Текст книги "Имперская идея в Великобритании (вторая половина XIX в.)"

Тем не менее потребовалось долгое время для того, чтобы привить британскому обществу мысль о том, что деятельность англичан в туземных странах является не только реализацией тяжкого долга, но и позитивным начинанием для самой нации, деятельностью, достойной восхищения и подражания. Как заявлял генерал-лейтенант и писатель У. Батлер, с 1870-х гг. Африка впервые за всю свою историю почувствовала участие белого человека, который «целиком и полностью посвящает себя службе ей, без ограничений, без корысти, без устали»[283]283
  Butler W. The Light of the West 1865–1908. London: Methuen &
  Co, 1909. P. 108.


[Закрыть]. Новое эмоционально-ценностное отношение к идее служения империи проявилось с середины 1880-х гг.

в формировании своеобразного культа героев империи. Необходимость участия Великобритании в борьбе европейских государств за африканские территории в 1880-х гг. начинает обосновываться и тем фактом, что англичане являлись нацией, лучше всех умевшей налаживать контакты с местным населением и стремившейся всегда соблюдать права туземцев. Новым типом «героя» империи становится колониальный администратор, посвятивший себя целиком и полностью служению делу Англии в колониях. Образцом для подражания служила администрация Египта, работавшая под руководством лорда Кромера, члены которой, по мнению жителей метрополии, проявляли себя как честные, отважные и трудолюбивые работники, заботившиеся о благосостоянии вверенной им страны[284]284
  Mr. Chamberlain in Sunderland // The Times. 1891. 21 Oct. P. 7.


[Закрыть].

Символом патриота для многих британцев в последние десятилетия XIX в. стал генерал Чарльз Гордон. Фактически состоявший на службе в египетской армии, в 1884 г. генерал был направлен в охваченный махдистским восстанием Судан. Как впоследствии ожесточенно доказывали либеральные политики и историки, Гордону были даны ясные инструкции эвакуировать гарнизоны из суданских городов и отправить в безопасный Египет. Однако произошло то, что либералы восприняли как неисполнение служебных обязанностей, а британское общество как подвиг. Генерал решил любой ценой удержать страну под контролем Лондона. Как признавал министр колоний в кабинете У. Гладстона лорд Гренвилл, сохранение Судана либеральным правительством считалось «безнадежным делом», на которое не стоило тратить ни людей, ни денег[285]285
  Fitzmaurice Ed. The Life of Granville: In 2 vol. London: Longmans,
  Green & Co, 1905. Vol. 2. P. 401.


[Закрыть]. В результате Гордон остался в окруженном Хартуме и погиб при штурме города, не дождавшись с запозданием высланного ему на выручку британского экспедиционного корпуса.

Следует подчеркнуть, что Гордон оказался идеальным героем, воплощавшим в себе все достоинства настоящего «служителя империи» (imperial servant). Его служба проходила в самых опасных районах империи – в Китае во время восстания тайпинов, в Индии, в регионах активной работорговли Центральной Африки. Не стремившийся к карьерным достижениям, отважный и решительный генерал, по словам его биографов, мог «отправляться в одиночку и без оружия в те места, куда не рискнула бы отправиться бригада солдат»[286]286
  Churchill W. S. Op. cit. Р. 36.


[Закрыть]. Благодаря журналистам и апологетической литературе Гордон представлялся современным рыцарем, строго придерживавшимся своеобразного кодекса чести. В посвященном Гордону произведении известнейший британский поэт А. Теннисон описывал генерала как «самого простого и самого благородного человека»[287]287
  Ausubel Н. In Hard Times. New York: Columbia University Press,
  1969. P. 244.


[Закрыть]. Как признавал во второй половине 1880-х гг. либеральный политик Дж. Морли, «Гордон захватил воображение Англии. Его религия была эксцентричной, но это была религия, и Библия была скалой, на которой он основывался»[288]288
  Morley J. Op. cit. P. 152.


