспомнив об этом, я резко отстранилась от чашки, что не укрылось от Николая Георгиевича.

Легкая улыбка и насмешливый голос маркиза:

– Не торопитесь, госпожа Ершова. Впереди вас ждет долгая ночь, и силы вам еще понадобятся. Я подожду сколько нужно.

Смеется. И мне не остается ничего другого, как, не обращая внимания на жар напитка, выпить его разом.

– Давайте покончим с этим скорее, ваше сиятельство. День был трудным, а мне не терпится попасть домой.

Домой? В дом отца я не попаду еще с неделю, а казенная квартира… Маркиз наверняка понимает, как это унизительно. И все же делает вид, что не заметил оплошности:

– Как скажете, Ольга… Савельевна.

Снова насмешливый взгляд в мою сторону:

– Тела хранятся на нижних уровнях. Если вы готовы, мы можем спуститься в препарационный зал.

Дорога вниз заняла гораздо меньше времени, чем наверх. Странно, что я не слышала раньше об этом травяном отваре, потому что работал он превосходно: с каждой минутой ощущалось, что дышится все глубже и ровнее, а шаги становятся более уверенными.

Спустившись на первый этаж, мы прошли через небольшую арку, из которой открылся длинный коридор, увешанный зеркалами. Я страшилась даже взглянуть в блестящую поверхность, опасаясь увидеть в ней испуганную девушку. Только изжить страх можно лишь одним способом.

Бросив короткий взгляд в зеркало, поняла, что все не так уж и плохо.

В отражении на меня глядела среднего роста юная девушка с расправленными плечами и идеально ровной спиной. Каштановые волосы забраны назад, выбиваясь местами после… стальной хватки маркиза.

На щеках проступает розовый румянец, окрашивая скулы уверенными мазками. Господи, как же стыдно! Но я не отвожу взор, и огромные синие глаза, доставшиеся мне от матери, встречают взгляд без тени страха и сомнения. Все верно, мне нечего скрывать. И, пожалуй, впервые в жизни я уверена: справлюсь.

Кажется, маркиз тоже наблюдает за мной. Удивлен? Быть может. Но я снова делаю шаг, ступая все уверенней, пока не оказываюсь перед широким дверным проемом, из-под тяжелых створок которого дурно пахнет.

– Ольга… – Впервые обращение Николая Георгиевича ко мне по имени звучит не грубо, но с сочувствием. Только удивляться не время, и он продолжает: – Вы готовы? За дверью вас ждет неприглядное зрелище, потому как ливиум… он корежит тело. Труп выглядит совсем не таким, как при жизни, и это может показаться пугающим. Если станет дурно…

– Прошу вас, господин министр, давайте покончим с этим как можно скорее.

Я стараюсь не показать своего страха, но маркиз, очевидно, все понимает. Снова протягивает мне ладонь, словно бы придержать ввиду последних событий. Но внутренний голос подсказывает: он знает, что за дверью – потрясение не из слабых.

И я толкаю медную ручку, интуитивно задержав дыхание.

В широкой комнате светло. Огни, наподобие новых фонарей на центральной улице, освещают помещение ярким бледным светом, и как только глаз привыкает, я замечаю посреди комнаты длинный серебристый стол. На нем лежит что-то внушительных размеров, заботливо прикрытое белой простыней. И мне нужна минута, чтобы осознать: это мой отец.

Ноги на мгновение подкашиваются, отчего шаг сбивается, и хоть я не признаю этого никогда, но все же глубоко в душе рада, что маркиз рядом. Он сильный, и силы его хватает, чтобы удержать меня от падения.

К нам подбегает невысокий полнолицый старичок со скудными остатками светлых волос. Белый халат на его животе застегивается не на все пуговицы, создавая впечатление легкой небрежности. Но руки его чисты, а ногти коротко подстрижены.

Доктор. И глаза умные, внимательные, способные глядеть в саму суть, а потому догадывается:

– Графиня Ершова? Простите, что вынуждены были позвать именно вас. Больше близких родственников не нашлось.

Весьма странное утверждение, учитывая, что мой дед по материнской линии, его светлость герцог Юрий Афанасьевич Соколов, жив. Или же им нужен именно носитель крови Ершовых?

Понимая, что сейчас не лучшее время для соблюдения этикета, я протянула ладонь доктору, позволив пожать ее. И лишь тогда, слегка смущенный предстоящим, тот повел меня к столу.

Немного сбиваясь и краснея от волнения, этот невысокий человечек, непрестанно извиняясь, пояснял, что все тело осматривать не придется. Мне покажут небольшую часть, по которой я и смогу опознать отца, а именно руку с особым знаком рода Ершовых – родимым пятном в форме кляксы у самого сгиба запястья.

Пока мы с доктором двигались к телу, Николай Георгиевич выставил на стол прозрачный кристалл, и я догадалась: это не что иное, как друза памяти. Камень тут же заискрился, после чего стал пульсирующе отблескивать. Записывает?