[Закрыть]. Таким образом, в значительной степени упрощенный и идеализированный образ генерала апеллировал и к романтическим, и к религиозным чувствам современников. Создание культа Гордона стало приметой времени. Практически в ранг святых был возведен человек, чьи достоинства и деяния имели немного общего с повседневной жизнью и ценностями английского обывателя. В середине XIX в. идея отдать свою жизнь за империю казалась бы нонсенсом и вряд ли вызвала бы широкий энтузиазм публики, стремление подражать подобным примерам.

С середины 1880-х гг. появляется целая плеяда героев, пострадавших за империю. В ранг героев империи были возведены многочисленные миссионеры, как, например «христианский герой» священник А. Маккей, работавший в миссии Уганды и в одиночку проповедовавший в самых отдаленных концах страны[289]289
  Serious Situation in British East Africa // The Times. 1891. 2 Oct. P. 9.


[Закрыть]. К началу 1890-х гг. относится драматизация истории А. Уилсона, чей отряд был окружен и уничтожен превосходящими силами племени матабеле в Южной Африке. Легенда о «патруле Уилсона» стала основой для многочисленных театральных постановок и литературных произведений. Трактовка гибели британских солдат была проникнута духом патриотизма. Общество убеждалось в том, что воины не отступили ни на шаг и умерли с гимном «Боже, храни королеву» на устах[290]290
  Creighton D. G. Op. cit. Р. 561.


[Закрыть].

Следует отметить, что окончательно изменения в подходах к определению целей цивилизаторской миссии были закреплены в последнее десятилетие XIX в. По мере расширения власти британской империи на туземные территории, вызванного в первую очередь соображениями экономического и стратегического характера, возрастает и стремление объяснить экспансию причинами гуманистического характера. Альтруистичность британского правительства доказывалась стереотипным аргументом о существовании чувства национальной ответственности за благополучие всех отсталых народов, определенных имперских обязанностей[291]291
  England and East Africa // The Times. 1888. 6 Jan. P. 17.


[Закрыть]. Основными средствами распространения цивилизации по-прежнему считались торговля, хорошее управление, образование. Миссия должна была приобрести новое значение для самих англичан. Как писал один из ведущих теоретиков консервативной партии X. Сесил, «Национальное существование означает способность выполнять национальную миссию»[292]292
  Cecil H. Conservatism. New York: Holt; London: Williams & Nor-gate, s.d. P. 45.


[Закрыть]. Такая способность оказывалась одним из признаков жизнеспособности нации, непосредственно связывалась с ее достоинством. В начале 1888 г. в журнале «Девятнадцатое столетие» выступил Т. Е. Кеббел, консервативный политик и писатель. По его мнению, англичане оказались перед важнейшим в их истории выбором своего национального идеала. Чем является Британия – нацией лавочников или родиной предприимчивых и бесстрашных пионеров?

Как писал политик, «с одной стороны мы ставим тяжкий труд и опасности завоевания, колонизации и цивилизаторской деятельности, с другой – тихое наслаждение легкой жизнью, лишенной развития и избавленной соревнования, но обладающей достаточным комфортом, свободой и спокойствием за Ла-Маншем»[293]293
  Kebel Т. Е. «England at War» – a Supplement by an old Tory // The Nineteenth Century. 1898. № 253. P. 343.


[Закрыть]. Для самого автора выбор был очевидным – в пользу имперской миссии.

Таким образом, практически до конца 1880-х гг. «зависимая империя» находилась на периферии внимания британского общества. Проблемы внутриполитического развития Соединенного Королевства, все еще значительное влияние либеральных идей и либеральной партии не способствовали широкому распространению как более обширной информации, так и новых взглядов на проблемы империи. С 1870-х гг. начинают предприниматься попытки вызвать широкий общественный интерес к проблеме распространения христианства и цивилизации в странах Азии и Африки, модифицировать концепцию миссии в контексте идеи предназначения англо-саксонской расы. Имперские идеологи начинают выводить на первый план гуманистические, морально-этические теории, призванные оправдать расширение Британской империи на страны Азии и Африки.