Чуть приподняв край простыни в середине возвышения, доктор в знак готовности дождался короткого кивка и лишь затем отбросил белую ткань над правой рукой отца.

А рука эта оказалась обычна… почти. Слегка синюшна, с отекшими пальцами, отчего фамильный перстень, сродни моему, слишком сильно впился в кожу, оставив под собой глубокую сиреневую борозду. С извилистым рисунком вен, на который служащий не позволяет смотреть слишком долго, – торопит, по всей видимости опасаясь, как бы мне не стало дурно прямо здесь. Переворачивает ладонь, освобождая запястный сустав:

– Узнаёте?

На вздувшемся сгибе – родимое пятно. Странное, крупноватое. И очень похожее на кляксу.

Я смотрю на отметину долго. Так долго, что, кажется, министр начинает нервничать, но это тревожит меня сейчас меньше всего.

– Ваше сиятельство?..

– Нет, доктор. Это не мой отец.

Я почти спокойна, за исключением того, что внутри растет необъяснимая надежда: неужели отец жив? Его нужно найти! Робкая мечта опаляет щеки румянцем. За последние несколько часов мне пришлось в корне переоценить свою жизнь, осознав, что она была не так уж плоха и я с радостью вернула бы все на круги своя, только бы не стоять больше здесь и никогда не встречаться с маркизом Левшиным. Быть может, лишь на великосветских раутах, хотя и там я предпочла бы держаться от него подальше.

Так неужели все еще можно вернуть? И как скоро мне будет позволено возвратиться в пансион, чтобы закончить обучение?

Сердце стучит гулко. Так гулко, что голос Николая Георгиевича доносится будто бы из подземелья:

– Вы уверены? Ольга?!

В этот момент я почти счастлива, отчего позволяю ему даже эту вольность. И все же сообщаю непреклонно:

– Это не мой отец.

– Ну же, Ольга, сейчас не время для ваших глупых шуток!

Мысль Николая Георгиевича приходится прервать, развернув ладонь сгибом кверху. Фамильное пятно рода Ершовых открывается тут же, как только тонкий ободок браслета сползает чуть ниже.

А ведь пятна похожи. Странные, крупноватые. Вот только мое – не на правой ладони, а на левой.

Именно тогда самообладание министра дало трещину. Лицо озарилось жуткой догадкой, вслед за которой вокруг Левшина взметнулось пламя. Обжигающее, яростное. Оно жило всего секунду, но тот ужас, что я успела испытать, не мог сравниться ни с чем.

Глупая, глупая Оля! А ведь казалось, что гнев маркиза мне уже знаком. Выходит, нет.

Не понимая, что происходит, я отпрянула в сторону, к заботливым рукам старого доктора, который тут же увел меня в дальний угол. На низеньком стульчике с ровной спинкой нашелся изношенный плед, заботливо укрывший мои плечи, пока Николай Георгиевич в ярости отдавал приказы:

– Александр Олегович, немедленно предоставьте духовную друзу, применявшуюся вами для аутентификации!

Теплые руки доктора мгновенно отпустили плечи, а затем в препарационном зале возникла суматоха. Служитель взволнованно помчался к рассохшемуся желтоватому шкафу, стоявшему у самых дверей, мигом достав оттуда сиреневый кристалл. Спотыкаясь, поднес его маркизу, низко поклонившись:

– Ваше сиятельство, друза показала полное соответствие.

Но маркиз был непреклонен. Он рванул ко мне так быстро, что я не успела даже вскрикнуть, когда тяжелый плед упал на пол. Не дав опомниться, стальной хваткой вцепился в запястье и, не обращая ни малейшего внимания на просьбы быть аккуратнее, рывком поставил меня на ноги. Встряхнул с такой дикой силой, что на миг потемнело в глазах, и волоком оттащил к столу, где уже без лишних слов сорвал простыню с тела.

От жуткой картины распухшего лица, что и в самом деле походило на отцовское, и от гнилостного запаха, поднявшегося из-под ткани, перед глазами потемнело, как если бы весь воздух разом выбили из легких.

– Ваше сиятельство! – Доктор негодующе ухватился за край простыни, тщетно пытаясь натянуть ее обратно. – Это зрелище не для юной госпожи! Она сделала все, что могла, и мне не кажется…

Пламя метнулось к белоснежному сукну, не оставив от него ни кусочка. Тут же затлел седой волос на груди лежащего мужчины, и дышать стало совсем невозможно. Приступ дурноты подступил к горлу, заставив меня согнуться пополам. И если бы в желудке осталось хоть что-то, что можно было исторгнуть, оно бы сразу покинуло его. Но с самого обеда я ничего не ела, а горячий отвар из трав мгновенно ушел на восстановление сил.

И все же в одном я не сдержалась.

Слезы брызнули из глаз еще до того, как пришло осознание, что это испытание мне не вынести. Запоздало ловя мокрые дорожки на щеках, я пыталась успокоиться, пока маркиз грубо отталкивал доктора и сам подносил духовную друзу поочередно ко мне и к телу.