События европейской истории последних десятилетий XIX в. демонстрируют, что апелляция к патриотизму общества и национальным чувствам была общей характеристикой империалистической пропаганды и политики в различных европейских государствах. Весьма показательным фактором является быстрота и легкость, с которой происходило в это время распространение имперского национализма в Великобритании. Этот процесс сопровождался кризисом либеральной партии и ослаблением космополитической в своей сути либеральной идеи империи.

Практически до середины 1880-х гг. даже мысль о том, чтобы отождествить национальные и имперские интересы, была бы крамольной. Новое экономическое мышление – свободная торговля – сводила к минимуму ценность переселенческих колоний. Идеальной моделью устройства империи в таких условиях оказывалась модель греческой колонизации. «Богатые, процветающие и самостоятельные колонии, выросшие в нации», как заявлял У. Гладстон, не требовали бы постоянных расходов на их оборону и поддержание экономического развития[294]294
  Gladstone W. Е. Op. cit. Р. 252.


[Закрыть]. Однако переселенческие колонии, населенные представителями британской расы и в значительной степени зависимые от «страны-матери», постоянно подтверждали свое желание сохранить тесные связи с метрополией.

Изменения в отношениях англичан к колонистам, произошедшие в последние десятилетия XIX в., были обусловлены в первую очередь обстоятельствами объективного характера. Свою роль сыграло то, что современники окрестили «уменьшением мира»: новейшие транспортные средства позволяли обеспечить ускоренное сообщение между континентами. Был преодолен негативный разделяющий эффект расстояний. Первые попытки преодолеть либеральный космополитизм в экономическом аспекте демонстрировала уже программа Лиги справедливой торговли в 1881 г. Примечательно, что в документе прослеживается выраженное деление между «нашими доминионами» и «иностранными протекционистскими странами», потенциально коммерчески враждебными по отношению к Британии[295]295
  Ensor R. С. К. Op. cit. Р. 546.


[Закрыть].

Политическое будущее Великобритании как великой державы могла обеспечить консолидация империи. Многие общественно-политические деятели в первую очередь Дж. Чемберлен и лорд Розбери, члены Лиги справедливой торговли и Лиги имперской федерации, представители других партий и организаций приоритетной задачей имперского движения считали объединение различных частей «белой империи» практически в единое государство. Однако залогом долгого существования формальных, механических связей имперские идеологи считали признание британским обществом новой идеи единства англо-саксонского мира.

Основателем и активным пропагандистом этого аспекта имперской идеологии был политик-радикал Ч. Дилк, автор труда «Великая Британия» или «Великая Великобритания» (Greater Britain). По признанию автора, впервые он использовал этот термин для обозначения «стран, населенных нашей расой, разговаривавших на нашем языке и пользовавшихся нашей системой права, однако имевших различные флаги»[296]296
  Dilke Ch. W. Problems of Greater Britain. P. 9.


[Закрыть]. По мнению политика, необходимо было любыми средствами развивать взаимоотношения и сотрудничество с динамично развивающимися и родственными Англии сообществами. Благодаря произведению Дилка современникам был открыт новый мир, члены которого обладали, помимо лояльности к королеве Виктории, многими чертами обычных британцев. Однако, как позже признавал сам Ч. Дилк, термин «Великая Британия» на протяжении последней трети XIX в. использовался в основном для определения не только родственных, но и политически взаимосвязанных обществ.

Ограничение «Великой Британии» рамками Британской империи было популяризировано известнейшим историком, автором неоднократно переиздававшегося курса лекций «Расширение Англии» Дж. Сили. Если Ч. Дилк предоставил обширный фактический материал, то Дж. Сили обеспечил теоретическое обоснование новым взглядам на проблему единства «белой империи». Именно творчество Дж. Сили оказалось одним из важнейших стимулов развития имперской идеи в последние десятилетия XIX в. Оксфордский историк предложил свою интерпретацию имперской истории, которая стала новым основанием для определения перспектив и будущего Британской империи и «Великой Британии». Сили постарался изменить устоявшийся стереотип переселенческих колоний как собственность Англии. Такие подходы, по мнению исследователя, были свойственны колониальной системе XVII и XVIII вв., когда колонистов «называли англичанами и братьями, а управляли ими как завоеванными индейцами»[297]297
  Seeley J. R. Op. cit. R 81.


[Закрыть]. Современный же этап развития империи требовал развития партнерства и сотрудничества между Англией и самоуправляющимися колониями. По существу, утверждал Сили, эти колонии нельзя было рассматривать как иные государства, поскольку все их основообразующие структуры – политические и экономические системы, культурологические особенности – были аналогичны английским. Согласно его заключению, «Великая Британия» не являлась империей в обычном смысле этого слова, поскольку представляла собой «естественный рост, простое и естественное расширение английской расы на иные земли»[298]298
  Там же. Р. 343.


[Закрыть].

Следует отметить, что огромное влияние, оказанное Сили на современников, было вызвано масштабностью проведенной им интерпретации имперской истории. Прошлое империи представлялось одновременно блистательным и героическим, избавленным от налета милитаризма и торгашества. В будущем империя оказывалась залогом стабильного развития Англии и устойчивого положения страны на мировой арене. На понятных и убедительных примерах англичанам преподносилась идея величия англо-саксонской расы, распространившейся по миру и несшей гений британцев.

Особая роль в распространении идеи единства англосаксонской расы принадлежала лорду Розбери. Политиков метрополии он призывал для начала отказаться от великодержавного отношения к заокеанским англичанам. Лишь усилия современников могли обеспечить авторитет Англии как «богатой матери гигантского содружества и миролюбивых империй, которые увековечат лучшие качества расы»[299]299
  Raymond Е. Т. Op. cit. Р. 54.


[Закрыть]. Национализм лорда Розбери носил ярко выраженный имперский характер. Согласно заявлению политика, Англия оставалась составной частью Европы, но гораздо большее значение для нее должны были иметь нужды и проблемы членов ее империи. Таким образом, «Великая Британия» означала отождествление британских и имперских интересов.

Интересно отметить, что представители либеральных кругов принимали весьма активное участие в процессе разработки и пропаганды идеи единства англо-саксонских народов. Автор самого термина, Ч. Дилк, неоднократно избирался в парламент и входил в состав кабинетов У. Гладстона. Деятельностью Лиги имперской федерации фактически руководили представители либеральной элиты. Вряд ли можно утверждать, что либералам была полностью чужда идея колониальной экспансии и расширения числа коронных колоний. Скорее, неизбежность расширения границ империи признавалась необходимым злом, своеобразной особенностью современного этапа развития мировой цивилизации. При этом мечта о «Великой Британии» вызывала гораздо больший энтузиазм и являлась лучшим средством для приспособления либеральной идеологии к требованиям времени.

Ч. Дилк, лорд Розбери, Дж. Сили выступили как «отцы-основатели» идеи «Великой Британии», ставшей отличительной особенностью имперской идеи в последние десятилетия XIX в. Апологеты этой идеи традиционно не уделяли особого внимания техническим проблемам управления и защиты этого огромного конгломерата. По их мнению, главной задачей было развить у британцев чувство патриотизма.

Распространению нового образа «белой империи» способствовали и дискуссии, развернувшиеся в английском обществе вокруг различных проблем империи. Лига справедливой торговли, Лига имперской федерации, Имперский колониальный институт способствовали распространению консолидационистских идей. Мечта о «Великой Британии» обладала большой притягательностью. Без значительных материальных и людских затрат небольшое островное государство превращалось в великую державу с владениями во всех частях Земли. Создание союза англо-саксонских государств по существу оправдывало историю империи и давало надежду на достижение блестящих результатов в будущем. Идея была безупречной и в морально-этическом плане, в ней отсутствовали намеки на агрессивность и экспансионизм. Она соответствовала современным трактовкам биологических законов и представляла собой доказательство прогресса расы.

Важнейшей составляющей идеи «Великой Британии» можно назвать многочисленные теории, сводившиеся к признанию превосходства и определению предназначения англо-саксонской расы. «С моей точки зрения, расовая связь имеет фундаментальное значение», – утверждал один из «строителей империи» А. Милнер[300]300
  Milner A. Questions of the Hour. London: Thomas Nelson & Sons Ltd., s.d. P. 37.