Мне впервые приходилось видеть работу магического инструмента подобного уровня. После ряда комбинаций с отдельными островками сиреневый кристалл вспыхнул. Из активированного камня, настроенного подле меня и опознаваемого тела, маркиз получил вереницу ярчайших белых вспышек, но после реактивации на родственную кровь кристалл внезапно выдал темное свечение.

Ничего не понимая, я подняла глаза на маркиза, боясь снова увидеть в них все сметающую ярость. Но лицо его было таким же, как и у доктора. Растерянным и тревожным. И почему-то тревожность во взгляде Николая Георгиевича выглядела страшнее, чем гнев.

Спросить мне не позволили, потому как Александр Олегович пояснил сам:

– Ничего не понимаю. Друза говорит, что оба они Ершовы. Но по отдельности. А вот вместе – не родня, не близкие. Как такое…

Маркиз снова выругался. Еще раз проверил друзу на вещах, изъятых из лаборатории отца, и, получив яркую белую вспышку, мгновенно бросился к двери, прихватив с собой камень:

– Александр Олегович, вы головой отвечаете за безопасность графини Ершовой! Меня не будет около часа.

Не дав больше ни единого пояснения, он громко хлопнул дверью, оставив нас с доктором одних посреди огромного препарационного зала, в самом центре которого, совсем не прикрытый простыней, лежал труп неизвестного мне мужчины.

– Простите, ваше сиятельство, – доктор казался по-настоящему растерянным, – не могу даже предположить, что произошло. Духовная друза не ошибается, это просто невозможно. Она зачаровывается сильнейшими магами империи и…

Он бросил недоуменный взгляд на обнаженное тело, растерянно шлепнув себя по высокому лбу. Засеменил в сторону шкафа, по пути извиняясь:

– Я сейчас, графиня. Как-то сразу не сообразил, что нужно достать новую простыню.

Мне была видна спина Александра Олеговича, достающего из нутра шкафа аккуратно сложенную белую ткань, а потом… потом я даже не увидела – почувствовала движение сбоку. Что это?!

Холодная рука схватила запястье так резко, что я истошно закричала. Конечно, графине вести себя подобным образом не позволено, но в своде правил для юных дам вообще не указывается, что следует делать в ситуации, когда тебя второй раз за ночь хватает разбуженный древней кровью труп.

Доктор обернулся на крик. На его лице возник неподдельный ужас, а сам он стал судорожно искать инструменты, приговаривая:

– Погодите, графиня, я сейчас… Где же скальпель?!

Он растерянно попятился к столу с инструментами, нашептывая, что даже при воздействии некроманта поможет один точный укол в основание черепа. Сбросил дрожащими пальцами железные щипцы, гулко загрохотавшие по полу, и, найдя широкий нож, бросился мне на помощь.

Но ждать подмоги не было времени. Живот разорвала острая боль от внезапного удара, и я ощутила, как свет перед глазами померк. В волосы вцепились мертвой хваткой, заставляя меня на ощупь царапать ледяную кожу в тщетной попытке отбиться от мощного захвата. Впрочем, вскоре стало ясно, что это не приносит ровно никакого вреда умертвию.

Что же делать?!

Кажется, подоспел доктор. Вывернувшись из захвата, я заметила, как он замахнулся на поднятого некромантом мертвеца широким ножом, но инструмент тут же был перехвачен свободной рукой моего лжеотца. На руки брызнуло что-то горячее, а вслед за этим послышался предсмертный хрип Александра Олеговича.

Замерев на мгновение, я не сразу поняла, что доктора больше нет. С запозданием осознав гибель добродушного старика, попыталась отползти в сторону, но поднятое умертвие снова рвануло меня на себя, занеся надо мной кровавый нож.

Что ж, Ольга… Наверное, этого следовало ожидать.

Зажмурившись, я ждала болезненной развязки, которая все не наступала. Вместо предвиденной боли вокруг меня что-то загрохотало, следом стало неимоверно жарко, отчего волосы из полурассыпавшейся прически поддались гудящей волне.

Запахло паленой плотью. Мерзко, противно. А затем все закончилось так же быстро, как и началось, погрузив зал в звенящую тишину.

По каменным плитам пола раздался звук уверенных шагов – и меня грубо подняли на ноги.

Открыть глаза было страшно. Так страшно, что я отказывалась повиноваться даже грудному голосу, так похожему на принадлежащий Николаю Георгиевичу. И лишь когда услышала его ругательство, нехотя подчинилась:

– Не будьте дурочкой, Оля! Быстро! Если прождем здесь хоть одну лишнюю минуту, некромант поднимет еще и доктора. Быстро!

Грубость маркиза отрезвляла.

Я позволила ему взять себя за руку, плотно прижать – и уже в следующее мгновение вокруг нас взъярился столб пламени. Каменные плиты пола перестали существовать, сменившись ужасающим чувством свободного падения. И, не до конца осознавая, что делаю, я крепко вжалась в сильное тело маркиза, с запозданием понимая: тот создал портал.