[Закрыть]. Имперские идеологи отмечали, что колонизаторская деятельность способствует развитию лучших черт англичан – храбрости, справедливости, преданности, служения долгу. Дж. Чемберлен провозглашал: «Я верю в то, что британская раса является самой великой из всех правящих рас, которые когда-либо видел мир»[301]301
  Judd D. Balfour and the British Empire. A Study in Imperial Evolution 1874–1932. London: Macmillan; New York: St. Martin’s Press, 1969. P. 99.


[Закрыть]. Современные ученые и писатели определяли различные базовые черты, свойственные англо-саксам. Чаще всего в этом качестве фигурировали стремление к свободе и независимости, умение полагаться на свои силы, индивидуализм и твердость. Авторитетные британские социологи Б. Кидд и Ч. Пирсон в традициях своего времени анализировали взаимоотношения рас и распространение цивилизаций. Так, согласно теории Б. Кидда, англо-саксонская раса доминировала над иными представителями Запада и тем более «низших рас» благодаря присущей ей способности добиваться «социальной эффективности»[302]302
  Kidd B. Op. cit. P. 329.


[Закрыть]. Этим термином ученый обозначил те черты, которые, по мнению современников, отличали британцев – интеллектуальные способности, умение применять достижения науки в целях усовершенствования общественного строя. Таким образом, по мнению Кидда, население британских автономий с полным основанием можно было отнести к англо-саксонской расе. В частности, это ярко демонстрировал пример Новой Зеландии, где поселенцы успешно заселили территории, эффективно использовали ресурсы страны и построили государство современного типа. Соответственно, и Австралия традиционно рассматривалась как страна, перенявшая большинство традиций и институтов Великобритании, как «по существу британская страна, более британская, чем любая иная колония, более британская, чем само сердце империи»[303]303
  The Empire and the Century. P. 447.


[Закрыть].

Существовало множество других факторов, объединявших людей английского происхождения по всему миру. Уже с середины 1880-х гг. британские газеты начали увеличивать объемы материалов, посвященных событиям в колониях. Пресса и переписка, литература и спорт, сходство темперамента и традиции общественной жизни – все это могло стать залогом успешного сотрудничества англо-саксов на многие десятилетия. По мнению авторов фундаментальной Кембриджской истории нового времени, изданной в начале XX в., Британская империя постепенно преобразовывалась в лигу англо-саксонских народов[304]304
  The Cambridge Modern History. P. 671.


[Закрыть]. В целом это высказывание отразило значительные изменения, произошедшие в имперской идее в последней трети XIX в. Об этом свидетельствует и неоднократно выдвигавшееся предложение о том, чтобы переименовать Британскую империю в «Великую Британию». По мнению современников, термины «империя» и «империализм» не подходили для характеристики современного этапа взаимоотношений между Англией и самоуправляющимися колониями. Слово «имперский», как отмечал X. Эджертон, выражало явный оттенок милитаризма[305]305
  Egerton H. E. A. Op. cit. P. 7.


[Закрыть].

Отношение англичан к жителям автономий, таким образом, изменилось кардинально. Новая интенция утверждала, что англичанам не найти более близких народов, нежели жителей Канады, Австралии и Новой Зеландии. Более того существовала тенденция и вовсе нивелировать существовавшие между метрополией и переселенческими колониями различия, идентифицировать их интересы с интересами Англии. В рассуждениях имперских энтузиастов незначительное место занимала проблема других европейцев в британских колониях, в частности, значительной группы франко-канадцев. Тем не менее находились и скептики, признававшие иллюзорность надежд на предполагаемое англо– саксонское братство по всему миру. По мнению оксфордского ученого Дж. Филлимора, «наличие незначительного количества англичан в разнородных ордах, населяющих территорию США» отнюдь не позволяло причислить это государство к сфере доминирования английской расы[306]306
  Essays in Liberalism. By Six Oxford Men. London; Paris and Melbourne: Cassell & Company Ltd., 1897. P. 151.


[Закрыть]. С другой стороны, оптимизм сторонников тесной имперской интеграции охлаждался рассуждениями о том, что духовное родство невозможно скрепить материальными узами, не превратив последние в оковы.

Энтузиасты имперской консолидации подчеркивали огромный вклад, который внесла бы реализация идеи англо-саксонской федерации в установление бесконфликтных международных отношений. Находясь в «блестящей изоляции», британцы все же с возраставшей благодарностью принимали поддержку автономий. Так, переселенческие колонии были единственными, кто оказали моральную поддержку Великобритании в кризисный 1896 г. после провала рейда на Трансвааль. «Объединенные англо-саксы смогли бы обеспечить мир во всем мире», – провозглашал С. Шеппард, бывший администратором Британского Бечуаналенда[307]307
  Shippard S. Are We to Lose South Africa? // The Nineteenth Century.
  1899. № 269. P. 7.


[Закрыть].

Следует также отметить, что во многих схемах о глобальной роли «Великой Британии» скрыто присутствовала Америка. Союз англо-саксонских сообществ, проживавших в Европе, Америке и Австралии, представлял значительную политическую силу, не сравнимую с потенциалами любого национального государства. Формирование подобного объединения гарантировало бы распространение британского политической модели, языка и культуры. Английский образец представлялся викторианцам наиболее передовым, что позволяло заявлять о том, что будущее цивилизации зависит от англо-саксонской расы. Как было отмечено выше, первоначально Ч. Дилк подразумевал под «Великой Британией» все сообщества англосаксонского происхождения. Таким образом, в их число обязательно должны были попасть и США. Отношения англичан к этой стране в значительной мере определялось сложной историей взаимоотношений 13 колоний с метрополией в XVIII–XIX вв. Поддержка, которую оказывала Англия южным штатам в период гражданской войны, также не способствовала укреплению связей между государствами.

Развивая идею единства англо-саксонских народов, Дж. Чемберлен в 1880-х гг. впервые включил США в число потенциальных партнеров Англии. Обладая значительной коммерческой хваткой, он одним из первых обратил внимание на стремительно возраставшую мощь этого ведущего государства Нового света. Во время своего визита в Канаду в 1888 г., в своих многочисленных выступлениях политик акцентировал идею общности интересов англичан, проживавших как в Англии, так и в Канаде, и в США. «У нас единая раса и единая кровь», – так Чемберлен определял узы, связывавшие Англию и Америку[308]308
  Mr. Chamberlain in Philadelphia // The Times. 1888. 29 Febr. P. 1.


[Закрыть]. Считалось, что несмотря на многочисленную эмиграцию, американцы сохранили особенности английского характера. По мнению одного из ведущих имперских идеологов С. Уилкинсона, достаточно было сопоставить достигнутые Соединенными Штатами успехи с уровнем прогресса южноамериканских государств, бывших испанскими и португальскими колониями, чтобы убедиться в «ценности работы, проделанной британскими поселенцами»[309]309
  Wilkinson S. Op. cit. P. 280.


[Закрыть]. Ч. Дилк в своих многочисленных произведениях называл США самой верной колонией Англии. Он ратовал за формирование мирового союза, состоящего из англо-саксонских стран и распространяющего свое влияние на две трети земного шара[310]310
  Dilke Ch. W. Problems of Greater Britain. R 402.


[Закрыть].

Таким образом, на рубеже XIX–XX вв. термин «Великая Британия» стал общепринятым обозначением государств «белой империи». В это время раздавались лишь единичные предупреждения о грядущих проблемах, связанных с быстрым ростом колониального национализма. В целом же британское общество верило в возможность скорого осуществления мечты о «Великой Британии», которая навсегда сохранит за Англией положение мирового лидера и центра европейской цивилизации.

Последнее десятилетие XIX в. правомерно рассматривать как своеобразный апогей развития имперской идеи за прошедшее столетие. Фактически в этот период имперская идея заняла важное место в общественном сознании, стала неотъемлемой частью британской культуры. Действия британского кабинета служили укреплению веры в имперское предназначение англо-саксонской расы и цивилизаторскую миссию. Происходило развитие разнообразных имперских концепций, увеличилось количество средств, при помощи которых идеи распространялись в обществе.

Практически каждый год империя привлекала внимание новыми значительными событиями. Так, в 1890 г. был подписан англо-германский договор о разделе сфер влияния в Восточной Африке. В 1893 г. была развязана война с южноафриканскими племенами, привлекшая внимание к деятельности компании С. Родса. 1895 г. был отмечен неудачным набегом на бурское государство Трансвааль, 1896 г. – серией дипломатических проблем и началом суданской кампании. В 1898 г. страна оказалась на грани войны с Францией из-за спорных африканских территорий, в 1899 г. война все же началась, однако, с бурами Южной Африки. Зачастую эти события вытесняли на второй план вопросы местного, внутрианглийского значения. Следует отметить, что к 1890-м гг. в значительной мере проявились результаты процесса реформирования избирательной и образовательной систем страны, оказавшие самое непосредственное влияние на распространение имперской идеи в обществе. С одной стороны, благодаря избирательным реформам 1867 и 1884–1885 гг. право голоса получили не только аристократия и буржуазия, но и городские, и сельскохозяйственные рабочие страны. В результате насущной задачей политических партий стало приспособление своих программ к более широким интересам. С другой – приобщению избирателей к политической культуре способствовала демократизация системы образования в Великобритании, увеличение числа государственных школ и введение обязательного начального образования.

Имперская тематика занимала значительное место в программных выступлениях лидеров юнионистской партии – лорда Солсбери, Дж. Чемберлена, А. Бальфура, лорда Хартингтона. Консервативные политики учитывали настроения средних слоев британского общества, обеспокоенных подъемом рабочего движения, распространением социалистических идей. Империя приобретает фундаментальное значение для сторонников политической стабильности и умеренного реформирования, воспринимается как один из важнейших традиционных институтов. В то же время на привлечение рабочего избирателя перспективами материальной выгоды была направлена социал-империалистическая агитация юнионистских лидеров. Можно отметить, что представители рабочего класса Великобритании предпочитали отдавать свои голоса консерваторам, рассчитывая на то, «что их надежды на улучшение жизни могут осуществиться лишь с открытием внешних рынков и установлением морского и военного господства Британии»[311]311
  Виноградов В. Н. У истоков Лейбористской партии 1889–1900.
  М.: Наука, 1965. С. 277.


[Закрыть].

Одновременно консервативные политики постоянно использовали обращение к имперскому чувству как неотъемлемой черте характера британцев. Доминантой юнионистской имперской идеи можно назвать ее протекционистский характер. Она призывала к защите единства империи, объединению членов империи против иностранной торговой экспансии, поддержанию престижа и влияния Британской империи в мире, и тем самым апеллировала консервативно настроеннома электорату. Подводя итоги 5-летнего сотрудничества либерал-юнионистов и консерваторов в борьбе против требований ирландских националистов, лидер либерал-юнионистов Дж. Чемберлен призвал своих приверженцев «двигаться плечо к плечу до тех пор, пока не будет уничтожен подлый заговор, угрожающий единству империи»[312]312
  The National Union of the Conservative Associations // The Times.
  1891. 27 Nov. P. 14.


[Закрыть]. Консервативные политики стремились в полной мере использовать рост общественного интереса к проблемам империи, монополизируя право выступать от имени империи. Лорд Солсбери провозглашал: «За последнее время не было более важного события, чем развитие той идеи, которая целиком и полностью принадлежит консервативной партии, а именно, развитие веры в имперскую власть, имперскую миссию, имперские обязанности этой страны»[313]313
  Lord Salisbury on Home Politics // The Times. 1891. 17 July. P. 9.


[Закрыть].

Со своей стороны лидеры либерал-империалистов старались уверить общественность в том, что являются еще более пылкими патриотами, чем юнионисты. В последнее десятилетие XIX в. лорд Розбери представил свой вариант дальнейшего развития «старой либеральной партии», обновленной «новым имперским духом»[314]314
  Raymond E. T. Op. cit. P. 191.


[Закрыть]. Согласно мнению политика, для подлинного империалиста Британская империя должна была стать «делом, умереть за которое любой человек счел бы честью»[315]315
  Political Speeches. Lord Rosebery // The Times. 1888. 12 Oct. P. 6.


[Закрыть]. Даже стойкие приверженцы классического либерализма уже не осмеливались заявлять о том, что колонии могут и должны отделяться от метрополии. Тем не менее они продолжали критику отдельных проявлений экспансионизма и джингоизма у своих политических оппонентов[316]316
  Essays in Liberalism. P. 153.


[Закрыть].

Важным показателем общественных настроений стали всеобщие выборы 1895 и 1900 гг., закончившихся убедительными победами консерваторов. На выборах 1895 г. юнионисты получили 441 место в парламенте, в то время как либералы – лишь 177 мандатов, в 1900 г. соответственно 402 и 183 места. Однако подобный результат был достигнут благодаря своеобразию британской мажоритарной избирательной системы. В реальности же за юнионистов и либералов было подано приблизительно одинаковое число голосов – около 1,9 млн за юнионистов и 1,8 млн за либералов в 1895 г.; 1,8 млн и 1,6 млн в 1900 г. соответственно. Очевидно, что на рубеже XIX–XX вв. британское общество по-прежнему оставалось в сфере воздействия двух влиятельных идеологий. В определенном смысле это обстоятельство способствовало преодолению одностороннего догматизма и в развитии имперской идеи, продолжению творческих поисков и дискуссий по различным проблемам имперского масштаба. Таким образом, в 1890-х гг. имперская идея приобретает межпартийный характер.

На рубеже XIX–XX вв. было зафиксировано и новое представление о сущности империализма как принципа государственной политики. С одной стороны, он означал «стремление к расширению Британской империи в тех направлениях, где торговые интересы и инвестиции требовали защиты флага»[317]317
  Young G. М. Victorian England: Portrait of an Age. Oxford: University Press, 1936. P 177.


[Закрыть]. С другой – империализм выступал как движение, направленное на объединение отдельных самоуправляющихся частей империи, «чтобы в целях обороны, внутренней торговли, соблюдения авторских прав и почтового сообщения они составляли практически единое государство»[318]318
  Там же. P. 177–178.


[Закрыть]. Таким образом, благодаря существованию «белой империи» британский империализм приобретал определенную специфику, мощную конструктивную составляющую. Именно позитивные интенции имперской идеи стремились постоянно акцентировать ведущие политические и общественные деятели страны. Согласно высказыванию авторитетного консервативного политика лорда Карнарвона, «подлинный империализм – это не просто увеличение территории и количества подданных»[319]319
  Lord Carnarvon on Imperialism // The Annual Register. 1878. R 184.


[Закрыть]. Для своих сторонников империализм означал прежде всего долг и службу на благо различных народов мира. Благодаря этому многие лидеры политической элиты Великобритании последнего десятилетия XIX в., вслед за лордом Керзоном, открыто провозгласили себя империалистами.

Имперские энтузиасты последней трети XIX в. учитывали уроки 1850—1860-х гг., продемонстрировавшие необходимость распространения информации об империи для формирования общественного мнения. Цели «просвещения» нации в имперском вопросе ставили Колониальное общество, Имперский колониальный институт, Лига имперской федерации и многие другие организации. Широкое распространение получали труды имперских идеологов, практически ежегодно издавались и переиздавались произведения Дж. Сили, Ч. Дилка, С. Уилкинсона, Б. Кидда, тиражировались речи лорда Розбери, Дж. Чемберлена. В 1890-х гг. непререкаемой истиной стало признание Б. Дизраэли «отцом империализма», политиком, спасшим империю от дезинтеграции[320]320
  Pressense F. France, Russia and England of the Jubilee. P. 155.


[Закрыть]. Именно в это время традицией британской историографии стало разделение имперской истории второй половины XIX в. на 2 периода: 1 – 1850—1860-е гг., 2 – 1870– 1900-е гг. Считалось, что в ходе 1-го империя оказалась на грани распада из-за политики и идеологии либеральных правительств[321]321
  Egerton H. E. A. Op. cit. P. 6.


[Закрыть].